Нао Хольм
Исаев и его крест
– Куда ты, «Юность»? В светлую даль, – подняв головы к небу, на распев тянули девчонки позади Вани. Он с любопытством слушал их, повернувшись в пол оборота. Повернуться совсем и смотреть прямо он постеснялся, всё делал вид, что лагерь рассматривает. А девочки продолжали громко повторять девиз первого отряда:
– Что людям несёшь ты? Я сердце отдам. А что же для счастья оставишь себе? Право быть первым в труде и борьбе!
И все сначала: «Куда ты, «Юность»?
В отличие от отрядов помладше, девушки первого отряда уже не старались переорать друг друга и остальные отряды. Они складно читали речёвку, как бы пели. Было красиво, и Ваня пожалел, что ещё не выучил слов.
Как Маринэ и предсказывала, все в отряде уже разделились на парочки или четверки и держались вместе. Болтали о своём.
– Исаев, – неожиданно позвал Женя. – Запоминай: по правую сторону двухэтажные домики – отрядные корпуса. Это второй корпус, там третий… Ты понял, короче. Что тут говорить? Столовка, баня вон, что ещё? Тубзик рядом со столовкой. Дальше смотри, домик из белого кирпича, новенький такой – это Дружинный дом.
– Мы называем его Дружинник, – вклинился Лёня, он вместе с Муратом шёл впереди Вани и Жени.
– Да, – продолжал Женя, – там кружки всякие. Но главное, что там кино показывают и телевизор есть, – сказав это, Женя подмигнул.
– Не понял, – протянул Ваня. – Ты что, про девчонок говоришь?
– Ну, – отвел глаза капитан отряда Дымов, – тут не слишком много темных углов, чтобы объясняться. Место типа общественное.
– Кстати, а что с местными? – перевел тему Ваня, меньше всего ему хотелось обсуждать, как, где и с кем в лагере положено зажиматься.
– Местные работают в лагере, – ответил Лёня, обернувшись к Ване. – Их не много. Большинство уходят в деревню после пяти. Некоторые из пищеблока тут ночуют, чтоб утром на кухню не бежать. Ну там, повара всякие, ты понял, короче.
Ваня кивнул.
– В кружок пойдёшь? – спросил Лёня. – Там ерунду делать придется, зато от трудового десанта можно отказаться.
– Схожу, наверно, – ответил Ваня.
– Смотри только, если запишешься, придется ходить по-серьёзке. Там в Дружиннике всем Ризина заправляет. Вон она идет, с физруком, – Лёня указал на пухлую женщину лет сорока в бежевой рубашке и при пионерском галстуке. Она вяло махала красным флажком, направляя поток пионеров. А с ней шёл высокий молодой мужик с кислой физиономией и поигрывал связкой ключей.
– Её Ольга Паловна зовут, – пояснил Женя. – А физрука – Максим Максимыч. Если захочешь мячик взять, он обычно даёт, лишь бы мы не приставали.
– А в лесу злая бабка живет и детей жрет, – сообщил Лёня буднично.
– Как это? – прищурился Ваня.
– Да ты не бойся, шпион, – обернулся Мурат. – Ты в лес не ходи, она тебя и не поймает.
И ребята дружно заржали. Ваня понял, что это они его «пугнули» лагерной страшилкой.
«Стоило догадаться и не спрашивать», – укорил он себя.
Когда смех стих, капитан Женя про Ваню уже забыл. Но Ваня шагал веселый и решил не унывать. Вот пойдёт он в шахматный кружок, там точно с кем-нибудь подружится.
Была у Вани еще одна причина не грустить. Причина это – Вика Золотарёва, его подруга детства, и она была здесь, в лагере. Он ждал встречи с ней.
Ребята шли по длинной аллее, мимо клумб с оранжевыми бархатцами. Уже раздавалась речёвка у дверей столовой:
– Раз-два, мы не ели! – скандировали отряды помладше, – Три-четыре, есть хотим!
– Открывайте шире двери, – присоединился первый отряд, – а то повара съедим…
Ребята скандировали речёвку снова и снова, было весело. Ваня, пока мыл руки холодной водой, тоже кричал: «Раз-два, мы не ели! Три-четыре, есть хотим…»
В ногах у пионеров вертелись собаки. Девчонки побаивались их, хотя псы мели хвостами землю, лизали руки и лаяли как щенки. Малыши совали собакам хлеб, но те ждали мяса – разбаловались. Но даже не получив желаемое, псы всё равно радостно играли с детьми.
