Милли Фокси
Судьба и ее перипетии
Бернард с благоговением смотрел на невероятно красивые мириады звезд, и восторг охватывал все его существо, словно он попал совсем в другую реальность, словно вся его жизнь, до того момента, как он оказался в этом поселении снова, была чем-то, что происходило с другим человеком. В лучшую реальность. И рядом с ним был тот, кто с самого момента формирования его тогда маленького беспомощного тельца младенца в ныне крепкое и ловкое тело мужчины (несмотря на то, что он не наблюдал полного формирования после того, как мальчик уехал), вложил в него все свое время, всю душу и искреннюю привязанность.
А звезды пульсировали и переливались, словно множество алмазов на синем бархате: какие-то падали, какие-то словно перемещались. Бернард затаил дыхание. Чарли терпеливо и с довольством наблюдал за ним и ожидал, пока племянник налюбуется, после чего показал ему свои записи, которые тщательно хранил от чужих глаз, и о которых ходили легенды среди местной детворы. Также он показал Бернарду собственноручно нарисованные схемы созвездий.
В эту ночь дядя Чарли стал еще более героическим в воображении Бернарда, чем был, потому что сколько бы времени не прошло, он не бросал то, что ему интересно, и жил так, как любил жить. А еще потому, что увлечение Чарли звездами было поистине великолепно, и он полностью разделял его!
Они проговорили до часу ночи и довольные отправились спать. Дядя Чарли еще вчера позволил Бернарду самому выбрать себе одну из пустующих спален, и тот выбрал ближнюю к дяде, ту же, что в детстве была его.
Когда он лег в кровать, то неожиданно ощутил себя тем самым маленьким мальчиком, который не знал, что такое одиночество, потому что его герой не был где-то далеко-далеко, в сказках. Он был рядом, и на него можно было положиться. Его герой спал за стенкой, надёжный и понимающий, и сам Бернард тоже хотел стать таким для кого-то.
В отличие от его отца, Даниэля, Бернард не имел братьев и сестёр, и, следовательно, у него никогда не будет племянников, но у него могут быть свои дети, и он имел перед глазами прекрасный пример того, каким отцом он должен будет для них стать.
Глава 6. Почти безмятежные полторы недели.
Глава 6
Почти безмятежные полторы недели.
Наутро, после завтрака и утренних процедур, Бернард не стал рассиживаться и пить кофе: на этот раз он решил воздержаться от столь праздного, хоть и приятного времяпрепровождения, ведь у него было дело поважнее!
Лучи солнца касались верхушки деревьев, отчего желтая листва казалась золотой, и в сочетание с чистым голубым небом и легким туманом вокруг, атмосфера казалась сказочной.
Бернарду почудилось будто он вернулся в детские годы и в воздухе снова ожили какие-то нелепые для его возраста ассоциации: например, корягу в углу сада, рядом со ржавым колесом от велосипеда он принял за скрюченную руку лешего, тянущегося из-под земли.
Бернард вздохнул полной грудью, улыбнувшись своим мыслям и чувствам, представил на мгновение, будто он тот самый любопытный мальчуган, каким был когда-то.
Он уже полчаса стоял у изгороди и поджидал, не пройдет ли на счастье хозяйка кафе, Нэнси, мимо, как проходила вчера, и его ожидание было вознаграждено. Как бы ни был он готов увидеть ее и на этот раз, сердце его взволнованно подпрыгнуло в груди, едва она показалась на дорожке, пролегающей мимо усадьбы.
Он встрепенулся и вцепился руками в ветви изгороди, царапая ладони до крови, и чувствуя внутри невероятное волнение. Мужчина попытался поймать ее взгляд, чтобы не заговаривать первым, но ему это не удалось. Она смотрела прямо. Ему было слегка не по себе от того, что, возможно, он имел вид глупца, да и чувствовал себя не лучше.
Окликнуть ее у него тоже не вышло, так как слова снова застряли у него в горле, как и вчера, и он подумал, что если так будет продолжаться, то он этого не вынесет. Ему было очень стыдно за то, что он терял дар речи при виде едва знакомой и не слишком приветливой барышни.
Та же шла, глядя перед собой, и не замечала Бернарда, и в ее глазах можно было заметить ледяное безразличие ко всему вокруг. Она не замечала его, несмотря на то, что он стоял очень близко к изгороди, и он был уверен, что если бы она посмотрела чуть влево, то непременно сразу же заметила бы его.
