Милли Фокси
Судьба и ее перипетии

Глава 1. Вместо предисловия.

Малютка, лежащий на фланелевом одеяле в красно-белую клеточку, громко кричал и периодически дрыгал ножонками и ручонками, привлекая к себе внимание. Он был довольно крупным и упитанным младенцем, на радость молодой матери. Та лежала на кровати рядом с ним и выглядела очень уставшей, но счастливой. Каждый раз, когда старые и прогнившие половицы в коридоре скрипели сильнее обычного, взгляд ее метался к двери. Она с нетерпением ожидала своего супруга, чтобы они вместе могли полюбоваться на их новорожденного сыночка и поговорить о том, как им следует жить дальше.

Никому не укрылось, что она была слегка растеряна, несмотря на безмерную радость от появления на свет их с Дэниелем первенца. Кэтрин Миллер, так звали эту молодую мать, в данный момент переживала о многом. Беременность была для нее первой, к тому же, на ранних и тем более на поздних сроках она протекала очень нелегко.

Дэниелю приходилось раз за разом менять работу из-за того, что частенько супруга не могла даже голову поднять, чтобы позаботиться о себе и он был вынужден оставаться с больной женой, заботиться о ней самой, и делать все дела по дому вместо нее. По этой причине он и не задерживался ни на одной работе слишком долго, и казалось, уже вошло в традицию, что после трех-четырех дней работы ему давали расчет, каждый раз приправляя этот расчет ехидными упреками в спину, мол, «зачем он вообще женился на больной девушке, которая даже не может выносить ребенка».

Дэниель проглатывал эти ехидные замечания, но это вовсе не означало, что они его не ранили. Кэти он ничего не говорил, чтобы не расстраивать ее, изо всех сил стараясь разрешить все проблемы самостоятельно. Он очень переживал за супругу и ждал рождения их малыша не меньше, чем сама Кэти. А проблемы начали появляться, и от них некуда было деться, и самая большая из них была в том, что он влез в долги, о чем вскоре узнала Кэтрин.

Девушка так озаботилась этим, что заболела еще сильнее, и они оба оказались в постоянном страхе, что она может потерять ребенка. Когда ее гнев прошел, она стала упрекать себя в том, что именно из-за нее он стал должником. Она сильно и часто плакала по ночам от бессилия, но держала все свои мучительные размышления при себе.

Вскоре, из-за ее недомолвок они с Дэниелем стали чаще ссориться, и временами доходило до того, что разговор заходил о разводе. Конечно же, угрозы развода исходили от Кэтрин и ранили Дэниеля посильнее, чем злобные перешептывания коллег.

Несколько раз мужчина в отчаянии думал о том, что его шаветт – бритва, которую он берёг как зеницу ока и начищал так, словно это был кусок золота, могла бы запросто закончить его мучения. Однако спустя день или два он с отвращением вспоминал подобные мысли, потому что как бы ему ни было тяжело, он любил жизнь и любил свою жену. К тому же, к великому раздражению Кэти, он так сильно был привязан к своему младшему семнадцатилетнему брату по имени Чарли, которому с младенчества заменил отца-моряка, бросившего семью ради морских приключений, что таскал его с собой везде, где только можно.

Даниэль ни за что не смог бы покинуть его, тем более таким ужасным способом. Даже тогда, когда Дэниелю давали отворот-поворот на очередной работе и они с Кэти снова собирались переехать в тот или иной конец города, чтобы найти очередную новую работу и квартирку за приемлемую месячную плату, куда бы они ни собрались переехать, на перроне неизменно с ними рядом стоял светловолосый угловатый парнишка с чемоданом в левой руке и улыбался так широко, что его рот растягивался от одного уха до другого.

А рядом с ним всегда неизменно стоял Дэниель – его темноволосый старший брат – и приобнимал его за плечи. Кэти только вздыхала, и каждый раз они отправлялись в путь вот такой вот компанией, пока окончательно не поселились в неком поселении, где вечно удачливому Чарли совершенно случайно досталась усадьба (а если быть точнее, то он выиграл ее в карты).

