Наталья Бахтина
На углу Вселенной
Роман направился вверх по Гоголевскому бульвару. На скамейках старички-пенсионеры играли в шахматы, мамаши с колясками наслаждались по-настоящему весенней погодой. Роман шёл к себе в Чистый переулок и думал, что в Пущино весной хорошо. Говорят, там раздают участки научным сотрудникам. Можно построить домик, выезжать на природу.
Мысли его перекинулись на Кратово. Ему очень понравились тамошние сосны на ровно подстриженных газонах и культурные профессорские домики с верандами и мезонинами. Вот бы пожить в таком доме! М-да, губа не дура. А что, если попросить у Глеба взаймы на покупку дома? У него, судя по всему, деньжата водятся. А потом постепенно отдать. «Пожалуй, спрошу у Глеба. Ну, не профессорский, но хотя бы одноэтажный деревянный домик из тех, что видел по соседству с дачей Эдуарда, вполне по силам купить с таким заработком, как у Глеба. Надо будет поговорить с ним. Может, и правда даст… Интересно, сколько в Кратово стоит небольшой дом? Тысяч пять? Восемь? Десять?»
А Глеб, дойдя до Савельевского переулка, собрался с духом и предложил:
– Лена, хоть и не февраль сейчас, а май, но всё-таки первое число. Зато сегодня не просто пахнет весной, а самая настоящая весна. Помните, как у вас в предсказании? – Глеб улыбнулся и процитировал её слова, которые врезались в память: – «Я знаю прекрасное кафе за углом, там в это время бывает совсем мало народа». Можно предложить вам пойти со мной завтра вечером в кафе «Метелица»? Там очень вкусное мороженое подают в вазочках. Можем и кофе выпить, если захотите. Или ещё что-нибудь…
– Я согласна, – ответила Лена и зарделась от смущения.
Глава 11. Радиосигнал из космоса
Усадьба Пущино на Оке не пользовалась широкой известностью. Возможно, потому, что от Москвы до неё довольно далеко, целых сто километров. Увидеть её не так-то просто, хотя стоит она на высоком берегу Оки, имеет довольно внушительные размеры и находится почти на окраине города Пущино: имение скрыто среди леса и диких зарослей когда-то прекрасного парка, принадлежавшего к усадьбе. Вниз к Оке от усадебного дома проложены лестницы, которые ведут через парк и его центральную аллею к прудам; от дома и от прудов открывается прекрасная панорама на реку и заречные дали.
На фронтоне дома сохранились барельефы, изображающие батальные сцены и мифологических героев; лапы львов, украшавших парадный вход, до сих пор можно обнаружить в зарослях хмеля, клёнов и осин, которые первыми почему-то начинают овладевать вначале возделанными, но впоследствии заброшенными земельными участками. Деревья, окружающие здание со всех сторон, нашли себе приют даже на его крыше. Всюду кипит жизнь. Да, это так, но сама усадьба находится в плачевном состоянии. Это не помешало Никите Михалкову снять на живописном берегу Оки, в окрестности усадьбы, два фильма: «Обломов» и «Неоконченная пьеса для механического пианино». Когда-то этой музыкальной усадьбой владела дочь композитора Римского-Корсакова; здесь жил и творил её второй супруг, композитор Алябьев. Последним дореволюционным хозяином, пытавшимся перестроить поместье, стал помещик Каштанов. Теперь памятник архитектуры находится под охраной государства. Но – одно дело охранять, иногда чисто символически, а другое – восстанавливать дом, чистить пруды, приводить в порядок парк. На это требуются, помимо желания, материальные средства, и немалые; таких средств, очевидно, не нашлось, а жаль, ведь на этом месте можно было бы создать исключительно красивую и живописную композицию, не уступающую лучшим западным образцам садово-паркового искусства. Но – на западе, как известно, каждый гектар на счету, а у нас земли немерено…
Добравшись до Пущино, Роман решил пройтись по тропе вдоль берега реки и прогуляться в старом парке усадьбы. Путь пролегал мимо родника рядом с небольшим, но очень красивым водопадом. Роман любил этот родник: вода в нём была прозрачная и очень вкусная. Старинные тополя вдоль аллеи, ведущей к усадьбе, как будто только что вышли из русских сказок, подбоченились, да так и застыли, с недоумением глядя на выросшие за неполные тридцать лет здания современного наукограда.
