Мэлори Блэкмен
Крестики и нолики

Слава богу, у меня есть Каллум. Я украдкой улыбнулась, радуясь мысли, как славно я провела день.

Каллум поцеловал меня. Ух ты!

Каллум взял и поцеловал меня!

Вот это да! Ур-ра-а!

Улыбка у меня медленно погасла от непрошеной мысли. Сегодняшний день был бы самим совершенством, если бы не одно «но». Если бы нам с Каллумом не приходилось ото всех прятаться.

Если бы Каллум не был нулем.

Глава 2
• Каллум

«Я живу во дворце с золотыми стенами, серебряными башенками и мраморными полами…»

Я открыл глаза и посмотрел на свой дом. Сердце у меня сжалось. Я снова закрыл глаза.

«Я живу в поместье с кучей окон, свинцовыми оконными переплетами, бассейном и конюшнями, а вокруг расстилаются акры наших земель».

Я приоткрыл глаз. Все равно не получилось.

«Я живу в хибарке, где наверху три комнатки, а внизу две, на входной двери замок, а во дворе огородик, где мы выращиваем зелень».

Я открыл оба глаза. Никогда у меня ничего не получалось. Я помялся возле дома, если его можно так назвать. Каждый раз, когда я возвращался от Сеффи, я морщился при виде лачуги, служившей мне домом. Почему моя семья не может жить в таком же доме, как у Сеффи? Почему никто из моих знакомых нулей не живет в доме, как у Сеффи? Я глядел на наше убогое жилье и ощущал внутри знакомое мучительное жжение. Мышцы напряглись, глаза сузились… Так я заставил себя отвести взгляд. Заставил поглядеть в сторону, на дубы, буки и каштаны, высаженные вдоль нашей улицы и воздевавшие ветви к небу. Посмотрел на одинокое облако, медленно проплывавшее над головой, посмотрел, как кружит и парит в небе ласточка, не зная никаких забот.

«Ну давай… у тебя все получится… получится… получится…»

Я закрыл глаза и втянул побольше воздуху. И, стиснув зубы, толкнул дверь и вошел.

– Каллум, где ты был? Я места себе не находила.

Мама бросилась ко мне, не успел я закрыть за собой дверь. В отличие от дома Сеффи, у нас не было ни передней, ни коридора, куда выходили бы комнаты. Открываешь входную дверь – и сразу оказываешься в гостиной, где на полу лежит ветхий нейлоновый ковер, служивший до нас пяти другим семьям, и стоит обитый тканью диван, поживший в семи домах. Единственным сколько-нибудь стоящим предметом обстановки был дубовый стол. Много лет назад папа выпилил все детали, украсил резьбой в виде листьев драцены, собрал и отполировал своими руками. В этот стол было вложено много труда и любви. Мама Сеффи как-то попыталась купить его, но мои родители не захотели с ним расставаться.

– Ну? Каллум, я жду. Где ты был? – повторила мама.

Я сел на свое место за столом и отвернулся от мамы. Папе на меня – да и на все остальное – было наплевать. Он сосредоточенно ел. Мой брат Джуд – ему было семнадцать – многозначительно ухмыльнулся. Вот жаба – так и норовит поддеть. От него я тоже отвернулся.

– Шлялся с своей трефовой подружкой, – процедил Джуд.

Я ощерился на него:

– Какой еще трефовой подружкой? Не знаешь, о чем говоришь, вот и помалкивай.

«Не смей называть так моего лучшего друга! Еще раз скажешь – я тебе всю рожу…»

Джуд догадался, о чем я думаю: усмешка стала шире.

– А как мне тогда ее называть? Твоя трефовая кто?

Он никогда не называл их Крестами. Только трефами.

– Засунь себе в рот оба кулака!

– Каллум, сынок, не надо говорить с братом, будто… – Продолжать папа не стал.

– Каллум, ты опять был с ней? – В глазах матери зажегся бешеный горький огонь.

– Нет, мама. Просто гулял, вот и все.

– Вот и все? Тогда прекрасно. – Мама с размаху поставила на стол кастрюлю.

