Наталья Тимошенко
Анна не верит в чудеса
1
Одиночество. Одно из самых страшных испытаний, которые могут выпасть на долю человека. Особенно если тебе всего двадцать два. Особенно если еще год назад вокруг тебя были толпы друзей и поклонников, а впереди, казалось, ждала яркая, насыщенная жизнь.
Особенно накануне Нового года.
Несмотря на то, что заканчивался первый календарный месяц зимы, снег надоел всем хуже горькой редьки. А чего еще ожидать, если он выпал в начале ноября и с тех пор ни разу не таял, а только прибавлялся каждый день? Сугробы намело такие, что в маленьком сквере, через который Анна каждый день ходила на автобусную остановку, уже не было видно не только лавочек, но даже их спинок. Анне казалась смешной мысль, что все, кто идет сейчас по узкой тропинке, делают это примерно в полуметре над землей. А тропинка на самом деле была узкой. Ни обогнать, ни разминуться. Когда на ней встречались два человека, одному приходилось ступать в сугроб, рискуя набрать снега в ботинки и весь день потом ходить в мокрых носках. Анна пересекала сквер каждый день минимум дважды, поэтому давно научилась носить в сумке запасные носки.
Автобус, как обычно, опоздал на десять минут. А значит, придется бежать. По нечищеным улицам, перепрыгивая упавшие с крыш глыбы льда, намертво вмерзшие в лед на тротуаре. Почти два месяца уже вокруг только снег и лед. Лед и снег. И холод. Нечеловеческий какой-то холод, забирающийся не просто под одежду, а даже под кожу, впитывающийся в волосы, ногти, просачивающийся в вены. Даже ночью под одеялом, поставив рядом с диваном обогреватель, Анна не могла согреться. Мерзла и ждала весны, зная, что та наступит еще нескоро. И самое страшное: не принесет больше ничего нового.
Сегодня у Анны была вечерняя группа, а потому в автобус она входила уже в темноте. В салоне горел неяркий свет, но все места оказались заняты, сесть было негде. Да и не любила Анна садиться, если в автобусе много народу. Обязательно найдется кто-то, кто будет сверлить взглядом затылок, считая, что такая молодая могла бы и постоять. А рассказывать каждому о том, что стоять ей больно, Анна не собиралась. Вообще всячески скрывала этот факт, вот даже справку о медосмотре на работу пришлось купить. Кто ее взял бы с такой травмой? По вечерам глотала обезболивающие, а утром опять надевала улыбку и, высоко подняв голову и расправив плечи, проводила занятия по балету.
Еще год назад Анна была балериной. Молодой, талантливой, пока не очень известной, но подающей надежды. У нее было много амбиций, потрясающая работоспособность, но одно неудачное падение сломало все мечты и планы. С профессиональным балетом пришлось завязать. Врачи давали осторожные надежды на то, что Анна сможет восстановиться, но для этого требовалась дорогая реабилитация и покой. А для них нужны деньги. А чтобы заработать, надо впахивать. Такой вот замкнутый круг. А даже если и удастся Анне восстановиться, то главные, лучшие ее годы уже пройдут. Кому нужна тридцатилетняя балерина? Ее место быстро займут другие, не менее талантливые, но здоровые. И все, что ей останется, – это снова кордебалет.
Проезжая мимо театра, Анна закрыла глаза. Не хотелось видеть стены, которые она уже считала родными. Да и незачем было смотреть, она и так их помнила. Помнила каждый желтый кирпичик, каждое окошко. Небольшие на первом этаже, высокие – на втором, самые маленькие – на третьем. Помнила фонари на стенах, белые колонны у входа, афиши, занавески за стеклом. Еще совсем девчонкой она впервые побывала в этом театре, когда их класс привезли на экскурсию. Возможно, в тот день она была единственным ребенком в зале, кто смотрел балет с настоящим удовольствием. Смотрел и мечтал о том, что однажды сам поднимется на эту сцену. Приехав домой, Анна уговорила маму отдать ее в балетную школу. Ей было уже восемь, поздновато начинать, но Анна поверила сама и заставила поверить преподавателей в то, что справится. И справилась. Сколько было слез, боли, но она справилась! Потому что поставила себе цель. И спустя одиннадцать лет действительно поднялась на так запавшую ей в душу сцену. Десятым лебедем на пруду, но поднялась. И знала, что впереди еще много свершений, однажды она станет первой, однажды ее имя будут писать на афише.