Подойдя к проходной, Роман вспомнил, что забыл дома пропуск. Широко улыбнувшись охраннику, спокойно крутанул вертушку, чтобы пройти на территорию обсерватории, но вахтёр его остановил:
– Ваш пропуск!
Роман начал демонстративно рыться в карманах куртки, поочерёдно выкладывая на стойку перед охранником ключи, билет на автобус, мелочь в виде десятикопеечных монет. Не найдя пропуска, картинно развёл руками и виновато сказал:
– Забыл дома… Я – Роман Покровский, меня ждут в отделе радиометрии.
Мужчина строго посмотрел на Романа и спросил:
– К кому идёте?
Роман назвал фамилию сотрудника, дежурившего на отражателе. Охранник сверился со списком у себя под стеклом и позвонил по местному номеру.
– Тут к вам Покровский пожаловал. Пропуска при себе не имеет. Пропустить?
Получив положительный ответ, охранник выписал Роману временный пропуск – благо паспорт у него при себе оказался – и милостиво разрешил пройти через вертушку.
Параболический рефлектор с диаметром зеркала двадцать два метра позволял принимать радиосигналы на коротких волнах и исследовать компактные источники в сантиметровом и даже миллиметровом диапазонах. Именно в миллиметровом диапазоне и зафиксировал Андрей, дежуривший последние сутки на радиотелескопе, необычный сигнал из созвездия Девы. Просмотрев записи самописца, Роман обратил внимание на пики с длинами волн около одного миллиметра.
– Эта комбинация сигналов повторялась вчера шесть раз через каждые два часа, а потом пропала, – заметил Андрей. – Совершенно одинаковая картина. Вот, смотри, – сотрудник передал Роману вчерашние записи. – Странно, ведь обычно поглощение в воздухе на этих волнах очень велико. И они просто не проходят. Рассеиваются на неоднородностях в атмосфере. А тут – такие ясные сигналы, как будто кто-то специально настроил для нас окно прозрачности!
Рассматривая записи, Роман заметил необычную закономерность в чередовании главных пиков и следующих за ними сигналов.
– Демодулятор не пробовал применить? – Картина чередования импульсов и их интенсивность навела Романа на мысль, что импульсы были специально промодулированы, причём применён метод не только амплитудной, но и частотной модуляции.
Он вспомнил, что говорила Джоселин на лекции, рассказывая о том, как она в первый раз приняла сигнал от пульсара: «Если это было сообщение от инопланетного разума, они пользовались чертовски глупыми техническими приёмами. Сигнал был амплитудно-модулированным. Но амплитуда сигнала часто модулируется от природных, естественных причин. Если посылать сигнал на несколько световых лет, лучше пользоваться частотной модуляцией – это сделает более очевидным его искусственное происхождение».
– Нет. Ты думаешь, что?..
– Давай-ка сначала прогоним запись через конвертер частоты. Так, чтобы на выходе получить звуковой диапазон.
Андрей с удивлением посмотрел на Романа, но ничего не сказал и занялся приготовлениями.
– Готово!
Роман надел наушники и приготовился к прослушиванию…
* * *
Сколько времени они здесь висели? Никакой посторонний наблюдатель не мог бы в точности сказать. Время для них не имело никакого значения. Вернее, у каждого из них было свое время. Измерялось оно не секундами, годами или миллионолетиями, а идеями, замыслами и творениями. Некоторые шары висели здесь с момента Большого взрыва…
Но вот шары заволновались, почувствовав гравитационную рябь от приближающегося снаряда. Наконец-то! Сейчас они станут наблюдаемыми объектами и смогут воплотиться в новом мире. Сколько времени прошло, пока они ждали этого момента! Так скучно существовать, когда на тебя никто не смотрит. То ли дело – в присутствии кого-то, кто за тобой наблюдает. Можно взлететь в небеса, или рассыпаться на кучу мелких брызг, или растянуться в узкую нить, или… да мало ли что придёт в голову наблюдателю! Каждый из них волен поступить со своей хрустальной мечтой… то есть со своим мечтальным хрустом, как ему заблагорассудится.
