Милли Фокси
Судьба и ее перипетии

– Да, мне было бы очень интересно узнать это, но, послушайте, Стивен, разве я не нарушал порядок тем, что заснул в общественном месте? – с удивлением поинтересовался Миллер.

– Но вы же не имели цели навредить кому-то, заснув, как вы выразились, в общественном месте?

– Нет, конечно.

– Тогда думайте дальше сами, – он снова тепло улыбнулся. – Я не сторонник того, чтобы придумывать несуществующие нарушения с целью наживы. А теперь я вам расскажу, как я пришёл к состраданию. Вот смотрите, у вас есть мать, отец или дети?

– Детей пока нет, но это никогда не поздно исправить, – задорно улыбнулся Бернард. – А мать с отцом есть, долгих им лет.

– Не поздно, согласен, – кивнул в ответ Стивен. – Так вот, вы же определенно любите своих родителей?

– Конечно, люблю, больше всего на свете!

– Не сомневаюсь, так скажите же мне, в таком случае разве бросили бы вы на произвол судьбы свою мать или своего отца, если они оказались бы в беде?

– Нет, конечно. – Бернард почувствовал острый приступ тоски, вспоминая, как далеко сейчас его родители, но тут же приказал себе не поддаваться тоске и грусти.

– Так вот, Бернард, люди вокруг нас тоже чьи-то матери, дети, отцы. И если бы ваша мать или отец попали в трудную ситуацию, хотели бы вы, чтобы им помогли чужие люди, если вас не окажется рядом?

– Естественно! – с жаром откликнулся Бернард, словно само сомнение в этом являлось для него оскорблением. – Я был бы крайне признателен человеку, который помог бы им, когда меня нет рядом.

– Значит, и вы бы помогли чужой матери или отцу, не так ли? – Он увидел, как Бернард задумался, по всей видимости представив ситуацию, и, когда дождался его утвердительного кивка, он продолжил. – Вот это, так сказать, начало пути к человеколюбию – представлять себя или своих близких на месте людей вокруг, даже если они совсем не похожи на нас. – Стивен посмотрел на Бернарда с непонятным выражением лица и добавил: – Вот в вас я увидел своего старшего брата в беде.

– Спасибо, Стивен! – Бернард почувствовал, как что-то меняется в его голове, и эта перемена была приятна ему. – Мне очень понравилась эта точка зрения, и я обещаю, что тоже попробую смотреть на жизнь в таком ключе.

– Попробуйте! – Стивен снова взглянул на Бернарда и поднял большой палец вверх в знак одобрения. За окном снова крупными хлопьями пошел снег. Они помолчали несколько секунд, прежде чем очередной вопрос Бернарда нарушил тишину.

– А почему вы на ночном дежурстве один? Это не безопасно. Где же ваш напарник?

– Так много «почему», – хохотнул Стивен.

– Простите, – сказал Бернард, немного смущенный, и подумал, что, кажется, слишком дал волю своим эмоциям, забыв, что его собеседник всё же полисмен и должен сохранять порядок. Он поднял руки в знак капитуляции, а затем соединил их на коленях, добавив:

– Я просто увидел в вас своего младшего брата, которого у меня никогда не было, и я искренне обеспокоен… Он запнулся и опустил свои длинные ресницы на сцепленные руки, внезапно став похожим на застенчивого мальчика.

– Да не переживайте вы так! – воскликнул Стивен, тоже смущенный реакцией старшего мужчины. – Я же не со зла так сказал. Задавайте хоть сотню вопросов, с удовольствием отвечу! И, отвечая на ваш предыдущий вопрос, могу сказать, что в нашем поселении не так уж и много полисменов, а мой постоянный напарник заболел, потому что ходил в таком же тонком пальто, как у вас.

– Мне очень жаль, – искренне ответил Бернард, – но за меня не беспокойтесь! Когда доберусь до места, наконец переоденусь.

