Йёльс только что появился на дисплее компьютера. Он прочитал ее пост с критикой в его адрес. Он как раз ждал, как будет воспринято его воспоминание-триллер.
Йёльса огорчила жесткость ее негативной оценки. Но еще больше его задело то, что последние годы он жил с сознанием того, что его воспоминания – память о тех, кто остался в прошлом, – имеет человеческую ценность и значимость. И он как некий архивариусхранитель и, в сущности, защитник их памяти, а значит, продолжения их жизни в нем самом. Это было его внутреннее королевство, которым он владел. А оказалось, что он не заметил, как сам оказался никому не нужным и неинтересным прошлым. Лишним, ненужным в наступившей реальности новых, других и совершенно чужих ему людей. В задумчивости он подошел к окну и долго смотрел на окаменевшую автомобильную пробку, эту замершую толпу машин, как дикие животные на водопое, сгрудившиеся и не дающие друг другу пробиться к спасительной воде.
Это была та самая пробка, в которой застряла Вдова братьев Гримм.
Он оглянулся и словно увидел, как полупрозрачным наложением на современный интерьер его квартиры скользят те, его прежние соседи по коммуналке. Вот кто-то дерется пьяный, вот соседка в бигуди уныло идет в комнату с чайником. Проплывает сквозь старого Йёльса прекрасная Нонка в наспех запахнутом халатике, в высоко взбитой прическе под названием «начес», покачиваясь на тонких «шпильках». Каждодневная ее шагистика по длинному коридору коммуналки, круглый год заставленному лыжами, санками, запасенными на весь год мешками картошки и оцинкованными детскими корытцами, в которых когда-то купали уже выросших давно детей, но держали в ожидании внуков. Шагистика, эта ее почти каждодневная репетиция и заучивание походок Мэрилин Монро и особого завораживающе сексуального покачивания бедрами «от Софи Лорен», почерпнутое на закрытых просмотрах «заграничного кино» в Домжуре, ЦДЛ и других элитных местах того времени. Где было событием появление нового фильма с участием заграничных звезд экрана. В руках у Нонки, как всегда, – яблоко и книга. Она, репетируя эти роскошные походки, проходя по коридору туда-обратно бесчисленное количество раз, старательно заучивала новые модные имена – Хемингуэй, Экзюпери, Ремарк, Фитцджеральд… Чтобы не перепутать в компании интеллектуалов, куда она, девчонка из Ефремова, так стремилась попасть… вернее – стремилась вырваться из этого коридора. А пока металась по нему, как пантера по загаженной клетке в зоопарке.
Йёльс сам почувствовал, что эти зримые воспоминания пробудили улыбку на его губах. По коридору идет с развернутым, как знамя, «Кодексом строителя коммунизма» Эсфирь Давыдовна – призрачный, плавно тающий перфоманс. И вскоре Йёльс опять остался один со своими мыслями.
Йёльс, припоминая прочитанное послание Вдовы братьев Гримм, с грустью произнес написанную ею критику в его адрес:
– «Не сочетается: смрад коммуналки и рыцарство в честь прекрасной дамы»! «Честь прекрасной дамы и… переход по подоконнику – забитый и затасканный прием!» А вот мы еще посмотрим, насколько это «затасканный прием»! – словно огрызнувшись невидимой рецензентке под ником «Вдова братьев Гримм», пробурчал он.
После последних слов Йёльс резко открыл настежь. Распахнув все створки окон своей квартиры, он залез с каким-то отчаянным куражом на подоконник. И попытался пройти по карнизу и выступам стены дома так, как он сделал это пятьдесят лет тому назад. На мгновение он почувствовал себя счастливым. Ему удалось дойти до открытого окна соседней комнаты, но в последний момент он все же… сделал неуверенный шаг и нечаянно оступился… и вот он падает, падает, падает с пятого этажа дома, рядом с которым стоит машина, в которой Вдова братьев Гримм и Геннадий обсуждают его историю.
Он лежал на асфальте еще живой, стонал. Над ним склонилась какая-то участливая бабка и спросила его:
– Милок, тебя звать-то как?
Йёльс прошептал едва слышно, силы его таяли:
– Триллер… удался…
Застрявшая в этой же пробке «скорая помощь» распахнула дверцы, выбежавшие врач и медбрат побежали туда.
