Морена Морана
Дворовой
– Верно! – подтвердила Хвостикова.
– Итак, по некоторым признакам мы понимаем, что дворовой – мужчина. Не просто же так он ухаживает за этой прости… меня Зиночка. Может, я плохо думаю о мужчинах, но я бы скорее поставила на любовь, чем на родственные связи. Наш дворовой скорее ухажористый, чем семейный. Дом был сдан в эксплуатацию около 35 лет назад. Значит, мы ищем пенсионерку, живущую в квартире, которая заканчивается или начинается на три. И у которой муж погиб не своей смертью.
– Да вроде не было таких. Не было молодых вдов. Я тут ведь в доме с самой сдачи и живу! – пожала плечами Хвостикова.
– И я не слышала! Не своей смертью умирали, конечно, но чтобы любовная трагедия… – вставила свое веское слово Семеновна. – Вот дворник у нас замерз в прошлом году в сугробе. Но что у него за любовь была? Разве что к водке. Она, родимая, его и погубила.
– А я когда была еще школьницей, как-то видела, что Авдотья Пантелеевна Котова букетик к дереву привязала ленточкой. Я ее спросила тогда, зачем она это делает, а она ответила, мол, своей единственной любви цветы несет. Глебу, Глебушке. И я тогда удивилась очень, ведь мужа у нее по-другому звали. Он, кстати, умер недавно. Но своей смертью, болел.
Вдруг защитница лилий ударила себя ладонью по лбу.
– Точно! Дуня и Глеб! Как я могла забыть… Глеб был местной звездой – видный, спортивный. А еще он умел каким-то образом примагничивать к себе металлические предметы, фокусы показывал с ними разные. Ну и Дуня баба видная, только в браке несчастная. Такая любовь была…Только поговаривали, что ее муж обо всем узнал, избил любовника, да и сбросил в открытый люк… Тот попытался выбраться, и снова сорвался… и умер… слухи ходили, конечно. А как там на самом деле было, кто расскажет…
– А эта Дуня из какой квартиры?
– Из третьей…
Вдруг вся компания снова вздрогнула. Орехокол в последний раз из последних сил слегка подпрыгнул на столе.
– Ну что, в третью квартиру! Бегом! – не в меру энергично заверещал Хвостикова.
Покинув тесное жилище Марьи Михайловны, группа забежала в нужный подъезд и позвонила в дверь. Никто не открывал.
– И что будем делать? – практически хором спросили общественницы. – Может, подписи собрать, чтобы ее выселили? Ну, на всякий случай.
– Нет, я предлагаю взломать дверь! – сказал Петрович, яростно потирая плечо, и как бы готовя себя к атаке.
– Тише, тише! – остановила их Зиночка. – Я, кажется, что-то слышу.
Из-за двери раздавались еле слышные стоны.
– Ломай! – приказала Хвостикова. Петрович пнул дверь, но она не поддалась. Разбежался и со всей силы ударил плечом, но лишь ушиб руку.
– Момент! – произнесла защитница лилий. Вынула из пучка начесанных волос заколку и осторожно вставила ее в замок, медленно поворачивая. – Всему вас надо учить, молодежь!
– Ну и таланты! – восхитилась Зиночка.
– Я свое отсидела еще в 60-х… – между делом сообщила бабка, открывая дверь.
Там, на полу, лежала Авдотья Пантелеевна и что-то мычала. Семеновна бросилась звонить в скорую…