Мужчины дружно рассмеялись и вскоре замолчали. Вдруг выражение лица полисмена изменилось: его взгляд стал строгим и сосредоточенным, губы сжались в твердую линию, и он сразу стал как будто бы на несколько лет старше. Бернарду стало не по себе от такой резкой перемены, и он посмотрел туда, куда был направлен взгляд молодого человека, в то самое мгновение, когда тот резко затормозил. Их слегка тряхнуло.

Бернард увидел, как неподалеку от старого каменного дома дерутся двое мужчин: один из них, взлохмаченный и в куртке, на размер больше его самого, толкает второго, такого же экстравагантного типа, в грудь, но тот второй не собирается уступать первому; спустя секунду его кулак врезается в челюсть этого первого, и тот, покачнувшись и прижимая руку к своей челюсти, схватил обидчика за ворот куртки.

Рядом с ними на асфальте стояли две зелёные бутылки, справа от них разлетелись осколки, по всей видимости, от третьей бутылки. Не успел Бернард моргнуть, как Стивен уже направлялся к дерущимся, сжимая в руках ружье.

Миллер вышел из машины следом и благоразумно остался возле нее, мгновенно оценив, что единственным оружием у тех двоих были бутылки, а Стивен был вооружён огнестрелом, и, потому, сила была на стороне Стивена; следовательно, ему, Бернарду, лезть туда не стоит.

Тем временем Стивен быстро и решительно уладил спор между спорщиками, и Миллер, не без удивления, обратил внимание на то, что мужчины на прощание добродушно похлопали полисмена по плечу и пожали друг другу руки. Когда Стивен шёл обратно к машине, Бернард заметил, что его лицо вновь приобрело спокойное и юношеское выражение.

Бернард вцепился руками в дверь автомобиля, его слегка трясло от переизбытка адреналина и эмоций, и он очень стыдился этого. Стараясь скрыть своё состояние от Стивена, он глубоко вздохнул, но тот, хоть и видел возбужденное состояние своего нового друга, благоразумно сделал вид, что не заметил этого.

По истечении пяти минут, не больше, они подходили к входу в полицейский участок.

– Посидите здесь, я сейчас принесу чай, – сказал Стивен, кивнув на стул возле большого дубового стола, и прошел в дверь ведущую в небольшую комнатку слева от этого стола, волоча за собой большую сумку и ружье.

Бернард все еще оставался под впечатлением от резкой перемены в поведении Стивена и, с задумчивым видом, кивнув, прошел к столу. Он уселся на стул и потер руки, подув на них невольно, вспоминая, как набрел на кафе и как был поражен увидев прекрасную хозяйку этого заведения. Девушка была редкой красоты, но и на редкость недружелюбная. Правда, когда он уже отчаялся, что она пустит его согреться и набраться сил, и слезы потекли из его глаз от жалости к себе и перспективе умереть в нескольких километрах от цели, она вышла из своего кафе и сама позаботилась о нем, угостив чашкой чая и предложив помощь в том, чтобы добраться до поселения.

Мысли снова вернулись к первой встрече. Глядя на нее впервые, Бернард не ожидал, что она будет столь холодной и неприветливой. Если бы ситуация была не столь критичной и девушка была повежливее, то он бы отнесся к ней с трепетной застенчивостью, которую он ощущал теперь, спустя время и преодолев опасности, которые ему грозили. Она вызвала в нем яркие эмоции, которые давно уже не посещали его.

Неожиданно в его голову пришли, совсем абсурдные, на его взгляд, мысли о ней: он представил ее в том кафе, такую же одинокую, но самодостаточную, и ему захотелось прижать ее к своей груди и поцеловать прямо в уста. Бернард отчаянно потряс головой, удивляясь неожиданной тяге к этой ледяной, едва знакомой леди. Спустя несколько секунд после волнующих фантазий, он вновь подумал о ней не как о привлекательной женщине, а как о своей спасительнице.

Ночь сгущалась за окном, и хотя ветер стих, Бернард был счастлив, что девушка все же сжалилась над ним, и теперь он сидел внутри здания в хорошей компании. «Не такая она, получается, и ледяная», – подумал он. Представив, что мог сейчас идти вдоль дороги, а возможно, и не дожить до этого часа, учитывая, какой был ветер всего двадцать минут назад, он невольно содрогнулся, ощутив в своем сердце цепкий укол одиночества.