Паста перевалилась через края на стол. Джуд мгновенным движением собрал с клеенки все, что выпало, и затолкал в рот.

Шли секунды, все ошарашенно таращились на Джуда. Он завладел даже вниманием Линетт, а это достижение. Вывести мою сестру из ее загадочного мира было практически невозможно.

– Удивительно! Когда речь идет о еде, ты как молния на допинге, а обычно тормозишь. – Губы у мамы искривились – что-то среднее между весельем и отвращением.

– Это называется мотивация, мама, – ухмыльнулся Джуд.

Веселье победило. Мама рассмеялась:

– Будет тебе мотивация, зайчик!

В кои-то веки спасибо Джуду: отвлек всех от того, чем я занимался целый день. Я оглядел стол. Линетт снова ушла в себя: голова, как всегда, опущена; взгляд, как всегда, устремлен на колени.

– Привет, Линни, – шепнул я старшей сестре.

Она подняла голову, мимолетно улыбнулась мне – короче некуда – и снова уставилась себе на колени.

Мы с сестрой похожи: у обоих каштановые волосы, глаза одного серого цвета. У Джуда черные волосы и карие глаза, и он похож на маму. Мы с Линни не очень похожи ни на маму, ни на папу. Наверное, отчасти поэтому мы всегда были дружны с ней. Больше, чем с Джудом. Это Линни сидела со мной, когда маме надо было на работу и она не могла взять меня с собой. А теперь с ней самой надо сидеть. С головой у нее плохо. Выглядит на свой возраст – ей двадцать, – но умом как маленькая. Живет в своем волшебном мире, как говорила бабушка. Раньше она была не такая. Три года назад с ней что-то произошло, и она переменилась. Несчастный случай. И моей сестры, которую я знал, просто не стало. Теперь она не выходит из дома, почти не говорит и, по-моему, почти не думает. Просто существует. Вечно витает где-то в облаках. Нам туда не попасть, а ей оттуда не выбраться. Нет, она выбирается, но редко и всегда ненадолго. Наверное, там, куда ее уносит разум, ей хорошо: с ее лица не сходит мирное, безмятежное выражение. Иногда мне думается, что ради подобного душевного покоя стоит слететь с катушек. Иногда я ей завидую.

– Где же ты пропадал все это время? – вернулась мама к прежней теме.

А я-то думал, мне все сошло с рук. Мог бы и сообразить, что маму с толку не собьешь. Если уж решит дознаться…

– Я же говорил – просто гулял.

– Хм-м-м-м… – Мама прищурилась, однако отвернулась и пошла к плите за мясом.

Я перевел дух – вышло громко. Похоже, мама совсем устала, раз решила мне поверить.

Линетт снова украдкой мне улыбнулась. И стала накладывать пасту на тарелку, когда мама вернулась со сковородкой мяса.

– Готов к школе, Каллум? Уже завтра, – ласково напомнил папа: он даже и не заметил напряжения, звеневшего над столом, будто струна.

– Вроде бы да, папа, – проговорил я и налил себе молока из кувшина, чтобы был предлог ни на кого не смотреть.

– Будет трудно, сынок, но по крайней мере это хороший старт. Мой сын идет в Хиткрофт. Подумать только! – Папа улыбнулся мне, глубоко вздохнул и прямо выпятил грудь от гордости.

– Я по-прежнему считаю, что Каллум совершает большую ошибку. – Мама хмыкнула.

– А я нет. – Папина улыбка погасла при взгляде на маму.

– Не надо ему ходить в их школы. Мы, нули, должны добиться, чтобы наши дети получали образование не хуже Крестового в собственных школах, – возразила мама. – А мешаться с Крестами нам не надо.

– А что в этом плохого? – удивился я.

– Ничего никогда не выходит, – тут же ответила мама. – Пока школами руководят Кресты, нас считают людьми второго сорта, низшего разряда, мы для них никто и ничто. Мы должны сами воспитывать и образовывать своих детей, а не ждать, пока это за нас сделают Кресты.

