Наг Стернин
Кощуна о женстве
Смерть змеиная,
Неминучая,
Во деснице у Чура светлого…
Однако же на Чура надейся, да сам не плошай. Что проку орать: "Чур меня!" на печи сиднем сидючи? Куда как лучше, разумнее, правильней с мечом, с топором ли, но в общем славянском строю призывать того же Чура в сшибке боя:
Чур-р-р-р-р-а-а!
Злобны черные боги. Хитры. Воинственны. Сам ли Змей прилетит в сполохах огненных, приидет ли с войском какой-нибудь Тугарин Змиевич – все едино для сынов племени славянского:
Где моя палица в девяносто пуд?..
Сивка-Бурка, вещий каурка,
Встань передо мною, как лист перед травою!
И пошла потеха богатырская, молодецкая.
Бой! Бой!
Есть где разгуляться добрым молодцам.
Есть где развернуться сынам Перуновым.
Есть где поразмяться детям Яриловым.
Есть где исхитриться чадам Велеса.
Есть где и Чуричам насмерть встать
За дымы отечества, за Землю славянскую.
Бой!
Мечом махнут – в стане вражеском станет улочка,
топором секанут – переулочек, доброй палицей
злого Тугарина по пояс в землю вобьют.
***
Кому потеха, кому труд бранный, а кому горе горькое. Славянская Земля кровь змеиную принимает, славянская Земля и терзаема бывает. Ворвется супостат по сю сторону Чуровой черты, мужей боем бьет, грады огню предает, дев славянских в полон берет, красавиц, лапушек,
Мокошью отмеченных,
Ладою привеченных,
Денницею украшенных.
И нету больше тихого счастья материнского, Ладою обещанного.
И нету больше пыла страстного пыхучего, пыла буйного, горючего, Денницыного.
А й да мужи смелые славянские!
А й да молодцы могутные!
Ну,
Что же вы,
сиднями сидите по тридцать лет и три года у Чуровой черты? Стонут милые за ней, седлайте коней, выручайте красу девичью.
А й коли пути не ведаете,
А й идти куда не знаете,
вот вам Бабуся-Ягуся. У нее и спросите. Сама не знает, в соседний град направит. Тамошняя Яга старейша, тамошняя Яга мудрейша, пособит в нужде добру молодцу. Не знает вторая – третья найдется и клубочек даст, на коем дальняя дорога узелками размечена для памяти. Разматывай, узелочки считай да вовремя сворачивай.
И погадает тебе Бабушка Яга на дорожку,
Наливное яблочко по тарелочке покатав.
***
Скоро кощуна сказывается, да не скоро дело делается. Время солнцем в небе катится, в градах жизнь идет неспешная. А й как выберут ведьмы учениц себе, да настанет Ярилова Купальская ночь, уведут они девынек от ярких костров пламенных, от игрищ и веселия, от хороводов и буйных плясок неистовых радостных. Увлекут на гору Лысую, деревами и кустами не заросшую: не подкрался бы никто, не выведал да не сглазил бы их дело заповедное.
И наложат зарок на девынек:
Не обратить бы во зло знанье тайное,
Знанье страшное, знанье грозное,
И хранить его, умножать его,
И беречь бы жизнь человеческую,
Как завещано матерью Мокошью.
Смотри, девынька, стерегись. Есть на свете средства опасные. Есть на свете травы обманные. Оборотни они, чудища. Каплей зелье льешь – ягненок ласковый,
но
Выдашь зелье неверною мерою,
Или сваришь рукой нерадивою -
Обернется человеку питие волком многохищным зубастым, клыкастым.
А й варить надо зелье с заклятием.
А й заклятье творить раздумчиво.
А й как кончится слово заветное,
Тут пришла пора и с огня снимать:
Одолень-трава, Одолень-трава, одолей злое Лихо Одноглазое, одолей зловредных лютых хищных Мар, одолей мне горы высокие, долы низкие, реки глубокие, Боры темные, пеньки и колоды. Не я тебя поливала, не я тебя породила, Породила тебя Мокошь матушка, поливали тебя тучи черные, обдували тебя ветры буйные. Спрячу корень твой, Одолень-трава, у сердца ретивого, сослужи ты мне службу верную
и в уходе,
и в походе,
и в болести…
Вот, смотри-ка, девынька, Разрыв-трава. От сердечных болей, от ломоты суставной. Мера снадобья десять капелек. Нету сердца настолько крепкого, чтоб не рвалось оно с наперсточка. Вот, смотри-ка, девынька, Перелет-трава. Возвращает силы сидню безногому, исцеляет Глухеей ударенного.