Заботливая бабка, мешая им работать, крутилась под ногами и пыталась рассказать им, как что было. Но всем было не до нее. Но она повествовала, стараясь рассказать как можно громче, чтобы быть услышанной:
– Я его спрашиваю: «Милок, как тебя зовут?» А он ответил, но так тихо, тихо. По-моему, «Триллер» сказал. Еврей, наверно? Ведь нерусская фамилия-то. А мужчина видный! Жалко-то как! И кто ж его довел до такого?
Машина «скорой помощи» и, подъехавшая полицейская машина, создали дополнительные затруднения на дороге. Среди машин, застрявших в образовавшейся пробке, и была та машина, в которой сидела Вдова братьев Гримм. Но она была слишком увлечена постами на Фейсбуке и увязла в диалогах спорщиков по какому-то горячему вопросу. Поэтому увлечено писала на своем планшетнике, не отвлекаясь на события за окном машины. Она стучала по «клаве» и так и не увидела произошедшего на улице. Геннадий, пристально наблюдавший за всем случившимся, решил не отвлекать ее – просто чтобы не огорчать, не расстраивать ее перед работой.
Сидя в пробке, Вдова братьев Гримм увлеченно печатала синопсис свое го триллера. Геннадий, не оборачиваясь, общаясь с нею через зеркало водителя, сказал ей:
– Ну что? Всех там раскритиковала? Хи-хи! Чем же сама блистать будешь? О чем пишешь?
– Это воспоминания молодости одной… молодой и талантливой. И недавние похороны ее друга. Некогда… любовь всей ее жизни.
Эти воспоминания переплетаются с сегодняшним днем.
– Чертовы пробки! А ведь нам еще нужно поспеть за этими дурацкими гадюками! Забрать клетку из серпентария в зоопарке. А Краснопресненскую до рассвета не проехать! А поди неплохо зарабатывает этот охранник и водила из зоопарка. Сдает в аренду казенных гадюк и всяческих рептилий в рабочее время, получает и зарплату, и еще левак за гадюк в карман кладет.
– Это ты о Славике? – включилась в реальность Вдова братьев Гримм, отвлеклась от своего синопсиса.
Геннадий усмехнулся и съязвил, немного передразнивая Вдову братьев Гримм и пародируя ее интонацию:
– Это ты о Славике? Вот Славики, как я заметил, – они такие шустрые! Ведь он, я так понял, он даже не дрессировщик. А занимается левой работой: развозит зверье разное по съемкам. Вот придумал же бизнес втихаря от начальства! И развозит этих гадюк запросто, куда нужно, всем – «пЬжалюста»!
– Эк ты непочтительно! «Гадю-ю-юками!» Это же гюрза! Они еще опаснее! – возразила Вдова братьев Гримм.
– Ну, сама виновата! Замутила бы что-нибудь с хомячками или бурундучками. Сама расписала в сценарии – «Клеопатра с гюрзой на фоне современного танцпола. Поет «Африканское танго». Теперь расхлебываем. Зависим теперь от всяких там Славиков. Удивляюсь, что такая прима согласилась у тебя сниматься. Ведь со змеями – это же всегда экстрим! Вляпалась в такую авантюру! Пела бы себе тихонько посреди сцены! Как обычно!
Вдова братьев Гримм увлеклась своим текстом и потому не сразу ответила:
– Да, это – авантюра! Все великое в жизни начинается с авантюры! К тому же у них зубы ядовитые сразу вырывают. Они не опасны! Они обезврежены! – сказала Вдова братьев Гримм и задумалась. Достала сотовый телефон и позвонила Славику.
– Алло! Славик?! Славик! Привет! Тут такие пробки! Не поспеем! Довези сам! Ну, не вопрос! Доплачу! А? Да, конечно! Посидишь бесплатно до утра в ночном клубе. Да! Договорилась! А! Понятно… давно хотел? Да, цены там! Ну да! Ты как наш сотрудник! Участник съемок. Договорились. Встречаемся там!
Вдова братьев Гримм захлопнула сотовый и сунула сотовый в карман. И теперь уже Геннадию с раздражением заметила:
– Такой сопляк-разгильдяй! Как такому этих рептилий доверяют?!
Геннадий с пониманием вздохнул, разглядывая её в водительское зеркало, то, как она сидит на заднем сиденье машины и всё пишет и пишет, тихо клацкая клавиатурой, в то время как он преодолевает московские пробки.
А в это время в служебном помещении зоопарка суетился Славик.
Он загружал в машину контейнеры, чтобы их никто не увидел. И все шло гладко. Но, как назло, вышла серьезная дама из бухгалтерии – главный бухгалтер Нинель Семеновна.