Однако эта случайность наконец-то расположила сердце Кэти к брату мужа (саму ситуацию приобретения усадьбы благоразумно скрыли от неё), и она наконец простила супруга за то, что тот разве что к ним в спальню не таскал мальчишку, и смирилась с его присутствием в их жизни.

Кэтрин снова взглянула на уже притихшего крохотного сына, который внимательно смотрел в потолок, сжимая и разжимая кулачок то на одной ручке, то на другой. Кэти не удержалась от нежной улыбки и протянула свою руку, чтобы потрогать редкие темные волоски на затылке малютки, который от её прикосновения снова захныкал и наконец заголосил в полный голос. Кэти вздохнула и убрала руку, удивляясь силе лёгких своего сына. В комнату вошла пожилая женщина и сурово взглянула на молодую мамашу. Та совсем растерялась и отвела взгляд в сторону.

– Мамочка, вы будете кормить своего малыша сейчас? – спросила она таким же суровым, как её взгляд, голосом. – Или же я унесу его в детскую комнату?

Кэтрин кивнула и протянула руки к своему малютке. Пока она ещё кормила малыша, любуясь красотой живых синих глазок – фамильной чертой Миллеров, – в комнату ввалился её супруг с огромным букетом цветов и коробкой конфет, перевязанной голубым бантиком. Он был слегка на веселе, но, как сам утверждал, – это было простительно, ведь сегодня родился его сын!

За ним же в комнату неизменно следовал Чарли, всё так же широко улыбаясь, словно улыбка была приклеена к нему, и, распахнув объятия, кинулся к Кэтрин. Кэти вскрикнула и прижала малютку к себе покрепче.

– Дэнни, скажи своему братцу, чтобы не пугал нашего сына! – выкрикнула она с раздражением, косясь на мужа.

– Чарли, погоди немного! – снисходительно улыбнулся Дэниель, положив руку на плечо брата, и, повернувшись к супруге, добавил: – Дорогая, по-моему, наш сын вовсе не испугался Чарльза, это ты испугалась. Посмотри, он даже не плачет.

– Я испугалась за малыша! – надула губки Кэти, которая не желала, чтобы люди считали, что она чего-то боится.

– Ребята, я вообще-то здесь, – простодушно заявил Чарли, – и больше всего на свете я хочу сейчас подержать моего племянника!

– Кэти, милая, пожалуйста, дай Чарли подержать моего сына. А потом я тоже хотел бы подержать его, если ты не против.

– Нашего сына! – поправила его супруга и нехотя протянула малютку пареньку. Тот аккуратно взял одеяльце с ребёнком и прижал к широкой груди.

– Ты только погляди, Дэн! – воскликнул он снова, растягивая рот в улыбке. – Он так похож на тебя!

– Конечно, похож, – с гордостью ответил мужчина, приподняв гладко выбритый подбородок. – Это же мой сын!

– А вот на Кэти он совсем не похож, – как-то неуверенно добавил Чарли, получая от матери ребёнка испепеляющий взгляд.

– Рано ещё что-то об этом говорить, – буркнула она. – Дети очень быстро меняются!

– Такой крепыш, прямо супермен! – восхитился Чарли, переводя тему и корча смешные рожи ребёнку. – Как вы его назовете?

Родители переглянулись, обменявшись нежными улыбками, и Кэтрин мягко сказала:

– Мы с Дэнни решили, что если родится мальчик, то мы назовём его Бернардом.

– Одобряю! – с горячностью ответил Чарли, не отводя глаз от малыша и мысленно примеряя к нему его новое имя. Через минуту нетерпеливый папаша наконец дождался своей очереди подержать своего первенца в любящих объятиях.

Тут появилась все та же хмурая пожилая леди и вытолкала мужчин за дверь, объяснив, что они пришли слишком поздно и пора уложить мать с ребенком спать. Дэниель, только успел передать Кэтрин букет и конфеты, пообещав приехать завтра с первыми же лучами солнца.