Если бы не то дурацкое падение…
Автобус подъехал к остановке, открыл двери. Часть пассажиров вышла, на их место зашли новые. Кто-то сильно толкнул Анну в плечо, но глаза она все равно не открыла. Ведь если откроет, прямо перед ней будет окно, в котором занавески почему-то всегда висят чуть криво, а справа от окна фонарь, разрисованный когда-то желтым баллончиком. Краску давно отмыли, но если знать, куда смотреть, то следы еще видны. Анна знала, но смотреть больше не хотела.
Автобус дернулся, отъезжая. Анна досчитала до десяти и осторожно приоткрыла глаза. Театр остался позади, теперь они проезжали мимо окон пиццерии, с которой у нее не было связано никаких воспоминаний. Раньше пиццу ей было нельзя, теперь слишком дорого.
Анна перевела взгляд со здания снаружи на стекло автобуса и внезапно поняла, что за ней наблюдают. Народу было много, не только сиденья, но и все стоячие места были заняты, тем не менее позади нее посередине площадки стоял парень и смотрел на ее отражение. Они встретились взглядами, и ни один не смутился, свой не отвел. Парень разглядывал Анну, а Анна разглядывала его. На вид ему было года двадцать три – двадцать четыре, едва ли больше. Русые волосы взлохмачены, будто парень только что снял шапку, на пушистом воротнике светло-бежевой куртки еще блестели капельки растаявшего снега. Рассмотреть цвет глаз Анна, конечно, не могла, но почему-то казалось, что они темные. И ресницы длинные.
Год назад Анна знала бы, как улыбнуться, как на мгновение отвести взгляд, чтобы парень начал пробираться к ней через толпу, и уже минуту спустя они были бы знакомы. Теперь делать этого ей не хотелось, но и рассматривать спутника она не переставала. Это была странная игра в гляделки, будто каждый из них ждал от другого первого шага.
Наверное, какой-то нерадивый пешеход возомнил себя бессмертным и решил перебежать дорогу перед автобусом, потому что тот вдруг резко затормозил. Пассажиров швырнуло вперед, друг на друга, кто-то, самый невнимательный, едва не упал. На Анну навалилась полная женщина с большим пакетом из супермаркета, и ей пришлось приложить немало усилий, чтобы удержаться за поручень. Когда автобус вновь тронулся, а пассажиры перестали возмущаться, Анна снова посмотрела в окно, но в отражении больше никого не увидела. Позади нее стояли все те же хмурые, мрачные люди в темных одеждах, отчаянно жаждущие оказаться дома, а не в переполненном автобусе. Парня в светлом пуховике больше не было. Анна даже обернулась, чтобы разглядеть его не в отражении, но не смогла отыскать. До самой остановки она не поворачивалась к окну, рассматривала входящих и выходящих пассажиров, но больше его не увидела. Может быть, он прошел на другую площадку и вышел незаметно на очередной остановке.
Захотел бы познакомиться, нашел бы способ. Стало почему-то грустно и обидно. Запретив себе думать о незнакомце и обижаться на собственные фантазии, Анна вместе с толпой пассажиров вывалилась на очередной остановке и сразу же нырнула в темную подворотню, где можно было значительно сократить себе путь до работы.
2
Небольшая танцевальная студия, в которой Анна преподавала боди-балет всем желающим вот уже почти целый месяц, находилась в центре города, и на этом ее преимущества заканчивались. Студия, бывшая когда-то чьей-то квартирой, располагалась на третьем этаже очень старого здания. Чтобы попасть в нее, мало было просто войти в парадную. Нужно было подняться на второй этаж, пройти извилистыми коридорами в другое крыло, затем опять спуститься на первый, повернуть налево, найти еще одну лестницу и уже по ней подняться на третий этаж. Никто: ни преподаватели, ни клиенты – не мог сделать это ни с первого, ни со второго раза, поэтому на всем протяжении пути на стенах и на полу были нарисованы большие желтые стрелки. Анна до сих пор ловила себя на том, что то и дело сверяется с ними.