Когда она скрылась за углом, Бернард почувствовал опустошение и обругал себя за нерешительность. Он обещал себе, что обязательно в следующий раз сам окликнет ее, поздоровается с ней и поблагодарит за помощь, которую она оказала ему той ночью, когда довезла его до вокзала.
Но на следующий день, и после следующий, и всю пробежавшую неделю, он просто молча смотрел ей вслед, в то время как внутри пылали неведомые ему ранее, несмотря на его не юный, хоть и молодой возраст, чувства.
Разные мысли мучили его, когда он смотрел на ее сосредоточенное лицо и темные кудри волос, которые каждый раз были аккуратно подколоты заколками с маленькими зелеными, чуть темнее ее глаз, бантиками у висков.
Это были мысли о том, что она не узнает его и просто промолчит в ответ на приветствие и благодарность. Или же, то, что она совсем не помнит этот случай. Или, что было бы хуже всего, относится к тому маленькому происшествию с негативным чувством, и любое напоминание о нем лишь испортит ей настроение и даже разозлит.
Каждый раз, когда он встречал ее взглядом на этой дороге, ему казалось, что она не замечает ничего вокруг и думает о чем-то своем, идет куда-то вперед, по своим делам, пока не достигнет угла одного из старых домов. Последний за эту пробежавшую неделю день, она все же скользнула взглядом по мячику, который оставила соседская малышка Люси возле дороги, и даже по самому Бернарду, но выражение ее лица совсем не изменилось и было таким же холодным, как тогда, когда она была потеряна в своих мыслях.
Это невероятно угнетало, уязвляло и мучило бедного молодого человека, который всячески отрицал, что имеет к ней какой-то интерес, едва дядя Чарли ловил его за тем, что он смотрел ей вслед, сжимая тонкие веточки кустов изгороди в слегка окровавленных пальцах.
Чарли тогда отпускал какие-нибудь наполовину едкие, наполовину нежные комментарии, но смотрел на племянника с сочувствием и пониманием.
В свое время, когда он был ненамного младше Бернарда, ему приходилось уже полюбить и разочароваться: история его закончилась не так, как ему хотелось бы.
Девушка, которую он имел несчастье полюбить, уехала с другим молодым человеком. Вечно сомневаясь в том, как именно она относится к Чарли, девушка все же решила, что никак, и с тех пор дядя Чарли не особо доверял женщинам и не воспринимал их всерьез.
Однако не обозлился на весь женский род, как частенько бывает в таких случаях. Конечно, он зарекся никогда больше не связываться с делами сердечными, но это вовсе не означало, что он желал того же для любимого племянника.
От того, наблюдая за Бернардом, он видел, что с тем происходит и, как уже говорилось, беззлобно подкалывал того. Все же, как бы жарко не отрицал того Бернард, в глубине души он знал, что дядя прав, и какими бы новыми не были его чувства, он не был «желторотым» юнцом, чтобы не понять, что влюбился.
Поняв это, и окончательно убедившись, что эти чувства романтического характера и что они, по всей видимости, не найдут ответа в ее сердце, он решил действовать радикально – просто вырезать эпизод встречи с ней из своей жизни и вырвать ее саму из своего сердца.
Оставалось только подумать над тем, как именно он будет вырывать ее оттуда. Когда он раздумывал над этим, то, в досаде на себя, обозвал свое чувство «наваждением», ведь решение давалось нелегко; он энергично тряхнул головой, словно пытаясь от этого наваждения избавиться.
Ее ледяное безразличие, даже тогда, когда взгляд ее коснулся его фигуры, тоже не добавляли ему лишних надежд сохранить, взрастить и возлелеять это нежданное и вовсе не желанное им «наваждение». Ведь она должна была узнать его, когда мазнула по нему взглядом.
Да, она ни разу не смотрела ему в глаза. Но каждый человек узнаваем даже по строению своего тела. И, окинув его быстрым взглядом, девушка не могла не обратить внимания на то, что он, тот самый мужчина, которого она довезла.
Получалось, что либо его опасения были правдой, и она действительно негативно относилась к произошедшему в ту морозную ночь, либо она действительно забыла обо всем, либо же она узнала его, но ей настолько безразлично все, что касается его, что она не хочет подавать виду, что узнала.