Миновал год, затем еще один. За это время Кэти и Дэниель слегка поправили свое финансовое положение и жили теперь хоть и довольно скромно, но вполне достойно. Дэниелю пришлось обуздать свои замашки жить на широкую ногу, подавить свои амбиции, и так как все это было ради жены и сына, он старался как мог.

Малыш рос с золотым сердцем: добрым, ласковым, миролюбивым, отзывчивым и ко всему прочему, веселым. Он обожал сладости и от этой своей страсти быстро набирал вес. Его щеки стали такими пухлыми что к четырем годам его стали дразнить все дети из соседних домов. Мальчик настолько огорчился, что однажды спросил у отца, как он мог бы изменить свою внешность.

– Не нужно тебе менять внешность, сынок, – сказал ему тогда отец, усаживая ребенка на одно колено. – Ты у нас с мамой и так красивый, в нас пошёл! Но если хочешь, чтобы ребята перестали тебя дразнить и щипать за щеки, то постарайся есть поменьше сладкого.

– Хорошо, папа, – кивнул малыш головкой, покрытой тёмными, короткими, вьющимися волосами. – Я попробую не кушать сладкое совсем.

В его взгляде было столько детской самоуверенности, что Даниэль невольно улыбнулся. Маленький Бернард был очень решительным ребенком. После этого доверительного разговора с отцом, малыш честно пытался даже не смотреть в сторону плюшек и конфет, но временами все же терял самоконтроль, а Кэти, в тайне от Даниэля, баловала его ими.

Однако, когда он проявил еще больше своей хваленой решительности, и вложил в свое стремление всё упрямство, которое имел, попытки ограничить себя наконец-то увенчались успехом, и он сбросил лишний вес. Он не стал худеньким, так как всегда был крупным ребенком, но сейчас его уже никак нельзя было назвать полным.

Позже, когда Бернард подрос, его дядя Чарли придумал новый способ помочь ему быть в отличной форме. Они занимались спортивными играми и активно проводили время вместе, исследуя пещеры и плавая в ручьях. В это время мальчик полностью забыл о сладостях и порой даже о еде вообще. Они строили домики на деревьях, бегали по полям, слушали джаз. Чарли учил Бернарда танцевать, они ловили рыбу, читали книги, плавали и играли в настольные игры. Чарли с удовольствием учил своего племянника итальянскому языку.

По возвращении с прогулок Чарли показывал Бернарду предметы или животных и называл их на итальянском языке. Затем, сажая мальчика на свое колено, он давал ему карандаш и записывал итальянские слова сверху на чистые листы бумаги. Часто он приближенно изображал те предметы или животных, что они видели во время прогулки, и просил Бернарда повторять эти слова несколько раз, пока он не запомнит их. Это была их особенный семейный ритуал в те дни, который укреплял их связь и помогал Бернарду развивать новые навыки.

Дядя Чарли был горд своим племянником, который с такой решимостью менял карандаш из руки в руку и писал ровные буквы независимо от того, какой рукой он писал. Он развивал в Бернарде амбидекстрию и поощрял его хвастливые высказывания о своих способностях, которых никто из его окружения не имел.

Дядя Чарли делал многое для развития мальчика. Казалось, он задался целью превратить его в сверхчеловека, но дело было не в этом, а в том, что парень очень привязался к сыну своего брата и любил его так, как обычно любит настоящий отец.

Именно дядя Чарли впервые угостил Берни томатным соком, который в те дни был новшеством, и мальчик полюбил этот напиток настолько, что каждое утро с причмокиванием осушал полную кружку или даже две таких соков.

Иногда Бернард очень удивлял своего дядю своими, совершенно не детскими, размышлениями об этой жизни. Например, когда малыш впервые узнал от Чарли об устройстве вселенной, он несколько дней загадочно размышлял, а затем выдал, что каждый человек – это маленькая вселенная, живущая в большой вселенной Бога, и выразил желание хотя бы на короткое время оказаться во вселенной дяди, матери или отца. Чарли удивленно захохотал и все продолжал повторять: «Какой удалой малец Берни! Какой он сообразительный смышленыш!»

