Наталья Галина
«Времена были нескучные!..» 1 том
Глава 6
По дороге в полк Ивану Александровичу не давала покоя мысль о прекрасной Ульрике. Их связывал только один разговор, но он каким-то непостижимым образом чувствовал, что связал на всю жизнь. Да, она замужем, у неё ребенок, но это совсем не останавливало полковника. Можно, конечно, сказать о том, что подобный расклад никогда не останавливал полковника в отношении понравившейся женщины, но на сей раз, в его чувстве было что-то другое. Он часто думал об Ульрике, думал и ловил себя на мысли о том, что думает о ней не так, как обо всех других многочисленных своих пассиях. Эта женщина была для него не объектом плотского вожделения, а неким божеством, тайной, ЖЕНЩИНОЙ. Однажды, грешным делом, полковник представил, какие бы красивые у них могли быть дети.
В полку, на счастье, всё было спокойно, поэтому Загряжский довольно быстро освободился и отправился в центр города, в сторону парка. Времени до встречи оставалось достаточно много, и Иван Александрович решил зайти в трактир, принять игристого, успокоить нервы.
Около полудня полковник был уже в парке. Надо было чинно прогуливаться, чтобы не возникло сомнений, что встреча с Ульрикой произошла случайно. Но Загряжский долго не мог взять себя в руки и всё время оглядывался, крутил головой, искал её глазами. Народу было немного. Рядом по дорожке прошли две пожилые дамы с маленькой мохнатой собачкой. Дамы оживлённо беседовали, а, заметив красавца-полковника, кокетливо улыбнулись, обнажив редкие зубы. Загряжский шарахнулся в сторону. Общаться со старушками совершенно не входило в его планы. Парк был не очень большой, но с достаточно густой растительностью, поэтому сразу заметить нужного человека было сложно. Роскошные кусты жимолости скрывали большую часть дорожек парка. Это обстоятельство, однако, нисколько не расстроило полковника. Он знал, что рано или поздно они встретятся, так как все дорожки парка сходились в одном месте, у фонтана в античном стиле. Центром композиции была фигура богини Венеры. Её окружали цветы, ветки оливы. Вода нежными струями спадала из огромной морской раковины. Что-то особенное было в этой фигуре, взгляд Загряжского всё время возвращался к ней, оторваться от созерцания было невозможно. Вдруг как будто от фонтана отделилась его часть. Загряжский тряхнул головой, чтобы избавиться от видения. Видением оказалась знакомая фигура, фигура Ульрики фон Поссе. Фигура скользила, парила над землёй, и было чувство, что всё вокруг остановилось, даже ветерок затаился в нерешительности где-то за соседним дубом, птицы замерли в полёте, звуки умерли. Загряжский поймал себя на мысли, что перестал дышать.
– О, полковник, здравствуйте. Очень рада Вас видеть. Какая неожиданная встреча. Гуляете?
Ульрика помахала рукой, и полковник двинулся к ней, звонко цокнул каблуками и поцеловал руку.
– Да, вот вышел. Погода… хорошая, – заикаясь проговорил Иван Александрович.
– Вот и хорошо. Составьте мне компанию, сударь.
– С удовольствием.
Спектакль был разыгран великолепно, даже если за ними кто-то и наблюдал, точно не усомнился бы в неожиданности этой встречи.
Уже тише Ульрика сказала:
– У нас мало времени, полковник. Сразу к делу. А дела у Вас прямо скажем, неважные. Бежать Вам надо и быстрее.
– Но…
– Не перебивайте. Я слышала один интересный разговор. Гольдберг интересовался у моего отца, как можно незаметно лишить жизни человека, который будет бороться за нее до конца. Более того, это личность известная в определенных кругах и его смерть не должна вызывать подозрений. Отец был испуган, просил Гольдберга, чтобы тот не обращался к нему с такими вопросами, говорил, что он всегда имел репутацию благонамеренного и добропорядочного человека при дворе. И у меня есть все основания предполагать, что это они о Вас говорили, полковник.
– Но почему обо мне? Это может быть кто угодно.
– Нет, не может. Вы мне не верите, и это понятно, но поймите, я знаю, что говорю. Я давно знаю Гольдберга и его отношения с моим отцом. Я, можно сказать, выросла на руках барона. Он мне доверяет, точнее не видит во мне никакой опасности. Я часто присутствую при его разговорах с кем-либо, а тем более с моим отцом.
