Наталья Галина
«Времена были нескучные!..» 1 том
Глава 5
Утро наступило внезапно. Уснуть Загряжскому так и не удалось. Он мучительно вглядывался в темноту, будто пытался увидеть там, как на кофейной гуще, своё будущее. И вдруг неожиданно стало светло, как будто не было совсем утренних сумерек, и первый луч солнца не спешил, как бегун на дистанции, обогнуть все препятствия, обойти соперников, разорвать ночную мглу и озарить спящую землю, окутать её туманом и утренней свежестью. Была в утре какая-то магическая сила. Не зря ведь вездесущие деревенские знахарки лечили больных, умывая их утренней росой, заставляли бегать босыми по земле и обнимать деревья.
Несмотря на бессонную ночь, Иван Александрович чувствовал себя бодро. Как обычно рано встал, умылся, сделал несколько необходимых упражнений, плотно позавтракал. Хозяйка квартиры, где он был расквартирован, отличалась отменными кулинарными способностями. Между делом (Загряжский не был бы собой, если бы не сделал это) доставил молодой солдатской вдове значительную долю удовольствий, а она, в свою очередь, старалась для него во всю.
Вся случившаяся катавасия отнимала массу времени, а надо было обязательно заехать в полк, посмотреть, как там и что. Ведь столько сил было потрачено на то, чтобы дисциплина поддерживалась не только уставами и батогами, но и доброй волей солдат и полным доверием командиру, а Загряжский уже два дня в полку не был и боялся, что, оставшись без присмотра, бравые и бесшабашные драгуны разойдутся не на шутку.
Уже на пороге дома Загряжский крепко поцеловал хозяйку, прижал к себе ее упругое тело. Он делал это всегда, когда выходил из дома, но сейчас сделал как-то по-особенному романтично, что ли, и молодое здоровое женское тело с готовностью ответило. Это опытный любовник почувствовал сразу. Подумал было задержаться (в конце концов, обошлись без него два дня). Тут, как это всегда бывает на самом интересном месте, раздался стук в дверь.
– Подпоручик Синица. По вашему приказанию прибыл.
– Какая синица? Я ничего не приказывал, – удивился полковник.
– Разрешите доложить, господин полковник. Меня прислал мой командир, полковник Забуга.
– Ах, да, Забуга. Совсем забыл. Прошу вас, пройдемте в комнату.
И лукаво подмигнув премиленькой хозяйке дома, Загряжский с нежданным гостем вернулся в дом.
– Ваш командир объяснил задачу?
– В общих чертах, господин полковник.
– Что Вы об этом думаете, подпоручик? Вы ведь опытный разведчик, насколько я знаю.
– Разрешите вопрос?
– Да, конечно.
– Насколько подробная информация Вам нужна, и насколько тесно я могу войти в контакт с интересующей Вас особой?
Загряжский внимательно посмотрел на собеседника. Это был молодой парнишка, но было видно, что повидал он немало. Его карие глубоко посаженные глаза смотрели так, как будто пытались увидеть внутри вас каждый орган, каждую косточку и сравнить с учебником по анатомии. Юношеский пушок совершенно не сочетался с обветренным и загорелым мужественным лицом, на котором выделялся совершенно не классической конфигурации нос. И вообще, было в нем что-то непропорциональное, что-то несуразное, но интересно то, что это совсем его не портило, даже, наоборот, делало его притягательным. «Он сможет произвести на Ольгу впечатление, хотя она женщина очень разборчивая», – утвердился во мнении Загряжский.
– Делайте всё, что сочтёте нужным: всё возможное и невозможное. От этого зависит моя жизнь.
– Тогда еще один момент.
– Да, я слушаю Вас.
– Выполняя это задание, я могу понести расходы.
– Да, конечно, тратьте, не стесняйтесь, – Загряжский вытащил пачку ассигнаций, отсчитал несколько и отдал молодому человеку. – Хочу предупредить Вас, что я не знаю, где она остановилась.
– Не волнуйтесь, господин полковник. Это моя проблема. Сколько у меня времени?
– Самое большое – три дня. Потом наш полк должен выдвигаться.
– Понял Вас. Успею. Честь имею, господин полковник.
– Успехов, подпоручик Синица.
«Как же ему такое удается? Забуга рассказывал о его геройствах. Такой юный, совсем мальчишка».