Однако он объяснил мальчику, что, к сожалению, попасть в чужую вселенную невозможно, но можно как можно шире открывать друг для друга свои собственные вселенные, будучи искренними и заинтересованными в общении друг с другом. И тогда, хотя бы немного, есть шанс увидеть кусочек вселенной другого человека.

Даниэль тоже часто проводил время с сыном, строя с ним кораблики и помещая их в огромные стеклянные банки. Для Бернарда это было поистине волшебное время. Он с любовью увлекся кораблями и сам сооружал такелаж для каждого парусника отца. В то время как Кэти, уже восстановившись после родов и долгой болезни, часто брала малыша с собой в город, угощала его мороженым и развлекалась, переодевая его как куклу в разных магазинах столицы, когда попадала на большие распродажи. Бернард был очень счастлив обладать такой поддержкой и любовью в своей жизни.

Мальчик рос счастливым, окруженным заботой, приключениями и любовью, и возможно поэтому он становился взрослее немного быстрее, чем другие дети, но оставался более чутким и восприимчивым.

– У него золотое сердце! – улыбаясь говорили все, кто был с ним знаком. Родители соседских ребятишек со всей округи не боялись позволять своим детям играть с сыном Даниэля и Кэти. Однако мальчику приносило гораздо больше удовольствия играть со своим дядей и отцом, поэтому он не особо стремился проводить время со сверстниками.

Впервые малыш почувствовал, что что-то с ним не так, когда он пытался догнать одного из соседских ребятишек-близнецов, с которыми у него завязалась крепкая, но короткая дружба. Он споткнулся и полетел прямо на мальчика, но тот вовремя увернулся, отчего, наш маленький герой не удержался и рухнул лицом в траву. Его сердце сильно забилось в груди и стало биться очень часто, настолько часто, что он не мог нормально дышать.

Мальчику показалось, что сейчас он отдаст концы, и эта мысль только усилила его страх и заставила его юное сердечко трепыхаться еще сильнее. Он попытался встать и побежать к матери, но почувствовал, как его ноги словно превратились в вату. Он заплакал и, подчиняясь внутреннему инстинкту, сел на землю, обхватив руками колени, прижав их к груди, и положив голову на них. Он глубоко дышал, пока его сердце не вернулось к нормальному ритму. Это случилось так неожиданно, что ему сначала показалось, будто оно вовсе остановилось. Он положил руку на грудь и с облегчением обнаружил, что оно все еще бьется.

Мальчик просидел так еще несколько минут, затем огляделся в поисках близнецов и увидел их, спешащих к нему, а рядом с ними бежала его мать.

– Берни, что с тобой?! – прибежавшая Кэти была так взволнована и бледна, что мальчик испугался за нее и, схватив ее за руку, стал успокаивать.

– Ничего страшного, мама! – воскликнул он своим нежным голоском, взволнованно глядя в ее обеспокоенные глаза. – У меня просто сбилось сердце.

– Как это сбилось? – все так же обеспокоенно поинтересовалась она, в то время как притихшие близнецы стояли рядом с ней и смотрели на Берни испуганными глазенками. Один из близнецов сосал палец.

– Ну… – Бернард задумался, подбирая слова, – стало быстро-быстро биться, а потом я сел на землю, положил голову на свои колени и после этого оно успокоилось.

Кэти вспомнила эпизод из ранних его лет, когда Бернард сильно заболел. Ему тогда было два года, и доктор, прослушав его нежное детское сердечко, глубоко задумался, а затем сказал слова, которые она никогда не хотела бы слышать:

– У вашего сына подозрение на порок сердца. Но не стоит волноваться, он кажется совсем маленький и не требует операции.

– Кажется? – срывающимся голосом переспросила перепуганная мать.

– Я уверен, – поправил себя доктор, увидев состояние молодой женщины.