– Зачем Вы мне всё это рассказываете? Какое это отношение имеет ко мне?
– Не торопите меня, полковник. Я хочу, чтобы Вы поняли, что я не истеричная нервическая особа. Поверьте, я не стала бы рисковать, встречаться с Вами, если бы действительно не было опасности для Вас.
– Но почему Вы хотите мне помочь? Я чужой Вам человек. Вы готовы пойти даже против собственного отца, чтобы спасти мою жизнь.
– Хорошо, я попробую объяснить Вам. Мой отец сделал всё, чтобы воспитать меня достойно. Мне дали хорошее образование. Но мне никогда не нравились масонские секреты, которые окружали меня с детских лет. В четырнадцать лет я влюбилась. Это были взаимные чувства. Я стала мечтать о замужестве, но отец категорически запретил. Потом я узнала, что на этом настоял Гольдберг.
– ..?
– Я тоже терзалась догадками, зачем же ему это нужно. И только недавно нашла ответ. Но обо всём по порядку. Я не могла ослушаться отца. Но разлука с любимым стала для меня трагедией. Позже я узнала о судьбе моего «Ромео». Он женился по велению своей матери, у него родилась дочь, но, не прожив месяца, умерла. Потом умерла его мать, которую он очень любил. Вскоре он узнал об измене жены, дрался на дуэли с соперником, убил его, затем убил её, а сам сгнил на каторге. Я до сих пор прошу Господа о прощении его и его домочадцев, а себе не могу простить, что не смогла убедить отца и всё так получилось. Через два года после этого отец нашёл мне жениха, я полагаю, по рекомендации Гольдберга. Сначала было всё равно, думала, что уже никого больше не полюблю. А затем… Не порицайте меня, очень хотелось жить, быть счастливой, быть любимой. Жених – блестящий гусар, красив, шутка ли сказать, родственник самого Барклая-де-Толли, в родне все герои, полон любви и заботы, кругом все завидуют, показалось, что смогу полюбить… Через некоторое время меня отдали за него замуж. Так я стала баронессой фон Поссе. А потом… Ах, всё рассыпалось в прах… Не хочу говорить… Больно! Но когда я впервые увидела Вас, то подумала, что, возможно, жизнь для меня ещё не кончена. А Гольдберг после моей свадьбы стал делать мне разные намёки, грязные намёки. Вот Вам и ответ на вопрос: почему он расстроил первый возможный брак. Он прекрасно знал характер и темперамент моего любимого, а также то, что тот презирал его, и, конечно же, мог предположить свою участь в случае, если бы мой возлюбленный узнал о его поведении в отношении меня.
– Вот мерзавец! А что же Ваши отец и муж?
– Да ничего. Я рассказала, но они о нём такого высокого мнения, что пытаются меня убедить в том, что это «мои фантазии, мне показалось, я неправильно поняла, у него ко мне исключительно отцовские чувства».
– А Вы? Вы дали ему понять, что он наглец?
– Не просто дала понять, я даже посмела дать ему пощёчину.
– И что же он? Мне кажется, что этот человек такого не прощает.
– Вы правы, полковник. Не прощает. Он намекнул мне на то, что если я не изменю своего поведения, то он, используя свои связи, сделает так, что моего мужа отправят туда, где я не то, что развлечься, помыться-то смогу только летом в местном озерце, а зимой не выйду из дома, потому что замело дверь. Потом мой муж неожиданно погибнет, как герой, разумеется. А меня местная шантрапа пустит по кругу. Честь не в счет. Жизнь бы сохранить.
– Какая пакость! Я человек военный, много в этой жизни повидал, но такое я даже представить не могу. Как же это подло и низко: угрожать хрупкой женщине, тем более дочери своего друга.
– Гольдберг тоже думает, что я хрупкая, слабая несмышленая женщина, которая себе не представляет жизни без шикарных платьев, балов и пудры, но я не такая. Он очень ошибается на мой счёт. У меня есть план, и Вы мне в этом поможете. Я убегу вместе с Вами, полковник.
– ???!!!
