Дмитрий Морозов
Пленники вечности

– Разрешите, товарищ полковник?

– Ты не на Лубянке, Станислав, – проворчал главный, грузно ворочаясь в кожаном кресле с растрескавшимися подлокотниками. – Можно по имени-отчеству.

– У нас это означает, – заметил Стае, следуя молчаливому жесту конторского начальника, и усаживаясь на стул, – что сейчас будут ставить клизму. Полведра скипидара напополам с патефонными иголками.

– Я и рад бы, – заметил полковник, щелкая пультом и прекращая активность телевизора, – да как можно поставить клистир подчиненному другого ведомства? Впрочем, не все еще потеряно…

Начальник открыл ящик стола, с сосредоточенным лицом порылся там и выудил самую настоящую патефонную иголку.

– Шутку начальства понял и оценил, – сказал Стае. – Чуется мне в этих словах что-то недоброе, что-то кармическое даже. Некое предзнаменование…

– И твой мерзкий голый хвост дрожит от нездорового возбуждения, – докончил за него полковник.

– Не стану затягивать тягостное ожидание.

Он сунул иглу обратно в стол, взамен выудив совершенно судьбоносного вида красную папку, из нее достал бумагу и протянул Пшибышевскому.

Тот даже не притронулся к листу.

– Все ясно, – вздохнул он. – Я передаюсь в ваше полное распоряжение на неопределенный срок. Причем положенный мне отпуск…

– В связи с неразберихой, царящей во взаимодействиях различных ведомств, – перебил его полковник,

– аннулируется на столь же неопределенный срок.

– Ура, товарищи, – без всякого энтузиазма откликнулся Стае. – Поют сердца!

– А теперь к делу.

Полковник встал во весь свой внушительный рост и прошелся к телевизору, потом обратно, словно мающийся в узкой клетке белый медведь.

– Давненько я собирался тебя к нам перетащить, да все никак не выходило. Сам знаешь, Стасик, родственные связи у нас не особо приветствуются.

– И что же, дядя Саша, – спросил капитан, лишенный отпуска, – фамилию сменили, или фиктивный брак заключили?

– Прикрой-ка, сердынько мое, клювик, – голосом любящего детей пьяненького Деда Мороза изрек полковник, – и сложи дважды два. Докажи двоюродному дядьке, что родись ты на полвека раньше, стал бы в гэбэ отличником боевой и политической.

Стае почесал за ухом.

Помолчал.

Потом развел руками:

– Кроме последнего моего дела, кстати – провального, ничего на ум не идет. Не чеченские же мои похождения подвигли на перетаскивание скромного капитана?

Полковник внимательно его слушал. Теперь он сделался похожим не на Сайта-Клауса, а на мудрого академика Павлова, готового из гуманизма вскрыть подопытной собачке живот и посмотреть, из чего она сделана.

А еще вернее, на участливого нарколога.

– У головка, наркота всякая – не ваш профиль, – продолжал перечислять Стае.

– Много ты знаешь о нашем профиле, – проворчал полковник. – Думай быстрее, молодое дарование. Резюме давай!

– Сдаюсь, – поднял руки капитан. – Или по поводу последнего дела, или – на органы понадобился.

– На органы? – поднял брови «дядя Саша».

– Это я так, – махнул ладонью Пшибышевский, словно отгонял мух.

Начальник безымянной конторы поудобнее развалился в кресле.

– Ответ верный, – сказал он. – Но, как говаривал мой учитель – частичный.

– Ас чем это дело связано, – переспросил Стае, – что имеет касательство к, моей биографии? Ведь никакого оно касательства как раз и не имеет.

– А это уже ошибка. Отсутствие аналитической жилки и верхоглядство. Нет, не стал бы ты отличником боевой и политической, не сверкал бы зенками с доски почета, – вздохнул полковник. – Впрочем, то же касается и твоих начальников и воспитателей.

– Не слишком ли круто, господин полковник?

– В самый раз, – отмахнулся начальник. – Давай, излагай в двух словах суть своего «провального» дела, а я уж тебе на связь укажу, и на все остальное.

Стае, хоть и сидел напротив родственника, да еще и нянчившего его во младенчестве на руках, по привычке замялся. Полковничье чело омрачила легкая тень.