Кэти вздохнула с небольшим, но все же облегчением, все же надеясь, что он ошибся в диагнозе. Ей хотелось думать, что временная болезнь ребенка помешала увидеть доктору истинное состояние ее малыша. Кэти была из тех людей, которые ненавидели заострять внимание на пугающих и тревожных вещах и искренне верили, что если их не замечать, то они исчезнут, и почему-то очень часто это срабатывало. Поэтому и на этот раз, когда услышала те слова, с огромным усилием заставила себя не думать об этом и не замечать угрозы до самого этого момента.

«Золотое сердце!» – почему-то вспомнила она слова людей, которые узнавали ее Берни поближе. И про себя добавила: – «сердце, как золотые часы. Золотые часы с испорченным механизмом…»

– Мама, не плачь! – вырвал ее из горьких мыслей звонкий голосок Берни. Он порывисто обнял ее и прижался к ее груди. – Я прекрасно себя чувствую! Честное слово! Я просто больше не буду так быстро бегать.

Он поднял голову и с улыбкой посмотрел на Кэти. Та вытерла слезы, которые уже покатились по ее щеке, и кивнула.

Вечером того дня она рассказала отцу ребенка обо всем, что произошло, и они долго сидели у камина, обнявшись, перебирая варианты, что, по их мнению, необходимо сделать, чтобы отвести от их ребенка грозящую ему опасность.

Вскоре в череде дней эта проблема забылась и у матери, и у отца, но Бернард не раз еще испытывал подобные приступы, тщательно скрывая их от своих родителей, дабы не волновать их, и только Чарли знал про эти приступы. Он был очень обеспокоен здоровьем племянника и незаметно от его родителей несколько раз водил его на осмотр к доктору в столицу.

Там специалисты обследовали его сердце и порекомендовали мальчику какие-то средства, которые могли бы укрепить его сердечную мышцу, а также запретили ему слишком активные упражнения, порекомендовав заниматься легким бегом, чем они с дядей и занимались каждое утро на радость Кэти и Дэниеля.

Однако, как только Бернарду исполнилось восемь лет, он увлекся тяжелой атлетикой, и предпочел поступать так же как всегда поступала его мать – закрыть глаза на угрозу. Он с остервенением начал заниматься этой тяжелой атлетикой, настолько, насколько это было доступно восьмилетнему пареньку, и чем нещадно разгонял свое сердце. К его и дядиной великой радости, приступы какое-то время не повторялись, но это было лишь делом времени, и спустя полгода Бернарду пришлось изменить интенсивность своих тренировок.

Переполненный досады, стоя перед зеркалом и напрягая мышцы которые были крепче чем у всех его сверстников, он дал себе слово, что однажды, от его заболевания не останется и следа.

Когда Бернарду исполнилось девять с половиной лет, его семья получила выгодное предложение переехать в столицу, только на этот раз, Чарли решил остался в своей усадьбе, чем удивил своего старшего брата и его супругу. Не смотря на то что Чарли предпочёл остаться, он все же долго уговаривал Даниэля оставить ему хотя бы Берни, но Дэниэль и сам не хотел расставаться со своей кровинушкой, с единственным своим ребенком. Да и Кэти не смогла бы жить так далеко от своего мальчика. Мужа покидать она тоже не намеревалась, так как искренне прикипела к нему душой за все эти годы их совместной жизни.

Они попрощались с возмужавшим за все эти годы Чарли, пообещав навещать того каждое лето и оставлять Бернарда у него на каникулах, однако, все закрутилось и завертелось в жизни этой семьи настолько, что они не смогли исполнять обещание о постоянных встречах с Чарли, и общение между семьей Даниэля Миллера и его младшим братом стали ограничиваться лишь регулярными письмами, к великому огорчению обеих сторон.

В тот день, когда Бернард и его семья покинули это поселение, в родильном отделении той же самой больницы, где родился он сам, появилась ещё одна маленькая жизнь, которая займет не менее важное место в этом повествовании.