– Я понимаю, Вы не ожидали. Не бойтесь, я не буду Вам обузой. И поймите, Вы мне симпатичны, я даже ловлю себя на мысли о том, что у нас могли бы получиться красивые дети, – с шутливой улыбкой сказала Ульрика, – Вы не против?
– Не против побега или не против детей? – лукаво в ответ улыбнулся Загряжский.
– Ха-ха! Вы ещё и шутник. И того, и другого.
– Вы знаете, какое совпадение, я тоже ловлю себя на той же мысли.
Глава 7
Парамон Синица, получив от полковника карт-бланш, решил действовать незамедлительно. Первое, что необходимо было сделать, это переодеться, его военный мундир был слишком заметен в небольшом городе Дерпте. На местной барахолке он подобрал штаны, похожую на крестьянскую свободную рубаху, картуз. Обувь решил не брать, так как его образ предполагал принадлежность к низам, а те летом обувь не носили. А образ был, собственно, близок подпоручику: это его прошлая жизнь в плену. Вдруг вспомнилось детство, лица родителей, любимые запахи… Комок подступил к горлу, предательски дёрнулись веки. Вспоминать не хотелось, но не вспоминать было невозможно. Только память, единственное, что объединяло его с семьей, что давало силы жить. Парамон выбрал путь военного, как отец, а это, значит, в память о нём надо служить честно и с полной отдачей, надо сделать то, что не успел отец. Ещё, не мешало бы жениться, годы идут, а он всё бобылем живет. Всё так, да не послал пока Господь половинку. Подпоручик еще минуту постоял, потом тряхнул головой, совсем как Фрегат, верный друг, верой и правдой служивший своему хозяину всю свою пёсью жизнь, и сам тепло улыбнулся этому сравнению.
Надо было действовать. Задание было непростое, так как дело надо было иметь с женщиной, а это всегда непредсказуемо и, зачастую, совершенно нелогично. У женщин, как известно, сильно развита интуиция, какое-то шестое чувство. Представительницу этого «слабого пола» невозможно просчитать, а она легко, на уровне чувств, может сначала заподозрить, а потом и разгадать собеседника. Парамон хотел было разработать сценарий действий, но потом решил, что это бесполезно. В конце концов, сначала надо добраться до означенной особы, а там видно будет.
Добраться было непросто. Необходимо было её разыскать. Город хоть и небольшой, но вариантов поиска было много. Ольга могла остановиться в апартаментах, тогда ему это было бы на руку, а могла, вероятнее всего, учитывая её связи, гостить в доме у кого-то из местной знати. Если она в апартаментах, то подобраться к ней будет проще, если же проживает у кого-то, сложнее. Но ничего невозможного нет.
Доходный дом с апартаментами принадлежал человеку, широко известному в городе, самому генерал-губернатору Овчинникову. Когда-то его построил немецкий купец Корф, наивно думая, что этот доходный дом будет приносить прибыль, но будучи иноземцем, Корф не учёл местных особенностей. Законопослушный немец отказался платить мзду лично генерал-губернатору. В результате дом был у него отнят, а суд, в который он обратился, по понятным причинам ничего решать не стал. Оскорбленный немец уехал домой и пообещал больше в эту варварскую страну не возвращаться. С тех пор доходный дом с красивым названием «Карл Великий» получил в городе прозвище «Корфова задница». Именно в «Корфову задницу» и отправился Парамон.
Здание доходного дома стояло на центральной улице города и резко отличалось от остальных строений. Оно было выше, покрыто ярко-красной черепичной крышей, окрашено в позитивно зелёный цвет. Каждая деталь фасада была продумана до мелочей, всё радовало глаз и создавало романтическое настроение. «Могла ли здесь остановиться такая женщина, как Ольга?» – подумал подпоручик. Если бы он знал её хорошо, то сразу определил бы это. Но он её совсем не знал, а поэтому придётся действовать вслепую. Подойдя к подъезду, Парамон натянул картуз, откашлялся, принял нерешительный вид и вошёл. Человек за конторкой поднял глаза, увидел вошедшего, который явно не подходил к числу потенциальных клиентов, нахмурился и собрался уже выгнать попрошайку, как тот заговорил:
– Уважаемый! Простите за вторжение, я не задержу Ваше внимание надолго.
