Михаил Востриков
Кто Вы, Иван Барков?
Шумахер
Все управление Академии, включая университет и гимназию, находится в руках Шумахера – руководителя Академической канцелярии, подлого, корыстолюбивого человека, интригана в высшей степени и вдобавок еще наделенного зверским характером.
Он самовластно распоряжается в Академии, выдавая или не выдавая по своему произволу жалованье профессорам. А уже об учениках и говорить нечего – он делает с ними, что хочет. Гимназисты, не получая долгое время жалование, жалуются на Шумахера и ему делают выговор. Тогда Шумахер призывает тех, кто жалуется и не помня себя от злобы велит беспощадно выдрать их батогами, колотя предварительно по лицу. Ваня Барков среди избиваемых.
После расследования очередной жалобы, Шумахер за растрату средств отстраняется от должности и сажается под домашний арест, но потом оправдывается и востановливается в должности. Шумахер признаётся виновным лишь в растрате казённого спирта на сумму 109 рублей 38 копеек. В результате наказываются те, кто написал жалобу. Инициатор жалобы – адъюнкт Ломоносов, который и после обвиняет Шумахера в небрежном обучении и обеспечении гимназии и заинтересованности в наличии иностранцев в Академии наук.
Худые дела
Иван Барков на несколько лет моложе остальных студентов этого набора. Но очень скоро определяется его талант литературного переводчика. Он переводит сочинения римского историка Саллюстия.
Вообще в гимназии собран педагогический цвет России: сам Тредиаковский читает курс по стихосложению, а поэтику и красноречие преподаёт известный профессор Фишер. Оба ценят Ваню. Слова он прилаживает друг к другу быстро и ладно, переводит великолепно, а уж краснобай просто записной.
Но у других преподавателей Ваня слывёт родным братом дьявола. Врет как дышит, совести и на дне души нет. Спаси и сохрани от такого!
В гимназии Барков всё же достигает некоторых успехов в арифметике, в отличие от других математических наук, не многому учится и в философии, но обнаруживает склонности к изучению античной литературы и переводческой деятельности:
«Он объявляет, что по большей части трудился в чтении латинских авторов, и между оными Саллюстия, которого перевел по-русски Войну Катилинову; понятия не худова, но долго лежал болен, и кажется, что острота его от оной болезни еще нечто претерпевает».
Характеристика поведения Баркова в гимназии, данная профессором Фишером, оставляет желать лучшего:
«… средних обычаев, но также склонен к худым делам».
В «худых делах» отличается не только Барков, но и другие студенты, но он больше всех. Что-то с ним произошло за годы голода и холода неизвестно ради чего.
Шумная студенческая жизнь с веселыми попойками, девками, драками, всевозможными «предерзостями» в адрес начальства с Ваней Барковым во главе всех этих безобразий, даже вынуждает профессора Фишера, в обязанность которому вменено осуществлять надзор за нравственностью студентов, обратиться в Академическую канцелярию к Шумахеру с просьбой дать ему команду из восьми солдат и двух кустосов (надзирателей):
«Фишеру отряжают одного академического солдата в «безсменные ординарцы» и разрешают нанять двух кустосов. Соглядатаи Фишера – студенты Поповский и Яремский – доносят ему на своих товарищей. Разумеется, товарищи не терпят их за это, всячески обижают, а порой и бьют».
И опять Ваня Барков впереди и больше всех.
Окончание гимназии
В 1750 году Ивана Баркова с особым пристрастием экзаменуют, чтобы выяснить,
«может ли он перейти к более глубоким занятиям и быть допущен к слушанию лекций профессоров в Академическом университете».
Вывод делают, что да, может.
Поведение со скрипом, но признают удовлетворительным, хотя уже ясно, что этот юноша и в университете не перестанет буянить и совершать проступки.
Тем не менее, в 1750 году, в возрасте 18 лет, Иван Барков успешно заканчивает Академическую гимназию и зачисляется на первый курс Академического университета.
***
А 25 мая 1751 года Иван Барков за свои проступки из университета исключается. Так решает ректор Крашенинников. И это уже катастрофа! Всё это очень подробно описано у других авторов.
