Наг Стернин
Кощуна о женстве
Баба Яга
положит сморщенную руку на острое плечико и скажет:
"Хорошая дева растет, кудесница златорукая.
Будто месяц под косой блестит – до темна к работе заботлива.
Будто звездочка во лбу горит – так понятлива да умненька.
Будет кому передать знаки старшинства родовые женские -
и ступу,
и метлу".
***
Горит в очагах огонь, благостный бог домашний. Он и накормит голодного, он и обсушит промокшего, он и в холод согреет.
Мужи чванятся:
Скол-де огонь очажный с молнии Перуновой. Стрела-де с лука мужеского ему родная сестра. Пусть. Все так. Кто спорит? Оттого и буен бывает Огонь. Оттого и страшен в буйстве. Бывало, выгорали грады дотла. Бывало, горел и лес. А случалось – полыхали боры. И трепался по небу дымный пламень хвостом исполинского кура-петуха. Потому и считается кур птицей Перуновой. Хвост кура – пламень его. Гребень кура угли его. Клюв со шпорами – удар его. Ноги кура – буйный бег его стремительный.
И курится пепел пожарища.
И воскуриваются огни жертвенные.
А й следят за огнем ведьмы очажные важные, уважаемые. Чтобы всегда горел-трепетал в очаге огонь как курий хвост. Чтобы наливались угли цветочками аленькими яркими жаркими под сладкою свежей убоиной. Чтобы курьей крови краснее было жертвенное пламя. А чтобы не разбушевался огонь, искра Перунова, начало мужеское, а потому дикое и своевольное, чтобы не выжег град, не сгубил лес, не пошел по борам огненным валом, срубит Баба Яга голову жертвенному куру и окропит его кровью родовые очаги. Примите жертву, добрые боги, будьте милостивы. А быстрые ноги кура Яга от тушки его отделит и, закляв от буйства, зароет в углах своей избы. Чтобы стояло жилье да на курьих ногах. Чтобы истлело под ним буйство огня. Чтобы не коснулась огненная беда славянских жилищ.
Да будет Земля рода славянского яглою-плодородною!
Да будут все дела родовичей яглиться-спориться!
Да принесет ягненка каждая овца шерстистая косматая,
ягловая!
Пусть каждый день ярует на огне щаной навар в больших ягольниках-горшках глиняных, да исходит сытным пыхом каша ягловая.
***
Могуч бог огня. Велика сила его. Мягкую глину обращает он в твердый камень, из коего камня в домах славянских горшки и плошки, чашки и чаши и братины.
Слава Тебе, Перун Сварожич!
Низкий поклон от всего рода славянского.
А от мужей
– особо -
за великий искус огненный, коим одарил Ты руки крепкие, неустанные,
дело огненное,
мужское,
кузнечное.
И стало железным оголовье боевой рогатины. И стало железным хищное жало стрелы. И топор. И меч ножной. Берегись медведь, владыка леса, ибо нет у тебя силы на железную рогатину. Берегись, буй тур, владыка степи, ибо нет у тебя крепости от железного жала злой стрелы. Берегись, быстрый волк, берегись, коварная рысь, берегись и сам Великий темный Бор сырой, ибо нет теперь никого, кто встал бы, чванясь силою, быстротою, хитростью на пути рода славянского.
Разве что другой род.
Железный же.
Человеческий.
И закрылись головы мужей железными шеломами. И закрыла грудь мужей железная рубашка кольчатая. И глубже стали рвы и выше валы с частоколами у градов славянских.
И возникли на конах Слободы.
Кон – конец.
Грань – граница.
Рубеж исконных – отчич и дедич – владений рода славянского.
Кънъ,
как пращурами выговаривалось.
И сели в тех Слободах дружины боярские воинские кон от врага стеречь. А старшой меж той дружины воинской, меж хоробрых побратимов-бояров, сказал о себе с приличной гордостью:
Кънъ-де Язъ!
И поклонился Чуру Оберегателю.
***
Валом валит отродье поганое, семя змеиное на Землю славянскую.
И сарматы.
И гунны.
И иные прочие, имени коих не вем, ибо тьмы их и тьмы. Изнемогает в боях Слобода. Много должна держать она в стенах своих мужей крепких, зрелых возрастом. Многих отрывает от труда на род. Не осилить бы градским такой тягости,
но,
велика сила огненного искуса кузнечного.