Корабль с треском прорвался сквозь ткань пространства-времени в виртуальную среду, в которой шары, как новогодние игрушки, плавали на границе между явью и навью. Переливающиеся всеми цветами радуги сферы стали ментально прощупывать пришельцев, заключённых внутри летательного аппарата. Невидимые лучи проникали внутрь странников, сканировали их органы чувств и восприятия. Следовало составить полную картину предпочтений наблюдателя, определить количество акцепторов в рабочем состоянии, выяснить, с каким из наблюдателей удастся установить наилучший ментальный, визуальный или чувственный контакт. Дальнейшее – дело техники. Шары знали, как воздействовать на наблюдателя, чтобы стимулировать его активность и фантазию. А когда начинает работать воображение, остаётся только расслабиться и ждать, когда включится обратная связь. Все места в космолёте заполнены, значит, каждому шару полагается свой наблюдатель, со своим воображением, со своим миром фантазии. И что самое замечательное – среди гостей были совсем юные особи, а они так любят выдумывать!
– Ух ты! Какая красивая блестящая игрушка! – один из молодых наблюдателей как зачарованный глядел на шар, склонившийся к окну обозрения. – Чур это мой!
Шар вспыхнул от радости и потянулся к восторженному почитателю всеми своими импульсами и невидимыми лучами. Восхищённый отрок оказался внутри светлого сияния и замер там, как в коконе. Внутри шара стали происходить удивительные метаморфозы: возникали и рушились высокие башни, рыбы лазали на деревья, над океаном летали слоны и гиппопотамы, молнии били в вершины гор, из которых потом начинали струиться горячие фонтаны кипящей лавы. Обитаемые планеты, бесплодные миры, взрывающиеся сверхновые и оставшиеся после них нейтронные звёзды и чёрные дыры – плоды воображения молодого Странника были неисчерпаемы. Он не заботился о том, чтобы дать имена всем этим объектам. Разве это было важно? Главное – от симбиоза шара и детского творчества рождалось всё многообразие новой вселенной.
Но всё это было только для них двоих – для шара, выбравшего себе созерцателя, и для наблюдателя, выбравшего шар своим мечтальным хрустом. Кто из них кого выбрал первый? Как это можно было узнать? Да и надо ли? Они понравились друг другу, и теперь созерцатель творил свою вселенную, а хруст с удовольствием подчинялся ему.
Остальные хрусты тоже нашли своих наблюдателей и объединились с ними. Но, пожалуй, самые феерические преображения происходили с шаром, которого выбрал юный Странник. Фантазия его была безграничной. В какой-то момент она выплеснулась через край: шар вспыхнул и взорвался причудливым сочетанием символов и красок, затем вновь собрался воедино и устремился прочь из родильной камеры – виртуального пространства, в котором он висел испокон веков и дожидался своей очереди на воплощение с начала времён и даже раньше. Это произошло внезапно, никто ничего не понял и не успел рассмотреть, только оставшиеся шары печально захрустели и зазвенели от дуновения космического сквозняка. Рождение вселенной состоялось. Где-то в ней со временем появятся галактики, а в некоторых из них – даже возникнет разумная жизнь. Если ей повезёт и она не уничтожит себя в самоубийственном экстазе в младенческом возрасте, то сможет дорасти до цивилизации третьего типа и тоже будет посылать своих наблюдателей-творцов в Странствие для рождения новых вселенных.
* * *
Роман медленно снял наушники и повернулся к Андрею.
– Ну что? Что-нибудь удалось разобрать?
– Я как будто заснул… Сколько я проспал?
– Да ты что?! Минуты не прошло, как ты надел наушники. Ты, правда, закрывал глаза, но я подумал – чтобы лучше сосредоточиться.