Ваня сразу приметил, где задняя дверь в пищеблок, ведущая в кухню и хозчасть. Его закрывали несколько ящиков и баки для объедков.
Пищеблок был одним из тех новеньких зданий, без украшательств – просто коробка, сложенная из силикатного кирпича. На больших окнах решётки с рисунком восходящего солнца. Никаких резных ставен или деревянных кружев. Из кровли торчали черные трубы. Красивых петушков-флигелей на пищеблок не ставили. Над входом растяжка «Приятного аппетита» – буквы выцвели на солнце.
Ваня был голоден, а из столовой вкусно пахло булочками, так что он простил пищеблоку недостаточно торжественный вид.
«Булочки с повидлом!» – подумал Ваня с удовольствием, помыв руки и вытирая их об чьё-то полотенце. Своё ему ещё предстояло отвоевать у соседей.
В этот момент задняя дверь кухни отварилась и на пороге появилась пожилая женщина в старом фартуке. Седую жиденькую косу она прятала под косынкой.
Быстро оглядевшись, и убедившись, что на него никто не смотрит, Ваня подошёл к женщине. Она стояла внаклонку спиной к Ване и высыпала в собачьи миски непонятное варево из каши и хлеба. Собаки, увидев ее, сразу забыли про пионеров, и, поскуливая, бросились к еде.
– Здравствуйте, – обратился Ваня к женщине.
Работница пищеблока обернулась рывком, и объедки из чашки полетели прямо на Ваню. Он успел отскочить, но каша выплеснулась ему на шанхайки.
– Прости, соколик, – сказала женщина, убирая на ступеньки таз. – Иди, вытрем в кухне. Я тебе тряпок дам.
– Я сам вытру, спасибо, – попятился от нее Ваня. Он порадовался, что это было не слишком заметно. Потому что между Ваней и бабушкой вертелись собаки-попрошайки.
Но Ваня отстранился не только из-за склизкой каши. У этой тети половина лица была изувечена шрамами и, кажется, парализована. Одну ногу она подволакивала, и плече одно торчало вверх.
– Чего хотел?
– Скажите, у вас работает Виктория Золотарёва?
– А тебе зачем? – насторожилась тетя.
– Она моя подруга, я хотел с ней увидеться.
Она испытующе смотрела на Ваню, и этот неподвижный взгляд казался очень долгим, потому что на фоне её неподвижного перекошенного лица, мельтешение шерстеных спин и собачий писк казались живой рекой.
Ваня даже потер глаза руками, такой эта картина показалась ему странной. Он, конечно, догадался, что перекошенная тётя тоже пялится на его разноцветные глаза.
– Нету никакой Вики тут, – наконец ответила женщина грубо и ушла, хлопнув дверью.
Ваня вернулся к умывальникам и принялся чистить шанхайки. Пионеров стали запускать в столовую по отрядам. Ваня тоже поспешил занять своё место. Он даже надеялся, что получит добавку.
Пока дежурные разносили булочки, Исаев осмотрелся. В столовой было просторно, столы тянулись рядами вдоль длинного зала. Между окон плакаты с трудолюбивыми пионерами: «Учись всё делать сам!» – гласил один из лозунгов. И примерные детки сами мыли посуду, чистили картошку и таскали воду.
Между столов сновали девчонки дежурные с красными повязками на предплечье.
«Помощники!» – повесил ярлычок Ваня на проворных дежурных, очень похожих на нарисованных пионеров.
Потом Ваня заметил женщину с перекошенным лицом, она выкладывала разносы с булочками у стола раздачи.
«И зачем она мне нагрубила?» – думал про себя Ваня, садясь за столик в компанию мальчишек из второй палаты. Женя занял место, и Ваня не возражал.
Ребята поедали булочки, болтая про сегодняшнюю дискотеку.
– Ну, мы предложим занести карты, и потом останемся, – говорил Женя. – Надо тихо всё делать!
– Да, блин, – возмутился Лёня, – если бы ты сам не орал в прошлый раз с тупых анекдотов, может мы бы толчки не драили.