– Чего тебе нужно? – удивился портье. Для попрошайки этот слишком складно говорит.
– Видите ли, я служу одному господину, который очень сильно влюблён. Его возлюбленная великолепная женщина, сказочно красивая и умная. Она приехала к нему сюда, но они поссорились. Она обиделась и сбежала. Мой господин очень переживает, он хочет вернуть её.
– Ты зачем мне всё это говоришь? Чего тебе надо? Не понимаю.
– Господин, простите меня, простите! Я просто хотел…
– Хватит болтать, голова от тебя болит. Чего тебе надо? Говори быстрее и уходи. Ты своим видом всех клиентов распугаешь.
– Господин, прошу Вас, передайте ей письмо, – Парамон вытащил из кармана слегка помятый белый конверт, – от моего господина. Он очень переживает, поверьте, очень.
– Какое письмо? Кому? Да, объясни же ты, наконец.
– Ну, вот же, видите конверт. Это ей.
– Да кому ей, черт возьми?!
– Да ей, Ольге.
– Какой Ольге, идиот?
– Мадмуазель Ольге Алексеевой.
– Алексеевой? Здесь такой нет.
– Как нет? Вы убиваете меня! Она что, съехала? О, бедный господин! Уехала, сбежала!
– Да нет же. Её тут и не было. А с чего ты взял, что она должна быть здесь? Мало ли где она остановилась?
«Как ты прав, мой друг, – подумал Синица, – вот это-то я и собираюсь узнать».
– Ну, она сама сказала. Мой господин спросил: «Где ты остановилась?» Она и ответила: «В заднице».
– Что?!
– Извините, господин, извините ради Бога! Но всем известно, что именно Ваши апартаменты называются «Корфова задница».
– Вон отсюда, идиот! Вон! Нет здесь никакой Ольги, и не было! Я тебе дам «задница»! Ты у меня получишь «задницу»!
Служащий всё ещё бубнил что-то себе под нос, а Парамон уже пятился к выходу и, кланяясь, твердил:
– Как же? Где же я теперь её найду? Что же делать? Бедный господин!
Оказавшись на улице, Парамон глубоко вздохнул, распрямил плечи, оглянулся по сторонам и уверенно зашагал вперёд. План созрел в голове давно, но надо было торопиться: время шло, а результата не было. Скорым шагом подпоручик оставил позади пару улиц и оказался около невысокого побелённого домика, на фасаде которого красовалась явно нарисованная рукой художника надпись «ПОШТА». Парамон поправил рубаху, чуть набок сдвинул картуз и решительно вошёл внутрь. В маленькой тесной комнатке сидел абсолютно рыжий мужчина средних лет, бровей и ресниц у него не было видно совсем, зато всё лицо было усыпано веснушками. Парамон невольно улыбнулся. Так поразительно выглядел этот человек. Рядом с мужчиной на столе высилась стопка писем, стоял кувшин с молоком, лежало полкраюхи хлеба и картофелина. В рот почтарь отправил яйцо и теперь тщательно его пережёвывал. Повисла пауза. Тишину нарушил тихий, но настойчивый писк. Только сейчас Парамон почувствовал, что об его босую ногу трётся что-то мягкое и тёплое. Он опустил глаза и увидел крошечный комочек абсолютно рыжего цвета, который пищал и тыкался в парамонову ногу. Подпоручик поднял его и увидел, что глаза у него почти золотистые, а носик розовый. Котёнок ткнулся носом в руку, и Парамон ощутил прохладу. Мохнатые рыжие лапки заканчивались белыми носочками. Комочек подмигнул своим золотым глазом и состроил очень озорную мордаху. Подпоручик перевёл взгляд на почтаря, тот дожевал, наконец, яйцо и, молча, наблюдал сцену. Вдруг Парамон захохотал, громко в голос: выражения лица и морды этих двух рыжих были совершенно одинаковы. Два маленьких солнышка в тесной, тёмной комнатке, они не выглядели чужеродно, воспринимались здесь совершенно естественно, радовали глаз и поднимали настроение. «Хороший знак», – подумал Синица.
– Тимоха, – вдруг сказал почтовой.
– Парамон! Очень приятно!
– Не, он Тимоха, а я Кузьма.
