Милли Фокси
Судьба и ее перипетии

Внутри нее стала разрастаться враждебность, приправленная ее же обвинениями, от того, что незнакомец задерживал и невольно обличал ее. Она уже много раз пожалела, что не закрылась перед тем, как делать записи по итогу дня и считать вырученные деньги.

– Вы очень негостеприимная хозяйка! – вынес он ей вердикт, слегка приподняв голову и неотрывно глядя на нее. Она снова взглянула на него с прежней злобой. Он уже не дрожал, и женщина подумала, что он специально тянет время, чтобы оставаться в помещении подольше.

Вид его был обиженный и раздосадованный, но он старательно пытался это скрыть. На мгновение ее сердце в очередной раз пронзила жалость к нему, но тут же она напомнила себе, что не знает его и что никто не даёт гарантию, что его позднее появление здесь не принесет плохие последствия, как ей, так и дорогому ее сердцу кафе.

– Не ваше дело, какая я хозяйка, – буркнула она в ответ. – С вашей стороны тоже крайне нехорошо задерживать человека на работе. Я уже сказала вам, что вы можете вызвать себе автомобиль и спокойно уехать к своему дяде, или куда вы там собрались. Предложила вам даже свои деньги, но вы отказались.

Мужчина покачал головой, не отрывая от нее взгляда, и потянувшись к телефону, стоявшему на прилавке, набрал номер, слегка прищурившись при этом.

Он переложил авторучку в правую руку и, придерживая трубку левым плечом, замер, ожидая подключения к линии. Спустя несколько секунд он быстро записал адрес в своем блокноте, демонстративно перекладывая ручку из одной руки в другую и записывая что-то, то правой, то левой рукой.

От чего-то ему непременно захотелось, чтобы девушка за прилавком заметила его особенность, которой он с детства привык гордиться с подачи дяди, всячески поощрявшим его хвастовство.

Тем временем Нэнси, от любопытства, даже заглянула в его блокнот, удивляясь, что все записи очень аккуратные и что она не в силах различить, что он написал правой, а что левой рукой. Невольно восхитившись тем, что путник оказался амбидекстером, она с интересом глянула на него, встретив его насмешливый взгляд. Мужчина прекрасно знал, что произвёл на неё эффект, и от понимания этого Нэнси нахмурила носик, снова сменяя милость на гнев.

Положив трубку на место, мужчина поблагодарил её, краем глаза внимательно наблюдая за ней. Она все же заметила его любопытный взгляд и быстро опустила свой в тетрадь перед собой, все еще возмущаясь тем, что он смотрит на неё и не торопится уходить.

– Не за что, – раздраженно буркнула девушка спустя несколько секунд, не отрывая взгляда от тетради и нахмурив брови. – А теперь идите уже своей дорогой!

– Вы со всеми мужчинами так обращаетесь? – спросил он вдруг, чуть наклонившись вперед и опираясь о прилавок, вызывая очередную волну бешенства в груди Нэнси. – Или только я вам чем-то не угодил?

Она молчала, продолжая писать в тетради, надеясь, что если не помогает грубость, то возможно игнорирование будет лучшим способом справиться с этой ситуацией. Она хотела, как можно скорее начать считать кассу, но почему-то боялась вытаскивать деньги при этом мужчине.

– Дайте угадаю, – продолжал он ласковым и тихим голосом, пугая и раздражая ее этим еще больше. – Кажется, я узнаю этот тип женщин, к которым относитесь вы. Вы искренне полагаете, что мужчины, это такие толстокожие создания, которые ничего не чувствуют, ни физически, ни морально. Считаете, что мужчины – это машины, служащие на благо вам и другим женщинам, и что их можно безжалостно выкинуть на мороз, даже если они пришли к вам за помощью. Так ведь? Будь на моем месте женщина, вы бы не испугались остаться здесь с ней и поспешили бы ей помочь, не бросили бы ее в беде.

Незнакомец сверлил её внимательным взглядом.