– В этот раз же будем страшилки рассказывать, тут не поржёшь, – закатил глаза Женя.
– Жека у нас теперь всё время смеется, когда на него Машка Карпухина смотрит, – сказал Витя, парень с круглым лицом на длинной шее. Он жил на втором этаже в корпусе Вани.
– А Машка это кто? – спросил Ваня.
– Да вон, с Муратом сидит.
– Какая из? – повернулся Ваня к столу напротив, в соседнем ряду. С Муратом за столом уселись четыре девчонки разом. И глядели на него влюбленными глазами. Ваня подумал, что они для Мурата простоваты. Вроде симпатичные, но он их заслоняет собой. Слишком уж шумный.
Мурат рассказывал, живо жестикулируя. Потом девчонки звонко хохотали, и вдруг все пятеро за столом уставились на Ваню. И он понял, что это они над ним смеются.
– Вот Исаев, шпионит за нами, – разобрал Ваня слова Мурата в общем гуле, стоявшем в столовой.
– Машка в голубой майке, – сказал горделиво Женя, – с двумя косами. Я с ней на дискотеку пойду. Она уже согласилась.
– Чего она с Муратом тогда уселась? – подколол его Лёня.
– Потому что я место Исаеву занял, дубина.
– Спасибо ребята, – отозвался Ваня. И запил последний кусочек булки сладким чаем.
– Пацаны, – раздумывал Витя, – мне насобирать жуков?
– Зачем? – удивился Ваня.
– Я сначала страху наведу, про жуков девкам страшилок расскажу. А потом напущу им жужелиц под одеяла. Или мокрецов… Девки так визжат, что будь здоров! Щукин им устроит потом за нарушение режима…
– Так Щукин тебя потом и накажет, Витенька! – услышали пионеры Катерину Петровну, а Витя даже вскочил от неожиданности. Вожатая подкралась к столику и слушала мальчишек с улыбкой.
– Катрин Петровна, – жалобно начал Женя. – Только не говорите Александру Иванычу!
– Ладно, не скажу, – рассмеялась вожатая. – Давайте со всеми хором!
– Спасибо нашим поварам, – стала дирижировать Катерина Петровна, – за то, что вкусно варят нам. И ещё раз! Дружно! Спасибо…
Ваня тоже завел веселое «Спасибо», но на полуслове осекся. Он глядел на Катерину, и ему вдруг показалось, что тень под её ногами стала серой, или рябой, или зыбкой как мелкий речной песочек. Он зажмурился. Но рябь осталась. Глянул на Женю – и Дымов стал рябить. Ваня с силой потёр свой голубой глаз. Такое с ним бывало и раньше.
В дни бессонницы правый глаз часто чудил: всё плыло, или черный цвет расплывался. Это всего лишь побочный эффект гетерохромии: Ваня правым глазам видел гораздо хуже, чем левым карим. В особенно тяжёлые дни даже голова болела. Но сейчас приступ стал для Вани неожиданным. Когда он растёр глаз, то обнаружил, что Катерина Петровна больше не дирижирует и даже не улыбается. Она зыркнула на него испуганно и выбежала из столовой. Окружающие, кажется, не заметили её побелевшего лица.
Пионеры потянулись к выходу.
А Ваня краем глаза уловил движение серой тени… Обернулся и – точно! Вожатая, как затравленный волк, втянув шею в плечи, заглядывает в окно с улицы и следит за Ваней. Встретившись с Исаевым взглядом во второй раз, Катерина Петровна убежала совсем.
Такое поведение вожатой Давыдовой почти все пропустили. Но кто хотел, тот заметил. Мурат смотрел на удаляющийся силуэт Катерины, а потом хотел подойти к Ване, но в этот момент из окошка раздачи высунулась женщина с кривым лицом и крикнула:
– Эй, соколик, поди сюда!
Ваня отвлекся на неё, а когда повернулся к Мурату, то успел увидеть только его спину в дверях столовой. Почти все уже ушли. Только несколько девчонок хихикали за дальним столиком.
Ваня подошёл к окошку.
– Ты что сказал Катьке? – спросила женщина.
– Ничего, я с ней не говорил, – стал оправдываться Ваня.
– Заходи, – она откинула стойку и впустила Ваню на кухню. Там женщина усадила его на ящики с картошкой и представилась:
– Меня теть Таней зовут, – она вытирала руки о передник и рассматривала Ваню. – Ты скажи, соколик, тебя как звать?