– Здравствуйте, Кузьма. Я к Вам по делу.
– Чем могу?
Парамон решил действовать напрямую: «Этому врать бесполезно, но от вознаграждения он не откажется». Рыжие, как смог заметить Синица, как правило, хитрые и небескорыстные, но это даже хорошо: не надо придумывать слезливых историй. Деньги же у Парамона были в достатке.
– Вы, я вижу, человек серьёзный и своё дело знаете.
– Да уж, не впервой, год здесь служу. Начальство хвалит.
– Ну, тогда именно Вы мне и сможете помочь.
– Не знаю, смогу ли. А что случилось?
– Женщина приехала в Дерпт несколько дней назад из Петербурга. Зовут Ольга Алексеева. Мой хозяин очень расстроен. Они поругались, она ушла.
– Погодите-погодите. Очень знакомое имя. А ну-ка, минуточку.
Кузьма схватил стопку писем и быстро начал их просматривать.
– Вот оно, вот. Да, есть адрес, пришло из Петербурга вчера ещё.
– Ну, говорите скорее.
– Парамон, а ты ничего не зыбыл? – хитро прищурил глаза почтовой.
– Ах, да…
На стол перекочевало несколько купюр.
– Не понимаю я этих влюблённых, – неожиданно произнёс Кузьма, когда Парамон протянул руку за конвертом, – сколько проблем из-за этой любви: поругались, помирились, столько денег потратили, а всё зачем?
Парамон так и застыл с протянутой рукой.
– Зачем? – продолжал мужчина. – Вот твой хозяин зачем её ищет, Ольгу эту?
– Ну, как зачем? Он же любит её. Они поссорились, он чувствует себя виноватым.
– Вот видишь, еще и виноватым себя чувствует. Любит?! Ерунда всё это. Нету её, любви этой. Нету, и не было никогда.
Подпоручик понял, что скоро ему не уйти, почтовой явно хотел поговорить. Эта тема его сильно угнетала, и пока не выговорится, письмо не отдаст. «Ну, что ж, будем разговаривать, может, получится уболтать его побыстрее».
– Кузьма, ты не прав, – незаметно перейдя на «ты», продолжил Парамон, – миллионы людей тясячи лет любят, страдают ради любви, совершают подвиги во имя любви, даже умирают из-за неё. Сколько стихов написано, сколько песен спето. Любовь движет миром.
«Ничего себе я загнул?» – подумал Парамон.
– Это всё высокие слова, – откликнулся почтовой. – Любовь – это миф. Нету её. Люди сами себе эту сказку придумали.
– Придумали? Зачем?
– Как зачем? Так жить легче. Любую глупость можно оправдать, любую бредовую идею.
– Легче? А безответная любовь – это легко? Любовь, ради которой идут на эшафот – это легко?
– Если идут, значит так надо. Значит, в этом выход душе. Какая разница, ради чего идти на эшафот. Не ради любви, так найдут замену. Дуэлянты ведь тоже сражаются не ради идеи, как таковой, а ради эмоций, ради того чувства, с которым это связано.
– Нет, Кузьма, я с тобой не соглашусь. Любовь ведь разная бывает, не только между мужчиной и женщиной. Есть любовь к ребёнку, к матери, к Родине, в конце концов. Мать не пойдет просто так на смерть ради эмоций. Наоборот, она будет хранить себя ради ребёнка. Но если ради чада надо пожертвовать собой, любящая мать сделает это, не задумываясь.
Парамон взглянул на Кузьму и проглотил слова, которые хотел сказать дальше. Мужчина сидел неподвижно, и прозрачный ручеёк быстро стекал по его щеке. Подпоручик, человек военный, видел много мужских слёз, но это часто были слёзы боли или потери. Что-то творилось в душе у почтового.
– Послушай, Кузьма, а ты любил когда-нибудь?
– Я? Любил?! Что ты знаешь об этом?! Я… Я любил!
Кузьма заговорил быстрее. Слёзы теперь просто хлынули из глаз.
– Да, я любил, я очень любил. Я боготворил её, – он бормотал глухо и невнятно, Парамон скорее разбирал по губам, чем слышал, – я не мог без неё жить. Я думал, умру, если её не будет. И я умер. Всё – меня нет.