– Разгадал я вашу натуру? Не правда ли? Знаю я таких высокомерных женщин, как вы, которые думают, что только женский род достоин помощи и сострадания, а мужчины для вас, это лишь рабочая сила и средства достижения ваших желаний. Наверное, ваш отец был жесток с вами, или он вовсе не участвовал в вашем воспитании…

– Замолчите! – разозлилась она и швырнула ручку на тетрадь. – Мне на самом деле все равно, кто был бы на вашем месте: женщина ли, мужчина ли, или кто-то другой! Вы пришли слишком поздно, как можно этого не понять? Хотя, повторяю уже третий раз, могли давно, задолго до моего кафе, найти себе попутчика, а не тащиться через лес как полоумный. И знаете, вовсе не удивительно, что на вас напали! Если бы вы хоть немного думали своей головой, то уже давно могли греться в доме своего родственника, а не задерживать уставшую девушку!

Мужчина задумался на несколько секунд, потом кивнул и, подняв руки в капитуляции, попятился к выходу. У двери он все же развернулся и, тихим, упавшим голосом сказал:

– На меня напали не в лесу, а задолго до того, как я решил сократить путь через него. После нападения я еще пролежал в доме у одного сердобольного старика не в состоянии подвинуть ни рукой, ни ногой, ни избитым телом. Я лежал около двух дней, в течение которых жена старика почистила мое пальто, хотя я и не просил этого, а также своими руками накормила меня овощами с мясом и напоила прекрасным морсом, отчего я почувствовал себя лучше и к вечеру второго дня смог подняться. Это происходило за двадцать километров отсюда. И, что бы вы там ни считали, я продумал путешествие, когда был дома, но все пошло не по плану. Ведь так бывает…

Он быстро повернулся к ней спиной и вышел. Нэнси взяла ручку снова, замечая, как дрожат ее пальцы. На душе стало паршивее некуда. Она сосредоточилась, начала считать дальше, но очень быстро сбилась со счета и тяжело вздохнула. Она снова попыталась сосредоточиться на цифрах, но уже не могла. Цифры расплывались, сердце навязчиво отбивало свой тяжелый ритм в ушах, а в животе разрасталась тревога.

В ее голове возникали картины, одна страшнее другой: о том, как этот несчастный скиталец шагает вдоль дороги, кутаясь в свое пальто, весь покрытый снегом и дрожит; как он останавливается, чтобы поймать редкую машину, но все автомобили проносятся мимо, оставляя замерзающего мужчину на произвол суровой судьбы. Уставший до предела, он опускается на обочину, чтобы немного передохнуть, и к утру дальнобойщики находят его окоченевшее тело.

«Ужасно замерз» – повторила она мысленно его слова, сказанные в начале их перепалки, и сердце ее наполнила тревога, которая уже и без того терзала ее живот. В душе появилось запоздалое раскаяние. – «Не надо было мне так с ним. Надо было позволить ему погреться у камина и помочь найти автомобиль или же… довезти его самой на автомобиле Сары.»

Нэнси вздохнула еще раз и закрыла тетрадь, так и не закончив подсчет. Решив, что доделает все с утра, девушка вышла из-за прилавка, перекрыла подачу воздуха в камине, и, надев шубку с меховым воротником, вышла из кафе. Она думала о том, что если увидит этого мужчину, идущего вдоль дороги, то обязательно остановится, подвезет его до дома, и попросит прощение за свое грубое поведение.

Она надеялась, что он хотя бы немного согрелся, пока они перекидывались репликами. Закрыв кафе, она повернулась и сразу же увидела его.

Он стоял возле дороги и смотрел себе под ноги. Нэнси вспомнила, что ни разу не услышала проезжающего автомобиля все то время, пока испытывала муки совести.

– Эй, мистер! – нерешительно окликнула она его. – Я довезу вас на автомобиле моей сестры прямо до поселения. Надеюсь, вы не откажетесь от этого. И, я сожалею о своей грубости.

Мужчина обернулся и с удивлением уставился на нее. Глаза его были подозрительно влажными, и он поспешно протер их своей покрасневшей рукой, отчего сердце девушки пронзило острое сострадание. Она стушевалась и опустила глаза. Неожиданно для самой себя она испытала невероятное желание обнять этого незнакомца, согреть его теплыми словами и угостить горячим чаем.