– Иван Исаев.
– Исаев, – прищурила она свой здоровый глаз, – ты отцу Павлу случайно не родня?
– Это мой старший брат, – поморщился Ваня, – вы его откуда знаете?
– Дэк, известно! На причастие к нему хожу, и на службу.
– Значит, знаете, где он живет?
– А ты что же, не знаешь?
– Хочу с ним увидеться. Он мне писал, что живет около Маховой Пади, но не писал никакого адреса.
Тетя Таня, прихрамывая, ушла вглубь кухни, но быстро вернулась с тарелкой теплых булочек с повидлом.
– Занесёшь тарелку как на ужин пойдёшь, – сказала она с добротой.
– А как с Пашкой быть? – принял булочки Ваня.
– Сначала отец Павел даст добро, а потом уже я тебя к нему свожу.
– Вы когда спросите?
– Когда служба будет, соколик, – она мягко подтолкнула Ваню к черному ходу, – иди. А то повариха заругает.
Ваня пошёл, укусив верхнюю булку.
– Ванечка, ты правда Вику знаешь?
– Правда, теть Тань. Спасибо за булочки они очень вкусные, – жевал Ваня.
– А зачем её ищешь?
– Вы не волнуйтесь. Она у меня ничего не брала. Я её сто лет знаю. Я знаю, что она воровка. И люблю её всё равно.
Раздатчица немного подумала и добавила, провожая Ваню, помещение кухни оказалось длиннее, чем Ваня представлял:
– У неё выходной. Во вторник приедет. Скажу, что ты её искал.
– Спасибо, – улыбнулся Ваня и пошёл восвояси, надеясь, что не встретит Катерину Петровну. После её странного бегства Ваня не знал, что сказать вожатой. Извиниться или делать вид, будто не заметил, как она подглядывала за ним в окно.
Глава 4. Лаванда и ладан.
Оставив булочки в палате, Ваня пошёл по чисто выметенной от иголок тропинке к асфальтированной алее пионеров посмотреть список кружков. Ему хотелось записаться куда-нибудь, где не будет Мурата и других мальчишек в джинсах. Может даже в хор, всё равно. Решил, перепишет списки, подумает, понаблюдает. Авось, с кем-то толковым подружится.
Вокруг третий и четвертый отряды исполняли свой «трудовой десант». Пионеры подметали дорожки, пололи клумбы. Особенно ответственным девочкам доверили подкрасить лавочки между цветными домиками. Работа кипела. Дети не ссорились, и почти никто не отлынивал. Ване понравилась эта атмосфера. Работа шла так дружно, что Ваня подумал:
«Так и убираться не стрёмно. Вместе поработали, вместе отдохнули», – последние годы работал дома он один. Потом бабушка совсем разболелась, налетели тётушки. И работа встала. Ваню они донимали, а сами не работали. Только орали. Так в саду у Вани всё повяло, забор травой зарос.
В списке кружков Ваня приметил для себя, кроме пения и шахмат, ещё и кружок молодых журналистов. Он вознамерился заделаться автором стенгазеты. Там же на аллее он узнал расписание и расстроился. Подъём в семь утра повергал Ваню в ужас, оставалось только надеяться, что со временем он привыкнет. Все же привыкли, и он тоже приноровится.
Над буквами «Юность» значилось «Щукин Александр», которого в отряде прозвали кудрявым, и «Катерина Давыдова» – её все звали по-доброму: «Катенька».
Щукин дал понять, что без справки будут проблемы, и Ваня поплёлся мимо трудящихся пионеров в медпункт. Но в последний момент решил вернуться ещё разок в отряд. Свернул на жёлтую веранду и в свою палату. Без полотенца идти нехорошо. На вшей Ваню раньше не проверяли, и он не представлял себе, что это за процедура.
«Полотенце обязательно нужно, если голову мыть заставят!» – размышлял Ваня в поисках.
Долго искать не пришлось. Полотенце лежало на подоконнике свернутое в трубочку. Проверил – вроде свежее. А потом обратил внимание, что на второй пустой кровати сложены грудой, чьи-то вещи.
