Наталия Александровна Веденина
Кибуц Галуёт
Новый виток напряженности
После того как Гарри перевел кибуц на йоговское питание, «русские семьи» стали получать продукты сухим пайком. В назначенный день, в назначенный час подошли Лена и Вера к продуктовому складу возле столовой и покорно сели на скамейку в ожидании Гарри. К этому времени они уже хорошо знали слова «совланут» и «леат-леат», а также народную поговорку, что израильтянин не опаздывает только тогда, когда не приходит совсем.
Чтобы скоротать время, подружки завели профессиональный разговор, обсуждая проблемы на работе.
– Моя хозяйка требует, чтоб я хлорку выливала на ершик, а потом терла им унитаз. Говорит, так экономнее, – начала Лена.
– Что за бред?! – Живо откликнулась Верочка. – Я лью хлор прямо в унитаз, а потом тру щеткой.
– Вот-вот, бред, ты правильно заметила. Она, вообще, сложный человек. Недавно протянула в спальню шланг, поливает из него пол и стены, а меня заставляет сгребать воду в специальную дырку в полу.
– Дикари! Они здесь все дикари! А помнишь, как она спрашивала тебя, есть ли у тебя высшее образование? Видите ли, у них все работники с высшим образованием, и посудомойка в их частном кафе, и рабочие в их гараже, а теперь вот и уборщица!
– А сама-то, сама! – подхватила Лена. – Села в свой мерседес за покупками ехать, штаны на коленках вытянуты, майка мятая, а на ногах, не поверишь, – шлепанцы! О прическе и макияже вообще молчу. А у нас, в совхозе «Октябрьский» на Камчатке женщины в магазин не выходили без того, чтобы губки не подкрасить. Да что там губки, на каблучках по досточкам бежали в весеннюю слякоть. А тут в шлепках на мерседесе!
– Дикари, все они здесь дикари. У меня тоже на работе весело. Вчера одну эфиопку ловили. У них традиция такая во время месячных из дома уходить, типа грязная она. Ну и убежала женщина, еще младенца своего прихватила, чтобы грудью кормить. Спряталась в зарослях между улицей Герцль и проспектом Бен-Гуриона. Еле нашли!
– Ну, а что они, вообще, за люди – эти эфиопы? – с любопытством спросила Лена.
– Да так, люди, как люди. Иврит учить не хотят. Ульпан прогуливают. В общем, нормальные люди, сидят целыми днями на полу, кофе пьют… Меня угощали, очень крепкий кофе и еда вся очень острая.
– А мне хозяйка говорит: «Делай перерыв, пей кофе, бери из холодильника и с полочек все, что хочешь». Ну, я и взяла недавно печенье к кофейку. Чувствую, странные они такие на вкус. Пригляделась к пакету, а это собачий корм. Представь!
– Это я как раз легко представляю. Я вот только не могу понять, куда это Гарри сегодня делся! Уже сорок минут его ждем. Ведь договаривались, один час в неделю без медитаций и релаксации. Где его носит, черт возьми!
И, окончательно потеряв свой «савланут», проголодавшиеся подруги пошли на поиски «кормильца» .
Кибуц жил своей обычной жизнью. Амирам подстригал розы. Бени с несколькими последователями, скрутившись в позе лотоса, пребывали в глубокой нирване. Анат и Арье любовно ворковали друг с другом, примостившись на бортике песочницы, где играла их дочка. Все три «груши», Сарит, Дорит и Аяла, сидели прямо на асфальтовой дорожке и пили кофе. Все были на своих местах, и никто не видел Гарри. Правда, Амирам с загадочной улыбкой высказал предположение, что председатель кибуца скорее всего у себя дома.
Набравшись смелости, пошли в гости к Гарри. На стук в дверь никто не откликнулся, но она была, естественно, не заперта. Из дома доносились какие-то странные звуки. Голодные женщины, набравшись наглости, зашли без приглашения…
Гарри лежал на кровати, лицо его выражало вселенское счастье, но эта была не медитация. Гарри напряженно следил за происходящим в глубине комнаты. Там, на тумбочке, бережно накрытый сверху красным знаменем, стоял телевизор. На экране двигались колонны радостных людей. Развивались красные флаги. «Мир, труд, май!» – захлебывался от счастья комментатор.
– Да сегодня же Первое Мая! – воскликнула Лена. – А мы и забыли совсем.