На зеленом бархатном одеяльце лежала маленькая, хрупкая девочка с темными волосами и плакала. Конечно, не так громко, как Бернард девять с половиной лет назад, но с таким же самозабвением и точно так же дрыгала ножонками и ручонками, под улыбчивые взгляды своей матери, миссис Джоанны Ланстер, и удивлённые взгляды своего трехлетнего брата Саймона, который спокойно сидел у ног своей матери.

Глава 2. Первая встреча.

Был поздний ноябрьский вечер, один из тех редких для первой половины ноября вечеров: морозный, тихий и темный, заставляющий неожиданно явно ощутить, что зима уже сменяет осень, почти наступает ей на пятки, однако все ещё держа дистанцию, ненадолго отступая, вот-вот готовая ворваться с новой силой, лишь за пару дней до начала декабря. В воздухе витали крупные снежинки, покрывая землю все еще проросшую зелёной густой травой, белыми коврами, которые, скорее всего, исчезнут при лучах солнца уже на завтра, превратив дороги в подобие озер.

Деревья, которые не успели еще полностью скинуть свои листья, смотрелись под снегом диковинно, но гармонично. Магазины и кафе в поселении начали потихоньку закрываться, свет в окнах жилых домов гаснуть, а автомобили на улицах ездить все реже и реже. Даже по шоссе, у которого стояла старенькая и небольшая уютная забегаловка, которую хозяйка упорно называла кафе для проезжавших уставших путников и дальнобойщиков, перестало шуметь и гудеть так часто, как днем. Маленький мирок час за часом затихал. Лишь два-три автомобиля в десять минут нарушали тишину помещения вышеупомянутой придорожной забегаловки.

Нэнси Ланстер, владелица и работница кафе в одном лице, была настолько занята, что не заметила, как в пустующее кафе, которое она забыла закрыть вовремя именно сегодня, вошел молодой мужчина примерно тридцати с небольшим лет.

Когда он вошёл, Нэнси стояла лицом к нему, склонившись над тетрадью, лежавшей перед ней на деревянном и местами обшарпанном прилавке. Её волнистые черные волосы касались этой тетради, а яркие алые губы беззвучно повторяли слова, выводимые её изящной рукой, украшенной незатейливым, но очень ей идущим тонким браслетом.

В помещении уже не было света, и только одна настольная лампа, стоявшая возле девушки на прилавке, ярко горела, освещая всю площадь перед прилавком и отбрасывая тень девушки на стену. Тень слегка подрагивала в такт движения её руки. Мужчина невольно залюбовался этим зрелищем, почему-то показавшимся ему умиротворяющим.

Внезапно, она вздрогнула, почувствовав чужое присутствие, и подняла глаза, которые оказались зелёного цвета и совсем чуть-чуть раскосые. Мужчина словно очнулся и подул на свои покрасневшие руки, слегка пританцовывая на месте, чтобы согреться.

Нэнси быстро оглядела его с головы до ног. Она отметила, что он был довольно высоким и крупным, но без грамма лишнего жира: вся его массивность была исключительно за счёт мышц и широкой кости. Он был широк в плечах, его волосы были тёмные, почти чёрные, и когда он быстро оглядел её владения, прежде чем вернуться взглядом к ней, она заметила, что они слегка завивались на затылке.

Глаза мужчины в свете лампы были темно-синими, как ночное небо. Одет он был в старое, но чистое темное пальто не по сезону – такое бы больше подошло в погоду первых дней сентября, когда воздух все еще нагрет лучами летнего солнца, но никак не в минусовую ноябрьскую, особенно в такие ночи, как эта.

Оглядев позднего гостя, она тихо хмыкнула и снова уставилась в свои записи, не собираясь проявлять вежливость к тому, кто, по её мнению, не ценит чужое время. Ведь на двери кафе были четко указаны часы работы, и это невозможно было не заметить.

Она услышала, что он подошел совсем близко к прилавку. Девушка выразительно бросила взгляд на массивные часы с маятником, стоящие у небольшого камина, справа от неё и слева от посетителя, после чего снова посмотрела на мужчину в упор.