– Я видел удивительный сон. Как будто присутствую при начале творения вселенной. И не одной, а нескольких. И был одновременно и среди творцов, и сторонним наблюдателем.
– Вот это да! Мне дашь послушать?
– Конечно.
По тому, как разочарованно напарник снимал наушники, Роман понял, что Андрей ничего не увидел и не услышал. «Всё это смахивает на глубокий гипнотический сон, – решил Роман. – Не высыпаюсь последнее время, вот и заснул от монотонных звуков».
– Ничего не услышал?
– Не-а… выходит, ты действительно заснул на минутку. Знаешь, учёные выяснили, что за несколько минут можно увидеть сновидение, в котором столько всего происходит! Целое приключение разворачивается. А ты за минуту посмотрел свой сон. Бывает.
– Я всё-таки возьму копию этой записи, покумекаю над ней немного. Сигналы-то необычные.
– Конечно, бери. Начальство сказало – оказывать вашей группе всяческое содействие и данными наблюдений делиться.
Глава 12. Арбатские переулочки
Глеб с Леной договорились встретиться у арки надвратной церкви Зачатьевского монастыря, рядом с Метростроевской улицей и бензозаправкой. Когда Лена появилась на условленном месте, Глеб уже ждал её. Молодые люди приветливо улыбнулись друг другу и поздоровались. Стоял прекрасный майский день.
– Погода нам сегодня благоприятствует, – заметил Глеб, с удовольствием оглядев почти безоблачное небо. Лёгкие белые облачка парили в синеве свежей лазури. – Роман говорил мне, что вы живёте у тёти. А где живут ваши родители?
– Они работают в Пулковской обсерватории под Ленинградом. Там же и живут. Очень удобно. А я вот захотела учиться в МГУ, хотя мама агитировала меня поступать в Ленинградский университет. Теперь, после МГУ, работаю в институте ИРА-2 вместе с Романом.
– Значит, у вас есть тётя? Прямо как в песне из нашего новогоднего фильма.
– Да-да, она меня и приютила. Собака у нас только что появилась благодаря вам, а до этого жил кот Касьян. К счастью, он против щенка не возражал, наоборот, взял над ним шефство.
– Коту мой поклон. А для вас – немного об этом монастыре. Он очень необычный. Фёдор Иоаннович, сын Грозного, был женат на Ирине Годуновой. А детей у них не было. И тогда Фёдор очень помог восстановлению монастыря после пожара, главным храмом которого была церковь Зачатия святой Анны. Они с женой надеялись, что у них родится наследник престола. Но получилось немного по-другому, как в фильме «Иван Васильевич меняет профессию».
Лене было приятно слушать голос Глеба. Нравился и сам Глеб – за словом в карман не лезет, привлекательная внешность, густые волосы и пышные по моде усы. Чем-то напоминает солиста ансамбля «Песняры».
Молодые люди вышли на Метростроевскую и свернули в Лопухинский переулок. Проходя мимо музея имени Толстого, Глеб предложил заглянуть сюда как-нибудь, но не сегодня. Лена с удовольствием согласилась. Вышли на Кропоткинскую.
– Дом Учёных, – указал Глеб на старинный особняк за красивым забором с каменными вазами. – Здесь такой роскошный буфет! – И быстро взглянув на Лену, добавил: – Не в смысле закусок, а в смысле оформления. Хотя закуски готовят отменные. И особенно кофе.
Пересекли Кропоткинскую и углубились в переулок Николая Островского.
– Этот переулок, можно сказать, исторический – он описан в одной очень интересной истории. Его бывшее название – Мёртвый. Вы Чехова любите?
