Надежда Александровна Белякова
Конкурс
Stylo оставила пустую чашку на кухне и, не отвлекаясь на мытье посуды, пошла скорее допечатывать эту историю. Она написала так…
Интерьер комнаты в съемной коммуналке. Попили чай подружки, поболтали и разошлись. Мила – домой. А Елена осталась в той коммуналке что-то срочно дописывать и править сценарий. Она писала до рассвета и только к утру прилегла поспать. Но! О! Ужас! Оказалось, что хозяйский диванчик населен клопами. Елена проснулась. В недоумении ворочается. И, наконец, все поняв, что в постели она не одна, решительно вскакивает с хозяйского дивана. С отвращением осматривает этот мебельный клоповник. Одевается. Проходя по коридору, подошла к телефону, но, взглянув на наручные часики, только махнула рукой, направляясь к входной двери. Несмотря на то, что это раннее утро, она помчалась домой.
Натура. Раннее утро. Елена бежит по улице к метро. Ежится от утренней прохлады у входа в метро. Зевает. Она из первых пассажиров. Немного топчется у входа, ожидая, когда начнут впускать пассажиров. Потом она почти бегом поднимается по лестнице в подъезде в свою квартиру. Открывает дверь ключом. Вбегает в квартиру, сбрасывая на ходу туфельки, с репликой.
ЛЕНА
– Вадик! Ты представляешь, на Рощинском там не только коммуналка густо населенная, но и диван… а-а-а!!
Интерьер супружеской спальни Елены и Вадима. Неожиданно она «застала мужа» в постели с его подругой Галиной. В ее сознании мелькнула наложением на происходящее сцена – воспоминание о гадании про «Декамерон в цирке». Ретроспектива ее встречи с Милой и ее гадание-предостережение. И резко со звуковыми эффектами фраза Милы: «Выпала на пороге… крестовая дама. Знакомиться скоро будешь!» Елена, будучи натурой артистической, великолепно овладела собой и тотчас же поставила «коварную» в известность, что…
ЛЕНА
– А у нас тут на моего Вадика «конкурс»! И вы не единственная претендентка. А есть еще одна тайная пассия, о чем я давно все знаю! Но… но, уж извините, ребята, мне не до вас! Да! Милочка, у нас с вами есть еще соперница!!! Вы не единственная моя оппонентка!
Интерьер квартиры Вадима и Елены. Она нервно хохочет, наслаждаясь сценой зарождающейся бурной ссоры между любовниками, поворачивается и уходит в другую комнату, чтобы позвонить. Мгновенно возникший между любовниками конфликт, конечно, потешил самолюбие Елены, и она уходит из спальни.
Интерьер другой комнаты в квартире Вадима и Елены.
Пока Елена нервно дрожащими пальцами набирает номер телефона Милы, за ее спиной в проеме открытой двери видны дерущиеся обнаженные Вадим и Галина. Он отбивается от града побоев и отрицает все обвинения подруги-любовницы, перечисляющей имена подозреваемых соперниц.
ГАЛИНА
Это Оксанка из бухгалтерии? А!!! Это Лерка из столовки? Кто? С кем ты изменяешь мне? Шлюшка-Нелька?
Интерьер другой комнаты в квартире Вадима и Елены. Елена оборачивается на них с отвращением. Отрывается от телефона для того чтобы захлопнуть дверь с отвращением и раздражением, словно с этой минуты это не ее муж, а неудобные соседи. Ее трясло и от слез, и от смеха одновременно. Не сразу, но ей все же удалось набрать номер телефона Милы, руки сильно дрожали.
Мила крепко спала, когда рано утром раздался звонок Елены. Взяла трубку, преодолевая сон, но ей даже не пришлось говорить. Мила пыталась понять, что за дикие вопли и плач раздаются в трубке. Наконец она с изумлением поняла, что это Елена. Та сквозь и смех и слезы рассказала, разбудив спящую Милу, о том, что гадание как ее, как всегда, не подвело.
МИЛА
(крепко спящая у себя дома)
Ленк? Это ты? Что случилось?