* * *
Только позже Загряжский узнал: когда Парамон был еще ребенком, семья Синицы попала в плен к туркам. Они жили в Очакове. Отец его тоже был военным. Однажды в дом ворвались два страшного вида янычара, отца сразу ранили, и он не смог защитить свою семью. Зато это попытался сделать его маленький сынишка. Когда турок схватил его старшую сестру, порвал на ней кофту и начал задирать сарафан, Парамон Синица не растерялся, а потихоньку подполз к отцовской шашке и, разбежавшись, ударил незваного гостя. Не убил, конечно, так как до жизненно важных органов достать не мог в силу невысокого роста, но тот орган, которым турок собирался распорядиться, пострадал. Турок заорал. Второй турок рассвирепел, связал всю семью, добил раненого отца, ударил мальчишку так, что сломал ему нос и выбил два зуба. Но это было ничто по сравнению с тем, что оставило неизгладимый след в неокрепшей детской душе. Раненый турок орал и держался за свое причинное место. Тогда второй янычар размахнулся ятаганом и отсек своему товарищу его мужское достоинство. Этот случай навсегда засел в памяти маленького Парамона, с него началось для него знакомство с этим народом.
В плену Парамон вполне прилично выучил язык. Его разлучили с матерью и сестрой (поговаривали, что они оказались в гареме). Больше, будучи в плену, он их не видел. Однажды, уже служа в армии, напал на их след, но об этом чуть дальше. Сам же Парамон целых шесть лет работал в доме одного из высоких турецких чинов. Надо сказать, что хозяйка относилась к нему по-доброму, благоволила ему, тайком подкармливала. Своих детей у нее не было, и ему доставалась вся её нерастраченная материнская забота. Когда мальчик подрос, хозяйка сделала все возможное, чтобы дать ему образование, и даже нашла ему духовника, хотя турки очень негативно относились к православию. Мальчик был очень смышленым и быстро изучил нравы и обычаи этого народа. Даже как-то полюбил по-своему, даже попытался по-христиански простить смерть отца и судьбу матери и сестры. Но тоска по родине сильнее сильного жгла сердце и рвала душу. Он попытался уговорить хозяйку поговорить с хозяином, чтобы они его отпустили, но она, конечно, отказалась. Тогда, улучив возможность, Парамон сбежал.
Это уже совершенно особая история. Уйти из дома не было проблемы, так как его передвижений никто не ограничивал, и он регулярно ходил на базар, относил письма, исполнял хозяйские поручения. Кроме того, в хозяйском доме он находился под защитой самой хозяйки, а, следовательно, в безопасности. Убежав, он сразу столкнулся с проблемами. У него не было ни денег, ни еды, да и вообще, свободно передвигаться по чужой стране явно не турку, было небезопасно. Поэтому идти ему приходилось в темноте, по случаю зарабатывать деньги или просить пропитание.
Через полгода он оказался в порту. Ему надо было найти судно, которое доставило бы его к родным берегам. Шхуна была найдена, капитан подкуплен, осталось совсем немного. Но и тут не обошлось без коллизий. Парамон был уже на судне, которое вот-вот должно было выйти в море, когда вдруг один из матросов побежал к трапу, кинул сходни, и на корабль поднялась группа людей. В одном из них мальчик узнал своего хозяина. «Это за мной», – первое, что подумалось ему. Мужчины поздоровались с капитаном и вместе пошли по палубе. Надо было что-то делать. Парамон попятился. Пока его вроде не увидели. Не заметив сзади препятствия, мальчик упал. Это оказался моток корабельного каната. Нырнув за канат, Парамон выдохнул и затих, и очень вовремя, так как к нему приблизилась группа мужчин. Они остановились в метре от каната и приглушенно заговорили. Всего разговора мальчик не слышал, но по обрывкам фраз понял, что речь идет не о нем, а о каком-то оружии, которое нужно куда-то доставить. В конце разговора мужчины ударили по рукам и пошли обратно к трапу. Парамон Синица вылез из своего укрытия, спустился вниз по лестнице и на всякий случай спрятался в какое-то темное помещение.