– Вот он, – Верочка гневно указала на лежащего Гарри. – Полюбуйся, истинный большевик. Твои голодные дети сейчас вернутся из школы, наши измученные непосильным трудом мужья придут с работы, а кормить их нечем! Потому что этот коммунист лежит себе и смотрит демонстрацию.
– А ты знаешь о преступлениях большевиков? – обратилась Вера к лежащему председателю кибуца.
Вера считала себя политически очень подкованной женщиной. В перерыве между первым и вторым замужеством, проживая с родителями в хмуром Ленинграде, без работы и без каких-либо определенных перспектив на будущее, она целыми днями читала разоблачающую советскую власть литературу и смотрела соответствующие передачи по телевизору. Ей давно хотелось поделиться своими знаниями, и тут настал подходящий момент. Перекрикивая телевизионного комментатора, на своем слабеньком иврите, употребляя глаголы в инфинитиве и начисто игнорируя предлоги, Вера произносила свою пламенную речь перед ошеломленными Леной и Гарри. Она говорила эмоционально, подражая ораторам, выступавшим на митингах во время Перестройки. Когда не хватало слов, Вера помогала себе мимикой и жестами. Она хотела открыть Гарри глаза на истинный облик коммунизма. И, действительно, после каждой фразы глаза Гарри все больше и больше расширялись от ужаса. «Прозревает», – решила Вера и еще поддала жару своим речам.
На шум сбежались «груши».
– Ма кара, ма кара (что случилось)? – закудахтали они.
– «Русские», – Гарри указал на Веру и Лену, – хотят захватить власть в кибуце! Они угрожали мне!
– Опять началось! – закричали наперебой Сарит и Дорит. – Хватит, натерпелись. Надо их было выгнать сразу же после новогодней выходки. Все ты, Аяла! Ты защищала их и взяла на поруки! Полюбуйся, теперь.
Аяла молчала. Она, действительно, пожалела русские семьи после новогоднего скандала и поручилась за них.
Поездка к врачу
Женя прогуливался по кибуцу уже третий час. Прошел столовую, детский сад, «рощу груш», домик правления, стоянку кибуцных машин, потом опять столовую и все далее по кругу. Он тщетно придумывал причину, которая помогла бы ему улизнуть от Верочки в Тверию и немного развеяться.
Верочка устроила «генеральную» уборку, вымещая всю свою злость на несчастных подушках, матрасе, швабре и щетках. Кибуцную столовую украшали к празднику Шавуот. Нет, решительно некуда было деться сегодня неприкаянному Жене, чтобы скоротать нудные, тягучие вечерние часы. От безделья он даже стал присматривать дерево, на которое привяжет веревку и все, конец! Плачущая Вера, скорбное лицо Гарри, понурые фигуры кибуцников. Хорошо бы, чтобы об этом узнала и та сволочь из Сохнута…
От этих грустных мыслей стало немного веселее. Женя перевел взгляд от толстой ветки на дорожку, по которой в его фантазиях должна бежать обезумевшая от горя Верочка, но увидел Лену. Лицо у Лены было грустное, несчастное, в глазах стояли слезы. Жене даже на миг показалось, что тело его уже висит на дереве, и он наблюдает за Леной с небес. Вот сейчас она закричит и без сил упадет на землю. Лена, действительно, вскрикнула и тяжело села на камень.
– Нога… столик упал, когда я убирала виллу. Точнее, столешница, гранитная, она не была прикреплена, я столик подняла, а она упала и прямо на ногу… – И только тут Женя увидел, что одна нога у Лены распухшая, сине– красная, огромная, и к ступне, которая не поместилась бы теперь ни в один ботинок, трогательно привязана веревочкой картонка.
План созрел мгновенно.
– К врачу, срочно к врачу в Тверию! – Из несчастного, прибитого жизнью скитальца Женя вмиг превратился в сгусток энергии. – Я возьму у Гарри кибуцную машину, по такому случаю он даст, и повезу тебя в травмопункт!
Женя побежал искать Гарри,весело напевая: «Увезу тебя в травмпункт я, увезу к седым пескам…. Мы поедем, мы помчимся на машине, на кибуцной…».
А Лена поплелась домой, посмотреть, вернулись ли из школы дети.
