Наг Стернин
Кощуна о женстве
Рыбкою нырнет бедная девица в Окиян-море – щукой зубастой следом кинется.
Звездочкой к небу приклеится бедная девица – стрелою достанет.
Не уйти,
Не спастись,
Не избавиться девице от лап от молодецких.
Хоть и умный молодец, а… дурак.
***
Блюдут порядок новый молодцы зазорливые, княжие дружиннички. Дань с земель берут подымную. А ребятки все заносчивые. Не осилить никоторому чуда-палицы в девяносто пуд, а сложи-ка вместе железо их – много ль менее весом окажется? И непременно есть при дружинушке в каждом деле ее, в начинании старичок-ведунок,
Как же без него?
Нельзя-а!
Дружиннички – мальчики могутные, разумом не бремененные, попадется яга коварная, сгубит хитростью добрых молодцев.
А Яги меж людей уж давно не живут.
Прячутся.
Старички же ведуны нюх имеют на места потаенные, что и собакам не снился охотничьим.Смотрит ведунок на Князя умильно: дозволь-де в такой-то и такой-то дубравах пошарить. Места там заповедные, людишки окрест непокорные, не иначе завелась там Яга – костяная нога, народ смущат, чары напущат, у слуг твоих верных хлеб отбиват, бабьих богов прославляючи. И тебе через то дани меньше дают. А уж коли найдут Ягу, лучше бы ей вовсе на белый свет не родиться. Молодцы здоровехоньки, ржальны, глумливы, милосердию сострадательному неподатливы, ка-ак начнут силушку по жилушкам
гонять,
Бабушку по-полу катать,
войлочить,
ереститься над нею, куражиться -
Ох, Перуничи! Ох, Яриличи!
Ведунишко сам хилый, своробливый, а й туда же: "Дай-кось я, дай-кось мне, дай-кося эту падлу поганую окарачь поставлю, потешуся!"
Хто така Мокошь?
В домовине я твою Мокошь видал!
Катай ее, молодцы!
…но, бывает, повезет старой бабушке. Посылает ей судьба хмурого Чурича. И здравия, войдя, пожелает, и огню поклонится, и лапти на пороге скинет, чтобы ненароком на полу не наследить, и припасом съестным немудрящим поделится. Да и службу рад сослужить, для Бабушки, по дряхлости ее, тяжкую: кобылиц, от рук отбившихся, в загон загнать, зерно на семя перебрать, то-сё…
Ну, как такому не помочь?
И подскажет бабушка старая, где найти припасенного блатничкам всяким разным там Яриличам, Стрибожичам, вещего Сивку Бурку. И расскажет бабушка старая, где лежит, дожидаясь Перуничей, свернутый-скатанный и от моли травами пахучими пересыпанный ковер-самолет… гусли самогуды… сапоги-скороходы… и – счастье и радость молодецкая – меч кладенец в девяносто пуд.
Иди, молодец, делай дело ратное.
Благослови тебя мать Мокошь.
Сбереги тебя в дороге Чур Оберегатель.
Вызволишь дочку Ладину, будешь с ней добрым да ласковым, будет женою верною, счастье вдвоем и познаете.
Только вот со счастьем как-то все не слишком ладно обстоят дела во градех славянскиих. Добро бы еще доля твоя от тебя самого лишь зависела, да от доброй жены твоей ласковой. Но ведь как оно бывает: ты за долей, за тобой недоля. Добыл, допустим, твое родное царство Астраханское или, там, славное княжество Черниговское какой-нибудь оборотень-Велесович. По щучьему, естественно, велению. Так ведь им управлять надобно рассудочно, а откуда ему, сердечному, рассудок взять? Щука голову свою детине на могутные плечи не посадит… А хоть бы и посадила?
Нешто такому чуду-юду люд честной обрадуется?
Вряд ли.
Уж больно пасть зубаста.
Вот и принимается Велесович во владении своем чудеса колобродить по своему хотению. И таких он чудес настрогает, что начинают в тоем хоть бы и в царстве Астраханском или славном княжестве Черниговском метели зимние реветь посреди июля месяца.
Ну а тогда,
– делать нечего, -
приходится добрым людям проявлять массовый истинно Чурий героизм, так сказать, невзирая на неблагоприятные погодные условия.
Тут уж не до счастья.
Тут бы Землю матушку оберечь.
Хотя…
и от вольной-то нашей воли проку особого нету. Доведись самим царя себе выбирать, ради леший знает чьего талана краснобайного, бывало, такого Ваню сажали над собою в цари, что после и руки свои голосовальные не знали добрые люди куда девать: то ли за голову ими схватиться сокрушенно, то ли в стороны их развести растерянно…
***
Ну а, что же ведьмы изродные? Как по градам живут-обретаются?
А вот так и живут.
Приспособились.
В градах нынче жизнь вперекос пошла. Побогаче кто – к Князю ластятся.
Если ж беден ты, не имеешь чем поклониться тиунам да дружинничкам, то не жди суда справедливого. Э-эх, недаром лук в шуйце княжеской. Княжий суд лукав, славен кривдою.