Чемодан был раскрыт и рюкзак наполовину растормошён. Вещи в тумбочку новенький не спрятал, так и бросил на кровать. Ваня посмотрел на вещи и пошел в медпункт чуть быстрее. Приходить после шести не хотелось. Доктора тоже люди. После ужина будут отдыхать.
Работники медицинского фронта обосновались в маленьком домике с наборными окнами: зелеными, желтыми, оранжевыми витражами. Они сияли в низком косом солнце.
Ваня прошёл короткий коридор, изолятор и остановился у кабинета с надписью «мед…кт» на дверном стекле.
Буквы посередине стёрлись.
Ваня постучал. В кабинете, кажется, никого. Только в дальней комнате слышался неразборчивый разговор. Ваня подошёл и прислушался:
– Всё пропало, и только усталость копится! – говорил молодой голос. – У меня каждый день – дежавю. Я вообще не хочу возвращаться в отряд! А ночь всё равно наступает. И солнце это дрянное каждый день садиться… Оставь меня в изоляторе, я тебя умоляю!
Ваня узнал Мурата. Только он совсем не веселился. А канючил и даже хныкал.
– Хватит, – отвечала ему Маринэ.
– Дай хотя бы мела! Ой, не надо меня обнимать, это всё бесполезно!
– Хватит, Мурат, хватит, я тебя умоляю! Ризина меня замучила. Она не отправит тебя домой, тут всё только бы без ЧП. Только бы без происшествий.
– Пусть родителям жалуется.
– Она не станет.
– Ты скажи!
– Я тоже не скажу.
– Остаться хочешь, значит?
– Хочу, и что такого? – возмутилась Маринэ. – Тут хорошо.
– Хорошо в «Васильке» только вампирам. А ты то ли веришь, то ли нет. Сестра, называется. Я думал, мы заодно!
– Мурат! – прикрикнула Маринэ и добавила применительно. – Я поговорила с Щукиным. Он согласился тебя переселить в другую палату. Больше я от него ничего не добилась. Гнида та ещё.
– Если прогонишь меня из лазарета, я рассажу отцу про твои закладки!
Долгая пауза:
– Пошёл вон!
– Мне серьёзно возвращаться? – голос у Мурата сорвался, стал писклявым. – Солнце скоро сядет. Ночи летом короткие, но им этого времени достаточно.
– Да, – отрезала Маринэ, – ты должен вернуться.
На этих словах соседняя дверь с табличкой «Изолятор» распахнулась. Вышел невысокий мужчина с глубоко посаженными глазами и серым лицом. Он был в белом халате и руки держал в карманах.
– Тебе чего, пацан? Заболел? Поплохело? – засыпал он вопросами. Доктор отодвинул Ваню и прошёл в «мед…кт». Там уселся за стол. – Что надо?
В сумерках кабинета Ване опять начала мерещиться серая тень в рябушку. Будто доктор, как Катерина, подёрнулся крапинкой.
– Меня зовут Ваня Исаев. Александр Иваныч прислал на падикулёз проверить.
– Педикулёз, – поправил доктор. – Меня Сергей Денисович зовут, Соломятин.
Представился доктор и записал в журнал: «Исаев. 1 отряд». Сунул Ване градусник.
– Так положено, – буркнул он и стал мерить Ване давление. Потом, не слишком церемонясь, наклонил пациенту голову, достал из ящика стола гребешок с мелкими зубчиками и уже примерился поковыряться в Ваниных волосах. Но отступил.
– Голову нужно мыть нормально, Исаев, – вздохнул Сергей Денисович. Руки у него тряслись, и молодой доктор решил не демонстрировать пионеру свою временную немощь.
«Похмелье», – догадался Ваня.
– Давай градусник, – доктор Соломятин черканул в журнале «36.6», не глядя на термометр, и убрал его в стеклянный стаканчик.
– Марина Тимуровна, – громко позвал он, и вернулся опять к Ване. – Жалобы есть?
– Да, кое-что меня беспокоит.
– Ну? – доктор стал нетерпеливо дёргать ногой, стуча при этом каблуком об железную ножку стула.
После бегства вожатой Катерины, Ваня стал замечать, что его глаз выдает фокусы: некоторых людей в лагере, точнее их тени, для Вани подёрнулись серой пленкой. Впервые он заметил эту плёнку много лет назад. Потом затишье, и вот около полугода назад пленка появилась у его бабушки. Потом у нескольких соседей во дворе. В школе у завуча, и тут вот у Катерины и у самого доктора.