Сколько он там просидел, он не знал, вышел только, когда понял, что корабль вышел в море. Вокруг все было спокойно. Впереди – путь домой. На Синицу нахлынули воспоминания, ему хотелось на родину, но не оставляла и тревога: «Как и где жить? Что делать и чем заниматься? Остались ли у него какие-то родственники?» Когда-то давно, в той прежней жизни, у него была бабушка. Жила она где-то в Одессе или около нее, была полной добродушной женщиной, которая готовила удивительно вкусные пирожки. Она несколько раз приезжала к ним в Очаков и вносила в их скромную жизнь поток новых ярких эмоций, оставляя воспоминания о счастливых днях, наполненных радостью. «Жива ли она? Где ее искать? Узнает ли она меня?» – думал повзрослевший внук. Эти вопросы не давали ему покоя. Ответа на них не было, и быть не могло. Успокоение пришло от мысли: «Главное добраться до родной земли, а там уже ничего мне не помешает стать счастливым».
У Парамона не оставалось времени думать, капитан шхуны гонял его, наемного матроса, почем зря. От рассвета до заката мальчик был занят различной работой на корабле и к ночи валился с ног. Через несколько дней на горизонте показалась долгожданная земля. У Парамона закружилась голова то ли от счастья, то ли сказалась многодневная усталость. Сердце защемило, где-то под ложечкой засосало: «Вот она, родная земля! Еще несколько часов – и новая жизнь». Время стало тянуться нестерпимо долго. Каждая прожитая секунда отдавалась в пульсирующем виске. «Свобода? Свобода! Свобода…»
Когда шхуна пришвартовалась, у Парамона из глаз хлынули слезы. Он рыдал, как рыдают только слабые женщины, но ему совсем не было стыдно. Это был его родной Очаков. Справа коса, лиман с его коричневой водой, впереди крепость и жилые кварталы. Где-то там недалеко впереди его бывший дом, его детство, его счастливая семья. От этих мыслей стало еще страшнее и тревожнее. Как же он будет теперь жить один? Не то, что он боялся не справиться с хозяйством, этому он научился в турецком доме, боялся он одиночества и тягостных воспоминаний. Парамон подбежал к трапу и собрался спуститься вниз на землю. Но тут тяжелая сильная рука схватила его сзади за штаны:
– Ты куда собрался, щенок?
– Туда, на землю, мы же договорились.
– Никуда не пойдешь. Будешь мне служить!
На корабль в это время поднялись люди в военной форме, вооруженные короткоствольными мушкетами. «Таможня», – догадался Парамон. Он видел, как подошел капитан и на ломаном русском стал объяснять, что привез рыбу, восточные сладости, пряности и ткани. Один из таможенников спросил об оружии, золоте и гашише. Капитан замахал руками и нервно закашлял. Военные отправились в трюмы. Капитан подал едва заметный знак своему первому помощнику, который, как преданный пес, ловил каждое его движение. Парамон понял, что это его единственный шанс. Надо как-то предупредить военных.
Через вентиляционный люк он юркнул в трюм и спрятался за ящиками. Трюм осветился факелами, и послышались голоса. Таможенники медленно продвигались по трюму, освещая каждую полку. За ними по пятам тенью следовал помощник капитана. Группа приближалась к ящикам, за которыми прятался мальчик. Пока у военных не было никаких вопросов, и капитанский прихвостень был вполне спокоен, но по мере приближения к ящикам лицо его хмурилось, и рука все ближе придвигалась к ножнам на поясе. Парамон понял, что его беспокоит содержимое именно этих ящиков. Когда до них осталось не более двух саженей, помощник вдруг стал кричать и метаться, потом упал на дно трюма и стал кататься и рычать, как дикий раненый зверь. Таможенники бросились к нему, пытаясь как-то помочь. Один из них побежал вперед к лестнице, стал звать на помощь. Наверху послышались возбужденные голоса, по лестнице спустились матросы. Как только они подошли к упавшему, он сразу успокоился и затих. Его взяли за руки и ноги и поволокли к выходу. Один из таможенников шел впереди, освещая дорогу. Второй, чуть растерявшись, остался стоять. Он явно не знал, что ему делать дальше.
– Эй! – тихонько крикнул Парамон.
– Кто тут? – военный вскинул мушкет.
– Это я, Парамон.
– Какой Парамон? Откуда ты здесь?
– Я из плена от турчаков бежал.
– А сюда как попал?
– Договорился с капитаном, а он меня теперь не пущает.
– Как же тебе удалось? – несказанно удивился таможенник.
– Это длинная история. Помогите мне, пожалуйста.
– Да не отпустит тебя капитан, а выкуп нам ему платить нечем.
– А я вам секрет скажу. Они оружие везут. Я сам слышал. Посмотрите здесь, в ящиках.
