Нана Рай
На краю разума
Так что старообрядникам оставалось лишь бунтовать, устраивая демонстрации и шокирующие акции. К тому же они слишком хорошо скрывались – не пользовались ни современными технологиями, ни «ручными» нейросетями, не имели даже линдэфа – личного идентификатора. А государство в бесплодных попытках их выследить поторапливало учёных, которые в отчаянии разводили руками.
– Подумала, что мой контракт истекает через полгода, и надо решать: продлевать его или нет?
Сава забрал у нее оборудование и повесил ящик на плечо:
– Можно подумать, тебе есть куда идти? – фыркнул он и поднес к домофону, больше похожему на стеклянное блюдце, часы. Нейросеть считала информацию о входящем, и двери распахнулись.
Вопрос Савелия эхом звенел в голове Нелли, пока они поднимались на третий этаж, Входили в просторную трёхкомнатную квартиру. На душе стало тяжело. Такая обречённость возникала каждый раз, когда Нелли вспоминала, в какой замкнутый круг превратилась ее жизнь. Порой казалось, что ей стоило родиться лет на семьдесят раньше. Как шутил Сава, с ее мордашкой Нелли бы запросто сделала карьеру фотомодели. Но не теперь.
Елена Павловна, бабушка пострадавшего, держалась на удивление отстраненно и вела себя так, словно к ней пришли чинить канализацию. Провела их в спальню внука и даже не задержалась, чтобы поплакаться на тяжелую жизнь и несправедливость. Пожилые люди часто сетовали: мол, раньше было лучше. А сейчас как жить дальше, с этой напастью-то? Ещё и назвали так красиво – анреалия. Название должно вселять ужас!
Елена Павловна же вела себя так, словно ее унизили. Нелли сразу распознала уязвленную гордость в старческих поджатых губах и на удивление ясных зелёных глазах. Слишком ярких и живых. Сейчас такие не встретишь даже у подростков. Анреалия старила разум.
Савелий деловито осмотрел нереала, который лежал на кровати, словно восковая фигура. Всклокоченные светлые волосы ёжиком. А цвет странный, напоминал глину после дождя. Слюна стекала по подбородку, глаза были полуприкрыты, но, если поднять веко и посветить фонариком, что и сделал Сава, становилось заметно, как зрачок полностью поглотил радужку, будто маленькая черная дыра, и не реагировал на свет. Очень напоминало наркомана под кайфом, разница заключалась лишь в одном – без новой дозы наркоман постепенно придет в себя и столкнется с ломкой. Нереал же останется в таком состоянии до самой смерти.
«ЗАСЛОН» одними из первых разработали и запатентовали СмартСкан 2084 «МРТ-версию». Благодаря их изобретению балансир подключался к разуму нереала и вытаскивал из лап смерти.
Но лишь временно. Рано или поздно приступ повторится.
– Как давно он так… – Савелий обернулся в поисках Елены Павловны, но ее в спальне уже не было. Женщина вела себя так, словно надеялась, что балансиры заберут тело внука и избавят ее от головной боли.
Нелли прошлась по спальне, пытаясь узнать пациента. Но комната была оглушающе пустой. Голые стены со старомодными аляповатыми обоями, шкаф, на полках которого валялись разные модели очков виртуальной реальности. Старый компьютер с обычным плазменным, а не проекционным экраном. Весь мир Виктора заключался в синих клипсах, напичканных нейросетями.
Савелий приложил к еле заметному на матовой поверхности клипсы отпечатку палец поглощенного анреалией Виктора и разблокировал сенсфон. Благодаря интернету, если у тебя были личные клипсы, ты мог воздействовать на чужие проекционные экраны.
– Так… Помимо нейросеток парень увлекался виртуальной жизнью, – произнес Савелий после того, как несколько минут листал страницы в сенсфоне.
Нелли лишь видела, как он машет в воздухе пальцами, словно дирижер.
– Откуда у них только деньги на виртуалку? – пробормотала Нелли и стала подготавливать оборудование.
В ящике хранился белый шлем – современный аналог томографа – уменьшенный и компактный прибор для сканирования мозга. С помощью интернета шлем подключался к панели, напоминающей микшер. Только вместо старинных крутилок на нем пестрили разноцветные сенсорные кнопки. Именно поэтому Сава, который редко подключался к мозгу пациента и контролировал сеанс с помощью «микшера», в шутку называл себя диджеем.