– Раньше ты так не считала, – проговорил папа.

– Раньше я была наивнее, если ты это имеешь в виду, – отозвалась мама.

Я открыл было рот, но не мог подыскать нужных слов. В голове все перепуталось. Если бы такое сказал мне кто-то из Крестов, я бы обвинил его во всех смертных грехах. У нас в прошлом многовековая сегрегация, и из нее тоже не вышло ничего хорошего. Чего добиваются все нули и Кресты, которые думают, как мама? Чтобы у нас были разные страны? Разные планеты? Или им и тогда будет слишком тесно? Почему люди так боятся тех, кто на них непохож?

– Мэгги, если наш мальчик хочет чего-то достигнуть в жизни, ему придется ходить в их школы и учиться играть по их правилам. Ему надо всем этим овладеть – вот и все.

– И все?

– Неужели ты не хочешь лучшей жизни для своего сына? – Папа начал сердиться.

– Как ты смеешь задавать мне подобные вопросы? Если ты думаешь…

– Мама, все будет хорошо, вот увидишь. Не волнуйся, – вмешался я.

Мама поджала губы, явно готовая взорваться. Встала и ушла к холодильнику. По тому, как она выдернула оттуда бутылку воды и захлопнула дверцу, я сразу понял, до чего она зла. Споры вокруг школы были первым случаем на моей памяти, когда родители ссорились. Мама скрутила крышку с бутылки и перевернула ее прямо над желтым расписным глиняным кувшином, который вылепила месяца два назад. Вода перелилась через края кувшина и выплеснулась на столешницу, но мама не убрала бутылку.

– Скоро ты решишь, что и мы для тебя уже нехороши. – Джуд пихнул меня в плечо для наглядности. – Смотри из ботинок не вырасти!

– Нет, не решит. Каллум, ты ведь постараешься примерно вести себя в Хиткрофте? – Папа сиял. – Ты же будешь в школе представителем всех нулей.

С какой стати мне представлять всех нулей? Почему нельзя представлять самого себя?

– Ты должен показать им, что они о нас неправильного мнения. Показать, что мы не хуже их, – продолжал папа.

– Чтобы это показать, ему не обязательно идти в их пижонскую школу. – Мама вернулась к столу и со стуком поставила на клеенку кувшин с водой.

Молоко и вода, вода и молоко – больше ничего мы за обедом не пили. А когда с деньгами была совсем беда – и вовсе пили только воду. Я поднес к губам стакан с молоком и закрыл глаза. На меня прямо повеяло ароматом апельсинового сока, который всегда стоял на обеденном столе в доме Сеффи. Шардоне для мамы, кларет для папы и на выбор минералка, сок, обычно апельсиновый, и шипучий имбирный лимонад для Сеффи и ее сестры Минервы. Сок был ледяной и до чего же сладкий – ох! – и мне даже не хотелось сразу глотать его, и я подолгу держал его во рту, пока он не согревался. Мне хотелось растянуть удовольствие, но все равно не получалось. Когда Сеффи узнала, что я обожаю апельсиновый сок, она стала постоянно таскать мне его. Не понимала, за что я его так люблю. По-моему, и до сих пор не понимает.

Я отпил молока. Нет, очевидно, мой сок сначала пропустили сквозь корову. Наверное, у меня бедное воображение, раз оно не в состоянии превратить молоко в апельсиновый сок.

– Скоро станет таким же пижоном, как они. – Джуд пихнул меня еще раз в прежнее место и покрутил пальцем, чтобы вышло больнее. Я поставил стакан и поглядел на Джуда исподлобья.

– Чего молчишь, а? – прошептал Джуд, чтобы слышал только я.

Я медленно положил руки на колени и переплел пальцы.

– В чем дело? Ты меня стесняешься? – съязвил Джуд.