Кузьма продолжал бормотать и, утираясь кулаком, глотать слёзы. Парамон решительно зашёл за конторку, зачерпнул в бадье воды и поднёс ковш Кузьме. Мужчина, всхлипывая, начал жадно пить, обливаясь холодной водой. Видимо, это его освежило. Он пришёл в себя, и взгляд его стал более осмысленным. Теперь с ним можно было говорить.
– Послушай, Кузьма, я не хочу бередить твоих чувств, но всё же, может, расскажешь, что у тебя произошло? Кто знает, возможно, полегчает?
– Легче мне уже не станет. Эта история лишила меня возможности радоваться жизни, да и, вообще, жить. Я ведь, думаешь, на почте чего сижу? Убежал от всех. У меня ведь образование есть, я в Пруссии языкам учился. Толмачом долгое время подвизался. Да судьба моя всё перечеркнула, проклятая.
– Что же всё-таки случилось? – Парамон нервно поморщился, ситуация обещала затянуться.
– Она меня предала. Она не любила меня никогда. А я её боготворил, – Кузьма опять захлюпал и забормотал.
Парамон понял, что так он ничего не добьётся:
– Ну, ладно, я тогда пойду, раз ты говорить не хочешь. Не буду тебе душу бередить.
– Погоди, друг! Да, правда, очень неприятно об этом вспоминать, но мне уже давно не с кем об этом поговорить.
– А ты хочешь поговорить? Зачем тебе об этом вспоминать? Сердечные раны долго заживают, но рубец остаётся навсегда. Зачем ты хочешь бередить рану опять?
– Понимаешь, я убежал от неё, из родительского дома убежал, но не от себя. Я ведь в случившемся виню только себя. Если она так поступила, значит во мне что-то не так.
– ?!..
– Да-да, извини. Ты же ничего не знаешь. Обо всём по порядку. Я родился и вырос в семье врача. Наш дом находился в Турове. Отец мой пользовал все окрестные сёла, и жили мы неплохо. Мне взяли учителя, месье Дюфре. Этот француз обучил меня наукам и языкам. Отец скопил сумму денег и отправил меня в Европу. Два года я жил в Гамбурге. Там я познакомился с одним русским. Он выполнял некие поручения тайного характера. Он и предложил мне сопровождать его в его миссии. Я знал языки тех стран, где он как раз чаще всего пребывал. Назвался он князем Шаховским. За услуги предложил мне очень неплохое вознаграждение. Я, конечно, согласился. Мне, мальчишке, такая перспектива очень льстила. Если бы я тогда знал, чем это обернётся!
Целый год мы ездили по Европе. Много насмотрелись, иной раз, едва ноги уносили. Пережили любовные приключения, дуэли. Были ограблены и жестоко избиты, но всё это ничто по сравнению с моим несчастьем.
Когда мы вернулись в Россию, князь пригласил меня к себе погостить ненадолго, отдохнуть, завязать полезные знакомства. Я согласился. Через несколько дней мы были в великолепном имении. Неделя пролетела незаметно. Пришло время возвращаться в родные пенаты.
Вернувшись домой, я был поражён тем, что ждало меня там. К месье Дюпре приехала дочь, звали её Элиз. Она была красавицей, от роду ей было шестнадцать лет. Я много женщин повидал в Европе. Даже стыдно сказать, болел срамной болезнью из-за юношеской неразборчивости, но фигура Элиз не шла ни в какое сравнение ни с одной из виденных мной красавиц. Надо ли говорить, что я сразу влюбился. А когда мне удалось с ней поговорить, и она продемонстрировала свой тонкий ум и образованность, я был очарован совершенно. Родители встретили меня горячо. Им не терпелось поговорить, расспросить, рассказать, просто смотреть на сына, но я был невменяем: ничего не видел, ничего не слышал, отвечал невпопад. В голове у меня были только мысли о ней. Я искал любую возможность остаться с ней наедине.