– Сам поражаюсь, – фыркнул Сава и выключил сенсфон. – У него там дом и тачка за четыреста пятьдесят тысяч вирт-рублей. А в реальности проедает бабушкину пенсию.
Четыреста пятьдесят тысяч. Нелли вздохнула. На эти деньги можно жить лет пять, если скромно. На реальные, конечно. Вирт-рубли зарабатывать легче, но тратить их можно было лишь в виртуальном мире. Так плебеи пытались играть в статусную игру аристократии. Чем больше вирт-предметов, тем выше статус. Но это была лишь пародия на то, как боролись за статус аристократы. Там лилась настоящая кровь.
– Вы не имеете права так говорить!
Нелли с Савой одновременно обернулись. На пороге комнаты стояла худенькая девушка. Бледнокожая, темноглазая. Светлые волосы струились по плечам, кончики неопрятно секлись. Платье в пол казалось заношенным, и вишневый насыщенный цвет ткани поблек.
– Ольга? – Савелий подошёл к сестре пациента, пока Нелли надевала шлем и подключала к вискам Виктора датчики.
– Он просто хотел убежать от реальности, – всхлипнула Оля и обхватила себя за плечи.
– Все этого хотят. В этом опасность анреалии, – кивнул Сава. – Как долго он так?
– Со вчерашнего вечера. Бабушка не хотела вызывать балансиров, – прошептала Ольга. – Ей стыдно.
Нелли нервно вздохнула и сосредоточилась на настройках «микшера». Вводила данные пациента, а слова «ей стыдно» молоточками застучали в голове.
– Витя хороший, добрый, – продолжала Оля так, словно предлагала им забрать кота. – Он лишь запутался.
Савелий прочистил горло:
– Ольга, вам лучше выйти на время процедуры.
– Вы вернёте его?
– Разумеется.
Недоверчивые темные глаза Оли прожигали в Саве дыры:
– Но лишь на время. Эта зараза, как репей, – она сильнее впилась пальцами в предплечья. – У нас забрали жизнь. Теперь мы плещемся на дне… Мы – полудохлые рыбы.
Слова Оли отозвались в душе Нелли. Словно ее обнаженную кинули в крапивный куст, и теперь пекущая боль расползалась по телу.
Оля ушла, и Сава забрал на себя управление «микшером», а Нелли никак не могла выкинуть из головы фразу: «Мы плещемся на дне…»
Разве это жизнь, которую они все заслуживали? Плебеи совсем разучились петь, рисовать, писать и танцевать… Не стало учителей, потому что никто не хотел учиться. Или все же хотел?
У них отобрали творчество. А взамен подарили анреалию.
– Нелли, сосредоточься. Боюсь, этот пациент будет сложным, так что я потом подменю тебя в погружении, – хмурился Сава.
Нелли надела шлем и выдохнула. Она сидела на стуле рядом с Виктором и тщетно пыталась освободить голову от мыслей. Сосредоточилась на осанке. Отец журил ее за сгорбленную спину. «Ты – аристократка! Сиди ровно. Не позорь меня!» Она должна была слишком много за то, что родилась в семье Самсоновых. И заплатала двойную цену, чтобы избавиться от этой фамилии. Теперь Нелли— плебейка. Балансир. И сирота.
– Нелли! – Сава цокнул языком. – Начинаю. Три… Два… Один…
Мысли привычно сбились в кучку, и сознание Нелли поплыло. Их непросто так назвали балансирами. При погружении в чужой мозг им приходилось балансировать на краю разума в прямом смысле этого слова. Они должны были удержать свое сознание, и при этом разобраться в воспаленном сознании пациента. Нелли слышала байки о том, как первые балансиры сходили с ума. Пока не наладили процесс погружения, погибло много людей. В том числе и пациентов. Сейчас все стало легче и проще. Но не безопаснее. Балансиры были обязаны следить за физподготовкой, не могли пить и курить, потому что вредные привычки пагубно сказывались на мозге. Им запрещалось употреблять даже сладкое, а про дурманящие мозг препараты и говорить нечего. Вызов мог поступить в любой момент. Балансир не должен был расслабляться.