Еще только подходя к студии, Анна услышала шум. В этом не было ничего удивительного: по вечерам все три зала были стабильно заняты. Многие после работы хотели размять тело и зачастую выбирали вместо тренажерного зала тот или иной вид танца. В самом большом зале занимались зумбой, в среднем – латиной, а маленький, темный зал с огромными окнами, из которых зимой немилосердно дуло, достался Анне. Боди-балет был не так популярен, ничего удивительного. И если для преподавателей в студии оборудовали маленький закуток, где они оставляли вещи и даже могли выпить чашечку кофе, то все занимающиеся переодевались в одной раздевалке, толкаясь и поднимая страшный гвалт. Весной и осенью, когда желающих посещать танцы бывало стабильно много, администратору приходилось следить, чтобы никто не задерживался в раздевалке, и устанавливать очередь. Зимой с этим было, конечно, проще. Зимой немногим хочется ходить куда-то по вечерам, мерзнуть в просторных залах.
– Твои уже тут, в полном составе, – прошептала Анне администратор Кристина, скорчив многозначительную рожицу.
По вторникам и пятницам у Анны была особенная группа: «пожилая», как ее культурно называли сотрудники вслух, «старушки», как смеялись между собой. Это действительно были старушки. Пять женщин, в возрасте от семидесяти до семидесяти семи, дважды в неделю надевали легинсы и футболки, завязывали крашеные волосы в гульки и становились перед большими зеркалами. Все пять ни разу не пропустили ни одного занятия, что не могло не восхищать Анну, хотя она до сих пор не могла понять, почему они выбрали именно боди-балет. Женщины их возраста обычно, вооружившись лыжными палками, занимаются скандинавской ходьбой, а не балетом.
Тем не менее, когда Анна, переодевшись, входила в зал, все ее старушки уже стояли в третьей позиции и даже не тряслись от холода, хотя в зале было по-настоящему морозно. Владелица студии все обещала заклеить окна, но Анна понимала, что после Нового года этим придется заняться ей. Зима длинная, а надежды на владелицу уже нет.
– Дамы, добрый вечер! – поздоровалась Анна, как здоровалась каждый раз, приходя на занятие в эту группу. – Начинаем активную разминку, иначе через сорок минут мы все тут превратимся в сосульки.
– Криотерапия в нашем возрасте полезна, – хихикнула одна из старушек, и занятие началось.
Через сорок пять минут в зале было пусть не жарко, но уже и не холодно. Анна не давала возрастной группе тяжелых нагрузок, но даже легкие требовали от них определенных усилий, а потому согревали не хуже настоящей тренировки.
Анна хлопнула в ладоши, заканчивая занятие и привлекая внимание старушек, которые уже начали галдеть, как дети на школьной переменке.
– Дамы, всем спасибо за занятие, встретимся в новом году. Напоминаю, что занятия во вторник не будет, так что всех жду ровно через неделю.
– А почему не будет во вторник? – удивилась Ангелина Викторовна, самая пожилая из всей группы. Анне иногда казалось, что к ней уже медленно подбирается Альцгеймер, до того слабой памятью она обладала.
– Потому что Новый год же, первое января во вторник, – прежде, чем успела ответить Анна, сказала Лилия Венедиктовна, женщина с покрашенными в нежно-сиреневый цвет волосами, причем покрашенными явно в салоне, не на дому.
Справедливости ради стоит отметить, что все «старушки» из группы следили за собой: приходили с аккуратным маникюром, иногда с накрашенными ногтями, со следами легкого макияжа на лице; волосы, закрученные в гульки, были чистыми и подстриженными. Анна порой наблюдала за тем, как женщины переодевались и уходили, и всегда на них были изящные, хоть и старомодные украшения, шляпки с цветами и обувь на небольшом каблуке. Обувь удивляла Анну больше всего. В городе, где девять месяцев в году мокро и грязно, содержать ботинки в чистоте практически невозможно, но им это удавалось. При этом едва ли старушки богаты. Просто есть такой род людей, которые даже старость встречают элегантно и с высоко поднятым подбородком.
Подумав таким образом, Анна вдруг поняла, почему балет, а не скандинавская ходьба.
А меж старушками тем временем разрастался дружеский спор.
– И что? – не понимала Ангелина Викторовна. – Не новогодняя ночь же. Отметили – а вечером на занятия.
– Это тебе что, а Аннушка у нас девочка молодая, красивая, от ухажеров наверняка отбоя нет, – смеялась Виолетта Петровна, поглядывая на Анну. – Найдет чем заняться первого января и без твоей старой тушки.
Ангелина Петровна наконец сдалась, тоже захихикала, высоко поднимая худощавые руки и говоря, что ей в ее годы на тело жаловаться еще грех, а с Аннушкиной помощью она и в гробу молодухой будет смотреться.