Исхитрились градские. К палке сошной, коей в вертоградах ковыряли бабы землю, приделали хитроумно железный конец-лемех. И вышел из рук искусных плуг. И впрягли в тот плуг мужи волов и лошадей, и навалились на лемеха могучею десницей, ибо где взять женству силу для плуга?
И пошел за плугом Микула Селянинович.
И потек в грады хлеб.
Много хлеба.
И везут роды Слободам дани охотные, добровольные. Чтобы служили. Чтобы кон сторожили. Чтобы не знали ни в чем ни нужды, ни тягости. Боярское дело – бой. Вот пусть бояр и бьется, чтобы родам битыми не быть. А кому с плугом-оралом землю орать, и без них найдется. Ай и в Слободах жизнь полегче пошла. Мужи сытые, в деле ратном таровитые, лаской родовой согретые. Бережет их род, пестует, от себя отрывает, в слободу посылает. В градах и в холода многие в поскотине ходят, а в Слободе каждый бояр в ягу меховую тулупную одет.
Появились меж боярами мужи седовласые.
Заниматься стали всяким досужеством.
В многих хитростях искусных стали сведущи.
Научились исцелять раны рваные, раны колотые, раны рубленные. Научились складывать кость раздробленную, научились врачевать язвы гнойные. Стали пестовать, беречь, лелеять знание,
Слободское знание,
особое.
Даже ведьмы иного не ведают.
Ведуны берегут его ревностно, охраняют строго, опасливо. С градскими ведьмами не делятся. Завистлив старичок-ведунок. И взглядом жаден.
А ведьмы что же?
Да ничего.
Посмеиваются.
Ведьмам с ведунами делить нечего.
С болезнями живыми люди к ним идут. За водами их травными живыми, отварными. С раною, железом учиненною – к старичкам в Слободу. Их вода мертвая, из бродилого зерна огнем воскурена, из курного пара водой осаждена.
Но помогает.
А то что же…
Вспарывает плуг чрево Земли. И бросает рука пахаря щедрое семя избранное в лоно ее.
Прими семя се, мать-сыра Земля.
А Ты, Стрибог Сварожич, пригони ко времени тучи тучные. А Ты, Перун Сварожич, заставь их пролиться влагою дождей теплых ласковых. А ты, Даждьбог Сварожич, обогрей Землю внуков своих.
И Ты,
Велес Сварожич,
Ты, скотный бог, умножь стада родовичей твоих. Пусть будут тучны коровы их, ягловы шерстью овцы их, жирны свиньи их, бесчисленна птица их, сильны лошади.
И ты, Водяной Дедушка,
гони рыбу в сети их. А уж они тебя в весенний день урочный порадуют, кобылкою пожалуют молодою сладкою, неезженой.
Кто сказал, что не знает Земля отцовства?
Знает.
С тех самых пор, как легла в родовых полях первая плужная борозда.
Ах, да… чуть было не позабыл…
Благослови и ты, мать Мокошь.
***
Учись, девынька. Примечай, милая, прилежно…
И учатся.
У коих трав вершки собирать,
У коих корешки брать,
У коих деревьев брать листья, почки,
плоды или завязи.
И когда брать.
В кое время года.
А то и месяца.
И даже в коий день да час.
Сорок сороков разных трав целебных ведьмам ведомо, чтобы людей лечить и скотину. А уж сколько их знает сама Баба Яга – этого и счесть нельзя, и чисел нет таких.Учатся девыньки. Берут их с собою ведьмы в лес. По весне. На первый большой сбор.Туесами несут в град почки березовые, тополиные, сосновые, кору дубовую, калины, крушины.
Примечай, девынька.
Соснову почку надо резать ножиком. Березову бери прямо с веточкой. Высушишь, обмолотишь веточки, почки и ссыплются. Работа идет от света дотемна. Промедли, и проклюнутся почки листиком, пойдут луковицы в рост, корешки в стебель.
И все.
Конец.
Останешься без волшебных снадобий, станешь Марам добычей легкою, трудитесь, девыньки, старайтесь, работайте.
Иная, умаявшись, спросит старшую: зачем-де кору сей час берем? Она-де листиком не проклюнется. И после бы взяли… Нельзя, разъясняют несмышленой, сейчас по древесам сок идет, кора в съеме легка, и сила волшебная в ней велика. А дерево в лист пойдет – другую кору надо будет брать. С молодых ветвей.