– Совсем ты солдафоном сделался, – усмехнулся он недобро и потыкал толстым пальцем в угол документа, который незадолго до этого протягивал племяннику. – Допуск видишь? Неужто решил, что я по родственной связи решил, аки цэрэушник какой, «тайны Лубянки» выведывать? Не перегрелся ли по дороге? Жара нынче…

Стае хотел бы верить, что не покраснел.

– Вкратце, – откашлявшись, принялся он излагать официальным тоном, – дела-то никакого и не было. Я только из южной командировки вернулся, дснь-два отгулял, и тут же на ковер. Сан Саныч, имеющий, отметим не для протокола, кличку «Вдруг-Бздынь», поставил неожиданную и веселую задачу – найти в авральные сроки три с половиной сотни парней и девушек, месяц назад растворившихся в воздухе под Ленинградом.

– Ленинград при комиссарах был, – прищурился дядя Саша.

– Под Петроградом, – «поправился» племянник. – Не знаю, как при комиссарах, а при демократах ментовка вконец распустилась. Привыкли, воины правопорядка, весь «мусор» на Лубянку сливать, а себе вкусненькое оставлять. Они с этой массовой пропажей поваландались, и Санычу ее всучили. А тому больше делать нечего, как…

– Проехали, – вроде бы мягко сказал полковник, но Стае еле заметно вздрогнул и тут же продолжил скороговоркой, что называется, «с другого места»:

– Крайним оказался капитан Пшибышевский. Выехал в Северную Пальмиру, получил под крыло парочку тамошних оперов и обшарпанный микроавтобус. Принял дело от эмвэдэшников, хотя «дело» – сильно сказано. Кипу отписок, снабженных удивительно тупоумными протоколами «места происшествия».

– Подробности милицейских особенностей эпистолярного жанра опускаем, – опять прервал его полковник, и набулькал себе в высокий стакан минеральной воды.

– Одним словом – собирались какие-то военно-исторические клубы и полухипповские тусовки за-бабахать фестиваль в честь Невской битвы. На историческом месте и при содействии областной администрации. Три сотни съехались в палаточный городок, остальные шли на лодках. На. месте находился наряд ППС, парочка местных жителей и точно неустановленное количество зевак из числа лиц без особого места жительства и понятных занятий.

– Был еще какой-то бюрократ со смешной фамилией Хомяк, – заметил как бы невзначай полковник, попивая теплую водичку.

– Именно, – Стае зло сверкнул глазами. – Что придало «делу», понимаешь, «политическую окраску».

– Это тоже пропускаем, так же как и вопли в прессе о «возможной попытке красно-коричневого реванша», – устало сказал полковник, а на удивленный взор племянника кисло усмехнулся: – Сей пропавший без вести Хомяк некогда был крупным демократическим прорабом перестройки и все такое. Определенного толка публика, склонная к шизофрении, едедала свои выводы, успев в нескольких публикациях оплакать «безвинно пострадавших молодых людей», ставших «собратьями по таинственной гибели пламенного либерала».

– Пропустим – так пропустим. Палаточный лагерь не найден. Причем не найден он, я бы сказал, в извращенной форме.

– То есть?

– Есть следы от патрульной милицейской машины. Следы людей, толпами идущих на этот дурацкий фестиваль. Пара шприцов в кустах, один использованный презерватив, окурки и ворох оберток от жвачек и шоколадок. А на самом пляже, месте исторического побоища – ровное место.

– Не понял, – нахмурился полковник.

– Я, признаться, тоже, – вздохнул уже в который раз его племянник. – Пляж девственно чист. Песочек, коряги, дерн. Ни следа от палаточных колышков, ни оберток с окурками, кроме тех, что менты оставили.

– Следы причаливавших лодок? – быстро спросил дядя Саша.

Стае покачал головой.

– Не говоря уже о том, что бесследно исчез патруль ППС и еще сотни три с хвостиком шалопаев. И крупный прораб перестройки.