«И вообще, что ты можешь ей предложить?» – спрашивал он себя. «Даже если она и обратила бы на тебя внимание».
Таким образом, потеряв всякую надежду на свою решительность, а заодно и свою состоятельность, и конечно же, на ее благосклонность к нему, Бернард решил больше не травить свою душу и не появляться у изгороди в то время, когда она проходит мимо.
Следующие несколько дней он оставался в кровати подольше. Дядя Чарли не возражал, ведь племянник работал не покладая рук и делал даже больше, чем от него ожидалось и требовалось. Дядя, наоборот, ратовал за то, чтобы Бернард отдыхал как можно больше.
«Если не будешь отдыхать больше, твоя мать скажет, что я нашел себе раба, мальчик мой», – говаривал он частенько в шутку, особенно во время их отдыха, когда Бернард садился с томиком художественной литературы в беседку, а дядя садился рядом с ним и раскуривал трубку. Дядя Чарли никогда не мешал племяннику читать, и просто молча сидел рядом со своей неизменной трубкой. Он очень уважал читающих молодых людей и всячески поощрял чтение книг.
Бернард понимал и чувствовал это, и ему было очень комфортно от того, что дядя сидит рядом и просто молчит – его молчание не вызывало никакого неудобства.
Бернард ощущал, что от дяди Чарли не исходило осуждение или раздражение, даже наоборот, от него веяло восхищением, уважением и гордостью за любимого и единственного племянника. Разговаривали же они по вечерам у камина, и говорили много, с интересом.
До зимы оставалось уже не так много времени, и дядя с племянником заранее, усердно трудясь, подготовили все к тому, чтобы встретить ее без всяких лишений и проблем.
Потому, все чаще они предавались больше общению и развлечению в виде игр в кости или карты, нежели работе. Вместе они исследовали звезды, ходили на прогулки, по дороге замечая изменения за двадцать с лишним лет и вспоминая самые дорогие сердцу Бернарда годы.
А порой – и это было самое любимое время Бернарда – они делились мнениями о прочитанной той или иной книге, и какова была радость молодого человека, когда он находил союзника в лице дяди в определенных мнениях. Это сближало их особенно.
В ту пору ни Бернард, ни дядя Чарли еще не знали, что не настанет еще зима, как они оба ввяжутся в опасное приключение не хуже, чем в прочитанных ими романах.
А еще, дядя понемногу тестировал познания итальянского языка у племянника, чтобы тот практиковался и не забывал этот певучий язык.
Он, порой, совершенно неожиданно начинал говорить с Бернардом по-итальянски, и тот не терялся, отвечая ему тем же.
Замечая довольную улыбку на лице дяди, Бернард ощущал гордость, которая изнутри приятно распирала ему грудь.
И так, миновало ровно полторы недели, с тех пор как он появился на пороге дома дяди Чарли. Полторы недели, которые длились, как полагается, а не пробегали мимо в монотонности и суете, как это было с Бернардом во времена работы на фабрике.
Он тогда лежал ночами перед сном и думал: зачем ему такая жизнь? Почему бы не изменить что-то? Он предавался грандиозным планам, но наутро все повторялось, и планам было суждено сбыться лишь в его снах. Но, все это было тогда… А сейчас все изменилось!
Каждый день был насыщенным и интересным. За эту неделю и четыре дня, Бернард пару раз навещал Стивена. Вторая их встреча произошла очень тепло и непринужденно, словно молодые люди были знакомы по меньшей мере несколько лет.
Бернард зашел в участок к вечеру, когда погода снова, хотя и временно, начала склоняться к зиме, и в воздухе закружились редкие снежинки, покрывая еще зеленую траву и оставшиеся от ленивых жнецов все еще густые и нуждающиеся в уборке поля желтых колосьев.
Бернард надел дубленку, найденную Чарли в сарае, которая оказалась дубленкой Даниэля, отчего Бернард, узнав, едва не прослезился. Он очень скучал по родителям, и соприкосновение с личной вещью его отца вызвало в нем острый приступ ностальгии и трепетные воспоминания детства. Его охватило волнение, словно он прикоснулся к прошлому, которое было для него слишком дорого.
Дубленка была слегка узковата ему в плечах, и он не без гордости понял, что он вырос мужчиной более широким в плечах, чем его отец, у которого тем не менее в те годы, да и сейчас тоже, была прекрасная мужественная фигура.