Надо сказать, что девушка тоже оказывала мне знаки внимания. Я ловил на себе её взгляды. Сидя рядом за столом, она касалась своей рукой моего колена. Можешь себе представить, что чувствовала моя молодая плоть. Но на что я мог надеяться, даже думать об этом было неприлично. Я довольствовался теми редкими минутами, когда после обеда в гостиной шла неспешная беседа, и мы с Элиз часто садились близко на диванчик, едва касаясь друг друга коленями. Но однажды случилось то, о чём я даже мечтать не мог. После ужина я вышел в сад подышать свежим воздухом. Медленно шёл я по дорожке вдоль кустарника жимолости. В голове теснились мысли, надо было как-то разобраться с самим собой. Вдруг из-за кустов я услышал своё имя:
– Кузьма, – шёпот сразу унесло лёгким вечерним ветерком.
Я замер. Мне, наверное, послышалось. Но шёпот повторился:
– Кузьма, иди сюда. Это я – Элиз.
Я ломанулся через зелёную изгородь. Там стояла она. Нежный румянец играл на её щеках, грудь вздымалась, в глазах играли чёртики.
– Что Вы здесь делаете? – спросил я у Элиз.
Девушка подошла ближе, потом вдруг метнулась как кошка, обвила мою шею руками и впилась в мои губы страстным поцелуем. О, друг мой, это было что-то необыкновенное. Ни один поцелуй, который я знал раньше, не имел ничего общего с этим. Голова моя закружилась, земля стала уходить из-под ног. Ещё секунда, и мы упали бы вместе, но тут она отпрянула, улыбнулась и побежала к дому. Я попытался догнать её. Мне казалось, что теперь мы имеем полное право появиться в гостиной вместе, держась за руки.
– Погоди, не время, – сказала она, убегая.
Ты не представляешь, что я чувствовал в тот момент. Время остановилось для меня. В доме маменька что-то говорила мне, но я только тупо кивая, пошёл в спальню, искал глазами Элиз, хотел видеть её, чувствовать её запах, но её нигде не было, и я лёг спать. Сил не было. Дом успокоился, погрузился в сон. Звуки стихли, тишина стала оглушительной. Долго ворочался я на постели, думая, вздыхая, опять думая. Хотел встать, чтобы почитать книгу, но сразу распрощался с этой затеей. Не сразу заметил, что в комнате стало светлее. Я посмотрел в окно и увидел там полную луну, она как будто улыбалась мне во всю свою ширину. Но свет был не оттуда. Я оглянулся: у двери со свечой в руках стояла она. В длинной белой рубахе, простоволосая, освещенная божественным светом, Элиз была прекрасна. Шёлк струился по её телу и красноречиво подчёркивал её великолепные формы. Я вскочил с постели, подошёл к ней, хотел поцеловать, но замешкался, я не знал, как она к этому отнесётся. Мне казалось, что она ангел, а его нельзя осквернить своими плотскими желаниями. Но тут ангел задул свечу и потянул меня за руку к ложу. Не успел я сообразить, что происходит, как был немедленно ослеплён. Передо мной стояла совершенно обнажённая Элиз. Освещённая лунным светом, она казалась нереальной, неземной, космической. Приблизившись ко мне, девушка начала гладить меня по голове, по лицу. Её руки плавно опускались всё ниже и ниже. Я не знал, что мне делать, я, честно говоря, струсил. Я был обескуражен, но плоть оказалась сильнее меня. Я сорвал с себя мешавшую рубаху, и вот мы оба, как Адам и Ева, оказались в первозданном виде. Секунду мы смотрели друг на друга, а из окна на нас смотрела и улыбалась Луна. Поцелуй последовал незамедлительно. Я был уже искушённым в любовных делах, но то, что я чувствовал сейчас, было абсолютно новым, неизведанным. Я иначе в своих мечтах представлял себе нашу первую близость, и это очень отличалось от того, что происходило с нами в тот момент. Я не знал, правильно ли я делаю, но точно знал, что назад дороги нет, что я никуда её не отпущу. Я очнулся, когда мы уже лежали на постели. Мне показалось, что я сильно прижал её, что ей больно. Элиз тяжело дышала и постанывала. Я стал осыпать её тело, волосы поцелуями. От волос пахло чем-то сладковатым и пряным. Нежная шея, гладкие плечи, два бугорка груди, коричневые соски напряглись. Я заметил, что по её телу пробежала дрожь. Элиз поглаживала меня по спине, но вдруг вцепилась в неё ногтями, это мои поцелуи достигли плоского живота. Дальше было то, что раньше я считал запретным, дрожь снова пробежала по телу любимой, стоны стали громче, дыхание чаще. Моя плоть неистовствовала, я был готов ко всему, но что-то меня останавливало. Элиз своим телом сказала «да». Лёгкий пушок щекотал мои щёки, лицо. «Да, иди ко мне, любимый», – произнесла Элиз. Терпеть стало невозможно, когда её рука коснулась моей изнемогающей плоти. Следующие несколько минут были вычеркнуты из жизни. Мысли были далеко, остались только мы, наши тела, дыхание, стоны. Я пришёл в себя только, когда моя плоть извергла саму себя. Элиз издала продолжительный стон. Её руки отпустили, наконец, мою спину, тело обмякло.