Но смотри, ошибешься мерою – не умрет человек, будет маяться, будет в муках жить, будет смерть искать, призывать Невею костлявую. Вот, смотри-ка, девынька, Мак-трава. Мак и в хлеб идет, Мак и сон дает. Стерегись, однако, красавица, может Мак-трава и лишать ума. Вот, смотри-ка, девынька, Трын-трава. Выпить капельку детине горемычныя, и утихнет вмиг, и уляжется, и отступится боль душевная. Выпить чарочку – позабудется из какого вышел роду-племени, от каких пошел отца-матери…
а еще есть Спрыг-трава, и Прострел-трава, и Дедовник, и Бодяг, и Волчец, и Игольчатка, Белена, Дурман, а Горицвет, а… считать устанешь, и пальцев не хватит тебе.
Учись, девынька.
Запоминай.
И молчи.
Знанье это страшное кому попало не доверишь.
***
Не таят ведьмы знанья неопасного. Ай и опасное – что уж там – тайно от ленивого лишь.
***
Вечерами осенними долгими собираются у огня бояры слободские. За работою. А й и вымолвит старшой дружинничек: "Ну-т-кось, дедушко-чародеюшко, нам поведай кощуну-предание…"
Не чинится старичок-ведунок, не чванится. Рассказывает.
Ой д как налетел Змей на молодца, хлестнул лапою –
покатился молодец как бита городошная.
Полными горстями пыль захватывал,
Носом борозды глубокие пропахивал.
Змей-злодей стоит, да насмехается, да над молодцем над добрым изгиляется:
И куды же, мол, ты прешь, деревеншына,
Деревеншына тупая ты, засельшына?
Я-те зубом единым голову скушу,
Когтем руки-ноги повыдеру.
Поднялся добрый молодец на ноги. Ухватил за шапку, наземь сбитую, а й та шапка лежит тяжелехонька. Понабилася во шапку ту парчовую мать-сыра Земля неподъемная. Собирает молодец все силушки. Поднимает он шапку парчовую. Тяжела пришлася шапка молодцу – по колени вгруз в Землю матушку. Размахнулся молодец шапкою, как хватил он ею Горынчища, так-от разом и сшиб ему головы.
Пал на землю Горынчищ обезглавленный.
Сдох.
Тут подходит к молодцу бабка некая. Нос крючком, борода клочком.
При клюке.
Ноги у ней, видать, костяные сделались от старости. Рожа сопливая. Руки граблями. Мерзостна-а… Душней козлища старого. И возговорит та бабка скрипучим голосом:
Ой ты гой-еси добрый молодец,
Завалил ты Змея Горынчища.
Вдарь-кося еще по нему разок,
Чтоб вовек ему не очухаться.
А молодец, как его волхвы слободские научили, так и отвечает: Хватит, мол, змеюке препоганыя одного удара молодецкого… Ну а бабка ему снова:
А й нельзя оставить, добрый молодец,
На земле его тело поганое.
Прилетит-приползет нечисть черная,
Принесет с собой воды мертвыя,
Зарастит ему раны жестокия,
Прирастит ему головы сбитыя.
И водою живой его сбрызнувши,
Оживит Змеюку окаянного.
Разожги-кося, добрый молодец,
На поляне сей превелик костер,
Да спали-кося Змея лютого,
Чтоб и праха его не осталося…
И ослушался молодец мудрых волхвов слободских. И послушался скверной бабки коварной мерзостной. Не зарыл он в землю Горынчища, чтоб истлело тело поганое. Запалил-разжег превелик костер, кинул Змея в огонь пылающий.
Засмеялась бабка зловещая и исчезла – будто и не было.
А из гари, из пепла змеиного нечисть всякая понародилася: комары и слепни и оводы, и клещи, и мухи зловонные, народились и блохи прыгучие, и клопы и вши кровососные… навредила бабка окаянная. Эвон как – сидим, д-ай все чешемся.
Хто така?
Сам смекай. Чай не маленький.
Живут по градам… с метлами, со ступами… Важные такие – фу-ты, ну-ты, ножки гнуты… Добренькими прикидываются. А сами копят – хранят знанья тайные, сокровенные.
Для чего копят?
Для чего в тайне держат?
Вот, бают, пропало тут в некоем граде у коров молоко. Напрочь. Нету молока, и все. Нету! Ну, пошли градские к одной такой за советом и помощью. Окажи, мол, сделай милость. Глянь, а у ей во дворе горит превелик костер, и на том костре в чане эдак ведер на сорок сороков молоко варом кипит. О-мо-ла-жи-вать-ся задумала баба скверная, а народ через то ее воровское блудодейство – страдай?!
Лукав, ох, лукав старичок-ведунок.
***
Время солнышком в небе катится,
осыпается листьями желтыми.
Вырастают девыньки.