Пальцы под столом онемели – так сильно я их стиснул. С тех самых пор, как я сдал экзамен и поступил в Хиткрофт, Джуд стал совершенно непереносим. Только и делал, что провоцировал меня, чтобы я на него набросился с кулаками. Пока мне удавалось сопротивляться этому непрерывному искушению, но для этого требовалась вся сила воли, сколько ее у меня было. У меня хватало ума понимать, что, если мы с Джудом подеремся, от меня останется мокрое место. До чего же мне здесь тошно. Только бы сбежать. Сбежать куда подальше. Даже если нельзя встать и выйти из-за стола физически, надо куда-то сбежать, а то… а то я лопну.

Сеффи… Сеффи на песке… и математика… и наш поцелуй. Я улыбнулся, вспомнив, как она потребовала, чтобы я вытер губы перед нашим первым поцелуем. Она меня рассмешила. «Правильно, Каллум. Отвлекись. Прочь из дома… вернись на пляж… вернись к Сеффи…»

Она меня рассмешила…

– Да ты совсем меня не слушаешь! – Мамин окрик развеял мои фантазии.

– Я все слышал! – возразил я.

– Ну и что я сказала?

– Новая форма висит на стуле, мне нужно встать пораньше и помыться, прежде чем надевать ее. Тетради в школьной сумке под кроватью, – повторил я.

– Слышать ты слышал, но не слушал! – не сдавалась мама.

– В чем разница? – усмехнулся я.

– В том, что мне обидно! – тут же ответила мама. И села, все-таки не сдержав улыбки.

Обстановка за столом по-прежнему была не идеальной, но все же улучшилась, а пятью минутами ранее могла обернуться невесть чем.

– Мой сын идет в школу Хиткрофт. – Папа покачал головой, не донеся ложку до рта. – Подумать только!

– Болван! Молчи и ешь! – рявкнула мама.

Папа поглядел на нее и расхохотался. Все присоединились к нему – кроме Линетт.

Я сунул в рот ложку пасты с мясной подливкой и принялся с удовольствием жевать. По правде говоря, я не мог дождаться завтрашнего дня. Наконец-то я пойду в среднюю школу. Смогу чего-то добиться, сделать что-то со своей жизнью. Если я получу хорошее образование, никто не сможет презрительно бросить мне: ты, мол, недостаточно умен и недостаточно хорош. Никто. Я ступил на путь к успеху! И еще, если я получу хорошее образование, ничто не встанет между мной и Сеффи. Ничто на свете.

Глава 3
× Сеффи

Я передвинула курсор на «ЗАВЕРШЕНИЕ РАБОТЫ», щелкнула мышкой, зевнула и стала ждать, когда компьютер выключится. Сегодня у него на это ушла целая вечность. Наконец послышался щелчок, и экран погас. Я отсоединила монитор и колонки. Теперь попить что-нибудь и спать. Завтра первый день в школе.

При этой мысли я застонала. Школа! Снова увижу подружек, у нас начнутся обычные разговоры – кто где побывал, кто что посмотрел, кто на каких вечеринках блистал, – и скоро возникнет ощущение, что никаких каникул и не было. Прежние лица, прежние учителя, прежнее все! Но ведь на самом деле завтра будет немного иначе. По крайней мере завтрашний день будет не совсем такой, как обычно после каникул. В нашу школу придут четыре нуля, в том числе Каллум. Может, он даже попадет в мой класс. И даже если нет, у нас обязательно будут совместные уроки, хотя бы иногда. Мой лучший друг пойдет со мной в одну школу. Этой мысли хватило, чтобы я расплылась в идиотской улыбке.

– Боже, прошу тебя, сделай так, чтобы Каллум попал ко мне в класс, – прошептала я. Вышла из комнаты и направилась к лестнице.

Каллум в моем классе! Как это было бы здорово! Мне не терпелось показать ему спортивные площадки и бассейн, гимнастический зал и комнаты для музыкальных занятий, столовую и лаборатории. И познакомить его со всеми своими друзьями. Стоит им увидеть его, и они сразу поймут, что с ним так же круто, как со мной. Вот будет чудесно!

