Наталья Антарес
Предначертание. Том I
ГЛАВА XI
Я смотрела сейчас на Эйнара и поверить не могла, что за какие-то неведомые заслуги, вероятно, уходящие корнями в одну из прошлых жизней, мне до такой степени повезло в жизни нынешней, и уже в шестнадцать лет я встретила человека, в точности воплощающего в себе не только мои девичьи мечты, но и отвечающего всем самым строгим требованиям, предъявляемым обществом к настоящему мужчине. Наверняка, родители видели в отчаянном поступке парня лишь бьющий через край юношеский максимализм и не воспринимали его слова всерьез, но для меня Эйнар символизировал наглядный пример личного мужества, и в моем сердце алым цветком полыхал негасимый огонь любви. Мои чувства к Эйнару были настолько сильны, что я готова была уйти из дома и последовать за ним в «Живые и мертвые». Семья, друзья, школа, налаженные бытовые условия и регулярно выделяемые на карманные расходы деньги – всё вдруг показалось мне неважным и вторичным по сравнению со страхом потерять Эйнара, и, если бы он тем или иным образом намекнул мне, что ждет от меня решительного шага, я бы без сожалений совершила безумство, и уже эту ночь провела бы в тесной каморке с выходящими на городской погост окнами.
– Да, Эйнар, конечно я за тебя выйду! –непроизвольно выступившие слезы застилали глаза и солеными каплями катились по щекам, я почти ничего не видела перед собой и горячую ладонь парня нашла практически наощупь. В этот момент для меня разом перестал существовать весь окружающий мир, очертания предметов потеряли привычную четкость, а пышущие гневом лица родителей и ошарашенная физиономия Симки слились в одно смазанное пятно, – да, Эйнар, да…
– Вон отсюда! –мамин выкрик внезапно перерос в истошный визг, и я поймала себя на мысли, что никогда прежде она даже толком не повышала голос в моем присутствии, и тем более отродясь не орала, как оглашенная, при наличии в квартире посторонних. Если для меня отважный шаг Эйнара выглядел сродни беззаветному героизму, то мама не ощущала ничего кроме жгучей ненависти. Создавалось впечатление, что она в состоянии одним лишь взглядом спалить парня дотла, а затем развеять пепел над рекой, чтобы бурное течение навсегда унесло с собой воспоминания о нашем драматичном романе. Несомненно, Эйнар понимал, что всё, чего бы он ни сказал или ни сделал, будет обязательно воспринято превратно и вывернуто наизнанку, но гордость не позволяла ему уйти, трусливо поджав хвост. Парень безусловно считал, что последнее слово должно было остаться за ним, и вместо того, чтобы с достоинством удалиться, он, можно сказать, своими руками вырыл себе яму.
– Вы допускаете большую ошибку, Людмила Леонидовна, – щеки Эйнара пылали багрянцем, а зеленых глазах бесновались искры негодования, но в остальном ему неплохо удавалось скрывать внешние проявлению бушующей внутри ярости. Парень стоял на краю бездны с занесенной над зияющей пустотой ногой, и это сумасшедшее бесстрашие завораживало меня необратимостью развязки, – вы вправе не доверять мне, но почему вы отказываете в доверии собственной дочери? Вы называете Рину несмышленым ребенком, но она уже давно выросла, у нее есть свои чувства, свои надежды, свои планы. Вы наперед продумали всё ее жизнь – на кого она будет учиться, где жить, где работать… А жениха вы Рине случайно уже не подсмотрели? Я ведь по вашему мнению ей не ровня, мой удел – спиться, сторчаться или загреметь на зону, вот и всё, на что у вас хватает воображения, так? Я для вас не более, чем отброс, кусок дерьма, который посмел сделать вашей дочери предложение, ни черта не имея за душой. Вы боитесь, что сразу после свадьбы я сяду вам на шею, забухаю и начну лупить Рину смертным боем за то, что она не дает мне денег на бутылку, я угадал? Знаете, мне всё равно, что вы обо мне думаете, я не стану вас разубеждать, время всё расставит по своим местам. Рина ответила мне «да», вы все это слышали, и больше меня ничего не волнует. Нам обоим теперь придется непросто, полтора года – немалый срок, но я почему-то верю, что Рина меня дождется, как бы вы ни на нее не давили. С этого дня она – моя невеста, я несу за нее ответственность, и поэтому прошу вас лишь об одном – не срывайте на ней свою злость, она ни в чем не виновата. Вот он я, стою перед вами, пожалуйста, оскорбляйте меня, унижайте, называйте, кем хотите, но не трогайте Рину, иначе я заберу ее от вас любой ценой.
– И по статье пойдешь, – многозначительно усмехнулся отец, – этого ты добиваешься?
– Я вас предупредил, – холодно произнес Эйнар, и бордовый румянец на его щеках разгорелся с новой силой, – не забывайте, я же из «Живых мертвых», на всю голову простуженный, с меня всякое может статься.
– Ты мне тут поговори еще, щенок, – угрожающе навис над парнем отец, – я с тебя за Ринку семь шкур сдеру, он тебе ни какая-нибудь сирота безродная, у нее отец с матерью есть, которые за свою дочь тебе башку отвернут и фамилию не спросят. А свой гонор ты для «Живых и мертвых» побереги, мы тут и сами не пальцем деланные, понял? Ты меня хорошо понял, Ромео хренов?
– Меня зовут Эйнар, Виктор Геннадьевич, -всё с той же пугающей бесстрастностью напомнил парень, – я не собирался с вами ссориться, у меня были совсем другие намерения, но вы сами свели все к скандалу. Возможно, мне действительно не стоило приходить к вам с душой нараспашку, Рина не зря этого не одобряла. Нам следовало и дальше вешать вам лапшу на уши, а в апреле я бы ушел в армию, и проблема рассосалась бы сама собой. Но я хотел быть с вами честным, я думал, вы зауважаете меня за прямоту и не будете запрещать Рине со мной встречаться, но всё получилось наоборот…
– Возвращайся в свои трущобы и, чтобы ноги твоей здесь больше не было, – защищающей родное гнездо наседкой двинулась на Эйнара мама, – оставь девчонку в покое или я в полицию обращусь, и ты вместо армии в колонию отправишься!
– Мама! – встала между парнем и родителями я, – если ты это сделаешь, я тебя никогда не прощу!
– Рина, тебе лучше помолчать! – попыталась оттеснить меня в сторону маму, но я намертво приросла к полу, – что ж, уперлась рогом в землю, да? Хорошо, тогда выбирай, раз ты уже такая взрослая. Либо вы расстаетесь, либо я немедленно иду в участок и пишу на твоего дружка заявление.
– Какое заявление, мама? – впала в бешенство я, – Эйнар не нарушал закона!
– А это не важно, – мрачно бросил парень, в отличии от меня, давно не питающий иллюзий касательно торжества правосудия, – пробьют по базе, увидят, что я на учете и особо разбираться не будут. Скажет Людмила Леонидовна, что я у нее в прихожей кошелек из сумки вытащил, и всё, приехали. Я могу хоть до утра доказывать, что это подстава и никакого кошелька я в глаза не видел, никто меня и слушать не захочет, я же из «Живых и мертвых», три привода, считай, опасный рецидивист, пора бы уже и по этапу пустить… Правильно я вас понимаю, Людмила Леонидовна?
– Мама, как ты можешь? -на миг лишилась способности к членораздельной речи я, – ты же это не серьезно?
– Еще как серьезно, – над переносицей у мамы залегли продольные линии морщин, и по опыту я знала, что точка невозврата пройдена, и обратного пути уже не будет, – я даю тебе выбор, Рина. Хочешь, чтобы твой Эйнар провел следующие несколько лет за решеткой, продолжай и дальше настаивать на своем, но если тебе небезразлична его судьба, прекрати с ним отношения, и он останется на свободе.
–Теть Люда, ну нельзя же так! – протестующе воскликнула затаившаяся в кресла Симка, про которую мы все успели благополучно позабыть, – они же любят друг-друга, и Эйнар, он, ну, по-моему, он нормальный парень!
– Я бы посмотрела на твоих родителей, если бы они узнали, что ты с таким «нормальным парнем» снюхалась, – отгрызнулась мама и уже чуть мягче добавила, – Сима, сиди помалкивай, мне Оля за твои похождения и так спасибо не скажет…
– Рина, не говори ничего, – на полуслове оборвал меня Эйнар, когда я уже открыла рот, чтобы обрушиться на маму с обличительной тирадой, а затем с размаху хлопнуть дверью и исчезнуть в ночи, – ты сделаешь только хуже и мне, и себе. Мне окончательно ясно, что твоя семья меня не примет, как бы я ни лез вон из кожи. Не думай, что я струсил, я не отказываюсь ни от одного своего обещания, но если ты сейчас уйдешь со мной, я не смогу тебя защитить, и полиция принудительно вернет тебя домой. Послушай, нам нужно дождаться твоего совершеннолетия, больше никак.
– Ромео дело говорит, – кивнул отец, уже в какой раз будто намеренно игнорирующий просьбу Эйнара называть его исключительно по имени, – не вынуждай нас с матерью идти на крайние меры. У тебя на лице написано, что ты уже к нему в «Живые и мертвые» намылилась, только бы нам насолить, но этим ты в первую очередь его под монастырь и подведешь. Уйдешь с ним, я его не за кражу, а за изнасилование засажу.
– Вы здесь что, все свихнулись вконец? – рефлекторно заслонила Эйнара своим телом я, – какое изнасилование? Как вам вообще такое на ум пришло? Когда вы успели превратиться в мерзких, спесивых снобов, все на свете меряющих деньгами и квартирами? Вы презираете Эйнара, но он такой же человек, как и вы, с двумя ногами, с двумя руками… Однажды он достигнет всего, о чем пока может лишь мечтать, а я всегда буду с ним рядом. Если вы посмеете натравить на него полицию, я…
– Рина, не надо! – не обращая внимания на родителей, крепко обхватил мои трясущиеся плечи парень, – мы ничего не можем изменить, пока тебе нет восемнадцати. Но ты должна знать, что где бы я ни был, что бы со мной ни происходило, я люблю тебя, помни об этом, ты поняла меня? Рина, не молчи! Скажи, что ты меня поняла?
– Эйнар! – всхлипнула я и безвольно обмякла в его объятьях, будучи не в состоянии и дальше выносить эту адскую пытку, – забери меня отсюда, умоляю, я не смогу без тебя!
– Дядь Витя, теть Люда, зачем вы над ними издеваетесь? – подскочила с кресла едва не плачущая Симка, – посмотрите на Ринку, неужели вам ее не жалко?
– А мне и не нужна ничья жалость, – мрачно бросила я, – даже не надейтесь, что я откажусь от Эйнара, я дождусь его из армии и поеду за ним хоть в гарнизон, хоть на край света.
– Поживем –увидим, – ухмыльнулся в бороду отец, – сердце красавицы склонно к измене и перемене, как там в песне поется? Ромео, ты сам уйдешь, или мне тебя за шкирку в окно выкинуть?
– Меня зовут Эйнар Мартис, Виктор Геннадьевич, – заиграли желваки на скулах парня, – а всего через каких-то полтора года мою фамилию будет носить и ваша дочь.
– Это еще вилами на воде писано, Эйнар Мартис, а сейчас разреши мне проводить тебя к выходу, -подтолкнул парня отец, – давай, давай, не задерживайся, пока Люся тебе кошелек не подкинула.
– Эйнар! – пулей метнулась в коридор я, – я никому не позволю причинить тебе вред, они ничего тебе не сделают!
– Только если ты успокоишься и перестанешь тут театральный кружок устраивать, – красноречиво швырнул Эйнару тонкую, демисезонную куртку отец, – а ты не вздумай названивать моей дочери, доверие мое она сегодня потеряла, так что на мякине вы меня больше не проведете.
– Я был с вами честен, – уже в дверях воскликнул парень, – но вы мою честность не оценили, и это вас совсем не красит.
ГЛАВА XII
Эйнар ушел с гордо поднятой головой, несломленный и непобежденный, и я сумела отпустить его вопреки непреодолимому желанию рвануться вслед за ним вниз по лестнице, догнать в районе первого этажа и уйти навстречу неизвестности, безжалостно сжигая за собой мосты. Я знала, что мы оба поступили единственно правильным образом, и наше сегодняшнее самопожертвование обязательно окупится сторицей, но я не представляла, как прожить полтора года в черно-белом мире, населенном бездушными манекенами, столько лет подряд успешно притворявшимися моими любящими родителями. У меня было такое ощущение, словно я осталась одна против целой вселенной, и для того, чтобы выстоять под натиском общественного мнения, мне придется вытравливать остатки подростковой наивности и прямо с этого момента резко повзрослеть. Эйнар назвал меня своей невестой, он четко обозначил свои дальнейшие планы относительно нашего совместного будущего, и я не могла обмануть его доверия – фактически на меня возлагалась миссия хранителя нашей любви, и врученный мне факел никогда не должен был погаснуть. Нас разделяла вечность, но как бы не удивительно это звучало, мы с Эйнаром стали многократно ближе, мы будто проросли друг в друга, сплелись ветвями и превратились в единый организм с одним сердцем на двоих. Мне еще не доводилось испытывать такие сильные чувства, и я была сметена обрушившимся на меня эмоциональным шквалом, электрический ток всеобъемлющей любви стремительно бежал по проводам оголенных нервов, а мои дрожащие губы шептали нерушимую клятву верности, которую я непременно собиралась сдержать.
– Рина, иди домой! – осторожно прикоснулся к моему плечу отец, – хватит стоять на сквозняке, простынешь.
– Оставь меня в покое! – судорожно дернулась я, и едва не сползла по стенке от внезапного приступа головокружения. В глазах потемнело, к горлу подкатил тошнотворный комок, а затылок пронзила острая, стреляющая боль. Я сжала разламывающиеся виски ладонями, сглотнула скопившуюся во рту слюну и попыталась глубоко вдохнуть, но все тело будто налилось свинцовой тяжестью и категорически отказалось повиноваться поступающим из мозга сигналам. Подъездные стены плыли в зыбком мареве, а плафон на потолке распространял ослепительно белый свет, проникающий под своды черепа и выжигающий беззащитный разум. Я летела сквозь мутную пелену, окутывающую мое сознание плотным коконом, но в конце тоннеля меня ждал лишь кромешный мрак, и я камнем рухнула в пропасть, на дне которой влачила свои темные воды река забвения.
Я пришла в себе уже в своей комнате: вокруг меня суетились родители, а на заднем фоне хаотично металась рыжим метеором Симка. Я с трудом разлепила непослушные веки, окинула безразличным взглядом знакомую обстановку и к вящему ужасу подбежавшей ко мне со стаканом воды мамы снова закрыла глаза. Но погрузиться в спасительное полузабытье мне, увы, больше не удалось. Вскоре выяснилось, что напуганные родители вызвали неотложку, и по мою душу экстренно прибыла врачебная бригада. Желания сотрудничать с медиками и отвечать на вопросы я принципиально не пожелала и в итоге мстительно наблюдала, как мама отдувается в одиночку. После укола меня заметно клонило ко сну, и обрывки разговоров доносились до меня будто издалека.
– Да вы не переживайте, – успокаивала родителей немолодая женщина-фельдшер, – с вашей девочкой всё хорошо, переволновалась просто. Я ей легкое снотворное поставила, утро вечера мудренее, выспится, отдохнет, а там и шекспировские страсти поутихнут… А что вы хотели, первая любовь – штука жестокая, кажется, что жизнь кончена, никто тебя не понимает, везде одни враги, только и мечтающие вас разлучить. Поневоле тут в обморок хлопнешься, сами посудите! А вообще вы с ней поаккуратнее себя ведите, метод и кнута и пряника используйте, иначе мало того, что отношения с ребенком испортите, так еще и она сдури может что-нибудь с собой вытворить. Недавно вот вызов был, пятнадцать лет девчонка, значит… Семья небогатая, мама ее одна воспитывает, денег мало, а этой пигалице приспичило на концерт к своему кумиру попасть – хоть в лепешку расшибись, но вынь ей билет да положь. Мать ей, конечно, ни копейки не дала, так эта красавица в ванне вены вскрыла и кровью на стене имя того певца накалякала, как вам это нравится? Повезло, что порезы нанесла поверхностные, обошлось без последствий, но мы по инструкции все равно психиатра в известность поставили. Вам такое счастье надо? Любовь пройдет, дочка вырастет, а данные из базы психдиспансера никуда не денутся. Так что, дорогие мама с папой, я вам по опыту советую, не доводите до греха. Подростки сначала делают, а затем думают, психика у них так устроена. Отвлекайте ее, займите чем-то интересным, учебой загрузите, но пилить беспрестанно не нужно, если противоположного эффекта добиться не хотите. Ей сейчас бы новых друзей завести, в спортивную секцию записаться или в кружок по интересам, главное, чтобы времени на копание в себе поменьше стало.
– Рина нас ненавидит, – доверительно поделилась с фельдшером мама, – вы бы видели, как она смотрела на отца, когда он вытолкал взашей ее кавалера, я думала, дырку на нем взглядом прожжет.
– Естественно, ненавидит, – согласилась женщина, – она считает, вы ей судьбу искалечили, любить за такое, что ли? Надо на компромиссы идти, например, скажите ей так: мол, доча, погорячились мы вчера, ты уж прости, но мы же не со зла… Если вы так этому мальчику не доверяете, ваше право запретить им встречаться, на то вы и родители, в конце концов, но сплеча рубить тоже не стоит, деликатность нужна. Пусть ждет его из армии, жалко вам что ли? Есть такая мудрая пословица – «с глаз долой, из сердца вон». Думаете, она полтора года так и будет убиваться? Любовь постепенно сойдет на нет, но упаси вас бог, говорить потом «ну, мы так и знали»! Относитесь к ее чувствам серьезно, не насмехайтесь, скажите, дождешься, там и решим, что делать.
– Спасибо вам, доктор, – искренне поблагодарила фельдшера мама, – первый раз с Риной такое… Обычно, поревет пару дней и всё, а тут совсем голову потеряла. Был бы парень приличный, пускай бы дружили на здоровье, я только за, но этот… Мать, прости господи, шалава, отчим – алкаш, живут в какой-то халупе возле кладбища.
– В «Живых и мертвых»? – уточнила врач, – да, народ там веселый, что не вызов, то отравление суррогатной водкой, то передоз, то ножевое…А фамилию знаете? Может, наши постоянные клиенты?
– Мартис его фамилия, – сообщила мама, – слышали о таких?
– Не припоминаю, – разочаровала маму фельдшер, – фамилия редкая, такие обычно в памяти машинально откладываются…
– Ну, нет так нет, – огорчилась мама, – а я надеялась, что вы нам что-нибудь про семью этого Эйнара расскажете…
– Эйнар? –переспросила врач, – красивый такой паренек, как с картинки – светленький, глаза зеленые, волосы золотые? Он?
– По описанию подходит, да, Люсь? – вступил в беседу отец, – вспомнили, все-таки? Мать у него беременная…
– Так это, получается, Грищенко сын, – осенило фельдшера, и, несмотря на то, что меня почти сморил липкий, обволакивающий сон, и я неумолимо теряла нить разговора, я изо всех сил напрягла слух, – на Пятой линии они живут, это прямо у самых могил. Когда хоронить негде стало, смотрители начали землю продавать, так кладбище до жилой зоны и разрослось. Люди готовы огромные суммы платить, только бы не за городом могила была. Их, с одной стороны, тоже понять можно, говорят, на новом кладбище и скотина пасется, и свиньи роются, там же крестьянское хозяйство поблизости… Так вот дома на этой Пятой линии, где Грищенко живут, стоят в двух шагах от свежих захоронений, там буквально из подъезда выходишь и в кресты упираешься. Бывает, приедешь на вызов, а среди надгробий местная алкашня сидит… По мне, так лучше пускай коровы ходят, корова хотя бы оградку на металлолом не сдаст. Вы про Грищенко спрашивали… Приезжала я к ним, один раз мужика в токсикологию возили, а последнее время жена его с вызовами зачастила. Лет ей уже за сорок, беременность тяжелая, здоровье тоже не то, что раньше, сами понимаете… А мне сразу показалось, что Эйнар ее мужу не родной, не зря у них фамилии разные. Грищенко-то этого, по-моему, кроме бутылки и не волнует ничего, а Эйнар за мать беспокоится, каждый раз меня спрашивает, может, ей витамины какие нужны или что. Дома более или менее чисто у них, но нищета жуткая, это с порога в глаза бросается, ну и перегарищем за версту несет. На что живут, не ясно, как не приедешь, Грищенко либо пьяный, либо с похмелья, а вот Эйнара я, честно сказать, никогда под градусом не видела. Может, он один у них и работает, хотя он вроде в этом году только школу заканчивает, если я не ошибаюсь.
– Слышал, Вить, какая семейка? – торжествующе обратилась к отцу мама, воспринявшая озвученную фельдшером информацию исключительно в негативном ключе, притом, что даже сквозь неумолимо одолевающий меня сон, я чувствовала в словах медика определенную симпатию к парню, – не зря мы этого Эйнара поганой метлой выгнали! Спасибо вам, доктор, мы еще раз убедились, в какую грязь наша Рина едва не вляпалась.
– Справедливости ради, я про Эйнара ничего плохого сказать не могу, – не стала кривить душой фельдшер, – надеюсь, у него еще все в жизни сложится.
– А мы разве против? – отозвалась мама, – я ему желаю всего наилучшего, но без Рины, правда, Витя?
– Нечего Рине в «Живых и мертвых» делать, – поддержал отец, – верно говорят, коготок увяз, всей птичке пропасть. Один раз дадим слабину, потом Рина ни столицы, ни института не увидит…
– Вы – родители, вам решать, – дипломатично заняла нейтральную позицию врач, – тем не менее постарайтесь быть с дочерью поласковее, угрозами вы ее только еще больше раззадорите, и она из духа противоречия начнет коленца выкидывать. Понемногу она сама поостынет, но лучше если это произойдет без излишнего давления.
– Сима, ты бы шла домой, время позднее, – закрыв за фельдшером дверь, мама вернулась в мою комнату, заботливо подоткнула мне одеяло и устало опустилась на стул. Веки у меня к этому времени отяжелели настолько, что я могла лишь слышать разрозненные отголоски, а спутанные мысли мешали мне адекватно оценивать происходящее, – Рина теперь до утра проспит, а тебя родители заждались. Дядя Витя тебя проводит…
– Да я и сама дойду, тут же близко, – проявила самостоятельность Симка, но мама приведенными аргументами совершенно не впечатлилась.
– Никаких сама, ночь на дворе, – безапелляционным тоном распорядилась она, – завтра Рина скорее всего в школу не пойдет, скажешь учителям, что она приболела, ладно?
– Хорошо, скажу, – пообещала Симка и шепотом спросила, – теть Люда, пожалуйста, не сдавайте меня родителям, а?
– Ишь ты, как захотела! – хмыкнула мама, – ну уж нет, если я промолчу, ты неровен час вместо Рины начнешь к Эйнару бегать и любовные записки передавать. Сима, ты на моих глазах росла, и ты мне как дочь, я за тебя не меньше, чем за Рину беспокоюсь, поэтому с мамой твоей я сегодня же созвонюсь и подробно опишу ей всю ситуацию, чтобы тоже меры принимала.
–Ну, теть Люда! -умоляюще заныла Симка, – я вам честное слово даю, что больше никого обманывать не буду!
– Свежо предание… – грустно усмехнулась мама, – даже не рассчитывай, что я тебе поверю. Один раз уже поверила, так мне это доверие боком вылезло. Иди, Сима, одевайся!
– Вы только Ринку сильно не ругайте, – на прощание попросила моя подруга, – думаете, легко, так просто взять и разлюбить?
– Да никто ее ругать не собирается, – вздохнула мама, -кто же знал, что всё так обернется? Скорее бы уже этот Эйнар в армию ушел, а то еще два месяца, как на иголках, жить… А ты, Сима, лучше бы тоже на Рину повлияла, чем выходки ее покрывать!
– Будто она меня слушать станет, когда у нее такая любовь, – скептически фыркнула Симка, – извините, теть Люда, но тут я пас. У меня до сих пор перед глазами стоит, как Эйнар ей предложение делал, разве можно такое забыть?
– А ты попробуй, – отрезала мама, – и чтобы с сегодняшнего дня я даже имени этого парня не слышала. Поиграли в «Ромео и Джульетту» и хватит, а вас с Риной я завтра на настоящие курсы английского запишу, чтобы на приключения не тянуло.