И приходит им срок, за руку с ладным молодцем схватившись, скакать через костры Купальские. И приходит им срок новую жизнь давать. А-й чтоб жизнь давать, надо мужа взять – не своим, но старших в роде разумением.
Скачите, девыньки, через костры Купальские,
Пускайте, девыньки, венки заговоренные,
Гадайте на бобах и на курьих потрохах,
а судьба ваша на Лысой горе решается. На шабаше межработном, когда закончены работы летние, а осенние еще не начинаются.
Все Яги на горе собираются.
Молодые судьбы обсуждаются.
Потерпите, девыньки.
Скоро узнаете, что их общим приговором вам, красавицам суждено. Кто из добрых молодцев рассужен вам в суженые. Потерпите до того суда, а Яга о вас позаботится. Чтоб была у вас семья крепкая. Чтобы дети были здоровые. Чтоб присохли молодые – водой не разлить, огнем не отжечь, железом каленым не разрубить. Чтобы жили в любви и согласии.
Долго жила на свете Бабушка Яга.
Много видела.
Много слышала.
Много знает.
И рассудком крепка: не осудит деву, Ладой отмеченную, на мужа Ярилича. Играть в Купальские ночи – с кем хочешь играй, девство свое кому любо дари, а вот счастью в такой семье не бывать. Перунич – да. И Чурьей крови не чурается Лада. А уж коли деву Денница отметила, вот такой рассуди Ярилича. И жечь будут друг друга, и огнем палить, и варом вместе кипеть.
И ласки страстные,
И ссоры буйные,
все вместе, все на двоих, и счастье, и горе.
Коли же нету радости молодой жене в игре любовной, если остынет, оскудеет в молодом супруге сила гоя его – и от этой напасти отведет молодых Бабушка Яга. Есть у нее и мази змеиные и жабьи, и настои мошек лесных, и навары травные, и коренья чудные, и Слова – заговоры заветные, и иные средства приворотные, оберечь чтобы счастье семейное.
Слава Тебе, мать Мокошь, слава Тебе!
***
Собираются девицы на посиделки. Каждая с работой. Которая прядет, которая вяжет, которая шьет, которая вышивает.
Быстро снуют руки девичьи.
Еще быстрее вертятся язычки.
Песни играют, кощуны сказывают, загадки загадывают.
А вот угадай:
Баба Яга, вилами нога, весь мир кормит, сама голодна?.. Не знаешь, глупая?.. Не знаешь, не знаешь, да то ж соха!
А язычки уже перемалывают страшное:
…и цветет Папоротник Аленьким Цветочком единожды в году в ночь Купальскую. А уж кто тот Аленький Цветочек найдет, да сумеет сохранить, – не будет тайн от него на белом свете. Сама мать-сыра Земля станет ему прозрачна, как чистый родник в ясный день солнечный…
…а я слыхала, что цветет Аленький цветочек и на рябиновые ночи. Три таких ночи в году: первая – когда рябина зацветает, вторая – когда ягода ее красным цветом подернется, третья – когда клюнет ягоду первый воробей…
… в полночь черную, непроглядную, перед бурей-грозою грозною расцветает Алый Цвет-Перунович, разливает свет, будто солнышко. Но живет Цветочек единый миг. Вспыхнул свет его и померк навек. Стерегут Цветок силы темные, волокут в вертепы смрадные, ищет Знание нечисть лютая на погибель всему живущему…
…берешь скатерть льняную белую, берешь ножик, но только каменный, не дается Аленький Цветочек ножу железному, и идешь тайком в темный Бор сырой. Там отыщешь зеленый папоротник. Обведешь его чурой кольчатой. Порасстелешь внутри скатерть белую, скажешь тихо заклятье заветное и начнешь дожидаться цветения.
Будет нечисть носиться,
Зубами скрипеть,
но сломать не сумеет заклятия, если только ты не оглянешься, если только не испугаешься.
Но хитра и сила нечистая.
Нету власти самой расправиться, так погонит к тебе волка лютого, наведет на тебя рысь коварную и медведя, лесов хозяина. И на них надо знать заклятия. Лишь Яге посильны те знания. А из ведьм молодых – лишь Денницышнам, лютых Змеев лихим полюбовницам.
***
А то что же? Не одни боги светлые любят
дев славянских,
нежных,
пылких,
сладостных.
Огненным шаром хвостатым пыхающим, молнией зубчатой яростной рыкающей, всполохом пламенным, чудищем каменным летит Змей по-над Землею.
Высоко летит.
Далеко глядит.
Высматривает, выглядывает себе любезную среди дев славянских. А уж которую выглядит… Через трубу, волоковое ли оконце дымное явится Змей перед подругой избранною.
Ах, красив Змей в человеческом облике!
Ах, красив!
Не хотя полюбишь, не любя захочешь, неисцелима будешь от страсти во веки веков вековечные.