Я тихонько спустилась по лестнице. Пить хотелось ужасно, но совсем не улыбалось столкнуться с мамой. Она была несчастна. Я не понимала, в чем дело. Ведь я помнила, как она была сплошной смех, шутки и объятия, – но теперь это осталось где-то далеко-далеко, в прошлом. Это было три года назад. После этого она стала на себя не похожа. Ее чувство юмора преждевременно постарело и скончалось, и губы у нее скривились в вечной унылой гримасе, словно врезавшейся в кожу.

Я тряхнула головой. Если так взрослеют, то я не хочу взрослеть. Хорошо хоть с папой по-прежнему весело, когда он здесь, а это бывает нечасто. Все взрослые при первом же знакомстве начинают мне рассказывать, какой папа замечательный, какой он умный, забавный, красивый – и что ему суждено добраться на самый верх. Тот вонючий потный дядька с липкими руками, который приходил к маме с папой на последний званый обед, все время говорил со мной только об одном – что папа рано или поздно станет премьер-министром и я должна им гордиться. Да он, этот дядька, получил бы золотую медаль на международном турнире за звание самого скучного человека на свете! Даже если папа станет премьер-министром, какая мне с того радость? Я и так его почти не вижу. Если он станет премьер-министром, мне придется смотреть телевизор, чтобы вспомнить, как он выглядит.

– Эти мягкотелые либералишки из Пангейского экономического сообщества – меня от них тошнит! Сказали, мы должны пускать нулей в свои школы – ладно, мы согласились. Сказали, мы должны пускать нулей в свою армию и полицию – ладно, мы согласились. А им все мало. И еще Освободительное Ополчение – я думал, если мы примем кое-кого из пустышек в свои школы, это заткнет им рот…

Я услышала папин голос, полный злобы и горечи, и замерла на нижней ступеньке.

– Но оказалось недостаточно. Освободительное Ополчение увидело, что их требование выполнили, и решило, если так, выдвинуть еще несколько. А потом будет еще несколько. – Другой голос: у папы гость.

– Только через мой хладный труп! Так я и знал, что уступать требованиям Пангейского экономического сообщества хотя бы раз – большая ошибка. Боже, храни нас от либералов и пустышек!

В папином голосе было столько яда, что я поморщилась. И мне еще не доводилось слышать, чтобы он называл нулей пустышками. Пустышки… Что за ужасное слово! Гнусное. Мой друг Каллум – не пустышка. Он не…

– Освободительное Ополчение недовольно темпами перемен в нашей стране. Они требуют…

– А кто, собственно, такие «они»? – свирепо спросил папа. – Кто возглавляет Освободительное Ополчение?

– Не знаю, сэр. Пробраться до самого верха – дело небыстрое, а Освободительное Ополчение ведет себя донельзя бдительно. Каждое боевое подразделение состоит из разных ячеек, а для связи с другими ячейками у них множество разных явок. Выяснить, кто у них главный, крайне сложно.

– Оправдания мне не нужны. Займитесь делом. Я вам за это плачу. Не хочу потерять место в правительстве из-за каких-то смутьянов-террористов.

– Они называют себя бойцами за свободу, – заявил папин гость.

– Да пусть кем угодно себя называют, хоть потомками ангела Шаки – мне все равно: они подонки, и я хочу, чтобы их уничтожили. Всех до единого.

Молчание. Потом:

– Я буду работать над этим.

Единственным ответом было папино презрительное хмыканье.

– Сэр, насчет наших встреч… С каждым разом риск все больше. Надо найти какой-то более безопасный способ связи.

– Я по-прежнему настаиваю на личных встречах не реже раза в месяц.

– Но это опасно, – возразил папин собеседник. – Я каждый раз рискую жизнью…

– Не желаю слушать. Можете звонить мне и писать имейлы в любой момент, но я хочу видеть вас по меньшей мере раз в месяц. Это понятно? – рявкнул папа.

Его собеседник молчал так долго, что я уж подумала, он никогда не ответит. Но потом он выдавил:

– Да, сэр.

Я прокралась поближе к гостиной. С кем это папа разговаривает? Я только слышала голоса.