– Признаться, не очень. Пессимистичный он слишком…
– Да уж, пессимизма в этой истории хватает. Сейчас мы с вами выйдем к церкви Успения на Могильцах, что в Мёртвом переулке, и подойдём к дому купца Черепова. Именно здесь жил герой одного из рассказов Антон Палыча. История эта грустная, её пересказывать не буду. Зато около этой же церкви произошло гораздо более весёлое и праздничное событие. Церковь со всех сторон окружена переулочками, вокруг неё можно спокойно описывать круги. И вот однажды наш Сергей Есенин собрался в гости к своей возлюбленной Айседоре Дункан. Она жила на тогдашней Пречистенке, недалеко от Дома Учёных. Вместе они поехали к ней домой после званого вечера у друзей в арбатских переулках. Молодые люди уселись в пролётку. Ямщик тронул, и лошадка застучала копытами по булыжной мостовой. И всё было бы хорошо, знай возчик эти места получше. А он, доехав до церкви Успения, заблудился в хитросплетениях местных переулочков и принялся кружить вокруг храма. Айседора и Сергей, увлечённые друг другом, не сразу заметили, что вальсируют на одном месте. И лишь через пяток кругов Айседора поняла, что они не приближаются к Пречистенке, и постучала по спине извозчика: «Дружок, ты нас куда-то не туда везёшь!» Впоследствии она вспоминала, что своим кружением вокруг престола храма тот извозчик фактически обвенчал их с Есениным.
Лена с большим интересом выслушала эту историю. К этому моменту свернули направо, в Большой Власьевский. А тут и до Сивцева Вражка рукой подать.
– Лена, я здесь возвращаюсь в своё детство, – выйдя на Сивцев Вражек, взволнованно сказал Глеб. – Вот дом, – он указал рукой на большой каменный дом с высокими колоннами, увенчанный куполом. – Это Первая поликлиника Четвёртого Главного Управления Минздрава СССР. Вот здесь и прошло моё детство.
– Как это? – удивилась Лена. – Вы что, жили в поликлинике?
– Здесь работала моя мама. Она была врачом-педиатром. Принимала и в самом здании поликлиники, и ездила по домашним вызовам. А когда в моём детском саду был карантин – и позже, уже в школьные годы, после уроков – она присылала за мной машину к садику или к школе, чтобы я не болтался дома один и не объедался мандаринами. Так что накатался я на наших «ЗИМах». До сих пор помню, с каким удовольствием, сидя на заднем сиденье, крутил стекло, отделяющее водителя от пассажиров.
Лена во все глаза глядела на громаду здания, колонны и высокий забор.
– Да, в моём детстве в Пулково такого не было.
– Ну, а теперь пойдём в Калошин переулок. В нём, кстати, живёт Вицын – наш дорогой «Трус» из знаменитой троицы.
Пересекли Арбат, по которому, шурша шинами, в сторону Арбатской площади прокатил тридцать девятый троллейбус, и мимо театра Вахтангова углубились в улицу его же имени. А там уже и Калининский проспект с его бесчисленными кафе, магазинами, ресторанами и потоком машин. Свернули налево и вышли к цели своего путешествия – кафе «Метелица».
– Леночка, давайте перед мороженым выпьем по бокальчику коктейля, – предложил Глеб и повёл её не к столику, а к стойке бара.
Здесь они расположились на высоких стульях, и Глеб заказал у бармена два коктейля: себе «Привет», с коньяком и водкой, за рубль десять, а Лене – пунш за девяносто копеек. Молодые люди помешали соломинками свои напитки и с удовольствием принялись отпивать приятную освежающую жидкость. После коктейлей уселись за столик и заказали по две порции мороженого – шоколадного и пломбира. Пир был увенчан бутылкой шампанского, советского полусладкого.
Праздник удался на славу. Лена после двух бокалов шампанского была в приподнятом, слегка возбуждённом настроении.
– Скажите, Глеб, как получилось так, что вы не пошли, как отец, по партийной линии? Я думаю, у вас хорошо получилось бы, есть все данные для этого. Кончили бы институт…
– А я окончил. Педагогический институт имени Ленина, исторический факультет. Отец настоял. На лекции и семинары, правда, почти не ходил – «автоматом» ставили и зачёты, и экзамены. Но понял я, ещё в детстве, что карьера эта мне не нужна. После пятого класса был в пионерлагере от маминой работы и там меня избрали председателем совета отряда. Мне даже понравилось. Придя в шестой класс, уже сам развёл среди одноклассников бурную агитацию за свою кандидатуру. Удачную. Был избран на собрании в шестом классе единогласно на эту же должность – председателем совета отряда. После этого понял: если захочу – смогу идти дальше вверх, и никто меня не остановит. Но мне стало так скучно… На «ЗИСах» и «ЗИМах» в детстве накатался, квартира на Кутузовском большая, дача служебная в Кратово… Все блага.