ЛЕНА
Все твое гадание оказалось верным! Только та крестовая ***ь оказалась не на пороге! А… а в постели, в моей спальне! С моим мужем! Какое счастье, что ты мне погадала!!! Если бы я не была бы к этому готова, я умерла бы на месте! Да меня твое гадание просто спасло! Давай пойдем куда-нибудь сегодня вечером?
МИЛА
Обязательно! Сегодня вечер у моей приятельницы Ольги Харитоновой – это певица-бард! Там столько симпатичного народа! Давай пойдем! Тебе нужно развеяться!
Елена роняет трубку и плачет, обхватив голову руками. Потом роняет руки как плети, и становится видно, что она вся поседела.
Но она упрямо, как выплывают из омута, стала подкрашивать глаза и наряжаться на вечер.
Милка в этот вечер не опоздала. И ждала ее на ступеньках ДК, где должен был состояться вечер певицы. Они сели в зале рядом с красивым парнем. Его еще кто-то из приятелей окликнул… так забавно, не по имени, а выкрикнув его прозвище. Елена тогда подумала, что он, наверное, или студент медицинского института, или врач по профессии. Она усиленно вспоминала:
– Не то бактерия, не то… А похоже на ник, как и у этого чудика на форуме – Вирус.
Но оказалось, что он не имеет к медицине никакого отношения. А это термин сугубо компьютерный, потому что он был компьютерщиком, что в те годы звучало не менее загадочно, чем «алхимик». После концерта он пошел провожать девочек. Сначала Милку, а потом и Елену. Это был Саша. Елена призадумалась немного, вспоминая о Саше… и решила, что, пожалуй, это уже другой триллер. И на сегодня триллеров хватит. И остановилась на этом.
После короткого перекура Stylo поставила свой синопсис на прочтение на сайте сценаристов.
* * *
Елена – Stylo потянулась за последней, «прощальной» сигаретой в пачке и, довольная написанным, откинулась на спинку стула, потянулась, высоко подняв руки, и блаженно закурила.
Ну вот, «старая заноза выдернута». Теперь в моем чулане памяти будет немного просторнее, – подумалось ей.
Дописав это, Елена – Stylo задумалась. На стене висело ее фото тех лет. Да, так она уже никогда не сумеет смеяться даже над самым смешным анекдотом, – подумалось ей. Елена покурила у окна и дописала: «Пожалуй, пережду-ка я этот конкурс «Триллер». Дождусь, когда начнется конкурс «Любовь».
Елена – Stylo потянулась за последней, «прощальной» сигаретой в пачке, но вспомнила, что они уже закончились. Пачка лежала рядом с ноутбуком пустая, а идти за сигаретами поздно. Темнота за окном сменилась мутной белизной утреннего холода. И Елена поняла, что сегодня ждать отклика уже бесполезно.
«Странные форумчане обитают на этом форуме…» – подумалось ей.
Этот ерник Вирус – помалкивает. Модератор Вдова братьев Гримм, с какой-то смешной улиткой на аватарке, – тоже молчит. Странная подобралась компания на этом форуме.
Этот Бур – вроде бы симпатяга. И его сюжет действительно тянет на триллер, в отличие от остальных, путающих триллер с мелодрамой. Но буркнул что-то невразумительное и замолчал. Куда делся? И где все остальные? Никаких мнений, откликов – это странно. «Сбор креатива» в открытом доступе! – удивилась Stylo. И решила для себя, что если так никто из этой компании любителей, а не профессиональных сценаристов, так и не появится, то она могла бы слепить неплохой сериал из их историй. Не пропадать же таким симпатичным сюжетам!
12. Вдова братьев Гримм
Вдова братьев Гримм проснулась в так называемый «расстрельный час» – около пяти утра. И как ни старалась, не открывая глаз, считать белых с розовыми носиками и глазками, пушистых кучерявых барашков, уснуть так и не смогла. Протянула руку к выключателю и задела колоду карт, лежащую на тумбочке. Карты, падая, прошелестели и легли хаотичным пасьянсом на пол. Она зажгла свет хотела собрать карты, но наметанным глазом старой гадалки сразу увидела интересный расклад, который сулил ей короткую встречу с прошлым, которая заставит ее ненадолго взгрустнуть. Да еще и неожиданный поворот в судьбе самым
Она успокоила себя тем, что ведь это не был расклад карт, сделанных по всем правилам, а так… просто упали и рассыпались карты. И громко сказала самой себе: – Чушь-чушенция.