К этому горькому и леденящему чувству прибавилась тяжесть невыраженных и непонятных ему эмоций по отношению к этой девушке, хозяйке кафе. Он представил, как идет по краю шоссе, все еще храня внутри себя, в глубине своего сердца, те эмоции, примешаные к обиде, и как ветер со снегом охватывает его, не давая шанса на выживание. Он очень явно, со стороны, увидел самого себя, идущего, и как он падает, замерзший, одинокий и никому не нужный, на землю, не в состоянии идти дальше, и как слой за слоем его покрывает такой редкий в этом месяце снег.

Увидел, как угасает его существо с похороненными внутри мыслями и чувствами навсегда, один в целом мире, не имея возможности поделиться с кем-то своим внутренним миром – своей внутренней вселенной.

«Ну, ка, соберись!» – приказал он себе, с трудом выбираясь из своих собственных жутких фантазий о его предполагаемой судьбе, той самой, которая непременно постигла бы его, если бы девушка не сжалилась. – «Ты жив, в тепле и уюте; добрый друг предлагает тебе и поесть, и попить, и даже привести себя в порядок, так что жизнь не так уж и жестока! А какая могла сложиться судьба, но не сложилась – уже не важно, ведь это теперь в прошлом, и не стоит забивать голову ненужными волнениями и переживаниями».

Его мысли прервал вошедший в комнату Стивен, который держал стакан чая в витиеватом подстаканнике в одной руке и клетчатым пледом в другой.

– Бернард, пойдемте в другую комнату, там есть хороший кожаный диван. Там вы сможете вздремнуть после того, как сделаете все свои дела, а утром я вас отвезу куда надо, – сказал он, протягивая плед взбудораженному собственными мыслями мужчине. Тот крепко прижал плед к себе и быстро последовал за полисменом в другую комнату.

Усевшись на диван, он тихо застонал от того, как все его кости и мышцы приятно потянулись на мягкости дивана, и мужчину снова стало клонить в сон. Однако он не собирался ложиться до тех пор, пока не приведет свой бедный, измотанный организм в порядок. Но прежде всего ему нужно было выпить чай, пока тот не остыл.

Он подвинулся в сторону, оставляя место для Стивена, и укрылся пледом от самых ног до верха груди, после чего взял из рук полисмена, терпеливо ждущего, пока Бернард удобно устроится, стакан с чаем.

– Как только попьете чай, я покажу вам, где ванная комната, чтобы вы могли согреться и снаружи, а также, привести себя в порядок, – сказал Стивен.

– Спасибо, Стивен! Я не знаю, как отплачу вам еще, но такая доброта и забота не должны оставаться неоплаченными. – проговорил глубоко тронутый Миллер.

– Нет нужды, Бернард, если вы не хотите оскорбить меня, – отмахнулся молодой человек. – Ведь я делаю это от чистого сердца.

Бернард почувствовал комок в горле, потому что сильно растрогался, и в смущении опустил глаза, глядя в стакан. С довольством он увидел, что в чае плавают сочные дольки лимона, а на дне собралась горка песка. Он перемешал чай с сахаром миниатюрной ложечкой и сделал глоток. Тело приятно охватило теплом изнутри, а сердце стало трепетать словно птица: такое бывало с ним, когда его переполняли сильные чувства. И вот, оно трепыхалось сейчас, переполняясь благодарностью и счастьем. Кочевая жизнь начинала приобретать краски и подходила к концу.

В данный момент Бернард был по-настоящему счастлив и жалел только о том, что подобные моменты невозможно где-то бережно сохранить, как обычно хранят дорогие сердцу фотографии в альбоме.

Вопреки своим чаяниям, Нэнси крайне плохо спала в эту ночь. Ей снились беспокойные сны, будто она находится в помещении, и она знает, что в соседней комнате находится тот мужчина, которого она довезла до вокзала. Помещение напоминало вокзал, но это был не он. Внезапно она видит этого мужчину – он выходит из какой-то комнаты внизу, под деревянной лестницей, но его лицо размыто, и она не может сразу вспомнить, как он выглядит наяву. Несмотря на то, что мужчина был красив, мимо неё проходили сотни посетителей в день, и она потеряла способность запоминать лица, которые видела и с которыми разговаривала меньше, чем хотя бы половину дня.