– И что было дальше?
– Дальше? Две-три недели спустя – я ничего не предпринимал всё это время – ко мне подошла одноклассница и сказала: «Глеб, ты всё равно ничего не делаешь, давай негласно тебя переизберём. Ребята хотят выбрать меня». Так и сделали её председателем, даже собрания не стали проводить. Кстати, эта девочка, Ира, родилась в тот же день, что и я. Наши мамы лежали в одной палате родильного дома на улице Веснина.
– После пединститута вы не захотели пойти работать в школу?
– Упаси бог! Хоть я детей всегда любил, но в школу мне идти совсем не хотелось Лучше дворником или грузчиком. Гораздо интереснее и веселее. Особенно дворником – полчасика в день метлой отмахал и свободен. А зарплата ненамного меньше. Ну а грузчиком, вот как сейчас – и среди людей, и при конфетах.
– И что же, вас больше ничего не интересует?
– Почему же? Я, кстати, люблю астрономию, зачитывался «Детской энциклопедией», одно время даже мечтал поступить на физический факультет. Помните фильм «Гиперболоид инженера Гарина» с Евстигнеевым в главной роли? Нас, мальчишек, это всё так впечатлило! Я соорудил дома из фонарика гиперболоид, принёс в школу и всех на уроках пугал. Но на физфак не пошёл: понял, что не смогу быть научным сотрудником и сидеть всю жизнь в пыльных кабинетах.
– Ну, не все же кабинетные учёные. Вот Роман, например, – экспериментатор, часто ездит на наблюдения в Пущино и в другие обсерватории. Мне говорил, что летом собирается в Кацивели, на ЮБК. Там такой же телескоп, как в Пущино, только менее загруженный. Хочет проверить одну идею…
– Какую идею? – заинтересовался Глеб.
Лена смутилась.
– Я точно не знаю. Что-то насчёт сигнала от внеземных цивилизаций… Вы лучше у него сами спросите. Я только краем уха слышала, я же не у них в группе работаю.
Глеб задумался о чём-то, и Лене показалось, что он мыслями унёсся куда-то далеко-далеко.
– Уже поздно, – неуверенно произнесла она. – Пожалуй, мне пора. Спасибо вам большое за приятную познавательную прогулку и за угощение. Всё было очень вкусно.
Глеб медленным жестом положил свою руку на её пальчики, которыми она теребила белую сервировочную салфетку. Она вздрогнула от прикосновения, но руку не убрала.
– Вам спасибо, – проговорил Глеб необычно низким голосом, в котором сквозило неподдельное волнение. – Я очень рад познакомиться с вами. Вы мне дадите свой телефон? Можно я буду вам звонить?
– Дам, конечно, – Лена достала из сумочки маленькую записную книжку, вырвала из неё листок, достала ручку и написала телефон. – Только не звоните, пожалуйста, после десяти. Телефон стоит в гостиной, там же спит тётя, а она рано ложится спать.
– Спасибо. А вот мой телефон, – Глеб порылся в карманах своей куртки, висевшей на соседнем стуле, и нашёл бумажку с номером телефона. – Я заранее написал для вас. Возьмите, мне будет очень приятно, если позвоните. Не хочу потерять с вами связь, я такую девушку первый раз в жизни встречаю.
Лена вспыхнула, но ничего не сказала. Вышли на свежий воздух. Глеб согнул руку в локте и вопросительно посмотрел на Лену. Она с благодарностью взяла его под руку. К вечеру людей на улицах стало больше, даже в тихих и безлюдных арбатских переулках появились прохожие. Некоторые из них шли быстрым шагом – очевидно, по делам. Другие вышли просто погулять.