Встала и села за ноутбук. Открыла ноутбук, нашла свой сайт, где она была модератором, чтобы посмотреть, что новенького. И замерла у дисплея, читая синопсис, выставленный для чтения. Вдова братьев Гримм стала читать новенькую Stylo. И, неожиданно для себя самой, тихо и нежно прошептала:
– Ленка! Милая… ты… Да, чудная тогда получилась история с гаданьем! – прошептала она и задумалась о том, как эта загадочная протяженность во времени, что пролегла между ними, подругами, – разлучившая их, без каких-то очевидных причин развела их по жизни. И они потеряли друг друга навсегда. И порой этот овраг оказывается слишком глубоким и большим и его не пройти и не перейти. Вот образуется же между людьми такая зона, которую не переступишь, время, прожитое врозь, не насыщенное событиями, которые не обсуждали-перетирали вместе короткими разговорцами повседневности, которые не нуждаются в подробностях, деепричастных оборотах, а обходятся чуть ли не междометиями. Такие разговорцы между близкими подругами, выращенные годами, пережитыми и пройденными бок о бок, дорогого стоят в жизни. Вдова братьев Гримм скопировала аватарку Stylo на свой рабочий стол. Долго сидела в раздумье, вспоминая и тот вечер в Рощинском, и то, как встревожена была Елена, не желая причинить боль. Ее точеный фарфоровый профиль, склоненный над раскладом карт на столе, словно в надежде уговорить их, вымолить защиту.
И так хотелось прыжком через прожитое врозь время бросить привычное: «Привет… ты как?» Но понимала, что это будет просто бестактностью. Да и вспомнилось, как на выставке книги на ВДНХ их общая подруга предложила всем встретиться всем вместе, но Елена ответила, что Мила теперь для нее «отрезанный ломоть»… и она, конечно, права. И, обдумав все это, Вдова братьев Гримм еще раз нежно посмотрела на аватарку Елены Stylo и, мысленно пожелав ей добра, закрыла ноутбук. Пошла на кухню пить кофе. Пока готовила свой кофе, она вернулась в свой ритм жизни, нужно было собраться. Скоро подъедет Геннадий. Ее многолетний помощник в работе над фотографией, он всегда брал на себя все вопросы с аппаратурой, починки, замены – все то, перед чем она так пасовала и впадала в отчаяние.
13. Наталья
Наталья засиделась за компом до утра. С утра пораньше крутился какой-то боевик, который она держала включенным для бабушки. Но вовсе не потому, что ее бабушка любила эти самые боевики. Нет, просто она хорошо спала под звуки включенного телевизора.
Наталья не радовалась, но и не очень напрягалась по этому поводу. И все, что могло хоть немного занимать бабушку, – было для Натальи благом и спасением.
Итак, она сидела за компьютером в комнате с включенным телевизором. Так, что не сразу понятно, что звучат не реально живущих в этом доме людей голоса, а ТВ.
За ее спиной, напротив включенного телевизора, дремлет, сидя в кресле, ее бабушка. Обычный уклад их жизни. Вдруг на экране телевизора разгорелась страшная драка, выстрелы, взрывы – и ее бабушка проснулась и спросила Наталью:
– А ты все за теле… то есть – за компьютером! Что ты там пишешь?
– О! Гораздо интереснее, что мне пишут, бабуль! Йёльс мне написал, что моя история «очаровательна, но жанр ее не определен. Романтическое обаяние Вашей главной героини – Миралинды…» – читала вслух Наташа, чтобы развлечь бабушку.
Услышанное имя – Миралинда – очень встревожило бабушку Натальи. Она, прижимая руку к груди и немного задыхаясь, спросила Наталью:
– Наташа! Наташа!!! Что ты сейчас сказала? Миралинда?!!
– Да… Миралинда. Так ее называет главный герой: «Ты моя истинная Миралинда…» И Витас так меня называл… Бабуля, что с тобой? Давай давление померим!
– Витас?.. Это тот мальчик из Литвы?