– А ну, держи факел!
Парамон вылез из-за ящиков, схватил факел и поднес его ближе к полкам. Таможенник скинул с ящиков мешки, лежавшие сверху, сбил замки, открыл самый верхний. Там действительно лежали мушкеты, пистолеты, порох.
– Ну, парень, тебе повезло. Вот она твоя свобода!
Они вдвоем выбрались на палубу. Капитан что-то горячо объяснял таможеннику. Больной был уже бодр и весел.
– Пойдем, Кузьма. Здесь все чисто, – сказал таможенник, стоявший рядом с капитаном.
– Да не все. Покличь-ка ребят наших с лодки, пусть на борт поднимутся, да пущай покараулят ентих.
Раздался звук свистка. Таможенники поняли свою задачу и быстро поднялись на борт. Несколько военных спустились в трюм и через несколько минут поднялись на палубу.
– Капитан, Вы и ваша команда арестованы за контрабанду оружия. Все Ваши товары конфискованы в пользу государства Российского, – сказал старший офицер.
– А парня мы заберем с собой, – добавил Кузьма, радостно улыбаясь.
«Этого не может быть, все это не со мной», – думал Парамон, оказавшись на берегу. Слезы падали на песок, песок налипал на лицо, Парамон размазывал эту грязь руками и был счастлив, ему было все равно. Главное – он вернулся на родину, он дома. «Сколько лет я здесь не был?»
– Сколько лет ты не был дома, парень? – словно вторя его мыслям, спросил таможенник Кузьма.
– Семь годков без малого.
– А дом, семья у тебя есть?
– Дом, наверное, есть, здесь в Очакове, а семьи больше нет. Отца убили сразу, а мать и сестра где-то у турок. Нас разлучили, и я о них ничего не знаю.
– И куда ты сейчас? Домой?
– Домой.
– Ну, с Богом, парень. Ежели чего, приходи.
– Спасибо. Ежели чего, приду.
* * *
Парамон медленно пошел по знакомым улицам. Когда показалась крыша родного дома, сердце сжалось. Вот так когда-то, в той жизни, он шел по этой же дороге с моря, где рыбачил с отцом. Они шли вместе, также медленно обсуждали улов, а над знакомой крышей вился дымок. Это мама ждала их с котелком теплой пшеничной каши с маслом и краюшкой хлеба только что из печи.
Парамон сглотнул. Уже два дня как он ничего не ел, а воспоминания о маминых кулинарных способностях заставили его подумать о желудке. «Сейчас не до этого. Домой. Скорей домой. Семь лет прошло. Что меня ждет?» Мысли теснились в голове парня, рвались в разные стороны, метались от воспоминаний к реальности.
Уже дом был рядом, а Парамон всё больше нервничал, боялся поднять глаза и увидеть крышу собственного дома, вернее не крышу, а пустую крышу, над которой не вьется, не уходит в синюю высь дымок от маминого очага. Разумом он понимал, что нельзя надеяться на чудо, но всё-таки надеялся. А вдруг всё было страшным сном, а на самом деле сейчас поднимет глаза, и окажется всё, как было раньше.
Тихо, почти не дыша, парень подошёл к своему дому. Слегка покосившийся забор. Калитка. Собачья будка. Самого пса, его любимого Фрегата, не видно. Огромная чёрная дворняга когда-то прибилась к их дому ещё щенком. У него была перебита лапа, отрублен хвост и одно ухо. Он истекал кровью, долго не хотел пить и есть. Парамон с сестрой выходили его, выкормили, выучили охранять дом. Он так и остался всеобщим любимцем, хотя и охранником, надо отдать ему должное, был отменным. Сейчас Парамон не видел верного друга, и это перечеркнуло надежду на возвращение прежней жизни, как будто пес мог быть гарантом прошлого.
Вмиг всё рухнуло. Назад дороги нет и быть не может. Зря он дал себе слабину и разрешил надеяться, что прошлое возможно. Ведь он же прекрасно помнил, как убили отца, как забрали на турецкий корабль маму и сестру, а из рабства турецкого редко кто возвращается, особенно женщины. Это он знал не понаслышке. Правда, оставалась ещё бабушка… Но как её найти?