Вдруг начинается стрельба в сторону мужчины, и девушка, вздрогнув от неожиданности, бросается его спасать. Кувыркнувшись через голову, она сбивает его с ног пытаясь вспомнить как его зовут, чтобы обратиться к нему, но не могла. Она тащит его за собой в укрытие, цепляясь за его тонкое пальто, но оно разрывается под её руками, и прерывистый крик вырывается из её горла, заставляя её проснуться. Поежившись, она села на кровати, включила ночник и взяла в руки книгу, чтобы отвлечься. Нэнси смогла заснуть только к утру, прямо с книгой, прижатой к груди, и не помнила, что ей дальше снилось.

Глава 4. Дядя Чарли.

Ночь пробежала быстро и незаметно – только, казалось, Бернард привёл себя в порядок и поел, как уже забрезжил рассвет, хотя солнце ещё не коснулось лучами крыш и деревьев, лишь осветило добрую часть неба. Несколько часов Стивен и Бернард общались, шутили, снова пили чай вдвоём и играли в карты.

Стивен был искренне рад, что столь интересный и разносторонний, на его взгляд, человек составил ему компанию. В какой-то момент Бернард все больше и больше начал клевать носом. По настоянию Стивена, видевшего состояние друга, он расположился на мягком диване и, укрывшись пледом, быстро провалился в сон.

Когда он открыл глаза, на улице уже вовсю светило солнце, и снег почти совсем растаял. Рассвет давно миновал, но полисмен дал своему новому другу выспаться. Никто из начальства Стивена не заходил в комнату, где мужчина спал.

Когда Бернард встал с дивана, он с радостью обнаружил себя свежим, бодрым и, наконец, отдохнувшим, будто вовсе не было тех тяжких дней скитаний. Он чувствовал, что не лишним было бы отдать костюм в прачечную, но сейчас такая роскошь ему была недоступна. Потому он довольствовался ощущением чистоты вымытой кожи под костюмом, а также сытым желудком и ясным, после сна, сознанием.

Пришло время отправляться в путь и не злоупотреблять больше гостеприимством молодого полисмена. Ему было немного совестно, что он не может ничем отблагодарить парнишку за доброту, но он обещал себе, что, как только у него появятся средства и возможности, он обязательно сделает это. Как именно? Он пока не знал, но был уверен, что придумает.

Таким образом, успокоив свою совесть, он вышел из комнаты при полном параде. Ну, при относительно полном: костюм его хоть и был красив и изысканен (ещё бы, он скопил на него за полгода с зарплат фабрики), но он был помят, местами потрепан, не имел одной пуговицы и на животе красовались несколько маленьких пятен.

Стивен посмотрел на него с нечитаемым выражением, которое, однако, было очень дружелюбным и даже полным восхищения.

– Прекрасный костюм, Бернард! – сказал он, поднимая вверх большой палец. – Странно, что я не заметил его вчера.

– Я сначала был в пальто, а потом, когда ты оставил меня, чтобы я мог привести себя в порядок, я разделся до рубашки, поэтому ты его и не видел. Спасибо большое что оценил! – он хвастливо приподнял подбородок и улыбнулся своей белозубой улыбкой. – Мне очень приятно! Я вообще люблю костюмы тройки, а этот имеет для меня особое значение! – Тут он смущенно посмотрел на пятна и добавил, – Конечно, он нуждается в чистке…

– Это снова подарок отца? – предположил Стивен, приподняв бровь и улыбнувшись.

– Нет, это моя первая серьезная покупка! – ответил Бернард увлеченно. – Кстати, моему отцу и матери тоже очень понравилась этот костюм. Я сам тоже очень рад, ведь, костюмы-тройки моя страсть!