Теперь он не казался ей нахалом и опасным типом, который покушается на неё или на её кафе. Она смотрела на него и видела очень уставшего молодого человека, намного более уставшего чем она сама.

Теперь ей казалось, что это довольно застенчивый и милый молодой человек. Тут он улыбнулся ей, и она невольно ответила ему улыбкой.

– Подождите минутку, я сейчас налью вам горячего чая за счет заведения, и тогда поедем. Простите ещё раз, что была груба с вами, я знаю, что это не оправдание моему поведению, но я очень устала за сегодняшний день и хотела, как можно скорее оказаться дома. К тому же, вы появились так неожиданно и ниоткуда, что я даже слегка испугалась, – нехотя призналась она.

– Спасибо, – сказал он, прижав руку к груди, и его голос показался ей слегка охрипшим. – Я уже понял, что напугал вас и раскаялся в этом.

Нэнси быстро открыла кафе и зашла внутрь. Через несколько минут она вышла с полным стаканом дымящегося чая с лимоном и протянула мужчине этот стакан, сделав знак следовать за ней.

Они сели в автомобиль, и Нэнси подождала, пока он начнет и закончит пить чай.

– Почему на вас такое лёгкое пальто? И ваши руки не защищены. А ещё на вас нет шапки, – нахмурилась она, оглядывая его с головы до ног.

– Я начал свое путешествие месяц назад и не ожидал быть ограбленным. Планировал купить что-то по дороге, да и вообще, не думал, что так задержусь. Думал сначала доехать до дяди, а потом уже основательнее подумать о смене гардероба. Я не любитель всюду таскать за собой чемоданы, миледи, – ответил он, и на его губах появилась лёгкая улыбка, похожая на усмешку. Он снова отхлебнул чай, горестно вздохнул, задумался и замолчал, глядя перед собой.

«Артист», – беззлобно подумала она, и, заметив, что мужчина допил последний глоток, собиралась взять у него стакан. Однако он ещё на мгновение задержал его в руке, ложечкой вынимая дольку лимона и засунув её в рот, не поморщившись разжевал и проглотил её.

– Самое вкусное! – возвестил он, вытирая губы белым носовым платком, выуженным из того же внутреннего кармана, откуда до этого являлись на свет блокнот и авторучка. Нэнси не удержалась от улыбки.

После этого долгое время пока они ехали, оба молчали и наблюдали за тем, как тяжелые хлопья снега кружатся и падают на дорогу, покрывая все вокруг тяжелым ковром и напоминая путникам о Рождестве.

Мужчина вскоре согрелся и совсем расслабился. Довольная улыбка на миг скользнула по его лицу, он откинулся на спинку сиденья и прикрыл глаза. Впервые за долгое время почувствовав себя в безопасности, он наслаждался теплом, которое окутало его снаружи и внутри.

Прежнее хорошее расположение духа понемногу возвращалось к нему, и в блаженстве настоящего и прекрасного момента он глубоко удовлетворенно вздохнул. Нэнси украдкой кинула на него взгляд и заметила, что он начал клевать носом, силясь оставаться бодрым. Его голова тихонько опускалась, и глаза закрывались, но через секунду он встряхивал головой и сильно моргал. Эти действия вызвали очередную улыбку на лице Нэнси.

– Как вас зовут? – неожиданно спросила она спустя некоторое время.

– Бернард Миллер, – ответил он, очаровательно улыбнувшись и повернувшись к девушке всем телом, видимо, надеясь на знакомство. – А вас?

– Нэнси Ланстер, – ответила она, как будто бы не слишком охотно, и снова перевела свой взгляд на дорогу.

– Приятно познакомиться, – Бернард смутился и искоса посмотрел на спутницу, отмечая, как красив ее профиль, освещенный одинокими фонарями, встречающимися через каждые триста метров возле дороги.