Помимо того, что он имел наглость вторгнуться в её владения после закрытия, была еще одна причина, по которой присутствие этого человека заставляло Нэнси нервничать: они оказались вдвоем в самом удаленном от людей месте. Две помощницы завершили работу еще днем и поспешили уйти, а последние посетители уже два часа назад перестали заходить.

Еще больше беспокоило мисс Ланстер то, что обычно она слышала звуки приближающихся автомобилей перед появлением посетителя в кафе. Прямо у приоткрытого окна была удобная автостоянка и небольшая заправочная станция с рекламой, указывающей на то, что при покупке топлива владелец автомобиля получит в подарок купон для покупки фонариков, подушек или других мелких необходимых в хозяйстве вещиц.

Однако взгляд на часы показал, что в ближайшие десять минут точно никто не подъезжал к ее кафе и это внезапное появление незнакомца сильно испугало Нэнси и добавило ей тревоги.

– Мы уже закрыты! – твёрдым голосом сообщила она и, склонившись ещё ниже, принялась дальше записывать что-то в свою тетрадь. Склонившись так низко, ей было удобнее скрыть замешательство и страх.

Снаружи она выглядела невозмутимо, но внутри всё сжалось при мысли о том, что мужчина мог оказаться недоброжелателем.

«Скорее всего, он вышел из леса», – подумала она, снова бросив быстрый взгляд на мужчину и впервые заметив, что он выглядит уставшим. – «От одного поселения до другого не меньше десятка километров, а значит, он пришел пешком, если, конечно, он не оставил свою машину в паре километров отсюда, что уже не имело бы никакого смысла».

– Мне бы только позвонить от вас, – наконец заговорил с ней мужчина и вздохнув, положил раскрасневшуюся левую руку на прилавок перед ней. Она быстро метнула на нее свой взгляд, отмечая слегка посиневшие ногти и красноту пальцев, и от этого зрелища, сострадание ощутимо кольнуло внутри, но она решила проигнорировать это непрошенное и несвоевременное чувство.

Мужчина тем временем продолжал:

– Я приехал к дяде, но не знаю его точного адреса. Точнее, совсем не помню. У меня в блокноте имеется только его номер, на который я могу позвонить, чтобы связаться с ним. Это все, что было из его письма к моей матери и отцу. Должно быть, он забыл, что я оставил это место в девятилетнем возрасте и думает, что я до сих пор помню, где он живет.

Мужчина обаятельно улыбнулся, глядя на девушку умоляющими глазами, так что ей трудно было злиться на него. Затем, он усмехнулся и покачал головой, после чего, неуклюже вытащил из-за пазухи коричневый кожаный блокнот для записей своими замерзшими пальцами и, махнув им перед ней со стуком, опустил на прилавок.

Заметив замешательство на лице хозяйки кафе, он снова заговорил:

– Знаете, ведь прямо по дороге сюда меня ограбили трое субъектов бандитского вида, и счастье, что они не взяли мой блокнот, но забрали все мои оставшиеся деньги. Поэтому я сожалею, что не могу заказать у вас ничего, – он развел руками, – если бы не это досадное происшествие, то я бы непременно заказал, и с удовольствием выпил, чашечку кофе или горячего чая.

Не дождавшись от нее никакой реакции, кроме, разве что жалостливого быстрого взгляда, он небрежно добавил, при этом искоса поглядывая на девушку:

– Благо, еще что они не убили меня и даже не слишком сильно отделали. Однако, я очень долго шел сюда пешком и ужасно замерз. Позвольте мне позвонить, пожалуйста, и хоть немного погреться у камина. Я не задержу вас больше, чем вы сами тут планировали пробыть.

Нэнси вдруг показалось, что он таким образом пытается манипулировать ею, давя на жалость, и еще, она почему-то решила, что своей проникновенной речью, он намекнул на бесплатный горячий чай или кофе. Это к ее собственному удивлению, возмутило ее. И хотя ее сердце опять сжалось от жалости и сострадания к нему, она была намерена все равно решительно отказать этому человеку во временном приюте и наглой, по ее мнению, просьбе.