Я был на седьмом небе от счастья. Позже стало приходить осознание. Что же теперь будет? Я воспитан в строгих правилах, распутство не мой конёк. Да, в Европе я не ограничивал себя в удовольствиях, но там было другое. Я покупал любовь за деньги тех, кто готовы были вступить в эту финансовую сделку. Я никому ничего не обещал, о чувствах даже не шла речь. Близость же с Элиз показалась мне стыдной, распутной. Она обязывала меня сделать дальнейшие шаги. Не то, чтобы я был против, но как-то всё неожиданно.
Я обнял Элиз, поцеловал в румяную щёку. Кожа её была тёплой, нежной, слегка пахла молоком, мёдом и чем-то ещё необъяснимым. Она ровно и легко дышала, белая упругая грудь вздымалась. Луна упрямо светила в окно, как будто подглядывала за нами. Звёзды подмигивали и улыбались. Прежние мысли вдруг ушли, стало легко и спокойно. Моя рука скользнула вниз по телу Элиз. Казалось, она спала, но стало заметно, как напряглось тело, соски увеличились, затвердели, дыхание Элиз стало неровным. Я понял, что она готова принять меня снова. Я повторил прежний путь: губы, шея, плечи, соски, живот и мягкое пушистое лоно. Её руки обняли меня нежно, ласково, неторопливо, но вдруг неожиданным резким движением Элиз перевернула меня на спину и прижала к кровати. Её дыхание участилось, пальцы сжали то, что и так готово было сделать её счастливой. Я почти ушёл туда, откуда не хотел возвращаться никогда, тут Элиз, постанывая, помогла мне найти дорогу, своим лоном накрыв мою плоть. Она не дала мне сделать ничего, всё сделала сама. Наши души были где-то далеко, они летали между звезд, слившись в единое целое. Звёзды принимали нас, ласкали, освещали своим холодным светом. Полёт закончился взрывом, как будто космический красный гигант достиг своих максимальных размеров и, превратившись в чёрную дыру, поглотил нас.
Нас встретила холодная ночь, луна опять подсматривала, но звёзды уже не улыбались, а хохотали. Не знаю откуда, но вдруг меня оглушила мысль, что больше ничего не будет, это конец, я потеряю Элиз. Едва удалось справиться с собой, чтобы не закричать и не испугать девушку. Несколько минут мы лежали молча. В комнате стало чуть светлее. Ночь отступала. Рождался новый день, вселялись новые надежды.
– Спасибо за ночь, дорогой. Постарайся забыть, всё будет по-прежнему. Я люблю тебя. Спокойной ночи! – Элиз накинула на себя рубаху, взяла свечу и быстро удалилась.
Я не успел ответить, поблагодарить, остановить её, но неприятная мысль ушла. Я спокойно уснул. Парамон, ты меня прости, что я так подробно тебе это рассказываю. Это единственное светлое пятно в наших отношениях. Мне кажется, что если я чего-то упущу, не доскажу, то умру.
– Ничего, Кузьма, я понимаю. Говори дальше.
– Дальше было так. Следующие несколько дней мы встречались, как и прежде: также сидели в гостиной рядом, касаясь коленями. Только наши взгляды встречались чаще, и во сне я видел звёзды, луну и наши летящие души. Но так не могло больше продолжаться, меня влекло к ней, я хотел близости с ней постоянно. Можно было сойти с ума. Я решил поговорить с отцом. Вечером, зайдя в кабинет, я решительно подошёл к столу, где отец читал какую-то книгу:
