Наталия Александровна Веденина
Кибуц Галуёт
Расплата
Это случилось через неделю после свадьбы Игаля.
Лена и Саша завтракали на кухне съемной квартиры. Они очень любили эти утренние полчаса. Девочки уже ушли в школу. А занятия на курсах «Путь к успеху» начнутся только через час. Можно спокойно посидеть вдвоем, обсудить текущие дела и немножко помечтать о будущем, о новом доме, о новой работе и даже об отпуске, который когда-нибудь, но все-таки наступит. И можно будет поехать на Мертвое море или в Эйлат. А в эту субботу они, возможно, позволят себе посетить кафе. Их столько на набережной Кинерета! Там подают туристам рыбу Святого Петра, но это очень дорого. Поужинать можно и дома. А там просто выпить чашечку кофе или заказать мороженое!
Звонок в дверь. Кто это? Возможно, Вика забыла взять учебник или Марина перепутала время занятий? Нет, на пороге стояли полицейские. Один из них, русскоговорящий, вручил Саше конверт.
– Постановление суда. В течение тридцати дней вы должны освободить квартиру. Ее хозяин давно не платит ипотечную ссуду, он сбежал в Канаду. Вместе с ним туда же сбежали и гаранты. Из-за задолжностей по машканте банк забирает квартиру у владельца и выставляет ее на продажу. Все понятно?
– Ничего не понятно, это какое-то недоразумение! – Воскликнул Саша. – Мы оплатили съем квартиры за год вперед! Игаль сказал…
– Ага, опять Игаль! Тогда вам придется проехать с нами для дачи свидетельских показаний.
– Да как же так! Мы не можем сейчас! Мы опоздаем на занятия!
– Курсы «Путь к успеху»? Можете не спешить. Преподавателей вы встретите в отделении полиции.
В машине выяснились ужасные подробности.
На следующий после свадьбы день Игаль не вышел на работу. Его секретарша Хана из-за деликатности не стала звонить ему по телефону и просила так же поступать многочисленных посетителей. На второй день Игаль снова не появился в офисе, а посетители не стали проявлять деликатность: они трясли перед лицом испуганной секретарши банковскими чеками без покрытия, денежными расписками и требовали немедленно выдать Игаля. Как будто Хана прятала его в шкафу.
На третий день дело дошло до оскорблений и угроз. А Игаль все не появлялся и не отвечал на телефонные звонки. Тогда Хана была вынуждена обратиться в полицию.
Быстро выяснилось, что семья Игаля пересекла государственную границу Израиля на следующее утро после свадьбы. Они улетели рейсом Тель Авив – Торонто, далее следы Игаля исчезли. Да ладно бы только следы! Исчезли огромные суммы денег доверчивых жителей Тверии! В интересах следствия подробности финансовых махинаций Игаля не разглашаются. Да никто и не представляет масштабы случившегося. Сейчас полиция только приступила к сбору показаний потерпевших.
Люди до отказа заполнили двор отделения полиции. Те самые, которые совсем недавно веселились на свадьбе у Игаля, как дорогие гости. Сейчас они были «потерпевшими», и каждый с ужасом подсчитывал, насколько дорого обошлась ему дружба с «таким человеком».
– Я потратил уйму денег только на материалы для его протезов! – кричал стоматолог Гриша, – не говоря уже о работе! Он обещал расплатиться в конце месяца, теперь мне не выкрутиться! Придется клинику закрыть.
– Впервые в жизни я взял не наличными, а чеком! – Рыдал владелец ювелирной лавки.
– Ящик с деньгами он забрал с собой, а мне дал расписку, – вопил владелец банкетного зала. – Попался на такие деньги!
Адвокаты, банковские служащие и оценщики недвижимости сбились в кучку и нервно подсчитывали убытки.
У забора забилась в угол Хана. Она комкала в руках какие-то платежки и молила окружающих о снисхождении.
– Почему вы сторонитесь меня? Почему плюете в мою сторону? – Рыдала Хана. – О его махинациях я ничего не знала! Он сам вел все свои дела, меня не допускал даже к переговорам. Вот посмотрите, – она протянула озлобленной толпе пачку платежек. – Я тоже жертва! Оказывается, он снял офис на мое имя! И уже несколько месяцев не платил за аренду, за электричество, за воду! А еще за мебель и всю обстановку. А я теперь должна расплачиваться! Как я была слепа! Как мог он втянуть меня в это дело?!
– И эта курица еще удивляется! – Презрительно хмыкнул адвокат. – Этот аферист умудрился обхитрить самого рава Леви!
Из кабинета следователя выскочил Женька. Он обвел присутствующих бешеным взглядом и дико заорал:
– Они показали сумму моего долга! Такое длинное число! Там столько цифр! Столько цифр! Я думал, что это номер телефона!
Саша бросился к русскоговорящему полицейскому:
– Что теперь нам делать?!
– Выплачивать, – «успокоил» полицейский. На документах ваши подписи, а медицинская комиссия вряд ли признает вас недееспособными.
В рабстве у фотографа
Верочка лежала в спальне. Уже третья таблетка анальгина не могла снять тупую головную боль. Из соседней комнаты доносился возбужденный голос мужа.
– Алло! Илюша! Это Женя говорит. Женя, твой брат, из Израиля! Илюша, буду краток. У меня огромные долги. Да не кричи ты. Так получилось. Что?! Нет, не могу я все бросить и лететь к тебе в Питер. Они закрыли мне выезд из страны. Илюша, срочно присылай родителей. И пусть мама разойдется с отцом. Тогда они получат две «корзины». Да, я в своем уме. «Корзины» – здесь так называют денежное пособие, типа подъемных. Илюша, не могу долго говорить. Спасай, брат! Вся надежда только на тебя. Завтра же начинай оформлять им документы.
Верочка поняла, что оказаться в одной квартире с Сарой Давыдовной и Абрамом Моисеевичем выше ее сил и продалась в рабство к фотографу Ефиму.
В первой половине дня Фима с помощниками охотились за туристами, потом они мчались в мастерскую, быстро проявляли пленки и печатали фотографии, чтобы вечером вручить туристам их портреты на фоне святых мест.
У фотографа была в городе целая сеть прикормленных осведомителей, которые сбрасывали ему информацию, где и когда можно поймать очередную группу туристов.
Фима выделил Верочке топчан и тумбочку за ширмой в фото мастерской, назначил скромное жалование. За это Вера должна была ежедневно работать по восемь часов с единственным выходным в год – на Судный день7.
В полдень Вера охотилась на пристани, где у фотографа было пристреленное место. Когда туристы спускались по трапу с прогулочного кораблика, получался отличный кадр – путешественник на фоне озера.
Вера фотографировала туристов и ждала, когда по трапу корабля сойдет ее суженый. Иногда, наверное, от нестерпимой жары, ей даже казалось, что на корабле развиваются алые паруса. Но гневный окрик фотографа: «Отсняла пленку, быстро беги проявлять!» – возвращал ее к реальности…
Мой дом
На этом эпизоде я оставляю своих героев. Впереди у них многолетняя трудовая жизнь: подъем в пять утра, возвращение затемно с работы, один выходной день в неделю, редкие праздники, частые военные конфликты.
Но я обещаю своим читателям, что они достойно справятся с трудностями, выплатят все долги, выучат иврит и заведут друзей.
У Лены и Саши уже трое внуков, фотографии их счастливой семьи я часто вижу на фейсбуке и от всего сердца откликаюсь «лайками».
Верочка благополучно вышла замуж за солидного мужчину. Она много путешествует с мужем, прекрасно выглядит и всегда в курсе всех политических событий.
Женька пережил несколько романтических приключений, но и сейчас он в прекрасной форме. Я недавно видела его на пляже с новой подружкой.
Даже Диму друзья устроили вахтером в клуб пенсионеров, где он нашел много благодарных слушателей, которых развлекает воспоминаниями о своей диссидентской молодости и преследованиях за инакомыслие.
Да и моя жизнь полностью изменилась.
В первый год моя семья напоминала прутик, посаженный заботливыми руками кибуцников на каменистую почву горы. Прутик, который раскачивают жизненные ветры, грозясь вырвать его и погубить. Но он изо всех сил держится маленьким корешком за камешки и пытается устоять.
За двадцать пять лет этот прутик разросся в большое дерево. Наша семья пустила корни в этой суровой, но благодатной земле. И сегодня почти во всех городах Израиля у меня есть родственники и друзья. Вся страна стала моим домом.
Каждый год я со своим вторым мужем приезжаю в Тверию, чтобы навестить места, где прошла моя сионистская молодость.
Первым делом мы навещаем квартиру, которую я когда-то купила «с легкой руки» Игаля. Все эти годы там живет на съеме моя приятельница. Мы познакомились на собрании евреев, верующих в Христа. Мы обе были тогда в отчаянной ситуации, и я не исключаю, что свела нас какая-то высшая сила.
Потом мы с мужем садимся в машину и спускаемся к Кинерету. По традиции мы проезжаем мимо той гостиницы, где я убирала за эфиопами. Я обязательно рассказываю мужу, как администратор, из местных, приставал ко мне. И как я избила его шваброй на глазах изумленных эфиопов. За это злодейство меня выгнали с работы, и я пошла убирать частные виллы.
Мой муж тоже прошел суровую абсорбцию в кибуце на севере страны, поэтому он прекрасно понимает меня и терпеливо выслушивает одни и те же рассказы. После гостиницы мы едем смотреть виллу, где мне на ногу упала гранитная столешница, ну и, конечно же, мы проезжаем мимо травмопункта, где я имела бесценный опыт общения на иврите.
* * *
Дорога в кибуц уходит на север, но муж всегда заворачивает в противоположную сторону. Он знает, что мне необходимо проехать через реку Иордан, чтобы рассказать ему историю из далекого детства.
У нас в Москве на кухне стоял белый маленький радиоприемник, который я включала по возвращении из школы. Все детство я слышала одну и ту же пугающую загадочную фразу: «На западном берегу реки Иордан…». Меня мало интересовало, что дальше говорил диктор. Я даже не могла себе представить, что каким-то непостижимым образом я связана с этим местом. В семье никто мне не рассказывал о моих исторических корнях. Поэтому, обедая на нашей привычной и такой надоевшей кухне, я представляла себе бурные воды Иордана, крутой Западный берег, возвышающийся над широкой рекой.
И вот я в Израиле, в кибуце, и нас везут в ульпан на Западный берег Иордана. Мои детские воспоминания рисовали реку сродни Волге или Енисею. Но никакой реки на нашем пути я не нашла. На следующий день я сверяю карту и еще раз убеждаюсь, что мы должны пересечь Иордан. Но никакого Иордана я не нахожу.
В третью поездку, краснея от смущения, я спрашиваю у водителя, показывая пальцем на тонкий ручеек: «Что это?» Спросить: «Это Иордан?» – кажется мне кощунством.
– Это Иордан! – Гордо отвечает водитель и смотрит на меня, как на слабоумную.
Потом мы разворачиваемся и едем в сам кибуц. Трассу давно перестроили, и я затрудняюсь точно указать место, где когда-то стоял шалаш Димы.
Кибуц наш, благодаря общим усилиям, благополучно развалился спустя два года после создания. Сейчас на этом месте тренировочный лагерь для молодежи. Ворота закрыты. Увидев нашу машину, выходит молодой охранник.
– Вы куда? Здесь закрытая территория.
Я начинаю рассказывать ему, что жила здесь в первый год по приезде в Израиль, что здесь мои маленькие дети в первый раз пошли в израильский детский сад и выучили иврит.
Парень доброжелательно улыбается, звонит своему начальнику и, получив «добро», открывает ворота.
– Только полчаса, – предупреждает он.
И вот мы уже в кибуце. Тут я вдруг вспоминаю совсем малозначительный эпизод, как Верочка завидовала густым и вьющимся волосам наших «груш» и, потратив последние деньги (после похождений Женьки), сделала на свои светлые, жидкие волосы пышную «химию». В кибуце был траур, так как гладкая, аккуратная прическа Верочки единогласно считалась верхом красоты и шика.
И еще я вспомнила, как у Сарит вечно была видна бретелька от лифчика. И как я искала в словаре слово «бретелька», чтобы предупредить ее. Должно было пройти несколько лет, чтобы я поняла, что в Израиле это тоже считается красотой и шиком.
– Здесь был детский садик моих детей, здесь роща «груш», а вот по той дорожке мы дружно шагали в ту злополучную новогоднюю ночь…
Я так много раз рассказывала мужу о том времени, что уже и сама запуталась, что правда, а что придумано. Но муж понимает, что правда скрыта в чувствах. И если мне удобно говорить, что это Женька, а не я, потратил все деньги на набор продукции «Гербалайф», то пусть так оно и будет.
– А куда же делись все кибуцники? – Спрашивает муж.
Пережив здесь сложный для себя период, они благополучно устроились на новых местах. Сарит вернулась к мужу. Дорит, наоборот, отсудила у «бывшего» квартиру и переехала туда с детьми. Аяла вся ушла в учение «Кабалла», делает большие пожертвования и замаливает грехи. Семьи Гарри и Арье забрал другой кибуц. Только Амирам, который пришел в кибуц в поисках смысла жизни, повесился.
– А что он был за человек, этот Амирам? – спрашивает муж. – Чем увлекался, что читал? Где работал?
– Я и не помню, – с огорчением призналась я. – Тихий такой человек. Не конфликтный. Помню только один эпизод – он стоит на дорожке, подстригает розы и говорит мне: – «Наверное, Гарри у себя дома смотрит Первомайскую демонстрацию».
Чтобы сменить тему, я начинаю рассказывать о первой встрече с израильским тараканом.
– Вот здесь он сидел. Прямо около крыльца. Огромный, усатый. Потом как побежит на меня и взлетел… Я так кричала, что Арье прибежал с пистолетом в руке…
Бедный мой папа очень не хотел, чтобы я уехала в Израиль и увезла детей. Он постоянно пугал меня военными конфликтами. «Израиль – это пороховая бочка», – говорил он. Но я, выросшая в мирной обстановке, не понимала этого и не боялась. Вот если бы он сказал мне, что в Израиле летают тараканы! Тогда бы я до сих пор жила в Москве. Но к счастью, о тараканах с крыльями он не знал.
* * *
Полчаса истекли, мы уезжаем. Из окна машины я смотрю на Кинерет и горы. Они совсем не изменились за эти четверть века, и скорее всего, не изменятся и после того, как мы уйдем в эту землю, и нам на смену придет новая волна переселенцев.
Мы подъезжаем к церкви Двенадцати Апостолов. Я показываю мужу место, где стояла скамейка.
– И представь, у меня тогда был такой вид, что туристы могли бы мне бросать милостыню! Но к счастью, никого тогда не было. И храм был закрыт. И свечку я тогда так и не поставила…
– Поставь сейчас, – говорит муж, – поставь, не бойся. Поставь, если сердце просит.
Я иду к церкви, на горах уже зажглись цепочки огней. «Я вас не боюсь!» – кричу я им, и, сделав углубление в песке, ставлю туда маленькую свечку.
Хайфа, 2016 год.