– Кажется, я теперь знаю, что подарить тебе на день рождения, Бернард, – проговорил Стивен задумчиво, но все ещё улыбаясь, отчего Бернард не мог понять, шутит он или нет. – Когда у тебя день рождения, Бернард?

– Был в сентябре, – ответил мужчина, все еще держа голову чуть вверх, и присаживаясь на кресло, которое стояло недалеко от двери.

– Хм, – полисмен задумчиво почесал подбородок, глядя на Бернарда, после чего выдал: – Я подарю тебе тот костюм, о котором подумал, на Рождество, если, даст Бог, доживем. Но и о дне рождении твоем в следующем году тоже не забуду!

Далее, перебрасываясь разными фразочками, мужчины снова выпили чай и вышли из полицейского участка. Стивен и Бернард расстались очень хорошими друзьями, и полисмен выразил желание увидеть Бернарда еще, когда тому будет удобно навестить его. Бернард понял, что смог затронуть в душе юноши какую-то струну, ту, которая обычно затрагивается только много уважаемыми людьми, и он был горд этим.

К своему удовольствию, он теперь совсем не ощущал разницы в возрасте между ними и всем сердцем надеялся, что Стивен тоже не ощущает. Отойдя довольно далеко от участка и оглянувшись на него еще раз, Бернард слегка хвастливо подумал о том, что в первый же день в поселении, где ему предстоит жить какое-то время, он обрел такого влиятельного друга, как этот служитель закона, и даже заручился его уважением и поддержкой.

Эта мысль немного устыдила его, так как его чувства к другу были искренними, хоть и не лишенными некоторого самодовольства. Да, Бернард был самодовольным человеком, к тому же очень склонным к патетике (хотя и отрицал это), но он был также очень добрым и бескорыстным человеком, который никогда, несмотря на всю свою самоуверенность, не считал себя выше других.

В оправдание ему можно сказать, что самодовольство появилось со временем, из-за того, что родители часто баловали его, а так же он всегда был очень удачлив в учебе, его всегда хвалили учителя.

Несмотря на все вышеперечисленное, доброта, посеянная в его сердце еще в детстве, никуда не исчезла, и таким образом он сочетал в себе несколько различных натур, что делало его чрезвычайно очаровательным. Никто не мог осудить его или упрекнуть.

Расспросив прохожих о доме дяди Чарли и о нем самом, он добрался до смутно знакомой аллеи. Его охватило чувство ностальгии, и он стал замечать то, что изменилось за время его отсутствия здесь. Он был немного удивлен, что некоторые из прохожих странно реагировали на его расспросы о дяде Чарли, но абсолютно все знали его.

Лица людей одинаково искажались легкой гримасой напряжения, словно он спрашивал их об человеке, который глубоко досаждал многим или же слыл пьяницей и непутевым человеком.

Его это не мало поразило, потому что, даже если некоторые из детских его воспоминаний стерлись, он все же очень хорошо помнил тот факт, что раньше дядю все любили. У Бернарда также создалось впечатление, что его дядю часто разыскивали незнакомцы, или, как он тут же решил, коллекторы, потому что его расспросы о местонахождении пожилого человека совсем не удивляли людей, и они охотно объясняли, как пройти к его усадьбе, лишь услышав имя и фамилию того.

Когда Бернард был уже довольно близок к своей цели, он стал свидетелем довольно забавной картины: мужчина с бидонами молока стоял посреди лужайки, а вокруг него вились и в голос орали с десяток кошек разной масти, а женщина на крыльце кричала на них:

– А ну пошли домой, негодники! Элла! Дарси! Маркиз! Быстро домой! Оставьте беднягу в покое! Джекки! Роджер! Рекс! – Так она выкрикивала их поименно, а молочник тем временем аккуратно пробирался через них, осторожно перешагивая, и, как только достигнул крыльца с облегчением отдал бидоны женщине, после чего помчался обратно из кошачьего плена не оглядываясь. Кошки с криками окружили теперь хозяйку. Бернард мягко посмеялся над этой картиной и отправился дальше.

Наконец, он стоял перед забором, за которым виделся весьма крупный дом, который Бернард вспоминал шаг за шагом, взгляд за взглядом, который он перемещал по дому и окнам. Даже воздух казалось имел запах его детства.