Погода в тот день была очень близкая к зимней, и он порадовался, что в этот раз был готов к стуже. Правда, спешу заметить, спустя несколько дней, осень снова отвоевала себе сколько-то дней (и не мало), растопив снег, слегка обогрев землю и порадовав этим поздних лентяев жнецов. Бернард переоделся в свое излюбленное пальто, отложив отцовскую дубленку до очередной стужи. Однако, в данный момент, речь пойдет о том вечере, когда Бернард навестил Стивена впервые после их встречи на вокзале.
Так вот, возвращаясь к визиту в полицейский участок, следует упомянуть о том, что этот визит укрепил дружбу этих молодых мужчин и приоткрыл тайну прошлого Бернарда для Стивена.
В тот вечер, Бернард рассказал Стивену о своих невзгодах на прошлой работе:
– У нас была жуткая нехватка работников, – начал свой рассказ Бернард, усаживаясь на тот самый диван, где ночевал в свою первую ночь в поселении, и забирая тот же самый стакан, из которого тогда пил чай. Когда Стивен присел рядом, он продолжал. – Потому что многие заболевали от непосильного труда, кто-то получал травмы и становился инвалидом, и потому одного человека ставили на место троих и заставляли его успевать сделать все за день, а это было нереально, друг мой. Нас считали за рабочую силу, но не за людей.
– Почему же не брали новых работников? – поинтересовался Стивен, отхлебывая чай и с сочувствием взглядывая на старшего друга. – Во-первых, почти никто не стремился работать там, – сказал Бернард, пожимая плечами, – а во-вторых, скорее всего, экономили средства. Я не думаю, что хозяин делал это нарочно, ему по-видимому было искренне невдомек каково нам. Порой я желал, чтобы хозяин сам отработал смену, как я или как мои коллеги, быть может, он бы понял нас. – Наверное, все работники периодически желают своим хозяевам поменяться с ними местами, – усмехнулся Стивен.
– Возможно, – Бернард также усмехнулся в ответ и продолжал рассказ. – Конечно, и на его месте я бы не стремился: ему по своему тоже доставалось. Тем более жена его была сущей дьяволицей и обращалась с ним, и с нами, как с рабами; на правах близкого ему человека нагружала нас всем, чем возможно дополнительно, внушала ему не давать нам поблажек и если кто заболел, сразу увольнять того, и только потому что мы мужчины, в то время как женская часть коллектива, которая была значительно меньше, были у нее в чести и имели все положенные привилегии.
Она ненавидела меня сильнее остальных, потому что хоть я физически и силен, и не менее силен, чем другие, но я быстрее устаю и часто болею, если переутомляюсь.
Так вот, я уставал быстро и часто болел, и потому она относилась ко мне еще хуже, чем к другим, и всегда придиралась к каждой мелочи. Она попрекала меня даже улыбками, будто бы на работе нужно ходить с кислой миной. И если я улыбался, то она нагружала меня еще сильнее.
У меня также был коллега, который страдал так же как и я, но в силу другого состояния здоровья справлялся немного получше.
– А что с твоим здоровьем? – перебил его Стивен.
– Расскажу в другой раз, – смущенно ответил Бернард и продолжал рассказ о ненавистной работе. – Так вот, мой коллега страдал как и я, но, что было невероятно обидно, я не мог видеть в нем союзника и товарища по несчастью, потому что он всегда срывался на меня! Хотя человек он вовсе не плохой, я бы даже назвал его хорошим.
И так я страдал не только от непосильного труда, но и от того, что получал нагоняи от начальства и от коллеги. Вот так бывает в этом мире. Стыдно признаться, но, хотя и совсем редко, когда было не в моготу, я бывало думал о том, чтобы прекратить эти страдания вместе со своей жизнью, но я слишком люблю своих родных, чтобы причинить им такое горе, и слишком люблю жизнь. И сейчас я чувствую себя совершенно новым человеком и иногда лишь грущу о своих коллегах, которые остались там и обречены мучиться так, потому что ничего не изменится.
– А почему же ты не обращался в профсоюз? – упрекнул его друг.
– Я уже упоминал о том, что хозяин не был повинен в наших мучениях нарочито, он просто не осознавал, что мы работаем словно в аду, – ответил Бернард, – ну а еще, даже если бы он был отвратительным человеком, я не имею привычки быть ябедой, и сейчас, я рассказываю это тебе потому, что это уже в прошлом, и я хочу излить душу человеку, которому доверяю, а также, чтобы ты больше обо мне знал, ведь я очень хочу, чтобы ты тоже видел во мне друга, какого я вижу в тебе.