Нэнси ничего не ответила. В отличие от него, она вовсе не собиралась продолжать знакомство и поддерживать разговор. Она даже не знала наверняка, зачем спросила его имя. Ей просто вдруг очень захотелось узнать, как его зовут.

Добрую часть дороги она мысленно примеряла к нему разные имена, тем самым распаляя свое любопытство.

«Бернард», – мысленно повторила она после его ответа и снова взглянула на мужчину. – «Ему идет».

Она опять вернула свой взгляд к заснеженной дороге и оставшуюся ее часть больше не отвлекалась на разговоры.

– Где вас оставить? – спросила Нэнси, не поворачивая голову к спутнику, когда они въехали в покосившиеся, но крепкие стальные ворота поселения.

– Оставьте меня на вокзале, – ответил он, словно очнувшись от сна. – Оттуда я доберусь до дяди сам.

– Вы уверены, что не хотите, чтобы я довезла вас прямо до него?

– Не хочу вас больше задерживать, – лицо Бернарда выражало смущение. Он больше не был тем отчаявшимся наглым мужчиной, кидавшим ей обвинения в бессердечии. Он был даже слишком непривычно задумчив и молчалив. Нэнси невольно подумала, какой же он настоящий в своей обычной жизни.

В ответ на его слова о том, что он не хочет её больше задерживать, Нэнси тихо хмыкнула и пожала плечами. Она подъехала очень близко к массивному и мрачному каменному зданию вокзала.

Взглянув на пустые и темные, наглухо закрытые окна, она поежилась. Когда Бернард поблагодарил её, вышел из машины и, повернувшись еще раз, махнул ей рукой, она с теплотой улыбнулась ему и махнула рукой в ответ.

«Если бы этот мужчина знал, как я сейчас тревожусь о его судьбе, то был бы удивлен, учитывая то, что он сказал ранее о моем отношении к мужчинам,» – с грустной усмешкой подумала она.

Подождав, пока его фигура скроется за дубовой скрипучей дверью, Нэнси вздохнула и развернулась на дорогу, ведущую к ее дому. Отъезжая от вокзала, она с удивлением отметила, что с уходом незнакомца ее машина резко стала холодной и опустевшей.

Глава 3. Новое знакомство.

«Милая девушка», – подумал Бернард, входя в фойе пустого вокзала и пройдя чуть дальше, уселся в одно из обитых кожей кресел. Он внимательно осмотрел помещение, его взгляд упал на перрон, который был виден сквозь окна, там, где мороз не тронул их узорами: тот был скрыт от небесных осадков аркообразной крышей в древнегреческом стиле и вымощен неровными плитами, которые кое-где потрескались от древности.

Бернард вспомнил, что когда-то, будучи девятилетним мальчиком, уезжал с родными именно с этого перрона, но помнил это лишь в общих чертах, только отдельные моменты запечатлелись в его памяти. Например, старинный фонарь, который разжигал тогда старый фонарщик, напоминающий Санта Клауса, и как этот фонарщик подмигнул ему, заметив, что он с открытым ртом наблюдает за его действиями.

Сейчас этот фонарь, по-видимому, вовсе не использовался. Он был единственным, который не освещал перрон своим светом, несмотря на свою завораживающую сказочную красоту. Мысли Бернарда внезапно прервала судорога в ноге. Он нагнулся и начал растирать страдающую конечность, ощущая, что брючина полностью заледенела.

После того, как мышца ноги перестала болезненно выворачиваться, он выпрямился и слегка поерзал на кресле, наконец, приняв удобную позицию. Он решил не возвращаться к тщетным воспоминаниям о днях минувших, а тщательно обдумать, как ему быть дальше.