Воспоминания из его самого нежного возраста накрыли его с головой, утягивая из реальности в мир грёз; пусть даже они были настолько размытые и обрывочные, словно из старого, почти забытого сна, они все же произвели на него очень сильное впечатление.

Усадьба дяди была довольно большой, но как будто меньше, чем он помнил. Дом местами покосился и обветшал, кое-где нуждался в покраске, так как краска на стенах сильно поблекла. Было видно, что дядя не справлялся со всей работой, что свалилась на него из-за ветхости и немалого размера строения, однако это был все еще добротный дом.

Он занимал всего два этажа, но казался очень широким, а витиеватые крыши, балюстрады, флюгера и печные трубы придавали ему сказочный вид. Сад вокруг дома был окружен лесом грушевых деревьев и несколькими клумбами диких роз.

Когда Бернард оказался у кованной калитки, его не на шутку напугал огромный лохматый серо-белый пес, который выскочил сбоку из-за кустов вышеупомянутых роз, и положил лапы на ее массивные прутья. Он залаял басом, неотрывно следя за отпрянувшим человеком, который застыл как статуя, переводя дыхание. Мужчина никак не ожидал увидеть собаку в доме своего детства и потому был ошарашен.

– Доктор! – послышался ворчливый и глуховатый голос, сопровождаемый сухим покашливанием, с такими родными и знакомыми нотками. – А ну, прочь от калитки, негодник!

С прытью, не сочетаемой с голосом его обладателя, высокий худой мужчина в тельняшке, дубленке и джинсах чуть ниже колена, с совершенно белой головой и такой же, но на удивление аккуратной бородой, в котором с трудом можно было узнать прежнего дядю Чарли, которого помнил Бернард Миллер, подскочил к псу и оттащил того за толстую цепь, скрытую в густой шерсти этого чудовища. – Молодой человек, что вам от меня нужно? – Глаза его сверкали недобро и пытливо, врезаясь в него, словно старались прочитать его мысли.

– Дядя Чарли? – нерешительно спросил Бернард.

– Вы кто? – с подозрением нахмурился беловолосый мужчина, прищурившись и разглядывая гостя внимательнее. В его выразительных синих глазах мелькнула искренняя заинтересованность.

– Я ваш племянник. Сын вашего брата Дэниеля. Бернард, – ответил темноволосый молодой мужчина, с интересом рассматривая дядю Чарли и начиная узнавать некоторые жесты и черты, которые сильно переменились под влиянием времени и образа жизни хозяина усадьбы. – Разве вы не помните? Я звонил вам вчера поздно вечером, чтобы узнать адрес. После того как моя мать получила письмо от вас о том, что вам нужен помощник в делах на усадьбе, я столько прошел, чтобы вернуться к вам. Надеюсь…

– Берни? – мягко и с растерянностью уставился он в глаза Бернарда, и в тот же миг, в его собственных глазах вдруг мелькнуло узнавание, от чего Бернард облегченно выдохнул. Тем временем, глаза Чарли пробежались по всей фигуре Бернарда. – Ты так вырос, мальчик… Я тебя не узнал, хотя и очень ждал! Но, признаться, я не ожидал, что ты будешь так скоро! Ты только вчера вечером узнавал у меня адрес, а сегодня с утра уже здесь. Ты что же, всю ночь шёл? Ночь ведь была сурова сегодня. – В глазах дяди вдруг появилось беспокойство.

Нет, дядя, я переночевал в полицейском участке, – на этой фразе дядя Чарли дернулся и поморщился, но Бернард тут же поспешил его успокоить. – Я прекрасно провел там время, нашёл друга и даже немного поспал. Но как же я рад видеть вас, дядя!

– Я тоже, мальчик мой, я тоже рад тебя видеть. Надеюсь, я тебя ниоткуда с важного поста не сдернул? А то ты, наверное, большой начальник там у себя был…

– Нет, дядя, я работал на фабрике простым рабочим. Места по моей профессии не нашлось. Не было спроса, так что все в порядке, – успокоил мужчину Бернард. – Я даже рад наконец-то уйти оттуда. Я ведь еще не женился, так что отвечал там только за себя.