Ваня подбирал слова, как бы описать своё состояние поточнее, и, наконец, сказал:
– Правый глаз болит. Я им плохо вижу, и в последнее время, особенно в сумерках, начинает болеть глаз, а потом голова. Плохо сплю.
– Ясно. Глазное давление проверял?
– Давно.
– Надо часто! – доктор достал фонарик из кармана и посветил Ване в правый глаз. – Ничего критичного не вижу, дома пойдёшь в больницу. Напишу тебе направление, в школе учителю передашь. Чтоб посадили на первые парты. А так, – доктор стал водить фонариком вправо, и влево. Ваня следил за светом. – Страшного ничего.
– Еще предметы черного цвета становятся серыми в сумерках. Плывет всё потихоньку.
– Очки тебе выписывали?
– Нет, – соврал Ваня. Очки выписывали давным-давно. Но, кажется, они перестали ему подходить, потому что от очков голова болела сильнее. Он их спрятал, и бабушке сказал, будто сломал. А потом всем дома стало плевать на Ванины очки.
– Выпишут скоро, носи, – Сергей Денисович передал Ване справку, привстал и позвал громче:
– Маринэ!
Она вошла стремительно и глянула на доктора с вопросом, увидела Ваню и просияла:.
– О, Исаев, ты чего тут?
Доктор Соломятин протянул ей гребень.
– Понятно, Щукин паникует, – усмехнулась Маринэ, – сейчас разберёмся.
Она подошла к Ване со спины, и он почувствовал, как Маринэ сразу, без прелюдий, запустила пальчики ему в волосы. Он даже не мог понять, почему ему нужна была прелюдия, немного времени, чтобы собраться, но Маринэ не дала Ване даже перевести дух, после её стремительного появления. Она блуждала длинными белыми пальцами по его голове. Мягко и быстро расчесывала кудри.
Ваня узнал запах Маринэ, он легко пощекотал нос. Это были сухие лавандовые духи в маленьких железных баночках с фиолетовой крышкой. Такая баночка хранилась у Вани в прихожей, и бабушка душилась ими на новый год и на день рожденье. Но Маринэ пахла чуть по-другому.
Медсестра обошла Ваню, и её руки оказались так близко от его лица, что Ваня видел тонкие голубые ниточки вен на запястьях. Секунды ползли невероятно медленно. Она запускала руки и расчесывала, один раз, второй, третий… От каждого её мягкого прикосновения волны жара прокатывались по телу Вани от макушки до пят. В это бесконечное мгновенье он понял, что к запаху лаванды примешивается другой запах. Запах специй или может быть ладана. Этот аромат Ваня тоже знал. Так пахли бабушкины свечи и несколько ее иконок.
Сладкое наваждение закончилось так же быстро, как и началось. Вот она касалась его, и вот она уже у стола доктора Соломятина, возвращает гребень. Всё прервалось в одно мгновенье.
– Вшей нет. Иди теперь, – скомандовал доктор.
Как опытный рыбак подсекает несчастную рыбку, Соломятин выдернул Ваню из океана неги и оставил сидеть на стуле взъерошенного и растерянного, все равно, что та рыба на холодном песке.
– Спасибо, Денис Сергеевич, – выдохнул Ваня.
– Сергей Денисович, бестолочь! – поправил Соломятин. – Шуруй.
Ваня забрал справку, не глядя на Маринэ, и ушёл, густо покраснев. Даже не попрощался. Он бежал по коридору, закрыв уши руками, чувствуя, как они горят. Так Ваня часто позорился перед учителями в школе. «Осить ночки» и «чесочные писы» – его любимые оговорки.
На ужине Исаев сидел задумчивый: он вспоминал нежные прикосновения Маринэ, её лавандовые запястья … Одним словом, он мечтал о Маринэ Миколян, и мечты эти омрачал её брат. Где-то там, рядом с волнующими черными очами, вспыхивали и другие черные глаза, так похожие на глаза Маринэ. И эти вторые болезненно светились, и звучал голос Мурата – жалобный, умоляющий. Ваня даже подивился, как веселый обладатель джинс и прочих радостей жизни может быть таким? Таким затравленным.