Внезапно осознав, что самое сложное уже позади, мужчина вздохнул с облегчением: он наконец-то добрался до поселения! Бывало, Бернарду казалось, что он не доберётся до поселения живым: в дороге его мучили голод и жажда, он мерз в одних местах, а в других мучился от жаркого полуденного солнца (в особенности в самом начале пути). Кроме того, как уже упоминалось ранее, на него напали грабители! Впервые в жизни он путешествовал так далеко и совершенно один, при том что у него было немного денег, и те, к концу пути у него забрали силой…

Его мысли плавно перетекли в воспоминания о последних двух днях. Это были нелегкие дни: он шел пешком очень долго и много, а ел и пил очень редко и мало. При воспоминании о еде в животе у него заурчало. Последний раз он ел вчера вечером, и теперь организм требовал подкрепления. На миг ему даже показалось, что он готов начать рыться в отходах в поисках хотя бы чего-нибудь съедобного, но врожденная брезгливость и чувство собственного достоинства не позволили ему перейти от желаний к действиям. Чай, которым его угостила прекрасная незнакомка, до сего момента приятно согревал внутренности и даже создавал иллюзию сытости, но с каждой минутой все хуже с этим справлялся.

В какой-то момент Бернард даже подумал было о том, чтобы отправиться к дяде Чарли прямо сейчас – ведь он бы накормил своего племянника и уложил спать в нормальную кровать, в этом мужчина не сомневался. Здесь же он сможет спать только сидя в кресле (кроме ряда подобных кресел, здесь был только холодный каменный пол). Но аргумент в пользу того, чтобы остаться, был весомым – Бернарду не хотелось покидать относительно нагретое место ради того, чтобы снова идти пешком неизвестно сколько. После тщательного размышления и взвешивания всех «за» и «против», он все же принял решение остаться на вокзале до утра, до того момента, когда солнце коснется первыми лучами самые верхушки деревьев и крыши.

С тех пор, как семья Миллер переехала в столицу и вскоре отправилась за море в другую страну, он больше не имел возможности видеться с дядей и лишь иногда писал ему письма. Когда он стал старше и занят учебой, а затем работой на фабрике, они потеряли связь друг с другом. Лишь иногда, в гостях у родителей, они заговаривали о дяде Чарли и обменивались новостями о нем. Несмотря на то, что их общение свелось к нулю, в памяти Бернарда то и дело мелькали дни его детства, когда дядя был одним из главных людей в его жизни: его учителем, другом и советчиком. Как же это было давно!

Тогда он был еще совсем юным, наивным мальчуганом, очень мало напоминающим себя сейчас, и осознание этого существенно волновало мужчину перед предстоящей встречей. Интенсивно размышляя о том, как она может произойти, он не заметил, как погрузился в сон, а погода за окнами все свирепела: ветер буйствовал и бился в стекла, заставляя мужчину вздрагивать во сне.

Тем временем, Нэнси подъезжала к дому своей замужней младшей сестры. Она ехала в умиротворенном состоянии и думала о том, что ей бы следовало приобрести свой собственный автомобиль, чтобы не бегать почти каждую ночь от дома сестры до своего и каждое утро – в обратном порядке.

Почему-то, она и сама не знала почему, она откладывала это приобретение до лучших времен, которые пока так и не настали. Так и бегала к сестре и обратно уже год, и хотя Саре было только двадцать лет, она оказалась самой бойкой из всей семьи (порой, Нэнси и их старший брат Саймон даже шутили между собой, что «Сару, должно быть, перепутали в родильном доме»).

Сара начала водить автомобиль уже в восемнадцать лет и вышла замуж в то же самое время; в отличие от старшей сестры, девушка умела экономить и копить, поэтому купила автомобиль без проволочек. К тому же, тридцать процентов от стоимости автомобиля, уплатил ее супруг.

Не раз Нэнси уже начинала разговор с Сарой о том, чтобы оставлять автомобиль в гараже родительского дома (ведь у родителей не было своего автомобиля, а место пустовало). В течение года Сара пользовалась своей машиной только для выезда на природу с супругом и годовалым сынишкой, в остальное же время он был ей пока не нужен, но все же она убедила старшую сестру, что автомобиль должен быть ночью всегда у неё под рукой, приправив свой аргумент лишь тем, что они живут в шестистах метрах от дома, где жила Нэнси с родителями и братом.

Бернарда неожиданно разбудил полисмен, искренне обеспокоенный тем что мужчина, во сне, дрожал от холода и был настолько бледен, что издали казалось будто его лицо покрыл слой снега.