– Ох, Бернард, – ответил Стивен польщенный тем, что Бернард поведал ему о столь тяжлом периоде своего существования, – Мне очень жаль, что тебе пришлось пройти через это. Даже в моей службе люди более добры друг к другу.
Он вздохнул и перевел взгляд за окно.
– Мне очень жаль. – повторил он.
Они проговорили несколько часов подряд, и Бернард также узнал многое о службе Стивена. Он убедился в том, что Стивен один из лучших полисменов не только в этом поселении, но во всем мире!
Несмотря на свою человеколюбивую натуру, он не делал поблажек преступности и взяток не брал. Вместе с тем, что понравилось Бернарду больше всего, он не брал лишних штрафов и не сажал бездомных бродяг в камеру, за исключением тех, кто совершил что-либо тяжкое, так что все бродяги в округе любили и уважали его.
Вернемся же в то утро, когда Бернард первый раз решил не появляться у изгороди в своих тщетных попытках поговорить с Нэнси или безрезультатно обратить на себя ее внимание. Нэнси сидела в своей комнатке, расчесывала гребнем свои густые черные волосы и размышляла о том, чтобы нанять в кафе еще одну работницу и наконец-то уехать куда-нибудь отдохнуть с матерью и братом.
– Нэнси! – тут брат прервал ее мысли тем, что просунул свою светловолосую голову в приоткрытую дверь. Он был парень крепкий и достаточно крупный, как их отец. Волосы его так же были вьющимися, как у всех членов семьи. – Ты сегодня снова собралась в свое кафе?
– Да, Саймон, – ответила она со вздохом. Она любила свое кафе, но как и всем людям иногда, и все чаще, ей бы хотелось отдохнуть и не зависеть каждый день от него. – Честное слово, я ищу человека себе на смену. Подождите еще немного и скоро мы все вместе отправимся в путешествие. Лучше расскажи, как у тебя дела с Лиззи.
Саймон помрачнел. Его брови сдвинулись, а губы поджались, но он ответил:
– Кажется, она кем-то заинтересовалась и избегает меня.
– В таком случае лучше забудь ее! – с жаром воскликнула Нэнси, со стуком опустила щетку на столик и покраснела от гнева. Она терпеть не могла, когда кто-то обижает е доброго старшего брата и недолюбливала Лиззи, которая, словно собака на сене, никак не могла решить, любит ли она Саймона или нет. – Тебе еще попадется не такая ветреная девица, Сэм. Ты достоин лучшего! Почему все хорошие парни влюбляются в легкомысленных девиц?
– Нэнси… – раздраженно выдохнул брат, заходя к ней в комнату и прикрывая за собой дверь. Он вздохнул и поник головой. – Ну не начинай! Мне и так не слишком весело. Я не хочу слышать о ней таких эпитетов, даже если они правдивы. Давай пока закроем эту тему….
– Закроем тему?! – воскликнула она, и Саймон пожалел, что ответил сестре честно. Тем временем сестрица продолжала свои возмущения – закроем тему?! Но ты из-за не проводишь свою жизнь в унынии, те минуты и часы, которые никогда не вернуться! Она этого не стоит! Никто этого не стоит!
– Когда полюбишь человека, то поймешь меня, сестренка, – ответил Саймон, мягко улыбаясь ей, не задействуя в улыбке глаза.
– Любовь ли это?! – скептически надула Нэнси губки и искоса посмотрела на Саймона. – Настоящая любовь не причиняет боли. Саймон только пожал широкими плечами и посмотрел за окно.
– Ладно, не думай пока о ней, – примирительно сказала Нэнси, снова хватаясь за щеку. – Мне больно думать о том, что твоя жизнь утекает, как песок сквозь пальцы, и приносит тебе одни страдания по ее вине. Ты всегда был таким жизнерадостным и любознательным мальчиком, и во что она тебя превратила!
– Нэнси! – е брат был недоволен темой обсуждения, и она, вздохнув, переменила ее на более безопасную, за что Саймон был ей очень благодарен.
Через пятнадцать минут Нэнси, как обычно, отправилась к Саре за автомобилем. О Бернарде она благополучно забыла с того самого дня, когда безуспешно пыталась вспомнить его имя, направляясь к Саре, только для того чтобы потом идти от нее на остановку общественного транспорта.