От себя добавлю, что то количество страшных побоев кнутом, которое Ивану Баркову тогда наносят солдаты по милости ректора, никак не соответствует им содеянному и окончательно доламывают итак уже треснувшую психику молодого человека, обрушивая его жизнь.
Ивана попросту забивают…
Галерная, 10
1762 год. Санкт-Петербург
Собственная квартира Михаила Васильевича Ломоносова по адресу: Санкт-Петербург, Васильевский остров, Галерная, 10. (В настоящее время в этом здании находится факультет журналистики СПб университета).
Квартира красивая и просторная. Учёный заботится о её обустройстве, приобретает и заказывает для неё красивую мебель и предметы интерьера. С Галерной ему очень удобно ходить на службу – в Кунсткамеру и химическую лабораторию.
В квартире находятся:
Сам Ломоносов и его близкий друг, бывший сосед по дому Герасима Васильевича Рафаилова на Сенатской (совр. Невский проспект) – Александр Петрович Сумароков – поэт, драматург и литературный критик. Свершившиеся, наторелые люди. Препорядочные охальники, видалые лицедеи и лицемеры, непревзойдённые мастера манипуляций с подсознанием своих читателей, слушателей и смотрельщиков. Великие пииты России на все времена!
Мужчины удобно расположились в уютных креслах перед горящим камином. На низеньком столике тесно. Там пузатые рюмки, бутылки с ликёрами, плошки со сладостями, штоф водки, грибочки, огурчики и т.д. На Ломоносове – домашний турецкий халат, а у Сумарокова расстёгнуты верхние пуговицы мундира.
– Послушай-ка, Ляксандр Петрович, – Ломоносов ласково улыбаясь, обращается к Сумарокову, – Внове… Сей день ночью не спалось и вот намарал…
«Бывалоча Барков приступает к Сумарокову и давай восклицать на весь дом:
– Сумароков – вящий человече! Сумароков – самолучший российский пиит!
Разутешенный Сумароков велит подать водки. Когда же Барков напивается, он, уходя, говорит:
– Ляксандр Петрович, а я тебе солгал: самолучший-то, Ломоносов, второй – я, а ты, только что, третий!».
– А-ха-ха! – Сумароков сгибается пополам от хохота и роняет на пол серебряную вилку с вензелем «МЛ» с наколотым на неё маринованным грибочком, – Ну, ты, Михайло Василич, горазд рассмешить! Я вчера графу Иван Иванычу Шувалову в его литературном салоне шепнул на ушко прошлую твою побасенку…, мол, негодую, какое безобразие, доколе:
«Сумароков свои трагедии часто прямо переводит из Расина и других. Например, у Расина: «Centre vous, centre moi, vainement je m'eprouve. Present je vous fuis, absent je vous trouve!», а у Сумарокова: «Против тебя, себя я тщетно воружался! Не зря тебя искал, а видя удалялся». Барков испросил у Сумарокова сочинения Расина, все подобные места отметил, а на полях подписал: «Украдено у Сумарокова» и воротил книгу по принадлежности».
– … Так, мне её сегодня с утра уже девять человек поведали… А-ха-ха! – продолжает хохотать Сумароков и разливает водку в две рюмочки.
– Это что… Мне уже порядочно чужие вирши декламировали за его… Прескверные кстати, – Ломоносов откидывается в кресле.
– И что, думаешь так до сих пор никто и не смозговал, что это всё наши с тобой плутни, про «Сочинения Ивана Баркова»?! – Ломоносов берёт в правую руку рюмку, чокается ею с Сумароковым, опрокидывает водку в рот и с удовольствием хрустит солёным огурчиком, – Эх-х, славно пошла! Дай Бог, не остатная!
– Да, куда там. Никто и не вопрошает, дурак что ли, Ваня Барков, срамные вирши своей доподлинной фамилией удостоверять и откуда у него такие вития и жизненная искушённость взялись? Чудо что ли? – говорит Сумароков, ставя пустую рюмку на столик, – Хотя по академии его многие помнить должны. Когда он чудить и заговариваться начал-то?