Так и стоял он у калитки, не решаясь войти в дом. В конце концов заставил себя, толкнул дверку, и она на удивление легко поддалась, как будто петли специально недавно смазали. Вошел во двор, огляделся и замер от удивления. Огород совершенно не зарос, на нем даже что-то произрастало, в саду на деревьях зрели яблоки, абрикосы груши, на вьющихся лозах винограда созревали гроздья ягод. Ставни в доме были открыты. У Парамона затеплилась надежда. Он быстро взбежал по ступенькам, открыл дверь и оказался в доме. Здесь все было как прежде: в красном углу висели образа, под ними горела лампадка, всё было чисто, убрано, пахло хлебом. Даже печь была ещё чуть-чуть тёплой.
Парамон упал на колени перед иконами, разрыдался, перекрестился. Он помнил все молитвы, которым учила его мама. Как часто он повторял их в земле иноверцев! Глотая слёзы, Парамон молился, крестился, отбивал низкие поклоны, просил Заступницу, Спасителя, Николая-чудотворца о чуде.
Прошло довольно много времени. Парамон успокоился, прошёлся по дому. Всё находилось на своих местах: папина фуражка, удочки, мамина любимая чашка, гребешок, которым сестра убирала волосы, вот его, Парамона, деревянная шашка, которую выстругал ему отец. А вот платок, белый, цветастый, большой… Он не помнил такого ни у мамы, ни у сестры. Но он точно был ему знаком. Бабушка… Она была здесь! Что с ней? Знает ли она об их судьбе? Одни вопросы. Парамон тихо опустился на скамью у окна. Вдруг во дворе метнулась тень и заливисто залаяла собака. Этот лай заставил сердце сжаться: «Фрегат!!!»
Парамон выскочил во двор. К нему кинулся огромный чёрный лохматый пёс без левого уха. Он отчаянно махал обрубком хвоста.
– Фрегат, Фрегатушка, дорогой! Ты откуда? Ты один?
Пёс прыгал, крутился, лизал Парамону лицо, повизгивал от радости. Хозяин уткнулся лицом в мягкую чёрную шерсть, вдыхал её запах и тихонечко плакал. Пёс почувствовал настроение хозяина и стоял неподвижно, чуть повизгивая и помахивая хвостом. В этом было что-то из прошлого, что-то необъяснимо сказочное.
– Фрегат, дорогой мой друг, но что же дальше?
Пёс будто услышал этот немой вопрос, он вдруг начал нервно водить мордой и тянуть хозяина в сторону калитки. Парамон хорошо знал характер своего любимца, поэтому сразу последовал за ним. Фрегат выбежал со двора и помчался по улице, непрестанно оглядываясь, идёт ли хозяин. Парамон шёл и удивлялся: куда ведёт его собака? Они прошли половину улицы, свернули и оказались около небольшого выкрашенного в белый цвет домика. Умный пёс по-хозяйски открыл мордой калитку и призывно взглянул на хозяина. Парамон немного смутился, но вошёл в чужой двор. Фрегат заливисто залаял, из дома вышла невысокая круглолицая женщина. Увидев Парамона, она долго щурилась, вглядываясь в гостя, потом всплеснула руками, охнула и в голос зарыдала.
– Парамоша! Боже сохрани! Боже Праведный! Ты? Как же это? Ведь тебя ж увели эти гады-бусурманы! Тебя, мамку, сестру разом увели, дома родного и кормильца лишили. Парамоша! О, Господи, спасибо Тебе! А ты чего ж стоишь, поди не помнишь меня?
– Не помню, совсем не помню.
– Да я же Тимофеевна, мамкина кума. Помнишь, я с гостинцами к вам приходила в Рождество, а вы с сестрицей любили в моём саду яблочки собирать.
Парамон стал вспоминать. Да, действительно, Тимофеевна была лучшей маминой подругой, часто бывала у них дома, они подолгу сидели с мамой, перебирали горох, чечевицу, варили варенье из абрикосов и были молодые и весёлые. Теперь понятно, почему он её не узнал. Как же постарела эта добрая женщина за эти семь долгих лет.
– Да, я вспомнил. Вы просто немного… изменились.
– Ха-ха! Немного изменилась! Да, не стесняйся, говори, как есть. Я сама вижу, ничего от былого не осталось. Я ведь тоже одна осталась, вот уже пять лет, как одна. Столько пережила… Да, чтой-то я, дура старая, держу тебя во дворе. Проходи, милый мой. Как же ты вырос. Я тебя накормлю, помойся-ка пока. Сымай свои обноски, щас подыщу тебе чего-нибудь. Тут от мужа маво кой-чего осталось.