– Меня всегда трогают такие старенькие люди, которые через годы сохранили верность друг другу, – Лена указала на старичка со старушкой, которые шли, взявшись за руки, и о чём-то тихо беседовали. – Они такие милые. Кажется, что время над ними не властно. Я думаю, они поняли, в чём смысл жизни.
– И в чём же, по-вашему?
– Не знаю, я-то пока не дожила до их возраста.
Оба рассмеялись, но Лена не услышала веселья в смехе Глеба. Скорее наоборот: в нём послышалась ей печаль; какая-то нездешняя грусть, от которой вдруг защемило сердце. За оставшийся путь они не проронили ни слова. Между ними установилась та особая близость, которая красноречивее слов; виновато было лёгкое прикосновение друг к другу, от которого волнуется сердце и делается тревожно на душе – одновременно и радостно, и немножко больно.
Доведя Лену до дома, Глеб неохотно отпустил её руку. Она невольно отстранилась и быстро посмотрела на него, а он приобнял её за плечи правой рукой и тихо сказал, глядя в глаза:
– Я позвоню завтра, хорошо?
– Хорошо.
Глава 13. Старые знакомые
В среду пятого мая профессор Кардашевский вошёл в конференц-зал, в котором уже собралась вся его группа. Роман до сих не мог решить, говорить ему о своих ощущениях от прослушивания сигнала или нет. С одной стороны, рассказать надо бы – нехорошо утаивать информацию от своих сподвижников; с другой – вполне могут поднять на смех. Ведь Андрей ничего не увидел и не услышал, да и сам Роман при повторном прослушивании записи тоже ничего, похожего на первоначальные ощущения, не испытал. Остаётся признать, что это было случайное помутнение. «Что-то с памятью моей стало… Какие только фантасмагорические картины не привидятся в изменённом состоянии сознания! Стоп. А почему, собственно, сознание было изменено? – думал Роман. – Уж не потому ли, что я в то самое утро вспомнил о письме, которое мне Глеб передал? О спецпосланнике с планеты Росс из созвездия Девы? Я-то серьёзно к этому письму никогда не относился. Прочёл и забыл. Ну да, научно-фантастический рассказ, который мне передали по ошибке. А в то утро вдруг вспомнил. Ерунда, конечно… Но что, если это воспоминание было как пароль? Который открыл мне доступ к информации, содержащейся в послании. Причём одноразовый доступ. Поэтому в следующий раз, когда слушал запись, я ничего и не увидел…»
– Друзья, хочу рассказать вам о моей поездке в Париж, – Павел Григорьевич уютно расположился на сцене и поставил на стол кружку с кофе, которую принёс с собой. – Кто-нибудь из вас бывал в Париже? – Увидев дружное пожимание плечами и слегка саркастические улыбки присутствующих, добавил: – Да, понимаю, специальное приглашение, рекомендация треугольника, собеседование в парткоме… Не у всех получается через это пройти. Однако не переживайте, будет и на вашей улице праздник. Я тоже долгое время был невыездной.
– Павел Григорьевич, вы на Эйфелевой башне были?
– А как же, дорогой мой, первым делом туда пошёл. Поднялся на верхний ярус, обозреть, так сказать, Париж с высоты птичьего полёта.
– А Нотр-Дам, а Сорбонну видели? – посыпались вопросы.
– Нотр-Дам-де-Пари я не заметил, пока не подошёл к нему близко-близко. Соседние дома закрывают обозрение. А вот Сорбонна меня, честно говоря, вообще разочаровала.
– Как же так?
– Сам удивляюсь. Старейшее высшее учебное заведение Франции, один из крупнейших и древнейших университетов Европы, богатые и славные традиции. Но если честно, и рядом не стоит с нашим московским университетом. В Лувре был, конечно, полюбовался на Мону Лизу, на шедевры живописи и скульптуры. Белоснежный Сакре Кёр была мечта увидеть воочию – посетил, там молодые люди играли на гитарах, расположились прямо на ступеньках. Ну и, конечно, улочки, кафе, музеи, сады, парки… Но главная цель моей поездки заключалась не в этом. – Павел Григорьевич обвёл присутствующих внимательным взглядом. – В Париже есть центр Помпиду, а в нём – публичная библиотека. И вот именно туда я и стремился попасть. Я неплохо знаю французский, и мне разрешили поработать в читальном зале с книгой, которую давно искал. Эта книга называется Une misterie d'albigeois77 .