Полковник щелкнул пальцами:

– Замечательно, что и говорить. Милицию понять можно, тут «висяк» так «висяк»! Это тебе не пе-рееханная самосвалом бабушка с болонкой и ее пропавший кошелек с пенсией. Почти четыре сотни «призраков»!

Он встал и вновь шалым медведем прошелся по кабинету. Потом принялся перечислять:

– Северный берег Невы в таком же девственно чистом состоянии?

– Угу.

– Дно обследовано?

– Спасательная служба Питера, чьих водолазов привлекали, ославила МВД и Лубянку не только на все МЧС, но и…

– Эмоции пропускаем.

Полковник встал напротив сидящего капитана, уставив в него палец:

– Родственники потерпевших опрошены и ничего не знают, связь между большинством участников фестиваля между собой слабая или нулевая, Хомяк не собирался создавать в Карельских лесах партизанский отряд с целью свержения конституционного строя?

– Именно так.

– Весело, племянничек.

– Обхохочешься, – потер безусую верхнюю губу капитан. – Если бы я болел паранойей, то решил бы, что кто-то хочет закопать меня… Точнее, Сан Саны-ча… А еще точнее – контрразведку в глазах президента и общественного мнения. Более дохлого и бесперспективного расследования и придумать нельзя.

– А возможный резонанс в прессе… – поднял палец к потолку дядя Саша, потом опустил его и мрачно закончил: – Но мы с тобой паранойей не болеем.

Нам погоны и род занятий не позволяют. Не за то нам зарплату платят.

– Вот и все, – пожал плечами Стае. – Ход моего «расследования» пересказывать бессмысленно, а результаты – вот они. Фестиваль взял – и делся куда-то, не оставив материальных следов в этой Вселенной.

– Закончил? – подчеркнуто участливо спросил полковник.

– Не совсем, – Стае поднялся и подошел к окну. – Я не вижу никакой связи всей этой ахинеи со своей биографией. Да и вообще ни с чем вразумительным, кроме Бермудского Треугольника.

– И тем не менее, она есть.

Полковник сел и сложил по-стариковски сплетенные пальцы на совсем недавно наметившемся брюшке.

– Что ты знаешь о моей конторе, капитан?

– Честно? – улыбнулся Стае. – Всякие веселые слухи. А по сути – ничего, как и обо всех смежниках. Так уж нам демократия заповедовала.

– Слухи какого рода? Любопытно, что о нас могут поговаривать на Лубянке.

Стае пошевелил пальцами от избытка чувств.

– Говорят о том, что вы чуть ли не этот самый Треугольник в разработку взяли, что тарелки летающие сачком ловите, зелененьких человечков с наганами в руках ищете в подворотнях и на чердаках заброшенных домов…

– Все? – вздохнул полковник и, расцепив пальцы, вновь потянулся к воде.

– За скобками я оставил что-то неясное о призраке Фани Каплан, будто бы запечатленной на оперативной съемке «наружки», входящей, вернее, вплывающей в вашу проходную. И что-то про черных кошек. Вот теперь, кажется, все.

Полковник крякнул, отставив стакан, и по-ковбойски установил скрещенные ноги на угол конторского стола.

– Вопросы о новом месте работы в связи с этим имеются? – спросил он.

– Несколько, – потупился Стае. – Но если выделить основное – а правда, что истина где-то рядом? И не являлся ли Чикатилло дальним родственником члена Политбюро Пельше?

– Не паясничай, – полковник рывком скинул ноги и поманил к себе племянника пальцем. – Мы-то делом занимаемся, а сам свои выкрутасы подростковые помнишь? Из-за чего чуть со второго курса не вылетел?

Стае было потупился, но тут же вскинул голову:

– Это и есть связь?

– Не горячо, – заметил полковник, – но уже и не холодно. Тарелки я тебе ловить не прикажу, уж извини, но заниматься чем-то похожим на твои студенческие «фокусы» – это гарантирую.

– А как же…

– Ловля империалистических шпионов? – спросил полковник и вяло махнул пухлой рукой. – А пусть себе вынюхивают. Главную нашу военную тайну они все равно не смогут найти. А найдут – так не поймут ее роль. А поняв – не смогут ни уничтожить, ни применить толком сконструированные опытные образцы.

– А она есть? – искренне удивился Стае. – Главная-преглавная военная тайна?