Марина, старшая, как всегда сидела в кресле и читала книгу, а Вика носилась возле дома на велосипеде. Саша спал перед ночной сменой. Лена стала будить его и просить присмотреть за Викой. За Марину она в данной ситуации не беспокоилась. Девочка полностью ушла от действительности в мир книг, и вряд ли поднимется со своего кресла до ночи. А вот Вика, напротив, в последнее время стала совсем неуправляемой. Саша с трудом открыл один глаз, посоветовал ей забрать своих детей с собой, напомнил про зарплату и еще добавил что-то неразборчиво. То есть Лена, к сожалению, разобрала, но решила, что это было неразборчиво, со сна, и ей это послышалось. Но в травмопункт ехать сразу расхотелось, лучше она останется здесь, с Викой. А нога… Что ж, Саша потом раскается, и дочки всплакнут. Даже не оторвались от своих дел, не подошли к больной матери. Хорошо, чтобы об этом узнала и та сволочь из Сохнута…
От грустных мыслей ее оторвал настойчивый автомобильный гудок.
Опытный Женя предусмотрел эту ситуацию. Он лихо подкатил к домику Лены на кибуцной машине вместе с Верочкой. Узнав о таком несчастье, Вера сменила гнев на милость, сразу же согласилась присмотреть за детьми, накормить их ужином и даже пыталась переодеть Лену из рабочей одежды во что-то соответствующее предстоящей поездке в город. Но старые, потертые штаны Лены никак не хотели слезать с распухшей ноги, а разрезать их Лена категорически отказалась. Вера аккуратно подвернула штанину, закатала ее до колена, привязала потуже картонку к ступне и, тяжело вздохнув, отпустила мужа с подругой в Тверию.
Не успели они выехать за территорию кибуца, как Женя стал жаловаться на сексуальную холодность Верочки, на ее постоянные попреки и свое бесконечное одиночество.
– А ведь это она, стерва, притащила меня в Израиль! Променять Питер на этот убогий кибуц! Дурак, какой я дурак! Белые ночи, влюбленные пары на набережной Невы, толпы туристов! А работа у меня была, можно сказать, романтическая: я по ночам хлеб развозил по магазинам и всякую там свежую выпечку. И вот представь, еду я по Питеру, мосты развели, народ возбужденный, магазины закрыты…. А у меня в машине, кроме мучного, всегда было несколько ящиков водки на продажу! Понимаешь?! Да ничего ты не понимаешь! Я за одну белую ночь столько имел, сколько ты за год в своем совхозе на Камчатке не получала! Да слышал я про твои ранние помидоры! Но все это фигня, уж поверь мне. Пачки, пачки денег. Руки уставали их считать! И вот на нашей тусовке появилась она, загадочная иностранка, Верочка, только что из Туниса! Сколько в ней было заграничного шарма! И я влюбился, как дурак. Как мальчишка! На беду, она ответила взаимностью, я приглянулся ей пятой графой! И вот я здесь! А сколько раз я спрашивал ее: «Верочка, скажи правду, Израиль – это Европа?» «Европа, Женечка, Европа», – отвечала эта иностранка и игриво ласкала меня. А где теперь эта игривость, где эти ласки? Так я тебе отвечу, Лена, отвечу честно, там же, где и эта Европа… А я вот смотрю на тебе, Лена, и восхищаюсь. И муж у тебя ухоженный, и дети воспитанные, еще и работать умудряешься, и как тяжело работаешь! Да ты, Лена, просто цены себе не знаешь, ты такая…такая… да, ты просто трехжильная!
И Женька аккуратно притормозил перед травмопунктом, до которого они уже успели доехать.
– Иди, Леночка, иди. Осторожно ступай, береги ногу. А я по магазинам прошвырнусь и часа через два заеду за тобой.
Как только Лена захлопнула дверцу машины, Женька ударил «по газам» и, напевая: «На машине на кибуцной…», скрылся за поворотом.
«Шалом, ма нишма(Как дела)?! – радостно бросилась к Лене девушка-секретарша. Посмотрев на распухшую ногу, покачала головой: «Русья, Чернобыль…» и протянула Лене номерок в очередь к ортопеду. Лена нашла свободный стул и села. Народу было много, но больные все продолжали и продолжали поступать. Кто хромал на костылях, кого вкатывали на кресле-каталке, а некоторых даже вносили на носилках. И для всех у девушки-секретаря было готово радостное приветствие: «Шалом, ма нишма?» – как будто встречала они не больных в травмопункте, а дорогих гостей на вечеринке.