– Тот мальчик из Литвы, бабуль, который за время наших отношений успел стать мужем. Причем, что характерно, – не моим мужем. А совсем чужим мужем! Бабушка разволновалась так сильно, что Наташе пришлось оставить компьютер и заняться бабушкой. Она пыталась встать, размахивая руками, и лепетала:
– Наташенька, моя девочка! Почему? Почему он так тебя называл? Миралинда… Расскажи мне всю правду!!!
Наталья подошла к ней и заученными жестами быстро укутала ее в упавший на паркет плед, успокаивая ее:
– Это… Кто-то из его предков – эта Миралинда. Родоначальница, из первых Радзивиллов в их роду, какой-то там 14 век. Он ведь был из рода Радзивиллов. Собственно, поэтому мы расстались. Его мать желала только столь же родовитую невестку. Она приложила немало усилий, чтобы найти достойную. А не такую, как я! Обыкновенную москвичку!
Бабушка, чуть не плача, с дрожащими, как у обиженного ребенка, губами, спросила Наталью:
– И нашла?
Наташа и сама удивилась, что и теперь, сквозь столько лет, боль и горечь пронзили ее, как и тогда, много лет тому назад. И, глубоко вздохнув, она попыталась «погасить волну»: – Бабуль, давай не надо! Знаешь – все это дела 14-го века, и это было так давно, что почти что неправда!
Но бабушка не желала закрывать тему:
– Девочка моя! Бедная моя! Я виновата! Вернее, не я, а то время! То время!!! Все всего боялись! И друг друга! Молчали и скрывали от детей, потом от внуков всю правду – кто они на самом деле! Нет, Наташенька, мне не нужна валерьянка! Не нужен тонометр! Убери! Принеси, скорее принеси ту коробку с нижней полки буфета. Помнишь? Она всегда со мной после всех переездов!
– Бабуля! Тебе плохо? Зачем тебе сейчас коробка со всеми счетами и рецептами за всю твою жизнь? Ну, очень старыми рецептами?!! Ну, не упрямься! Вот валерьянка!
Но бабушка упорствовала, точно какая-то сила вселилась в нее, и она продолжила:
– Наташенька! Скорее принеси ту коробку! Я обманывала тебя! Я вынуждена была обманывать тебя! Я говорила, что храню счета за свет и коммунальные платежи за всю жизнь и что там старые рецепты просто, чтобы никто, да и ты, туда не залезла. Ну, разве я зануда, чтобы… Я понимала, кому интересно копаться в старушечьих рецептах! Наташенька, принеси коробку! Я должна тебе показать! Поспеши, что-то мне нехорошо!
Наташа вышла из комнаты. Слышно было, что она что-то отодвигает. Хлопают и скрипят дверцы буфета. Ее бабушка схватилась за сердце и несколько раз с трудом глубоко вздохнула. Голос Наташи из другой комнаты несколько успокоил ее:
– Бабуль! Нашла! Господи, бабуль! Ну, вот твои «фамильные драгоценности» – старые рецепты – пожелтевшая макулатура!
– Выбрось этот хлам, Наташа! Подними, там внизу… В газете… Посмотри внизу подо всем… – командовала бабушка.
Наташа вбежала в комнату со стопкой старинных фото и каких-то документов, а главное – со старинным медальоном.
– Бабушка! Что это? Кто это? – прошептала Наташа.
Бабушка с нежностью протянула руки к этим фотографиям, старинным дагерротипам и, положив их себе на колени, протянула руки к медальону. Поцеловала его и приложила в щеке. Наташе на мгновение показалось, что она забыла о Наташе, словно улетев куда-то мысленно. Потом бабушка взяла медальон и открыла его. Там внутри был женский портрет, старинная миниатюра.
Было видно, как она счастлива видеть ее:
– Это она… она – Марыся. Ангел, ах, фарфоровая Марыся Радзивилл! Прапрабабка твоя, Наташенька. Она тоже из рода тех Радзивиллов от 14 века. Мы от Миралинды, но мы – это другая ветвь… А эти фотографии, это их дагерротипы… это мои бабушки и прабабушки. Посмотри, Наташенька! А в этом медальоне дивная акварель Гау… Это она… она… Марыся… ангел, ах, фарфоровая Марыся Радзивилл… Прапрабабка твоя, Наташенька… тоже из рода тех Радзивиллов от 14 века, но мы – это другая ветвь… Мы от Миралинды. Даже представить не могла, мечтать не смела, что когда-то смогу произнести это вслух. Мы срослись с нашим страхом навредить словом – сначала своим детям, а потом и внукам. Да, девочка моя! Ведь мы были после революции «лишенцами»! Без права на образование и работу!