Работают девыньки, а ведьмы к ним приглядываются: как работают? В охотку ли? С живинкой? Глазки ясные ли? О-о, – скажут об иной, – эта девынька Мокошью мечена. Ей прямая дорога в ведьмы… Другая вот тоже старательна, и туеса ее полнехоньки, и сбор хорош, а глазки – сонные. Не выйдет из нее ведьмы. Но не беда, однако. Много женской работы в роду. На всех хватит.
Зацветут деревья, травы – а й снова идти ведьмам в лес. Снова идти с ними девичьей подмоге. Пришло время брать лист древесный, травы, цветы да соцветия. Работа тонкая, не всякой доверишь. Брать можно лишь под ликом Даждьбожиим в небо бестучное, утро безросное… Стараются девыньки. Листик берут плотный, нежный, прикорневой, свеженький.
Сколько их, трав луговых, лесных, болотных, и все запоминай, постигай, сравнивай. Думай. А дедушка Леший со своим богачеством расстается нехотя. Сердится. А Кикиморы болотные, свояченицы Моранины, те и вовсе лютуют. Зазеваешься – закрутит тебя Леший. Растеряешься – заманят, затащат Кикиморы в топь болотную.
Велико воинство Мораны, моровой старухи, что острою своей косой обрывает жизнь человеческую. В глухую ночь безлунную прилетает она в белом саване, запускает руку в окошко волоковое дымное, да хоть бы и в щелку малую незаклятую, и оставляет в дому ли, хлеве ли
служанок своих проклятущих Мар. Одна поселится, другим путь проложит. Найдет дороги тайные. Отыщет тропы заповедные. И полезут они, заразой разящие, гноем гноящие, язвами многими язвящие -
Трясея трясучая, потрясуха леденящая,
Огнея пыхающая,
Ледея ознобливая, зимница подрожная,
Глухея, голову ломящая, в виски стучащая,
ударом разащая,
Изжега жгучая,
Желтуха проклятучая,
Дутиха отечная,
Корея злючая,
Костоломка, жилы крутящая, суставы кривящая,
сердце язвящая,
и – самая страшная –
Невея мертвящая, поветрием летящая, последней в дом входящая. Брызнет Невея на людей мертвой своею водою, и умрут они лютою смертью, и воцарится в граде Лихо Одноглазое, и запустеет град, оплывут-затянутся под дождями осенними валы-рвы его.
И придет на мыс темный Бор сырой.
И забудут люди, что стоял некогда на мысе сем град внуков Даждьбожиих.
Стараются девыньки.
Это их Доля.
Женская.
Хранить Жизнь.
***
Не всякую беду отведешь травами.
Велика сила черных богов. Зло бьются они за власть над Миром. Люто. На жестоком месте ставитсяСлобода славянская.
Круты скаты валов ее.
Глыбки водные рвы ее.
Срубом ставлены стены ее дубовые могучие.
Крепка.
А в середине слободского двора чертою кольчатой размечено стрелами место, от коего места до любой слободской стены одинаковое число шагов. То место священное. То Чурова черта. Чура. Отражение кона волшебное.
А в середине места того растет дуб, древо боярское.
А под дубом стоит жертвенник.
Кълдъ.
Колод.
Колода -
лютых размеров пень, черный от времени и жертвенной крови обильной богорадостной. Не всякий старичок-ведунок может входить внутрь круга того. А простой слобожанин – тот и вовсе чуры чурается. Место то зазорное, заповедное.Заходить за черту могут только ведуны старейшие, чародеи сильнейшие, к колоде – жертвеннику приставленные,
Колдуны.
Да и то лишь по делу наиважному, волховальному.
А й да приидет весна буйнотравная,
А й да случится ночь первой весенней грозы,
А й да сберутся ведуны возле Чуровой чуры,
Да заклясть чтобы Змея лютого, заточить чтобы смерть змеиную.
А й да возьмут они яйцо змеиное,
А й да возьмут они иголочку каленую,
А й да возьмут они ниточку шелковую,
Да зашьют яйцо в перья селезня, перья селезня в шкуру заячью,
шкуру заячью во кабанию,-
А й да положат шкуру ту кабанию
А й да в крепок во дубов сундук,
А й да прикуют цепями к дубу Чурову,
Да наложат заклятие грозное да на весь на тот на змеиный род:
А й да не ходить бы вам в Землю славянскую!
А й да здесь живет смерть змеиная!
А й да лютая! Неминучая!
Не взлетите вы диким селезнем, не умчитесь вы серым зайчиком,
не спасетесь клыками кабаньими,