– Не женился? – возмутился дядя, хотя сам никогда не был женат. – Как так? Сколько тебе лет, мальчик мой?

Но Бернард не успел ответить, потому что дядя почти сразу воскликнул:

– О, проходи! Что же ты стоишь? На улице все-таки не май месяц, – он отпустил пса и одной рукой потянул на себя калитку, другой же, вытащив из-за своей тельняшки длинную цепочку с ключом, висевшим у него на шее, он вставил этот ключ в скважину и со скрипом открыл калитку. – Не бойся Доктора, он безобидный, как плюшевый мишка.

Бернард посмотрел на «плюшевого мишку», который скалил зубы, словно в улыбке, и передернулся.

– Если дядя говорит, что Док безобидный, значит так и есть, Берни, – слегка раздраженно проговорил дядя Чарли. – Дядя Чарли никогда не лжет!

– Я и не сомневаюсь, – ответил Бернард, слегка расслабляясь и стараясь, чтобы в его словах не мелькнуло сомнение.

– А ты не привык доверять людям, малыш, – Чарли заглянул в синие глаза Бернарда с некоторой долей сочувствия. – Но мне доверять ты быстро научишься.

«Надеюсь на это», – подумал Бернард и натянуто улыбнулся, сверкнув белыми зубами.

– А на какую профессию ты учился, что на неё не было спроса в вашем городе? – поинтересовался Чарли, пропуская племянника вперед по дорожке к крыльцу. Но тот, пройдя несколько шагов, резко остановился и с улыбкой обернулся.

– На учителя итальянского языка! – Бернард проговорил это не без удовольствия, предвкушая реакцию дяди, и почувствовал тепло от того, что угадал его реакцию (тот приоткрыл рот от радости, после чего расплылся в улыбке). Бернард продолжал:

– С вашей подачи, дядя. Помните, когда я был ребенком, вы обучали меня? С тех пор я влюбился в этот язык и не мог не продолжить учиться ему, а после, учиться его преподавать.

– Ох, мой мальчик! Сегодня замечательный день! – воскликнул дядя. – Я так рад и очень горжусь тобой!

– Спасибо, дядя, – Бернард чуть выпятил грудь и приподнял вверх подбородок в своей излюбленной манере. – А я горжусь вами. Тем, что у меня в детстве был такой замечательный учитель, который привил мне любовь к этому языку. Надеюсь, однажды, я смогу работать по профессии, и тогда обещаю, что буду любить свою работу как саму жизнь!

Дядя Чарли с теплотой посмотрел на племянника, и молодой мужчина заметил блеснувшие на глазах дяди слезы. Тут Чарли ещё раз оглядел племянника с головы до ног, после чего внимательно посмотрел ему в лицо, почти как при встрече сегодня, только в этот раз его взгляд был не пытливый, а наполненный светлой тоской и любовью.

– Берни – Берни, ты так сильно изменился, но все так же похож на своего отца! И даже больше чем раньше, – сказал дядя Чарли.

В его глазах снова явственно мелькнула грусть, но уже о другом человеке, который, по мнению Бернарда, дядя тоже должно быть хотел увидеть.

Еще будучи ребенком, Бернард был очень наблюдателен и любопытен в отношении людей и их поведения, и замечал, что Чарли был очень привязан к старшему брату, который заменил ему отца.

– Да, дядя Чарли, – ответил Бернард с теплотой. – Мама говорила мне об этом много раз с тех пор, как мне исполнилось девятнадцать лет.

– Вот! – самодовольно воскликнул дядя Чарли, подняв указательный палец вверх. – Значит я прав! Я же тоже самое говорю! Сколько, ты сказал, тебе сейчас лет?

– Тридцать два года недавно исполнилось, – Бернард не стал говорить, что так и не успел сказать в прошлый раз. Он оглядывал сад с любопытством, подмечая все детали, которые видел. Ему очень понравилась большая бочка, стоявшая у одного угла дома. Он её не помнил: её или не было, или она изгладилась из его памяти. Эта бочка была наполнена прозрачной и чистой водой, загрязненной лишь дырявыми оранжевыми и красными осенними листиками, и веточками с деревьев.