Наконец-то подошла очередь Лены. Врач, строгий пожилой мужчина, внимательно выслушал рассказ Лены, поправляя неправильно произнесенные на иврите слова, заставляя употреблять глаголы в прошедшем времени, а не в инфинитиве и правильно пользоваться предлогами: «Стол не падать, а упал. Не в ногу, а на ногу», – терпеливо объяснял он пациентке. Потом, заставив Лену еще раз повторить весь рассказ, но уже без лингвистических ошибок, поставил диагноз:
– Это перелом, несомненно, перелом. Кость сломалась! – И, подумав, что, возможно, Лена не знает этих ивритских слов, схватил со стола карандаш и с треском разломал его пополам:
– Теперь поняла? – Он поднес к лицу Лены острые обломки карандаша, радуясь своей находчивости. – Теперь ты будешь знать два новых слова: «перелом» и «кость». А сейчас иди на рентген. Уверен, что это перелом. Но по правилам больничной кассы должен предоставить тебе полное обслуживание.
Через час Лена протянула врачу рентгеновские снимки. Доктор уверенно взял их, посмотрел на свет и вдруг закричал по-русски:
– Блин, кость цела! Да как же так? Ведь по всем признакам, это перелом!
– Вы говорите по-русски? – удивилась Лена. – Тогда зачем вы заставляли меня все рассказывать на иврите?
– Для тебя же старался. Ты должна использовать любую возможность, чтобы практиковаться в языке. Иначе ты его никогда не выучишь. Никогда! А сейчас ступай домой и приложи к ноге что-нибудь холодное. Надо же, кость цела!
Доктор швырнул Лене рентгеновские снимки, как будто она была виновата в неправильном диагнозе.
Через полчаса появился разрумянившийся и веселый Женька. Ему хотелось еще оттянуть момент встречи с Верочкой, и план у него был уже готов!
– Тебе фатально не везет, – Женя с трудом изобразил скорбное выражение лица. – Я хочу помочь тебе. Мы сейчас поедем в Капернаум, там в Церкви Двенадцати Апостолов ты поставишь свечку. Ничем не рискуем, но я уверен, поможет.
Переубеждать Женю уже не было сил. Поехали в Капернаум. По дороге Женя опять жаловался на сексуальную холодность Верочки, но ничего нового для себя Лена уже не узнала. На комплементе «ты – трехжильная…» Женя притормозил на стоянке недалеко от церкви.
– Ты посиди здесь, – он указал Лене на пыльную скамеечку. – А я сбегаю, посмотрю, открыт ли храм, в крайнем случае, разыщу батюшку, попрошу у него ключ, по такому случаю, он даст…
Женька убежал, а Лена положила распухшую ногу на скамейку и стала с ужасом разглядывать ее. Вид у ноги был страшный, да и сама ноющая боль превратилась в острую, почти нестерпимую. Нога настолько распухла, что старая штанина начала расходиться по шву. Картонка, привязанная к ступне, почти стерлась и была сейчас на размер меньше распухшей ноги.
Она отвязала картонку и положила рядом с собой. От веревок на ступне остались красные рубцы. «Пусть нога отдохнет. Она такая страшная. Да и я, наверное, жутко выгляжу. Вот бы посмотреть в зеркало»… – подумала Лена. Она вдруг вспомнила, что не умывалась и не расчесывалась после работы, а также ничего не ела и не пила. Потом махнула рукой на эти мелочи. Все равно вокруг никого нет, какая разница, как она выглядит.
Но Лена ошиблась. На стоянку заехал шикарный автобус. Из него вышли иностранные туристы и чинно пошли по направлению к церкви. Увидев Лену, они начали возбужденно переговариваться между собой, полезли за кошельками, и тут, к ужасу Лены, на картонку начали сыпаться доллары.
– Не надо, не надо, я не нищая! – Закричала Лена на русском, потом на иврите, а потом просто заплакала. Но туристы поняли слова Лены неправильно. Они стали гладить Лену по голове, перекрестили ее, а одна верующая даже крепко расцеловала в обе щеки, три раза по христианскому обычаю.
Дальше Лена уже ничего не помнила. Она очнулась в своем кибуцном домике. Вера заботливо положила лед к ноге и холодную повязку на лоб. Саша уже был на работе, девочки спали, но обиднее всего было то, что об этом не узнала та сволочь … из Сохнута.