Колдуну без мзды не поклонишься:
Коли нет дождя – надо мзду нести.
Коли льют дожди – надо мзду нести.
Коли хворь пришла – надо мзду нести.
Ох, лихи волхвы.
Ох, мздоимливы.
Ну и ведьмы тоже… что им до мягкого женства жизненосного? Живут-себе, хлеб жуют, мед-пиво пьют, да так они его пьют, чтобы – не дай боги светлые и темные – мимо рта не текло бы. В самом деле, чем-де мы хуже слободских ведунов? Да уж как-нибудь! Не одним же жрецам Перуновым жрать жратву жертвенную жаркую жирную -
подавятся!
Не одним-чай чародеям дремать чары очарованные, сладкой чарочкой навеянные -
рылом не вышли!
А что до всего такого прочего, так отчего бы и не поклониться Колдуну от достатков своих?.. Не поклясться именем Перуновым?.. Что, язык с того отвалится?
А уж коли надо кому что эдакое…
Ну…
по житейской, стало быть, части -
порчу отвести-навести, присушить кого или, наоборот, отсушить – и в голову не придет разумному человеку с таким делом тащиться к Колдуну в Слободу али в Стольный град.
Учись, девица.
Пригодится.
Вот есть, говорят, Папоротников Аленький Цветочек. С этим снадобьем все клады подземные твои.
Живи – не хочу!
Вот есть, говорят, Разрыв-трава. На цепи брызни, на запоры капни – развалятся запоры медные, рассыплются цепи железные. С этим снадобьем куда хошь войдешь, хоть бы и в княжью казну.
Живи – не хочу!
Вот есть, говорят, Перелет-трава. Намажься мазью из корней ее на сале собачьем сваренной, и перенесет она тебя на шабаш черных богов, что бывает ночью бурною безлунною на Лысой горе. А там – только умненька будь, да юное тело свое росное прекрасное подороже продай за деньги золотые иноземные…
Живи – не хочу!
А ведь есть еще, говорят, и Волчец-трава, и Орлец-трава, и Бодяг-трава, и Одолень-трава чудесная, смерть побеждающая, бессмертием одаряющая…
Эх, Баба Яга,
Костяная нога,
Поделилась бы знаньями тайными.
Грозными.
Погибельными.
Упорствует, мокроносая. Не желает. Язык держит за двумя запорами: за губами, да за зубами. Во зло-де обращают ныне знанья грозные… Ну, молчи-молчи, старая карга. Так и сдохнешь, трясясь над сокровищем. Не умеешь ты, дура бестолковая, того понять, что знания – тайна от ленивого
лишь!
А век ныне другой. Нынешний век до жора жаден. И губы у сильных мира – жирные.
Учитесь, девки, учитесь. Старайтеся.
Завтра же и понадобится.
…пылки ночи весенние бурные. Страстны летние ночи угарные. И осенние ночи истомные, ах, как памятны сердцу Денницышны. Не умно ее обидеть, не расчетливо, только в юности-то с этим кто считается? Жаром пышет в лица юным кровь горячая. Гасит разум юных тел переплетение. И горят, горят в ночи костры Купальские… С кем милуешься, миленок, с кем ласкаешься?.. Остановит парня в беге красна девица, поглядит ему в глаза глазами дикими, прошипит ему в лицо слова издушные:
Я из крови твоей пива пьяна наварю!
И слова произносятся грозные, и ложатся заклятия страшные
И на волос,
И на след,
И на мягкий свежий хлеб,
И на ласточкино гнездо,
И на вороново крыло:
"Вставайте вы, матушки, три тоски тоскучие, вставайте вы, родные, три рыды рыдучие, возжигайте вы пламя пыхучее…" Ну а коли не помогают заклятия, коли соперница коварная лучшую присушку нашла и наложила на гой-еси
…пока еще…
молодца,
что же… погоди, ненавистница… моим не будет, так и тебе не любиться, не гоиться, не радоваться!
А й да ходила темным бором красна девица.
А й да копала, душа, корни – зелье травное.
А й да мыла те коренья в тихом омуте.
А й д-сушила те кореньица на сеннике.
Растирала те коренья в ступе каменной.
Разводила те коренья меды сладкими.
А й д-сготовила она злое бесиво,
А й да хочет извести друга милого…
А жизнь идет,
заметаются годы порошею, истекают дождями осенними, осыпаются листьями желтыми.
И, говорят люди бывалые,
Князь-от, Владимир,
в том преславном Стольном граде Киеве всех людишек в речушку Почайну загнал, поклоняться веля богу неведомому, заморскому, Византийскому. А кудесников велел выбить из Киева взашей. По лесам да дальним градам теперь волхвы спасаются, гнева Княжьего убегаючи.
Перуна же Громовержца,
Ярилу,
Велеса со Стрибогом,
и иных прочих пресветлых богов сбросил Князь в воды текучие и повелел, батогами бия, проводить за пороги Днепровские.
Только не было меж ними Мокоши.
Не было и Чура Оберегателя.
Не поклонялись им на Княжьем Погосте.