Дама из бухгалтерии, машинально поправив прическу цвета «пламенный гранат», окликнула Славика:
– Славик! Ты куда это намылился в рабочее время?
Славик ощутил ватную слабость в ногах, но быстро сообразил и выдал удачную импровизацию:
– Я, Нинель Семеновна, этих… гадюку, то есть гюрзу нужно к дантисту отвезти! Зубы выдрать, то есть «обезвредить» нужно.
Дама из бухгалтерии на минуту задумалась и решила все же уточнить:
– А что же пропуск у нас не оформил? А… Николай Петрович лично распорядился?
О таких «поддавках» Славик и не мечтал. И, облегченно выдохнув, молниеносно отбился:
– Ну да, Нинель Семеновна! Он сам лично распорядился!
Дама гордо, как каравелла, проплыла дальше мимо него по своим делам. А Славик суетливо залез в машину и решил поскорее уезжать, пока больше никто не застукал его с его «левой» змеиной арендой. Он проехал зоопарк насквозь. Подъезжая к выходу, сунул денег сторожу. И беспрепятственно выехал с территории.
Он выгрузил оба контейнера и поставил их на асфальт, чтобы разобраться, где какой. Так боялся, что застукают, что грузился в суете, вот и не мог точно запомнить и пометить, где какой. Он, еще новенький сотрудник, Славик при погрузке совсем запутался в этих одинаковых контейнерах со змеями. Тех, что нужно было везти ветеринару-дантисту, чтобы вырвать зубы, чтобы сделать их безопасными, которые по пути нужно было оставить в машине с включенным кондиционером. А тех, что уже обезврежены и профессионально дрессированы, он и должен был доставить на съемку, где работает Вдова братьев Гримм. Но когда он стал загружать после визита к дантисту-ветеринару контейнеры обратно в машину, небрежно приклеенная бирка отвалилась. Недотепа Славик ее подобрал и с размаху приклеил, но… не на тот контейнер. Так контейнеры оказались перепутаны.
Итак, оба контейнера оказались в машине. И, второпях не заехав в зоопарк на работу, не разгрузив машину, он поскорее отправился на халтуру в ночной клуб на съемки с выступлением знаменитой примы шоу-бизнеса к Вдове братьев Гримм: левый заработок на съемках у Вдовы братьев Гримм. Но когда левый по деньгам весомее правого, то уже не суть, какой левый, который правый. И там, и там нужно поспевать. И он поспел к началу съемок. Он подъехал к подъезду служебного входа ночного клуба. Вдова братьев Гримм придирчиво осмотрела привезенных змей и экзотических птиц, так же пристально и придирчиво, как и звезд шоу-бизнеса, будущих участников ее проекта. Припаркованная во дворе здания, на первом этаже которого находился клуб, машина осталась ждать своего хозяина. Славик внес контейнер с необезвреженными змеями в зал со сверкающим танцполом, где уже расположилась в интерьере в стиле хай-тек «звезда» в стилизованном костюме Клеопатры, с кем-то разговаривающая по сотовому в самом хамском тоне. В сердцах распекая какого-то такого же своего «Славика».
Интерьер ночного клуба сиял и сверкал всеми достижениями современного дизайна. Все уже на месте и публика «разогрелась». Тут и появился Славик с контейнерами. Вдова братьев Гримм и нагруженный аппаратурой ее помощник Геннадий. Все разговоры заглушал грохот современной музыки. На фоне танцующей на танцполе современной толпы позируют рок-звезды с дикими зверями. Вдова братьев Гримм с творческим азартом начинала эту диковинную фотосессию. Но ее некстати отвлек владелец клуба с какимито формальностями, что-то нужно было подписать и объяснить, что затеяла и как долго будут продолжаться ее съемки.
Работа уже началась. Звезды позировали, перекрикивая звуки и шум, Вдова братьев Гримм объясняла владельцу клуба свою творческую концепцию, за спиной которого маячили мрачные охранники и пара журналистов, протягивающих ей микрофон:
– Они загримированы и одеты в костюмы разных эпох. Образы, созданные стилистами в соответствии с их характерами и образом их личности. Задача – «сопряжение эпох»! – объясняла Вдова братьев Гримм свою задачу владельцу клуба, медлительному и обстоятельному прибалту, когда они обсуждали с ним, где и когда в кадре ее съемок появится реклама его клуба с броской, мелькающей неоновой вывеской «Вилла Радзивилла».