– По-моему в 51-м ещё, когда с первого курса университета выгнали его. И как он тогда не погиб под кнутом… То, Крашенинников, ректор. Мог ведь тогда его и в лазарет услать. Зрил же, что недоросль не в себе, прёт и прёт. Так нет, солдат призвал, на цепь его посадил, а потом и в кандалы заковал. Сильно Ваню тогда кнутом били, вся спина в шрамах, – вспоминает Ломоносов, – Так мозги и выбили. Неособенное дело. Хотя кто с гимназией оконченной, тех неможно бить по закону, ещё от Петра. Но никто из немчуры академической за сироту тогда не вступился. А меня в тот день в университете и не было.
Мужчины помолчали каждый о своём.
– А я ж Ваню хорошо помню, екзаменовал его в 48-м…, он сам ко мне тогда пришёл, так учиться хотел, – вспоминает Ломоносов, – Эх-х, знать бы, что так выйдет, выгнал бы его…, пусть бы попом стал. Но не судьба! Он опосля в академии служил, буянил конечно…, разыскивали. И под караул попадал. Но кто убогого тронет… Письменно каялся и прощали. И даже жалование прибавляли.
– А опосля? – спрашивает Сумороков.
– А опосля он ко мне попал, копиистом приходящим прислали, – продолжает вспоминать Ломоносов, – Так его и здесь немчура Миллер подучил тихонько, что бы он против меня написал. Посулил пряника канцелярского. А он и написал, простая душа. Разумовскому его тогда отдали в секретари. Еле отбил.
– А где же он сейчас?
– Да в моём кабинете. «Историю государства Российского» переписывает. Пойдём-ка, Ляксандр Петрович, водочки ему поднесём.
– А ему можно? Не станет буен?
– Отневелика можно, ничего!
Кабинет М.В. Ломоносова
За рабочим столом спиною к дверям сидит худой мужчина средних лет, одетый в синий потёртый кафтан, но чистый и лицом бритый. Это Иван Барков. Высунув кончик языка он пишет остро заточенным гусиным пером, аккуратно макая его в чернильницу.
– Вишь нравится ему переписывать, – негромко говорит Ломоносов, обращаясь к Сумарокову, – Почерк у него каллиграфический, я таковой и не не видывал. И веришь, он никогда не плошает и клякс не ставит. Я часто с ним разговариваю. Он мне такие рифмы и обороты лепые аллюзирует.
– Купидон – Афедрон (устар. задница)? – улыбается Сумароков и громко говорит, – Ваня, осекись на минуточку, выпей с нами, стариками, водочки!
Иван вздрагивает, прекращает своё занятие, встаёт с рабочего кресла, облизывается, блаженная детская улыбка психически нездорового человека освещает его бледное лицо. Он берёт с небольшого серебряного подноса рюмку с водкой, жадно её выпивает не закусывая… и возвращается за стол.
– Ваня! – обращается к нему Ломоносов, – Хочешь себе вечную славу великого пиита?!
Иван мелко-мелко кивает головой, не отрываясь от работы. Конечно, он хочет славу великого пиита!
– Так мы с Ляксандр Петровичем тебе её уже почитай подарили. Во веки веков! – улыбается Ломоносов и поворачивается к Суморокову, – Что нам ещё сегодня нужно отредактировать из Баркова?
– «Приношение Белинде» и «Приапу» – отвечает Сумароков.
– Ну пойдём, поработаем, не будем Ване мешать. Только давай сначала ещё по рюмочке…, остроте и живости ума способствует.
Проект
Уже который год Михаил Васильевич Ломоносов и Александр Петрович Сумароков активно реализуют свой совместный хулиганский поэтический проект «Сочинения Ивана Баркова». Кстати, первый такого рода в России… Потом уже будут «Козьма Прутков», «Черубина де Габриак» и др.
Для обоих великих русских поэтов этот проект – возможность «выпустить пар». Оба живут очень напряжённой и насыщенной различными событиями жизнью, как тут не заматериться… Однако ни академику, ни драматургу выражаться матом в своём официальном творчестве негоже, вот и придумали себе такой оттяг. Это же так здорово безнаказанно насмехаться над обществом?! И кто же думал, что их так долго не разоблачат. Мистификаторы высочайшего класса!