Слишком много ограничений, чтобы продлить жизнь какому-то нереалу на несколько лет. И все же Нелли избрала этот путь, а значит, не имела права повернуть назад.
Комната растаяла перед глазами, Нелли окутал молочный туман, а потом сквозь него стали проступать предметы.
Она стоит посреди вечеринки в стиле нулевых двадцать первого века. Бассейн, наполненный пьяными подростками; девушки, одежда которых призвана оголить как можно больше кожи; старый музыкальный центр с бомбящими колонками. Нелли никогда не слышала подобной музыки. Дичайшая попса, зато «живые» голоса, человеческие. Не такие идеальные, как нейропесни.
Нелли оглядывается и замечает Виктора возле барной стойки. Он опирается на столешницу и выглядит вполне симпатично в распахнутой на груди рубашке с розовым фламинго. Солнце в его воображении припекает не хуже настоящего и играет бликами на светло-русых волосах Виктора. Нелли быстро проталкивается сквозь толпу, и все, до кого она дотрагивается, рассыпаются на осколки. Ненастоящее. Вымысел. Но такой заманчивый и желанный, что Виктор захотел в нем остаться. Вот она – анреалия во всей красе.
Кто-то зовет Виктора по имени, и он весело свистит. А затем его взгляд падает на Нелли. Широкая улыбка растягивает его губы, плотоядный взгляд скользит по ее телу. Многие мужчины так реагируют на ее внешность. Она привыкла, но вот… Нелли быстро себя оглядывает. Что ж, могло быть хуже. На ней короткое алое платье. Хотя бы одета. Фантазии пациентов невозможно предугадать. Можно очутиться посреди настоящей оргии. А здесь – типичная мечта парня. Даже скучно…
– Ты болен, – резко начинает Нелли, не позволяя Виктору заговорить. – Ты заразился анреалией.
Взгляд Виктора меняется. Исчезает хмель, лицо бледнеет. Нелли хватает его за руку и бьет ладонью по барной стойке. Та рассыпается, теперь коктейли на них смотрят лишь с осколков стекла.
– Здесь все ненастоящее. Только ты и я, – Нелли оглядывается. – Ну же, говори, что для тебя самое важное? Ради чего ты готов вернуться?
Виктор молчит. Лишь беззвучно хватает ртом воздух. Они почти всегда молчат. Реже неуверенно бормочут себе под нос. И еще реже реально говорят то, ради чего хотят жить.
Нелли со вздохом рассматривает танцующих и вдруг замирает. Вот оно. Она точно настоящая. Нелли чувствует это на интуитивном уровне и тянет за собой Виктора. Пока идут к дальнему углу дома, чуть не падают в бассейн. Не хватает еще утонуть. Она-то не умрет, но сеанс сорвется. И пациенту может стать хуже.
– Видишь ее? – кивает Нелли на скромную девушку в длинном белом платье. Она подпирает стену дома и сторонится толпы.
– Оля? – впервые произносит Виктор имя сестры. Его глаза загораются. Любимый момент Нелли, когда она понимает, что получилось. Блеклые радужки вдруг наливаются цветом.
Нелли отпускает Виктора к сестре, и тот хватает ее за руки. Вокруг них все рассыпается на осколки, а потом Нелли выбрасывает в туман.
– Идеально! – восхитился Сава, когда Нелли сняла шлем и протерла дрожащей рукой взмокший лоб. – Четыре минуты двадцать две секунды. Твой личный рекорд.
Нелли вытащила из нагрудного кармана платок и вытерла кровь под носом. Обычное явление. Сосуды не выдерживали. Поэтому балансирам полагался двухмесячный отпуск, но на деле мало кто мог позволить его себе.
Виктор на кровати шумно вздохнул, закашлялся и затих. Его дыхание выровнялось. Истощенный организм с благодарностью погрузился в сон.
– Заснул, – вынесла вердикт Нелли, пока Сава прятал оборудование в ящик.
– Пожалел нас, – хмыкнул он. – Больше всего ненавижу, когда они впадают в истерику. Как прошло само погружение?
– Неплохо. К счастью, он дорожит сестрой. А так я побывала на дискотеке.
– Ты и дискотека? – хохотнул Сава. – С твоей каменной миной тебе противопоказано бывать на веселых мероприятиях.