– Ты уже совсем мужчина, – сказал дядя Чарли. – Я помню себя в твоем возрасте. Я как раз только начал чувствовать себя взрослым человеком тогда…

Бернард ничего не ответил, продолжая осматривать сад.

– Ты сказал, что еще не женился, но невеста то хоть у тебя есть? – вдруг поинтересовался дядя Чарли, вытащив из-под крыльца темно-вишневую бутылку и приложившись к ней. Бернард внутренне вздрогнул, опасаясь, что мнимое пьянство дяди может оказаться вовсе не мнимым.

– Если бы она была, то я вряд ли бы смог к вам приехать. Так что, пока нет, – пожал плечами Бернард. – Не до невест было. Я старался выучиться, найти достойную работу, пытался накопить на свое собственное жилье, но к сожалению, удавалось пока только снимать комнатки, а достойной работы похоже что пока не достоин я сам. – Бернард не смог удержаться от вздоха сожаления и дядя с сочувствием уловил как мелькнула досада на лице его племянника. Миллер младший продолжал свой короткий рассказ:

– Вот, в один прекрасный день, получив от матери письмо с вашим приглашением и просьбой о моей помощи в хозяйстве, я все бросил и поехал в родные с детства края. Я рад, что ничего не удерживало меня там, где я жил… и никто не удерживал. За исключением, разве что, матери и отца, но я уже давно живу отдельно от них и навещаю их в любой более-менее свободный день в неделю. Однако, здесь все так изменилось, что я едва помню даже этот сад и дом!

– Да, и не удивительно, ведь столько лет уже прошло, – отозвался дядя Чарли. Вдруг он присел на крыльцо и подышав как паровоз снова встал.

– Что такое, дядя, вам плохо? – поинтересовался Бернард, с волнением глядя на родственника.

– Нет, малыш, все в порядке! – ответил дядя и громко икнул. – Кажется, квас немного перебродил…

– Квас? – с интересом спросил Бернард и с сомнением взглянул на бутылку, которую дядя стал снова прятать под крыльцо.

– Да, я бы угостил тебя им, но он пока экспериментальный, – ответил дядя, поднявшись на крыльцо и проворно скрывшись за дверью, жестом позвав племянника за собой.

Бернард с любопытством достал бутылку из-под крыльца и понюхал ее содержимое, с удивлением замечая, что пахнет обыкновенным портвейном.

– Боюсь, я не смогу доверять вам, как вы того хотите, дядя, – пробормотал Бернард, приподняв брови. Он положил бутылку на место и последовал за дядей в дом.

Объяснив племяннику, где что лежит, как собирать урожай, где красить стену, а где ее залатать, и как починить систему полива в оранжерее, а также, где купить посевы, как прополоть грядку и остальные фермерские заботы, дядя Чарли уселся в беседке и отдышался.

Бернард старательно все записывал в свой блокнот, и, поставив последнюю точку, сел рядом с дядей. Они молчали около минуты, и каждый думал о своем. Бернард любовался лучами солнца, проникающими сквозь все еще густую; местами красную, местами желтую крону деревьев в саду и ласково освещающими островки яркой травы, отчего создавалось впечатление, что небольшая роща дяди – это райский сад из полузабытого сна. Снега, как Бернард и предполагал ранее, нигде уже не было.

– Хорошо тут у вас, дядя, – проговорил Бернард набрав воздух в грудь. Дядя Чарли с гордостью приподнял подбородок, совсем как его племянник.

– Спасибо, малыш, – добродушно крякнул он. – С твоей помощью это место может стать еще лучше. И мне будет не так одиноко…

Бернард с теплотой взглянул на дядю и промолчал. В глубине души он тоже почувствовал, как одиночество отступает куда-то далеко, уступая место забытому чувству значимости, нужности и ценности, и впервые за долгое время Миллер младший ощутил на душе мир.