Наташа, с изумлением рассматривая эти свидетельства времени, почти машинально обронила:
– Да, ты рассказывала, как квартиру твоего отца… заселили… отца расстреляли.
Бабушка поправила ее:
– Это называлось «уплотнили». Мама тогда чудом защитила туалет. Пролетарии, заселившие нашу квартиру в Аптекарском переулке, уже успели выломать ванную комнату… так молниеносно! Толпа – с воем по паркету, с ломами, с топорами, с таким улюлюканьем! Все мигом размолотили, а потом ринулись и туалет выбивать! И это на втором этаже недалеко от центра Москвы! В Аптекарском переулке! А вот фотография – мама! Моя мама, вот ее фото! Всегда элегантная, в корсете! И по-радзивилловски фарфоровая, хрупкая… Встала, раскинув руки, как придорожный крест, у них, таких страшных, озверевших, на пути… у входа в туалет. Мама, как на картине Делакруа «Свобода на баррикадах», помнишь: отчаянно, но твердо выкрикнула им всем: «Не пущу, уроды!» А они орали ей: «Нечего тут барство разводить! «До витру» ходить будем!» Но, представь себе, – отступили! Потом сами рады были… А так страшно было, и за мамочку, и мне, маленькой, а я думала – зарубят они нас! Тогда и такое, и не такое бывало! Так и жили мы в той коммуналке, без ванны. Пока потом на Маяковку – в другую коммуналку не переехали. – Тут бабушка словно спохватилась: – Ах! Да о чем я – туалеты, ванны! Прости, Наташенька! Это я от волнения, Наташенька! Не то, совсем не то! Я хочу сказать, что ты и только ты настоящая невеста этому Виктору. И его мама так обрадуется, что ты из такого именитого рода! Напиши ему! Напиши всю правду: о том, что ты из рода Радзивиллов, и что мы иная ветвь от самой Миралинды… Напиши так: «Дорогой Витя!»… Нет, лучше так: «Уважаемый Виктор!»… Нет…
Наташа просто расплакалась, нелепо и беспомощно взмахивая рукой: ей было и себя жалко, и бабушку, одергивать ее тоже было жестоко:
– Витас, Бабуль! Его звали Витас! Не надо, ба! Нет, не надо! Пожалей меня! Двадцать пять лет прошло!
Бабушка, целовавшая в этот момент медальон с миниатюрным портретом Марыси Радзивилл, акварель работы дивного Гау, вдруг словно осознала происходящее, растерянно опустив руки с медальоном, произнесла:
– Двадцать пять? Четверть века… Двадцать пять долгих лет!
Наташа тихо плакала, сидя на полу у ног бабушки среди разбросанных старинных документов и фотографий. В комнате светился только экран дисплея. На нем фото модератора сайта сценаристов и данного конкурса «Триллер» – Вдова братьев Гримм с текстом, адресованным Миралинде.
14. Вдова братьев Гримм
Вдова братьев Гримм, как всегда, нагруженная какими-то аксессуарами для съемок, – старинные веера, бутафорский головной убор типа древнеегипетских фараоновских, полосатых или нечто, напоминающее то, что украшало изящную головку Нефертити, сломанный граммофон, сумасшедшего анилинового цвета боа, для удобства обмотанное вокруг ее шеи, «чтобы руки не занимать». И всякая всячина для антуража, которую она суетливо засовывала в багажник машины. А что не умещалось в салон машины, за рулем которой сидел Геннадий, она засовывала в багажник, утрамбовывая и уминая вещи так, словно никогда в жизни больше не надеялась ими воспользоваться. Обычная рабочая погрузка, которая за многие годы ее проживания в этом доме давно перестала удивлять соседей, давно усвоивших: «Художница, с нее и не такое станется…»
Наконец, все умяв и загрузив, она и сама уселась на заднее сиденье, придерживая боком осветительные приборы, чтобы не сильно гремели и болтались по дороге. И, когда Геннадий тронулся с места, с удовольствием открыла ноутбук, лежащий на ее коленях. Ехать предстояло через центр. А это означает, что впереди пробки, пробки и пробки.