– Сэр, с вами все в порядке? – энергично поинтересовался полисмен у Бернарда, положив руку на его плечо и слегка встряхнув. Бернард раскрыл свои глаза и озадаченно уставился на молодого человека, словно был неспособен уразуметь, как он оказался здесь и что происходит.

Полисмен был высоким, худощавым и светловолосым. Его серые глаза, обрамленные светлыми ресницами, смотрели на Бернарда очень внимательно, проницательно, прямо в глаза мужчины, пытаясь оценить состояние того. Миллер отстраненно подумал, что никогда еще не видел такого выражения лица у блюстителя порядка.

– Да, я в порядке, спасибо, – наконец тихо произнес Бернард запахивая свое осеннее пальто поплотнее и слегка расправляя свои плечи, чтобы размять затекшие мышцы.

Ощутив, как упала температура воздуха он удивился что не проснулся от этого раньше. Осознав, что почти не чувствует кончики своих ушей он досадливо поморщился и медленно потёр их, попутно объясняя полисмену как тут оказался:

– Я думал отсидеться здесь до рассвета, а затем, отправиться к своему дяде, но и не заметил как уснул… – полисмен обратил внимание что голос и вид Бернарда излучали усталость и болезненность, движения его были медленными. Бернард вдруг стал лениво озираться по сторонам и вновь остановил свой взгляд на полисмене. – День…кхм… день был очень утомительным!

Когда Бернард двинулся, словно собирался подняться с кресла, полисмен заметил, как у мужчины побелели губы, и заволновался, что тот сейчас может хлопнуться в обморок. Он мотнул головой, дав понять Бернарду не двигаться пока. Резким движением он протянул руку к запястью Бернарда и пощупал его пульс, с досадой обнаружив, что сердце того бьется медленно.

– Похоже, вы сильно замерзли, – осторожно выразил свое мнение молодой человек, убирая руку с запястья Миллера и прикасаясь к его плечу другой рукой.

Полисмен был моложе Бернарда лет на десять, тем не менее очень предприимчивым и деятельным. Он явно давал фору Бернарду.

– На улице так холодно, сэр, словно на северном полюсе! Пойдемте со мной, я сейчас же отвезу вас в полицейский участок. Иначе вы тут окоченеете. Выпьете в участке горячего чая, перекусите, согреетесь, и потом скажете, куда вас отвезти. Но отвезу я вас на рассвете, все равно, ваш дядя скорее всего уже спит.

Бернард почувствовал глубокую признательность к этому молодому блюстителю закона и горячо пожал ему руку своей холодной ладонью. Говорить было тяжело, потому что челюсть от холода двигалась с трудом. Молодой полисмен ухватил Бернарда за эту самую ладонь и помог ему подняться. Покинув нагретое его собственным телом сидение, Бернард еще сильнее ощутил, как значительно опустилась температура воздуха, с того времени как он прибыл сюда.

– Ох, как же холодно! – Бернард поежился, обхватив себя руками. – Ну и погодка!

– А я вам о чем говорю, сэр? – с энтузиазмом ответил полисмен, кивая головой и увлекая мужчину за собой. – Говорят, утром будет резкое потепление, но до этого времени вы могли замерзнуть насмерть. – Полисмен на ходу слегка повернул свое лицо к Бернарду и продолжал:

– Дверь на перрон и входная, тоже, приоткрылись от ветра, и я удивлен, как вы этого не заметили. Благодарение Богу, что я вас вовремя нашел! Не то утром люди могли найти вас уже… ну, вы понимаете, что я хочу сказать.

– Да, думаю, что это был бы вполне вероятный исход! – дрогнувшим голосом согласился Бернард. – Даже если бы ветер не приоткрыл двери: стены вокзала совсем не держат тепло, кажется, будто они, наоборот, сохраняют весь холод, который проник сюда сквозь щели и приоткрытые двери, – Бернард поежился еще раз и, напоследок, оглядел стены.