Но реагирующая на них толпа современности – уже праздновала что-то, мешая своим шумом в ее работе. Но их изумление и бравурное приветствие возникших, словно вторгшихся в нынешнюю реальность исторических персонажей, – это тоже часть замысла сьемок. Живая, а не постановочная реакция зрителей – это было то, что нужно для ее замысла. И Вдова братьев Гримм очень досадовала про себя на занудного владельца клуба, отвлекающего ее от съемок. Тигров, страусов и прочую живность, прибывших со своими персональными «Славиками» – все то, что отобрала Вдова братьев Гримм для съемок в зоопарке, – успели привезти на съемки другие сотрудники зоопарка из разделов «Млекопитающие», «Хищники», «Орнитология – страусы, павлины».
– Этот клип будет хитом. А фотографии должны будут украсить мою будущую статью, которую недавно заказал весьма престижный и гламурный журнал, – почти кричала ему Вдова братьев Гримм, стараясь перекричать шум.
А Геннадий в это время выстраивал в пространстве ночного клуба, где ей будут позировать звезды шоу-бизнеса, выгородку с пальмами и египетскими пирамидами. Вдова братьев Гримм делала последние распоряжения. Ее замечания по освещению и обстановке выполняли работники танцпола, увлеченно работая с камерой; она почувствовала, что погружается в тот особый, пьянящий драйв интересной ей работы. Осложняли настроение и процесс работы только истеричные выпады примы, которую явно накрыло волной ревности из-за того, что все вокруг увлечены и всем хорошо в работе, где она оказалась в неинтересной ей роли рядовой статистки. Ее раздражало то, что, по ее мнению, подготовительный период затянулся. Ее выпады и спор с примой по поводу нужной позы становился все напряженнее и даже агрессивнее. Вдова братьев Гримм сама встала в нужную позу в головном уборе Клеопатры. Геннадий, уже загримированный под древнеегипетского раба, стоял рядом с опахалом и пытался их примирить. Вот тут и вспыхнула ссора. Неожиданно началась драка между охранниками примы и работниками танцпола. Они задели декоративную пальму. Пальма упала прямо на пластиковый короб, поставленный в углу Славиком. Тот самый короб, в котором находилась гюрза. Да так, что пластиковая крышка с отверстиями для воздуха треснула. И неожиданно гюрза вылезла из своего убежища. Она с шипением распахнула свой капюшон. И стремительно бросилась и укусила Вдову братьев Гримм. Теперь гюрзу увидели все! В один общий крик слились голоса тех, кто это видел, и тех, кто не успел разобраться, но оказался вовлечен в общий хаос и панику.
Переполох и хаос овладели всеми мгновенно. Все пытались бежать прочь, отхлынув от того места, где лежала распластанная на полу Вдова братьев Гримм. Над нею в отчаянии склонился Геннадий. Только тут стало ясно, что его с нею связывало нечто гораздо более значимое, чем отношение типа «подчиненный – леди-босс». Их многолетние взаимоотношения оказались с годами перегружены многозначительными недомолвками, недосказанностью, которые мешали вырасти их отношениям до ясных и спокойных. Когда простые и долгожданные слова заменяют игрой слов, слишком изысканной, многозначительной для человеческой жизни, как многочисленные приобретения в какой-то момент не создают уют и не украшают дом и жизнь хозяев, а лишь захламляют дом, превращаются в бессмысленные нагромождения, мешающие жить. Но Вдова братьев Гримм была уже так далеко, что все ее прошлое стремительно отдалялось от нее молниеносно удаляющимся берегом, тающим вдали.
Гюрза ползла в сторону толпы, бегущей из зала, словно завороженная сверкающим платьем примы, украшенным стразами, ставшим для гюрзы ориентиром, куда дальше ползти. Прима в золотом платье Клеопатры в ужасе убежала, протискиваясь к выходу в общей давке, сгрудившейся у входа. Но в этом месиве тел все были равны перед этим ужасом. За нею ползла гюрза медленно, но неотвратимо. Чудовищная давка на танцполе привела к возникновению истерической паники. Стоны, крики, мольбы о помощи оглушали и переполняли пространство.
Где-то в давке мелькнуло и лицо перепуганного Славика. Ужас, гибель молодых посетителей найт-клуба заполнил все пространство, как густой дым на пожаре. Но через весь этот ужас Славику удалось пробраться и вырваться.
Истекающий кровью, оборванный, он выбрался на темную улицу, под дождем, смывающим кровь с его расцарапанного лица. Он то держась за стены домов, то падая, то ползком добрался до своей машины. Его трясло и рвало на асфальт. Но он достал трясущимися руками ключи от машины. Открыл ее. Сел в машину. Но и тут его не покидало чувство, что он не спасся от преследования.