– Открой сейф, – проворчал полковник, глядя на часы. – Уже можно.

Стае вздохнул и прошел в угол комнаты.

– Кстати, – обронил полковник, – угадай шифр, тогда я тебя все же представлю на доске почета.

– Эка сложность, – дернул плечами Пшибы-шевский, возясь с могучим сейфовым замком, окрашенным казенной синей краской. – Или я не хакер в душе?

Набрав комбинацию 1937, он вытащил на стол маленькую бутылку водки без этикетки, граненые стаканчики и аккуратно нарезанную финскую сырокопченую колбасу на пластиковой одноразовой тарелке.

Чокнулись.

– Отступать нам, капитан, некуда, – заметил полковник, скривившись от могучего глотка, словно от зубной боли. – Позади Москва. Да и наступать, в сущности, тоже. Вот тебе и вся военная тайна. Через это мы были, есть и будем непобедимы.

И он погладил бутылку с горючим «главной военной тайны».

– Старая шуточка, – поморщился Стае. – Она уже и на телеэкране звучала, правда, в другой упаковке.

– Но ты-то попался, – по глазам полковника угадывалось, что тяжесть трудового дня медленно покидает измученное тело. – Значит – враг не пройдет, пока ищет иные секреты. Обойдется без тебя родимая контрразведка.

Стае задумчиво теребил зубами колбасный кружок.

– Профиль конторы действительно как-то связан с исследованием паранормальных явлений? – наконец выдавил он давно вертевшийся на языке вопрос.

– А что не является паранормальным в нашей действительности за последние два десятка лет? – ответил вопросом на вопрос полковник.

– И все же…

– Мы вобрали в себя те отделы комитета, которые работали с так называемыми «пограничными» научными областями, если говорить казенным языком… – Полковник потянулся было к бутылке, но потом резко изменил траекторию движения ладони и хапнул со стола минералку. – Дела, подобные этому вашему «фестивалю», – как раз наши.

– А что, было что-то похожее? – Стае наконец принял решение и стал яростно жевать нелюбимую колбасу.

– Всякое бывало, а то ли еще будет… – Полковник поднялся. – Пойдем, я покажу тебе кое-что интересное.

Глава 10
Место работы

Пока спускались в подвальные помещения особняка, к ним присоединился давешний Герман. В лифте полковник улучил минутку и ткнул локтем племянника в бок, кивком головы указывая на Германа. Стае округлил глаза и покачал головой.

Лифт остановился, лязгнув, словно пресловутый бронепоезд, наконец-то снявшийся с запасного пути.

Герман, пропустив начальника, свернул налево и исчез в дверном проеме.

– Нам туда, – ткнул полковник пальцем в противоположную сторону. – Не споткнись, тут провода накиданы бухтами, а свет… сам видишь какой.

Пыльные лампы мигали, заливая лица и стены коридора неровным бутафорским светом дурного фильма ужасов.

– Как тебе наше очкастое молодое дарование? – спросил как бы невзначай полковник.

– Вот попадется он мне где-нибудь в пивной в день проигрыша «Спартака», – беззлобно откликнулся капитан.

– Производит?

– Не то слово – «производит». Глубочайший след в моей душе оставил, негодяй. И как таких земля носит? Ему бы не в конторе стены подпирать, а лохам карманы монеткой резать на скачках.

– А он не только «подпирает стены», – заметил дядя Саша, когда они в четвертый раз свернули влево, возясь с чудовищного вида дверью, словно снятой с какого-нибудь бункера подле Семипалатинска. – Ты всей глубины его талантов не постиг.

– Куда уж нам, сирым….

– Думаешь, – Полковник налег плечом и открыл жалобно скрипнувшую дверь, после чего стал яростно отряхивать рубашку от чешуек облетающей масляной краски, – он каким-то образом выудил удостоверение у тебя из кармана?

– А как иначе? Ну не обронил же я его, в самом деле. Ловкость рук, и никакого мошенничества. Вернее – много артистизма и моя невнимательность. Обусловленная тремя сутками недосыпания.

– Ничего подобного.