В тот день, а точнее, поздний вечер, ее сестра заехала за ней, как и обещала, но одна и в слезах. Они разговорились о некоторых семейных проблемах, постигших Сару, и потому Нэнси забыла обо всем, кроме собственных посетителей и сестры, и после работы несколько дней они пытались разрешить проблему Сары. В конце концов, буквально через четыре дня, сестра порадовала Нэнси новостью о том, что супруги помирились и разрешили свое разногласие, но мысли о Бернарде уже покинули голову Нэнси, и она напрочь забыла о его существовании, потому что в тот день, когда все ее сочувствие обратилось к сестре и семье сестры, она стала совсем безразлична к нему.
Нэнси миновала усадьбу, которую проходила каждый день, но на этот раз ей показалось, что что-то было не так, как обычно, по крайней мере, не так, как последние пару дней. Она даже приостановилась и задумчиво огляделась. Она посмотрела на изгородь усадьбы и вдруг что-то поняла, посмеявшись над своей несообразительностью.
В этот раз на нее не смотрел молодой темноволосый мужчина, стоявший до этого пару дней (а может и больше) по другую сторону изгороди, в фигуре которого было что-то знакомое, о чем она думала, когда впервые заметила, что он наблюдает за ней, но что, Нэнси не стала разбирать, лица же его она вовсе не стала разглядывать и сделала вид, что не заметила его, потому что он каждый раз нахально вперивал в нее свой взгляд, и хотя она не видела со своего расстояния его глаз и даже не знала, какого они цвета, она чувствовала его взгляд на себе и слегка раздражалась.
Она не отвечала ему взглядом, даже если в глубине души ей было интересно рассмотреть его и разгадать загадку, почему его облик кажется ей таким знакомым. Нэнси имела свое представление о мужской психологии, и ей вовсе не хотелось завести очередного поклонника.
Однако, сегодня, обнаружив, что он на нее не смотрел и его вовсе не было на привычном месте, Нэнси слегка расстроилась, потому что этот факт слегка озадачил е. Ей было любопытно, почему сегодня он решил не выходить, и почему ее это вообще интересует. Обычно, она быстро проходила мимо него, словно он был одним из деревьев, стоящих по краю дороги за и перед изгородями усадеб и особняков, расположенных в этом небольшом районе.
Нэнси удивлялась тому, что этот мужчина, хоть и был для не как элемент пейзажа, но стоило ему исчезнуть, как тут же завладел ее мыслями, и его судьба стала интересовать ее.
Она стала размышлять о нем всю дорогу к дому сестры и даже, пока ехала на ее машине, она думала о том, не уехал ли он или не заболел ли, и кем он приходится тому пожилому человеку, что слыл на всю округу чудаком.
Она перестала думать о нем только в кафе. На обратном пути она так же не вспоминала о нем, и ее размышления были теперь о том, что в конце недели ей нужно будет, как и обычно по субботам, появиться в другом месте вместе с Арнольдом, приятелем с подработки, чтобы развлечь отдыхающую публику скромными и уютными парными танцами под джаз. Она с недовольством подумала о том, что Арнольд опять начнет свои попытки добиться ее симпатии и внимания способами, которые она называла «интеллигентным насилием», то есть, используя добрые по отношению к ней намерения и дела как разменную монету, зная, что она не заинтересована в нем как в мужчине, но навязывая их так, что она не могла отказаться и потом, в случае чего, косвенно попрекав ими ее. Он был очень неплохим человеком, хоть и со своими, как говорится, «тараканами в голове», и от того Нэнси мучилась сильнее, что не испытывала к нему ничего кроме дружеского расположения и обыкновенной человеческой теплоты.
Конечно же, порой, он делал добрые дела для нее от души, она это чувствовала, была очень ему благодарна.
Этот человек был недурен собой, и вокруг него постоянно толпились женщины, но Нэнси была первая, кто не поддался на его чары, и мужчина был сам этим очарован. По-видимому, это была одна из причин, почему он не желал отступать, даже несмотря на явное отсутствие романтического интереса у девушки.
В глубине души Нэнси мечтала, чтобы его отправили танцевать в другой клуб, а ей дали другого партнера, более понятливого и деловитого, и лучше всего такого, которого она бы не заинтересовала как женщина.