Чувствовал на себе взгляд преследовательницы-гюрзы. И не ошибся. На него действительно пристально смотрела гюрза, не познавшая еще ужаса безжалостных рук дантиста. Она, притаившаяся у стены злосчастного ночного клуба, наблюдала, как Славик залез под звуки сирен «неотложек» и криков пострадавших в свою машину. Но сильные и мучительные рвотные позывы опять вернулись. Он вылез и наклонился над асфальтом… и тут заметил гюрзу. Она приподнялась, опираясь на свой хвост, и зловеще распахнула свой капюшон смерти. Славик буквально впрыгнул обратно в машину.
Завел машину и дважды на скорости наехал на змею со всей силы, вдребезги разбив правую фару, чтобы наверняка добить ее.
К счастью, после этого машина все же завелась. И Славик рванул домой, вернее, к своей подружке, у которой он проживал уже несколько лет.
Славик, спотыкаясь, добрался до дверей квартиры. Руки его дрожали так, как ни пытался он вставить ключ в замочную скважину – ничего не получалось. Ключ не попадал, соскальзывает мимо ячейки.
Он прислонился к входной двери спиной, чтобы отдохнуть. Но дверь оказалась не заперта. И дверь, предательски не поддержав его, плавно распахнулась вовнутрь квартиры, увлекая за собой дрожащего Славика. Отчего он упал навзничь уже внутри квартиры.
Он попал прямо в квартиру, свалившись в коридоре, это насторожило его. Голова так кружилась, что не было сил даже встать и зажечь свет в коридоре. Попытался встать на ноги, но дрожь только усилилась. Он вполз в комнату на четвереньках. В квартире было темно.
Ему было страшновато. Он прислушивается, но, несмотря на страх, все же вполз на четвереньках в комнату.
Это была родительская квартира Вируса и его сестры Катерины, подружки Славика. Вернее – квартира родителей его подруги Катерины, которая перешла к ней, минуя второго наследника, ее брата, она ловко обошла родного брата с наследством. Нисколько не печалясь и не озадачиваясь тем, что сделала брата бомжом.
Славик толкнул вытянутой рукой дверь, и она со скрипом, но плавно раскрылась. Посреди темной комнаты на своем старом чемодане сидел Саша – Вирус. Перед ним на паркете мерцала откупоренная бутылка водки. Увидев ползущего на четвереньках Славика, Вирус удивился и, не здороваясь, сразу же просто предложил ему выпить.
– Будешь? – мрачно спросил его Вирус.
Славик, все еще дрожа от пережитого ужаса, смог только тихо произнести:
– Не-а…
– Это тебя Катька приучила так в дом входить? Ты теперь всегда на четвереньках к ней являешься? Понимаю, она может. Да, сестрица моя… Такая Бугримова! Да! Ну, я один.
Славик сел на паркет и, опустив голову, оцепенел, пытаясь осознать, что же произошло. Он задумался, вернее, попытался задуматься. Но поймал себя на том, что не думает, а считает его булькающие глотки. И это единственное, на что он в этот момент способен, и что ему от этого становится легче. Потом подполз к Вирусу, протянул руку и молча взял у Саши бутылку. Пил «с горла». Горлышко стучало о зубы Славика. Вирус смотрел на него с изумлением. Он никогда Славика таким не видел.
– Что это ты так?
– А ты что так? – переспросил его Славик, явно не желая откровенничать.
– Да вот! Сунул ключ, открыть открыл. Да только ключ в скважине так и застрял. Уже не запереть. Старый замок. Еще мы с отцом его вставляли, я тогда на первом курсе был. Катька маленькая была. Словно вчера, а… – продолжил он, протягивая руку к бутылке. – Хозяйка квартиры меня… попросила. «На выход с вещами!» – сказал он, резко выдернув у Славика бутылку. Сделав глоток, продолжил: – Я работу потерял. Полный «алес капут»! Жить негде! Некуда мне идти! Денег нет. Пришел вот! Ведь это – родительская квартира. Все ж я тут прописан… Я не стал оспаривать завещание мамы, не разменял квартиру, хотел, чтобы все осталось, как раньше было. И – voila – исполнилось! Все осталось, как и было, но только без меня! Я бомж! Я бомж… Пустите?
– Да я… – пролепетал Славик, все так же сидя на полу перед Сашей.