Они шествовали по пыльному полосатому ковру, уходящему куда-то в темную бесконечность, расцвеченную в ядовитые цвета разнокалиберными лампами дневного цвета.

– Ты сам ему дал удостоверение.

Стае остановился, словно об стену ушибся.

– Водка хорошая была, – сказал он, подумав.

– Не хами, юноша.

– У вас что, камеры слежения во всех коридорах, а провода тянутся к твоему телевизору?

– Тут тебе не Лубянка, – усмехнулся полковник. – А на экране моем твой «Спартак» ихнему «Зениту» пропирает. Или наоборот – я не разбираюсь. Просто люблю в задумчивости созерцать краем сознания, как здоровенные парни в трусах дурью маются, мячик буцают.

– Я и вижу, что не Лубянка, – с чувством сказал Стае, споткнувшись об очередную бухту проводов.

– Не язви, – отчитал его дядя. – У нас да у вас совершенно разное по объему финансирование. Качественно разное, я бы отметил.

– Тут не в деньгах бюджетных дело, – сказал капитан, поднимая с пола пустую бутылку из-под пива «Балтика» с единичкой на цветастой этикетке. – Тут дело в подходе. Я бы даже сказал – в стиле.

– А чем тебе стиль здешний не нравится?

– «Фолл-аут» какой-то.

– Чего? Ты, капитан, если умный, так не надо это демонстрировать в нашей деревеньке.

– Я имею в виду – пост-катастрофа.

– Ах, вот ты о чем, – полковник взял у него из рук пивную бутылку и резким движением швырнул в темный угол. Там пискнуло, и в сторону метнулась здоровенная крыса. – А не учили ли тебя в школе, что мир наш есть плод вселенской катастрофы? Что в Солнечной системе катастрофы никогда не прекращаются?

– Учили, не без того. Только здесь, – Стае выразительно обвел вокруг себя руками, – это отчего-то ощущается особенно остро.

– А чекист должен чувствовать это всеми фибрами своей души. Выходит, дизайн особняка прекрасно подходит для основной задачи – настроить работников на серьезную и вдумчивую работу. Стае хохотнул:

– Истинный чекист должен не только мыть руки и прикладывать мороженое к сердцу, но и ощущать себя в пост-катастрофическом мире? ! Есть только миг, да и тот между двумя катастрофами! Расскажу ребятам, обхохочутся!

– А это ты брось, – серьезно сказал полковник. – Никаких ребят ты очень долго не увидишь. Может быть – никогда.

– Прямо мороз по коже, – Стае зябко повел плечами. – Не пужай, дядя, мне и так у вас неуютно.

– А тут и не должно быть уютно, – задумчиво заметил дядя Саша, провожая глазами улепетываю-щую в боковое ответвление бесконечного коридора очередную крысищу.

– Не хватает вам только звуков капающей с потолка воды, – заметил Пшибышевский на ходу, – да жутких стонов из-за полуоткрытых дверей.

Тут из-за приоткрытой двери раздался такой вопль, что капитан побледнел и прижался к стене. Полковник упер руки в бока и заорал в бетонный потолок:

– Герман, в бога, в душу, в мать! Отключи микрофоны, сдай ключи дежурному и галопом сюда!

Стае почесал в затылке.

: – Он что, совсем без тормозов? А в каком звании? Так себя может вести только впавший в маразм маршал.

– Да в твоем он звании, в твоем, – раздраженно ответил полковник. – Просто ребятам из этого отделения мы многое спускаем с рук. Видишь ли, работа у них нервная.

Стае икнул и промолчал. Последняя фраза, прозвучавшая из уст старого кэгэбэшника, поставила его в тупик. «Что они делают, ребята из этого загадочного отделения? Тренируются десантироваться на Марс? Или прыгают в жерло вулкана? Берут интервью у лох-несского чудовища? .. »

– И все же, – спустя некоторое время спросил он, когда они дошли до вполне «цивилизованного» сегмента подземелья, с лампочками, стульями вдоль свежепобеленных стен и стальными дверями, – как с удостоверением?