Нечаянно натолкнувшись на блюстителя порядка в дверях, он извинился и посмотрел на того с благодарностью, радуясь, что на свете еще есть такие люди, как он. Осознав, что этот полисмен сделал для него, он словно очнулся от своего оцепенения, и теперь его охватила предательская дрожь, вызванная избытком чувств внутри него. Слегка высокопарно, как он часто выражался, и даже не замечая этого, он проговорил:

– Благодарю вас, добрый человек, от всего своего сердца за то, что благодаря вашему неравнодушию оно все еще бьется в моей груди! Благодарю за то, что вы спасли мне жизнь, сэр! – Он горячо пожал руку полисмену. – Ваше начальство может гордиться вами!

Молодой человек грустно усмехнулся и пожал плечами.

– Хочется надеяться, что они и правда одобрили бы спасение человека более, чем бессмысленное взыскание или поимку бездомных бродяг. Все же мы не спасатели, – он с грустью вздохнул, словно был опечален этим фактом.

– Понимаю, сэр! – ответил Бернард внимательно глядя на собеседника. – Но, вами просто обязаны гордиться ваши родители или супруга, – он снова плотнее запахнул пальто, когда они двинулись в сторону автомобиля, и провел по подбородку рукой, чувствуя, что за несколько часов появилась едва заметная щетина. Унаследовав от отца стремление всегда иметь гладко выбритый подбородок, он невольно нахмурился. – Извините, но могу ли я попросить вас об одной услуге? Нельзя ли мне будет побриться в участке? Бритва у меня имеется – отцовский шаветт.

Тут Бернард оживился, увидев, что полисмен внимательно, с интересом слушает его, и с восторгом поделился:

– Знаете, эта бритва – истинное сокровище моего отца! Поверьте мне, это не просто бритва, она была для него символом его становления, его превращения из мальчика в настоящего мужчину. Он всегда ценил ее и по сей день считает эту вещь чем-то чрезвычайно ценным! Другими словами, он передал мне нечто такое, что значит для него очень много, а значит, что я значу еще больше. Это имеет для меня огромное значение. Это так много говорит мне о его отношении ко мне. Он словно говорит мне этим: «стало быть, сынок, ты – моё самое дорогое сокровище!» Это так приятно и ценно! – Бернард самодовольно улыбнулся, и глаза его вдохновенно блеснули. Он приподнял подбородок вверх насколько это было возможно в его слегка заторможенном состоянии.

Полисмен хохотнул, радуясь, что мужчина стал более оживлен. Он прекрасно понял, что Бернард неудержимый хвастун и болтун, но тем не менее, ему это очень понравилось. «Лучше человек настолько открытый и хвастливый, чем мрачный тип, держащий все свои мысли при себе и обдумывающий каждое слово», – подумал он, а вслух сказал:

– Конечно, друг мой, не вопрос! Можете даже помыться, если хотите. У нас с участком граничит полноценная комната для дежурных полисменов и ванная комната также, а так как я один сегодня, вы можете делать все, что захотите! Конечно же в пределах разумного.

– О, благодарю вас! – прочувствованно откликнулся на столь щедрое предложение Бернард, и даже слегка прослезился от счастья. – Обещаю, я вас не стесню. Мне нужны будут только умывальник и зеркало.

– Будет вам и умывальник, и зеркало, а также ванна, кушанье и чай, чтобы вы согрелись и расслабились. – ответил полисмен с теплотой в голосе.

Бернард был так тронут, что не мог вымолвить и слова, чтобы не выдать себя дрожью в своем голосе. Давно мужчина не ощущал простой человеческой теплоты, и, встретив её, рисковал не справиться с собой и потерять самообладание.

Он молча прижал руку к груди и с признательностью дёрнул головой. Полисмен понял этот жест и почувствовал себя на миг по-настоящему счастливым от того, что подарил хоть немного душевного тепла другому человеку, тем более, такому приятному на его взгляд, как Бернард.

Мужчины подошли к автомобилю молодого полисмена и забрались внутрь. Немного посидев молча и думая каждый о своём, они наконец тронулись с места. Бернард почувствовал, что стал потихоньку отогреваться и совсем расслабился. Его нещадно стало клонить в сон, но он решил не засыпать в автомобиле, памятуя о том, как сложно и неприятно потом будет вылезать из него.