– Понимаю, Славик! Знаю, тут Катька командир. Да я сам знаю, не пустит. Слушай, а как ты с такой стервой, с моей сестрицей, живешь?
– Ну… – отмахнулся от него рукой Славик.
– Славик! Дай мне ключи от дачи. Пока осень, там перекантуюсь. Запасные дай! Я Катьке не скажу, что ты выручил. Дубликаты сделаю, потом передам тебе. Шито-крыто будет.
– Если не скажешь Катьке, я сейчас. Дубликаты верни, я на место положу.
Славик встал, потянулся и пошел в другую комнату, чтобы поискать ключи.
Вдруг зажегся свет и раздался резкий крик Катерины из коридора. Катерина вошла в комнату. Она оторопела, увидев брата:
– Так, принесла нелегкая! Сам хоть упейся, а Славика не спаивай! И катись отсюда! Моя квартира! Понял!!!
Вирус попытался погасить скандал:
– Мне негде жить, Катя! Это наша родительская квартира! И я имею право тут жить! Я с детства тут прописан! Я не стал опротестовывать завещание, не разменивал квартиру, потому что… Я так хотел сохранить тот мир… Мир дома наших родителей без изменений. Мы могли бы здесь…
Но его сестра явно не была настроена на миролюбивые беседы:
– Ну и дурак, что не опротестовал вовремя завещание. А теперь срок претензий сгорел! И катись отсюда!
– Кать, ты родного брата бомжом делаешь? На улицу гонишь…
– Ты сам себя бомжом сделал! Сам ушел из дома и женился на этой пьянчуге Таньке! Вот и покатился!
– Конечно, это была ошибка… Страшная ошибка. Но вы все, и мама, и ты – все радовались, что я женюсь на ней, так ее принимали. А Танька так трамбовала меня, чтобы я женился на ней.
– Конечно, радовались! Ведь мама всегда хотела, чтобы наша трешка досталась мне. А у Таньки была квартира. Нам было выгодно, чтобы ты на этой дуре женился! А ты… дурак!
– Да… мама умерла, когда я был женат на Таньке. Вроде бы… обеспечен жильем. Вот она и подмахнула завещание на тебя. Кто знал, что так все повернется? Только через два года после смерти мамы Танька выгнала меня. А квартира уже целиком твоя…
– Вот именно! Да, моя! Срок опротестования завещания прошел! И катись отсюда! И на даче не показывайся, не забывай – дача тоже моя! А Танька твоя потому и выгнала тебя, что поначалу ты был «перспективный московский мальчик» из трехкомнатной квартиры. Только нужно было дождаться смерти наших родителей. Но она не дожидалась! Меня с мамой трамбовала после папиной смерти, чтобы вы с нею и ее дочкой Алиной переехали в нашу трешку, а мы – в ее двушку!
– Что??? Я ничего не знал! Почему вы все молчали? И Танька все делала за моей спиной?! – ужаснулся Саша.
– Так… мне это все неинтересно! Пошел вон! Квартира моя! – безапелляционно закончила его сестра Катерина.
Славик, молча слушая их перепалку, тихонько, несколько воровато достал из шкафа свою одежду. Но что-то ему не понравилось. И он стянул с себя свитер так, чтобы Катерина не видела. Уложил его в этот пакет, туда же ключи от дачи, батон хлеба с кухни, посылочку с едой, стараясь не шуметь – не шуршать пакетом, он положил у порога квартиры, чтобы Саше было удобно взять, когда будет уходить, покидая поле боя. Потом пошарил по карманам и достал деньги. Сунул деньги туда же в пакет и стал терпеливо ждать, когда эта ситуация закончится. Катерина злобно ударила ногой по чемодану, на котором сидел Вирус.
– А за два года после смерти мамы Танька поняла, что полквартирки ей не обломится, вот и послала тебя! Я же всегда говорила, что ты дурак!
Саша, цепляясь, как утопающий, тихо и униженно все же попросил ее:
– Но я найду работу. Сниму комнату. Уйду! Дай перекантоваться! Дай встать на ноги! Действительно, я дурак!
Но чугунное молчание было безжалостным и безапелляционным. Он встал, поднял стоящий на полу чемодан. На мгновение замер, оглядывая квартиру, явно прощаясь с домом детства. И молча пошел к двери.
– Спасибо, Славка! А ты – человек! – поблагодарил его Саша, не оглядываясь.
Вирус уходил в темный проем входной двери. Уходил навсегда. Уходил в никуда. Навсегда в никуда.