У Романа появился холодок внутри, как перед прыжком с трамплина в глубокую воду. Он весь обратился в слух.
– Книга малоизвестная, я сам о ней узнал случайно, когда просматривал статьи в научных журналах, посвящённые проблеме SETI. Начало этого проекта, как вы, наверное, знаете, было положено работой Коккони и Мориссона «Поиски межзвёздных сообщений». Эта статья опубликована в пятьдесят девятом году в научном журнале «Нэйчур». Я стал читать другие статьи этих учёных, просто из интереса. Хотелось понять, что авторов навело на эту мысль. И в одной более ранней работе нашёл ссылку на рассказ о странном событии в Провансе на рубеже двенадцатого и тринадцатого веков. Сам автор книги ссылается на трактат святого Доминика, сыгравшего немалую роль в искоренении катарской ереси по приказу римской католической церкви. Катары – они же альбигойцы – пытались основать своё «справедливое царство божие» в одной отдельно взятой французской провинции. Но им это не удалось. Католики их разгромили. Специально для этого инквизицию придумали. Святая инквизиция, она такая святая…
Павел Григорьевич дотянулся до кружки, отпил остывший кофе и продолжал:
– Так вот, трактат Доминика посвящён материалам инквизиционных допросов магов и колдунов, как он называет катаров. Кстати, в переводе с греческого «катары» означает «посвящённые». За несколько лет католики истребили или сгноили в подвалах инквизиции почти всех альбигойцев, последним их оплотом оставался замок Монсегюр в глубине Пиренейских гор. С осадой этого замка связана сплошная мистика. Он держался долго, но в конце концов и его пришлось сдать. В самый последний момент четырём осаждённым удалось сбежать из замка, захватив с собой тайный предмет поклонения. Что это была за реликвия – никто не знает; считается, что по своему значению она равна святому Граалю или ковчегу завета. Как им удалось покинуть замок, тоже непонятно, потому что все подходы к нему были блокированы осаждающими.
Все слушали профессора, затаив дыхание. Роман знал историю замка Монсегюр, но ему было интересно познакомиться с трактовкой Кардашевского. Оказывается, не он один интересовался историей альбигойцев. Павел Григорьевич допил остатки кофе и продолжал:
– Таков краткий экскурс во французскую историю средних веков. Надо сказать, что Аквитания, Лангедок и Прованс в то время были очагами просвещения и изысканной культуры, самыми цветущими областями Европы, резко выделявшимися на фоне всеобщего фанатизма и невежества. Осада замка Монсегюр крестоносцами продолжалась одиннадцать месяцев, это была практически неприступная крепость. Катары могли бы удерживать её и дольше, но среди доверенных людей из местных жителей, доставлявших им воду и еду по тайным тропам, оказался предатель. За большое вознаграждение он провёл крестоносцев до самых подступов к замку.
– А что сталось с теми, кто сбежал из крепости и унёс святыню? – это спросил Михаил.
– Неизвестно. Следы их затерялись. А что касается спасённой ими реликвии, в этом и заключается суть истории, ради которой я поехал в Париж.
Кардашевский умел держать паузу. Если бы он не был учёным, наверное, стал бы артистом. И сейчас, заинтриговав всех своих сотрудников, обвёл их торжествующим взглядом; потом встал, прошёлся по сцене и завершил свой рассказ неожиданным финалом:
– То самое доверенное лицо, оказавшееся впоследствии предателем, в своём доносе упоминало некий предмет сферической формы, из которого появлялись бестелесные ангелы и вели беседы с посвящёнными. Суть разговоров он не понял, так как они велись на незнакомом языке. Запомнил только слова Virgo constellatio8 и слово, похожее на «Росс». Что скажете, друзья?