– Он сыграл для тебя маленький спектакль, – неохотно стал пояснять полковник. – Изобразил крутого-прекрутого профессионала, чему помогли мои о тебе рассказы. А потом допустил ряд маленьких неточностей, разрушив красивую картину в твоей голове. Образно говоря, составив зеркала в ряд он разбил их на калейдоскоп, и завращал его. Пока у тебя шарики за ролики заезжали, и ты весь был поглощен своими мыслями, он протянул руку и сказал «дай». Ты и дал.

Стае привычным движением потер верную губу указательным пальцем.

– То есть он меня загипнотизировал? Полковник фыркнул.

– Если тебе так интересно, в отделе «Зэт» они называют это «ментальным контролем».

Слегка ошарашенный, капитан укоризненно покачал головой:

– А еще говорите, что сачком инопланетян не ловите.

– Случится – поймаем, – браво отрезал полковник, распахивая нужную ему дверь. – Проходи, только не шуми и тумблерами не щелкай.

Пшибышевский очутился в полукруглой комнате, примыкавшей к вертикальной стене из стекла.

– Похоже на допросную из фильмов про гестапо, – признался он. – Только компьютеры на столах лишние, и мордатого эсэсовца в дверях нет. И еще чучело красноармейца в качестве вешалки.

Полковник покачал головой, подошел к сиротливо стоящему конторскому столу без высокоточной технике и достал из ящика художническую папку. Из нее он извлек лист плотной бумаги с карандашным рисунком.

– Герман набросал третьего дня, – сказал он с кривой усмешкой, протягивая рисунок Стасу. – Тебе должно понравиться.

На картине Пшибышевский увидел подобие окружающей обстановки, только у полуоткрытой двери угадывался мужик с закатанными рукавами, каской с рожками и до боли знакомым автоматом времен второй мировой на шее.

– Гравюра с чучелом красноармейца куда-то за-пропастилась, – развел руками полковник, мстительно ухмыляясь. – Видимо, Герман унес в общагу на доработку. Штрихи вносит последние, Микеландже-ло наш штатный.

Стае сжал зубы и сделал над собой усилие, чтобы не разорвать рисунок в клочья.

– И что послужило источником вдохновения вашему Герману? – спросил он ледяным тоном.

– Известие о том, что ты переводишься к нам, а местом начала новой работы будет данная комната.

Пшибышевский сел на стул и механически возложил руку на компьютерную «мышку».

– И хорош ли красноармеец на дорабатываемой гравюре?

Полковник всплеснул руками.

– Да что ты! Прелесть! Все, как ты себе и представил – в буденовке поверх хищно ухмыляющегося черепа, с винтовкой и примкнутым штыком, на котором…

– Талоны на усиленное питание, – сквозь зубы процедил Пшибышевский.

– Скажешь – не в точку? – Полковник покачал пальцем перед носом племянника. – Не лги мне, Дездемона!

– Талонов не было, – выдавил капитан через силу. Ему хотелось громко ругаться, стрелять в воздух и пить водку из пластиковых стаканчиков, заедая ее сосисками в тесте.

– Конечно, не было. Был маузер на боку и какие-то дурацкие обмотки на голенях. Кстати, как ты это себе представляешь – зимняя шинель, теплая гимнастерка, легкомысленные бриджи английского фасона – и обмотки? Грубо! И вульгарно, словно в кинокартине хрущевских времен.

– Так и представляю, как Герман нарисовал. Интересно, а когда я сегодня по нужде в последний раз схожу, он тоже знает? И кто он такой, этот очкарик? Сын Кашпировского? Зять Кощея Бессмертного?

– Просто – капитан отдела «Ззт».

Стае тряхнул головой, словно отгоняя наваждение.

– Объяснил, дядюшка. Спасибо. А теперь излагай, что у меня будет за работа, а то уже солнце садится.

Полковник устало плюхнулся на жалобно скрипнувший стул, с омерзением откинул щелчком «мышку» и положил подбородок на сцепленные ладони.

– Отставить панику и обиды!

– Есть оставить!

– Я специально дал вам возможность познакомиться, потому как работать вам вместе.

Стае издал горлом какой-то булькающий звук, вытащил из кармана смятый носовой платок, тупо на него посмотрел. Потом очень медленно и бережно положил платок в карман.

– Есть работать в паре!