Решив уточнить, который сейчас час, Бернард вытащил свои старые позолоченные часы на цепочке, у которых на крышке, криво, словно детской рукой были выгравированы малюсенькое сердечко и птица, похожая на ласточку. Он уже и не помнил, откуда эти часы появились у него, так же, как и не помнил того времени, когда их у него не было.

Возможно, это был подарок матери или отца в самые юные годы, которые уже почти стерлись из его памяти, и остались только отдельными, порой не логичными эпизодами.

Увидев, что до рассвета ещё далеко, он не расстроился. Ему очень понравилось говорить с этим полисменом, и он с удовлетворением понял, что нашёл первого друга в этом поселении.

– Как вас зовут? – поинтересовался Бернард, убирая часы в нагрудный карман жилетки от костюма тройки, который был под его пальто.

– Стивен Стэнли, – с энтузиазмом ответил молодой человек, словно только и ждал, когда же Бернард его спросит, – Стивен Стэнли, сэр, – повторил он, – Можете называть меня просто Стивен.

– Хорошо, Стивен, – Бернард тепло улыбнулся. – Меня зовут Бернард Миллер, и также можете обращаться ко мне только по имени.

– Рад знакомству, Бернард! Я бы от всей души пожал вам руку, но мои руки сейчас, как видите, заняты баранкой руля, – Стивен приподнял локти вверх и опустил их.

Бернард кивнул в ответ и подумал, что такому приятному молодому человеку не место в этой профессии. Если бы ему предложили угадать, кем работает этот молодой человек, он бы решил, что парень музыкант или художник. Его стройное, почти мальчишеское телосложение наводило на мысль, что он не брал в руки ничего тяжелее гитары.

– Можно вас кое о чем спросить? – поинтересовался Миллер.

Стивен кивнул. Бернард помолчал, собираясь с мыслями, думая, как бы деликатно преподнести свой вопрос, и слегка откашлявшись, спросил:

– Как вы оказались в полиции? – Бернард приподнял бровь и вздохнув, продолжил. – Вы совсем не похожи на полисмена. Простите, если это мнение вас обижает, но мне стало очень интересно.

– Мой отец – комиссар полиции, и он с детства брал меня с собой на службу, – на лице Стивена промелькнула ностальгическая улыбка, и он продолжил после недолгой паузы. – Мне очень понравилось, и я, когда вырос, попросил отца взять меня на службу.

Бернард едва заметно пожал плечами. Признаться, он был крайне удивлен, услышав, что Стивену понравилась служба, но он ничего не сказал.

– Почему вы спросили меня об этом, Бернард? – поинтересовался вдруг он после повисшего в салоне автомобиля молчания.

– Хм…– Бернард замешкался, чтобы подобрать слова. – Мне показалось, что вам бы больше подошла профессия музыканта, художника или писателя.

Прежде чем Стивен мог что-то ответить, он поспешно вставил:

– Поймите меня правильно, я не хочу сказать ничего плохого о службе в полиции или обидеть вас лично, я лишь хочу сказать, что вы показались мне очень добрым и интеллигентным молодым человеком, которому бы не оружие в руке держать, а перо или скрипку. Могу я задать вам ещё один вопрос?

– Конечно, сколько угодно, – Стивен вдруг открыто и широко улыбнулся, и этим очень смутно напомнил дядю Чарли, отчего Бернард замолк на мгновение. Последний раз, когда Бернард видел дядю, тот был примерно того же возраста, что и Стивен. Он взял себя в руки и спросил о том, что его интересовало с тех пор, как они заговорили.

– Почему вы помогли мне, а не арестовали за нарушение порядка?

– Во-первых, вы не нарушали порядок, – ответил Стивен уворачиваясь от автомобиля впереди них, который вдруг резко притормозил. – А во-вторых, я очень человеколюбивый. Меня с детства мать научила думать о других людях, а не только о себе, и со временем у меня появилось острое чувство сострадания. Хотите, я объясню вам принцип сострадания, так же, как объясняла мне моя мать?