Тимофеевна суетилась вокруг Парамона, всё что-то говорила.
– Скажите, Тимофеевна, а о моей бабушке ничего не известно?
Женщина вдруг резко остановилась, горшок с кашей, который она вынимала из печи, так и остался висеть на ухвате.
– Парамоша, ты сядь, покушай, а я тебе всё по порядку расскажу, – через некоторое время сказала она.
Пшеничная каша, его любимая! Сколько бы он отдал там, у турок, чтобы хоть раз вдохнуть этот запах и отправить в рот золотистую с маслицем еду. Тут Парамон очень остро почувствовал, как сосало под ложечкой, даже начало подташнивать от голода. Парень накинулся на еду и не мог оторваться. Тимофеевна даже испугалась, не стало бы ему плохо. Но Парамон не остановился, пока не доел до конца, краюшкой хлеба подчистил горшок, запил молоком и глубоко удовлетворённо вздохнул.
– Спасибо. Я так давно не ел такого. Я помню, как мама вкусно готовила.
–Ну, теперь слушай, сынок. После того, как с вами случилась беда, я пришла к вам. Турки оставили город. Несколько дней перед этим они уничтожали всё, что могли, уводили в плен всех подряд, кто сопротивлялся, тех убивали, как твоего отца. Как нам удалось выжить, одному Богу известно. Мой муж, ты помнишь, наверное, был рыбак, так вот он был в море. Это его и спасло. Я в это время на ярмарку уехала, рыбку вяленую продать. Дома одна дочь осталась. Так она, умница, в подпол спряталась и там три дня сидела. Турки-то, никого не найдя, дом спалить хотели, да только крыша и сгорела. Мы потом быстро новую постелили. Ой, да чтой-то я всё о себе. Тебе же не это интересно. Так вот. Я к вам в дом сразу побежала. Прихожу, на дворе Фрегат воет, в доме батюшка твой убиенный уже смердит и боле никого. Хорошо, соседка ваша, бабка Пелагея, рассказала всё, что видала. Она старуха древняя, её турки не тронули, так она в огороде пряталась и всё видала. Батюшку тваво, Степана, мы с мужем, как смогли, похоронили. Упокой, Господи, его душу! А Фрегат с могилы пришёл и на крыльце лёг. Так и пролежал цельных две недели. Я уж ему и поесть-попить приносила, а он ни к чему не притронулся. К себе звала, не идёт. Жаль стало пса, не пропадать же ему. Так я из вашего дома твою вещицу прихватила, дала ему понюхать и с собой позвала. Он, видно, сомневался, да я ему пообещала, что как только кто из вас появится, он сразу вернётся. Умный пёс, поверил, пошёл. Но, кажный день в одно и то же время на ваш двор приходил, ложился и поскуливал. Всё ждал. А я как видела, так у меня сердце кровью обливалось. Вот ведь, животина вроде неразумная, а верность какая.
– Да что Вы! Фрегат- он очень умный, он всё понимает.
– Да, видать живность-то она умнее, чем мы думаем. Так вот, однажды пёс вернулся не один, а с твоей бабушкой. Она рассказала, что ей сон нехороший приснился, так она попутного обоза дождалась и с ним скоренько поехала, предупредить хотела об опасности, да опоздала. Мы с ней на могилку к батюшке твоему сходили, поплакали. Она осталась в вашем доме, а с ней и Фрегат в дом вернулся. Она всё не верила в то, что произошло, всё ждала, что вернетесь, а с ней и верный пёс ждал, тосковал. Ох, милок, не дождалась она тебя только месяц. Месяц прошёл, как преставилась Прасковья Никитична. Царствие ей Небесное, земля ей пухом! Фрегата же я опять к нам позвала. А перед смертью Никитична строго-настрого наказала мне дом в порядке содержать, печку топить, за огородом следить, чтобы вам хозяйство оставалось в сохранности. Верила, что вы вернётесь. А ведь и преданный пёс верил всегда, иначе тебя бы не привёл. Вот так я на два дома, как Фрегат, и живу.
Тимофеевна перекрестилась, пустила слезу:
– Похоронила я её рядом с батюшкой твоим.
– А можно я к ним на могилку схожу? Вы меня проводите?
– Конечно, милый. Ты сегодня отдыхай, а завтра пораньше тебя разбужу, и пойдем поклониться родственникам твоим, да и моим заодно.