Полковник нахмурился, потом лицо его разгладилось.

– Удар держим, породу не портим. Это отрадно.

– А нельзя…

– Нельзя, – отрезал начальник странной конторы, и добавил, уже мягче: – Совсем нельзя. Отступать некуда, повсюду Москва, помнишь?

Стае заговорил парой минут позже, тщательно подбирая слова:

– А он что, может забраться мне в черепную коробку? Предсказать мои мыслеобразы и поступки?

– До полного понимания личности ему далеко… Полковник не успел договорить. когда вошел Герман, подмигнул Стасу и изрек:

– Не так уж и далеко, как мыслится начальству. Просто чуть ближе – и будет уже не понимание, а слияние. А это большая разница.

– Точно, – привычным для Стаса ворчливо-обиженным тоном откликнулся дядя Саша. – На это мы пойтить не могем. Так у нас есть два раздолбая. А эдак – получится два шизофреника.

– Ну, один-то точно уже есть, – уверенно проговорил Пшибышевский. – Я словно белены объелся. Ничего не понимаю.

– Нечего тут понимать, – сказал Герман, сел на свободный стул, вытащил из кармана ветровки «чу-па-чупс», и принялся шумно разворачивать обертку.

– Такова твоя планида и штатное расписание в нашей конторе. Каждому работнику отдела «Омега» прилагается его вторая половина, своего рода Тень – работник отдела «Зэт».

Глядя, как очкарик, плотоядно ухмыльнувшись, обсасывает заморский леденец, Стае сжал кулак и бесцветным голосом сообщил в пространство:

– Ненавижу!

– Это пройдет, – по-отечески изрек дядя Саша.

– Я в свое альтер-эго по первяночке из табельного «Макарова» шмальнул. Не попал, правда. Но дело дошло до служебного расследования.

– А ты свое табельное сдал, – довольным голосом сообщил Герман. – Так что нечего указательным пальцем шевелить, и веком дергать.

Надо ли говорить, что сидел он к Пшибышевскому вполоборота и физически не мог видеть непроизвольных реакций его организма.

– Герман, – заметил строго полковник, – ты сейчас не ведешь допрос подозреваемого, так что кончай прессинговать. Ешь свою конфетку и помалкивай.

– Есть жрать конфетку! – с энтузиазмом откликнулся Герман.

Стае вытащил из кармана непочатую пачку.

– Ношу уже третий месяц, – сказал, ни к кому не обращаясь. – Как, наверное, знает капитан Герман, рекомендованная медициной методика. Подавляя рефлекс автоматического курения, я поглаживаю пачку в кармане, щелкаю зажигалкой, чем дело и ограничивается. Вернее – ограничивалось.

Он зубами разорвал упаковку, вставил между зубами «житанину» и принялся обхлопывать карманы.

– Сидеть! – рявкнул он, когда Герман потянулся к своему карману. – А ты случайно письмецо у меня не брал? Лучше сам скажи, пока я не полез во второй внутренний карман пиджака.

– Что я, зверь, что ли, – обиженно насупился Герман. – Интим есть интим.

Полковник со злым лицом подошел к своему очкастому «юному дарованию», взял у него Стасову зажигалку и кинул Пшибышевскому.

– Вы еще дуэль устройте. На табуретках, товарищи капитаны!

Стае закурил, выпустил струйку дыма в сторону своего обидчика и мечтательно протянул:

– Хорошо бы, чтобы у товарища капитана была астма, и сей секунд случился ее приступ.

Герман перестал вылизывать леденец и подобрался, словно кот.

– Съел? – спросил с кривой усмешкой дядя Саша.

Лицо Германа озарилось вдруг причудливой смесью радости и отчаяния.

– Я же говорил – сработаемся, – выдавил он, и в следующий миг зашелся лающим кашлем.

Дурацкий леденец на пластиковой палочке упал на бетонный пол, куда отправилась секундой после и сигарета из разинувшегося рта Стаса.

– Доволен, племяш? – спросил полковник. – Похоже, вам и табуретки не понадобятся. Нет, в наше время все было проще, без всяких ментальных штучек. Карандаш, стопка бумаги, телефон и «Макаров». Где те времена?