Гена, как обычно, за рулем. Вдова братьев Гримм последнее время очень довольна, что с ноутбуком и вставленным в него скайлинком ей все пробки нипочем. Так и в этот день, преодолевая московские пробки, они едут к известному, суперэлитному найт-клубу «Вилла Радзивилла», в котором Вдова братьев Гримм должна провести фотосъемки, чтобы осуществить свой арт-проект:
– В этих пробках Толстым и Достоевским можно успеть стать! Так рада, что купила, легкий такой, удобно. А то я так давно не писала «для себя». С тех пор, как стали работать и пошли дела с фотографией. Когда я «выписалась» из сценаристов.
Геннадий, посмотрев на нее в зеркало водителя, как увлеченно она пишет, ответил ей: – Здорово ты этот конкурс придумала: «Вспомнить самое жуткое в своей жизни и сделать из этого сценарий». Вот и у меня разное крутится… Но придумывать еще ладно… Ну, скажем, рассказывать… тоже можно.
Но как ты, сидеть и писать? Ну, нет… Даже в пробке!
Вдова братьев Гримм удивилась его наблюдательности:
– Ты не все трудности перечислил. Еще слушать или читать других! И писать рецензии на их опусы! Тоже нелегко порой. А это, кстати, условие конкурса: мы все – участники, должны читать друг у друга все написанное и рецензировать. Написанное и рецензировать, оценивать и давать советы. Только вот что странно. Куда-то все подевались. Бур, у него потрясающий триллер получался, но вдруг исчез. Да мало того – весь текст стер и не откликается. Потом, совсем умолкла Миралинда. Но ее история еще слишком туманна и откровенно романтична для триллера. Я ей написала об этом. Вежливо, не задевая амбиции автора. Но, быть может, она все же обиделась. Потому что тоже не откликается. – Вдова братьев Гримм подключила планшетник и нашла свой сайт. Очень обрадовалась, что кто-то что-то написал новенькое. И от удовольствия воскликнула: – А вот и появился Йёльс. О! Он дописал концовку своего триллера!
Вдова братьев Гримм умолкла, погрузившись в чтение того, что написал Йёльс. Посмеиваясь время от времени. И время от времени обсуждая прочитанное с Геннадием, томящимся в бесконечной пробке за рулем. После прочтения Вдова братьев Гримм обсуждала со своим другом, что она напишет Йёльсу в рецензии. Но Геннадий, зная характер давней своей подруги, заметил ей:
– А мне история этого Йёльса очень симпатична. Элегантна… Подумаешь, ведь Джеймс Бонд сейчас тоже старомоден с его тонкой иронией, но он не стал хуже! Поэтому столько любителей «старого кино». Не критикуй слишком резко, он ведь, судя по тексту, немолод. – Но, увидев гримасу на ее лице, отраженную в зеркальце, добавил:
– Да уж! Ты язва, и покритиковать кого-нибудь у тебя не заржавеет. О… двинулись!
Редкий случай, но Вдова братьев Гримм на этот раз на удивление легко с ним согласилась:
– Да, мне и самой нравится его синопсис, но для триллера недобирает его история, какая-то незавершенность в ней есть. А главное – неправдоподобно все с этим переходом по подоконнику. Проход по подоконнику – избитый и затасканный прием! Ну, не сочетается – смрад коммуналки и рыцарство ради чести прекрасной дамы. Нет! Фильма здесь не вижу! Фильма нет!!! Собственно, это я и напишу! О! А похоже, это у вас мужская солидарность! А ведь ты с ним и незнаком! Ну вот! Опять встали! Опять пробка! В этих пробках и Толстым, и Достоевским успеешь стать!
Вдова братьев Гримм набирала текст с рецензией на сценарий триллера Йёльса. Её пальцы с ярким маникюром проворно пробегали по клавиатуре. И, как только она допечатала свою рецензию, сразу же отослала Йёльсу.