Она не доверяла ему, ведь он совсем не был похож на жертву разбоя: гладко выбритый подбородок, чистое пальто, ни следа царапины или синяка на красивом лице.

К тому же, она ощущала неимоверную усталость и стремилась как можно скорее добраться до дома, чтобы окунуться в исцеляющий сон. Она собрала всю свою решимость, чтобы ее голос оставался твердым и не дрожал.

– Мужчина, вы разве не слышали меня? – она посмотрела ему в глаза, невольно, снова оценив его привлекательность, но внешность давно уже не волновала ее, и она продолжила смотреть слегка враждебно. – Мы уже закрыты. Вы, конечно же, можете быстро позвонить, чтобы узнать адрес, но затем не задерживайте меня ни на минуту дольше.

Вспомнив, что он шел пешком, она добавила:

– Если у вас нет своего автомобиля, то не забудьте вызвать также для себя наемный, вот к этому кафе. Деньги я вам дам, хотя вас вполне смогли бы довезти и без денег. Ничем больше я вам помочь не смогу. Надеюсь, что, воспользовавшись моим телефоном, вы наконец-то оставите меня в покое.

– Не нужны мне ваши деньги, – недовольно буркнул, уязвленный тоном девушки, мужчина, выудив авторучку из того же внутреннего кармана пальто, откуда ранее появился блокнот. – Я поймаю автомобиль по пути к поселению. Однако, окажите мне милость и позвольте остаться у камина до тех пор, пока вы не закроете кафе?

–Нет! – твердо ответила Нэнси, снова начиная терять терпение. Она сжала ручку, которой писала, в кулачке, сама не до конца понимая, почему спорит с ним, ведь она вполне могла позволить ему остаться. И тут же она получила ответ на свой вопрос, подумав, что позволила бы, если бы его присутствие так не пугало ее. – Я же сказала, что кафе на сегодня закрыто для посещений. Я хочу спокойно и без нервов доделать все дела, а затем отправиться домой! – мужчине показалось, что она даже притопнула ногой.

– Я тоже хотел бы как можно скорее добраться до места, которое я буду называть домом какое-то время, – с досадой парировал он, – но я не знаю, сколько еще придется пройти, прежде чем я поймаю автомобиль до поселения, и хотел бы немного набраться сил и согреться. И вы определенно препятствуете этому из непонятного для меня эгоизма, – с обидой в голосе закончил он.

Нэнси заметила, что он дрожит от холода и готова была сдаться, но последняя фраза очень оскорбила и задела ее, потому что была чистой правдой. Правдой, которая была крайне неприятной для такой, как Нэнси, потому что с раннего детства ей говорили, да и она сама считала себя незлобивым человеком, готовым первым прийти на помощь, если понадобится, настоящей суперженщиной.

И сейчас все то, чем она так гордилась в себе, рушилось как карточный домик из-за ее усталости, упрямства, страха и гордости – гремучей смесью эмоций и ощущений.

Жизнь прямо сейчас испытывала ее нещадно, и этот мужчина был живым доказательством того, что она не такая, какой видит себя и какой видят ее окружающие люди.

Вместо того чтобы смягчиться, смирить гордость и обуздать страх и злость, исправиться, она только обозлилась сильнее и твердо, с легким раздражением в голосе сказала:

– Посмотрите на часы работы и, может быть, поймете, что вы пришли не вовремя! Не моя проблема в том, что вы решили вдруг отправиться непонятно к кому, непонятно куда, пешком, один, и не удосужились даже хорошенько продумать свои действия и маршрут перед тем, как отправиться в это путешествие. – Она быстро перевела дыхание и продолжила распекать опешившего мужчину:

– Вы кажетесь не глупым и довольно взрослым мужчиной, чтобы избежать ситуаций, подобных этой! – Молодая женщина раздражалась все больше и больше, это было заметно по тому как звенел ее голос.