– Пустышки пойдут в школу, где учится моя дочь… – Я прямо слышала, как папа раздувает ноздри. – Если мой план не осуществится, переизбраться через год я смогу разве что чудом. Меня распнут.

– В Хиткрофт идут всего трое или четверо, верно? – спросил его гость.

– Это на три-четыре больше, чем должны были сдать вступительный экзамен по моим расчетам, – с отвращением ответил папа. – Если бы я считал, что у кого-то из них есть вероятность попасть в Хиткрофт, я бы вообще не стал вносить поправки в закон об образовании.

Каждое его слово было будто отравленный кинжал. У меня мурашки побежали по коже, сердце было готово разорваться. Мне было так… так обидно. Папа, мой папа…

– По всей стране в школы для Крестов пойдет десятка два нулей, не больше. Не так уж и много, – заметил гость.

– Когда мне захочется узнать ваше мнение, я за него заплачу, – отмахнулся папа.

Знает ли он, что один из нулей, которые пойдут в мою школу, – Каллум? Он это учитывает? Вряд ли. Я сделала еще один робкий шажок вперед. Заглянула в переднюю. В продолговатом зеркале напротив входа в гостиную было ясно видно папу. Папин гость отражался только сзади, поскольку сидел спиной к двери, но я прямо-таки оторопела: он был нулем. У него были светлые волосы, стянутые в хвостик, и он был одет в вытертую дубленку и высокие коричневые ботинки с серебристыми цепочками над каблуками. Я даже и не помнила, когда в последний раз видела нулей у нас дома – кроме разве что помощников на кухне или уборщиц. Что он здесь делает? Кто это? Ерунда какая-то. И все, что они говорили, тоже какая-то ерунда.

Я сделала еще шаг вперед, не сводя глаз с зеркала напротив гостиной, – и это оказалось ошибкой. Я споткнулась о телефонный провод, и телефон на столе чуть-чуть сдвинулся. Шорох был тихий, но ощутимый. Папа обернулся и увидел меня в зеркале – как я видела его. Его гость тоже обернулся.

– Сеффи, в постель, сейчас же!

Папа не стал дожидаться, когда я уйду, и захлопнул дверь в гостиную. Не успела я собраться с разбежавшимися мыслями, как дверь снова распахнулась, на пороге появился папа – один – и накрепко закрыл ее за собой.

– Что ты видела? – грозно спросил он, шагая ко мне.

– Ч-что?

– Что ты видела? – Папа схватил меня за плечи. Изо рта у него вылетела капелька слюны и попала мне на щеку, но я ее не вытерла.

– Н-ничего.

– Что ты слышала?

– Ничего, папа. Я просто спустилась попить воды. Пить хочу.

Папа в ярости уставился на меня, глаза его сверкнули. Он будто бы хотел меня ударить.

– Я ничего не видела и не слышала. Честно.

Прошло несколько долгих секунд, прежде чем папина хватка на моих плечах ослабла, а искаженное лицо смягчилось.

– М-можно я возьму себе воды?

– Ладно, иди. Только быстро.

Я двинулась в кухню, хотя пить мне расхотелось. Сердце больно колотилось, кровь гремела в ушах. Я спиной чувствовала, как папа смотрит мне вслед. В кухне я налила себе стакан воды и направилась обратно в спальню. Папа не мог видеть меня в кухне, но я все равно шла «нормально», будто он следил за мной сквозь стены. Я вышла из кухни и начала подниматься к себе со стаканом в руке.

– Постой, принцесса, – окликнул меня папа.

Я повернула голову.

– Прости, что нашумел на тебя. – Отец выдавил улыбку и поднялся на несколько ступенек за мной. – Я сегодня весь день какой-то… нервный.

– Ничего страшного, – прошептала я.

– Ты же все равно моя принцесса, верно? – Папа обнял меня.

Я кивнула, стараясь проглотить ком в горле.

Стараясь не разлить воду.

– Ну, беги спать.

Я стала подниматься дальше продуманно-беспечной походкой. А папа стоял в передней и следил за каждым моим движением.