– Тимофеевна, а с Вашими-то что случилось? Вроде вы турок пережили.
– Пережили, да не пережили, милок. Доча моя после подпола-то сильно захворала. Бабка Нюра, может помнишь, знахарка наша, пользовала её, пользовала, да всё не помогло, преставилась, бедолага. Похоронили мы кровиночку нашу, да вдвоём с мужем остались, больше-то нам Господь детишек не даровал, видать, грех какой на нас лежит. Одну дал, да и ту прибрал. Ох, грехи наши тяжкие! А муж мой, Петруша, в море выходил с артелью, рыбачил. Однажды возвращались они домой, да на турок нарвались, те весь улов забрать хотели, но Петруша на рожон полез, отдавать не хотел, дак зарубили его янычары поганые, оставили меня вдовою, без кормильца.
– Как же Вы теперь, Тимофеевна?
– Да как, огородец кормит, да солдатушкам помогаю, постирать что, подремонтировать. Мало-помалу копеечка на жизнь капает. Ну, ладно, милок, утро вечера мудренее, ложись, отдыхай.
* * *
Утром Парамон проснулся до зари, он так привык. В плену у турок он вообще спал мало, там особо не разоспишься. Ещё он удивился, что не помнит, как вчера уснул, видно, сон сморил его сразу. Несмотря на раннее утро в доме пахло свежим хлебом. Тимофеевна тихонечко колдовала у печи.
– А, проснулся, милок. Ну, давай перекусим, да тронемся.
Они собрались и пошли на кладбище. Фрегат бежал рядом с Парамоном. Пес вообще ни на минуту не оставлял своего молодого хозяина.
На могилах отца и бабушки Парамон дал волю чувствам. Рядом с дорогими могилами лег и тихонечко заскулил верный пёс. Тимофеевна решила не мешать, ушла к своим. Парамону хотелось что-то сказать, но слов не было, только «Господи! Господи! Господи!». Юноша понимал, что этот огороженный кусочек земли – единственная точка на свете, которая наполняет его воспоминаниями о его счастливом детстве, о дорогих ему людях, точка, к которой будет рваться его сердце. Сюда он будет стремиться всегда, если ему суждено будет уйти в другие края. Это единственное, что осталось у него в жизни. Правда, где-то там, у турок, его мама и сестра. Неизвестно, живы ли… Как они там? С женщинами безбожники особо не церемонились, особенно с пленными, но надежда была. Парамон поклялся отцу, что найдет мать и сестру живыми или мёртвыми, поправил покосившийся крест и медленно пошёл обратно. Рядом трусил верный Фрегат.
Вернувшись в дом, Парамон поблагодарил Тимофеевну за гостеприимство, окликнул Фрегата и отправился к себе. Легче от родных стен не стало, только хуже. Всё здесь напоминало о близких и безоблачном детстве.
Через три дня решение созрело твёрдо. Дома делать нечего, надо жить дальше, попробовать найти дело, которое поможет отвлечься от грустных мыслей.
Так он оказался в армии. Знакомые военные на таможне представили юношу начальству. Он был принят рядовым на должность толмача, поставлен на довольствие. Толкового мальчишку начальство заметило сразу, иногда ему давали особые поручения, с которыми он мастерски справлялся. Дабы не дать Парамону Синице закиснуть на таможенной службе, полковник Нестеренко откомандировал его в полк, стоящий рядом, снабдив рекомендательным письмом к командиру, подробно описав все его заслуги. Так Парамон оказался в разведке. Фрегата пришлось взять с собой, так как пёс ни в какую не соглашался снова терять хозяина.
Можно много и долго рассказывать о подвигах и приключениях молодого разведчика и его верного пса Фрегата, о наградах, полученных Парамоном за выполненные задания, о славе умного, бесстрашного и удачливого воина, но это уже совсем другая история. Скажем только, что Парамон сдержал клятву, данную на могиле отца, и, выполняя очередное задание на чужой территории, сумел одновременно спасти дорогих его сердцу мать и сестру, а за подвиг, совершённый во время этого рейда, был представлен к офицерскому званию, получил его и одновременно дворянский титул.
* * *
Обо всём этом Загряжский узнает позже. А теперь он просто доверился рекомендации друга. Когда за подпоручиком закрылась дверь, Загряжский тут же о нём забыл. Его сегодня ждала важная встреча, он даже не подозревал, насколько важная.
