Михаил Востриков
Кто Вы, Иван Барков?
Каждую субботу в десять часов утра в читальном зале библиотеки монастыря проходят диспуты. Собираются все ученики и учителя духовной семинарии при монастыре. Ваню из зала не выгоняют, и он забивается в угол и внимательно слушает, не пропуская ни одного слова. На диспутах присутствует ректор – иеромонах Гавриил (Кременецкий). С кафедры произносятся речи на русском и латинском языках. Обращаясь к воспитанникам, ректор говорит:
«… о пользе наук, о союзе наук с добродетелью и что всякая наука красна только добродетелью…»
Кабаки
Но за пышными фасадами Першпективной и Александро-Невского монастыря для маленького Вани Баркова открываются не только добродетели мира. Вернее, совсем не они.
А открывается Ване в 1741 году будничный Санкт-Петербург с его рынками, амбарами, богадельнями, аптеками, гостиными дворами, гаванями, верфями, конторами, кабаками, банями и прочая, и прочая, и прочая. Одних только питейных заведений в городе:
«Кабаки или Питейные Домы – «кружалы», «фартины», на которых продается в мелкия чарки вино, водка, пиво, и мед для подлаго народу:
а. На Санкт-Петербургской Стороне – тридцать кабаков.
б. На Адмиралтейской Стороне – сорок восемь кабаков.
в. На Литейной стороне – девятнадцать кабаков.
г. На Выборгской стороне – десять кабаков.
д. На Васильевском Острову – четырнадцать кабаков.
Всего при Санкт-Петербурге – сто двадцать один кабак».
В это время население Санкт-Петербурга составляет 95 тысяч человек. Так что 121 кабак, и это при наличии других многочисленных подобных заведений, не так уж и мало. Народу, у которого «трубы горят», есть куда направить стопы для утоления алкоголической жажды. Также есть трактиры и питейные погреба:
«…питейных погребов имеется всех шестьдесят пять».
И еще:
«…премножество по знатным улицам и перекресткам всюду харчевен и лавочек. И ещё маркитантские торги в разноску для всяких рабочих людей и для скудных: щи с мясом, уха с рыбой, пироги, блины, грешневики, колачи простые и здобные, хлебы ржаные и ситные, квасы и збитень вместо чаю».
И во всех этих заведениях и рядом с ними люди разговаривают отнюдь не на латыни или старославянском языке… А если поют, то русские народные песни и частушки. Причём исключительно матерные. А если рассказывают сказки, то обязательно «заветные», про «это».
А что дети? А они всё это видят и слышат, чай, не глухие и не слепые.
Из ближайших лиговских кабаков мальчишек и девчонок не гонят. Там же пьют их отцы и старшие братья. С ними там можно.
Полутемные помещения с деревянными столами и лавками. Всегда многолюдно, стоит гул, слышен бой разбитой посуды, ругань, смех. По углам сметены осколки мутных зеленых стаканов, глиняных мисок, рыбные кости. Меж столов шатаются постоянные клиенты с просьбами помочь копеечкой. Пропившиеся в пух и прах ищут спонсоров. В углу висит икона Николая Чудотворца. В любой момент могут залезть в карман. Драки явление повсеместное. Пол усеян оторванными пуговицами и клочками одежды.
Время работы кабаков ничем не регламентируется, кроме запрета торговать вином в ночные часы. У завсегдатаев всегда можно получить совет:
«Воли вам пошалить нет, бьют вас и держат в колодках. Лучше вам хозяина своего убить и фабрику его выжечь. От оного была бы вам воля».
А как только прибывает полицейский, то тут же начинаются провалы в памяти:
«…все из-за змия зелёного, чтоб его! …и жаловался ли на земского, чтоб его повесить, оного всего по нечувствительному в тогдашнее время пьянству, показать в точности не упомню».
Нравственность
А ещё есть общественные бани, где мужчины и женщины моются вместе и где всё бесстыдно и напоказ – от лечения мокрицами до свального греха. Уж кого, кого, а распутных девок в городе хватает. Петровские реформы целомудрия России совсем не прибавляют.
Анна Иоанновна даже издаёт указ, согласно которому:
«…непотребных женок и девок, содержимых у себя вольнодумцами и трактирщиками, оных опрося, буде не беглые окажутся, тех высечь кошками и из тех домов ж выбить вон».
И сменившая её на троне Елизавета Петровна тоже следит за нравственностью: она повелевает, чтобы мужчины и женщины в банях вместе не мылись. Повеление императрицы касается и борьбы с содержателями борделей. Вот ей донесение в оном:
«По Высочайшему Вашего Величества указу непотребная Дрезденша по прибытии моем на другой день к ночи в наемной ее квартире на Васильевском острову через употребленного через меня полицейского асессора Бекетова сыскана и взята в крепость. При ней две девки иностранных. Одна вынута из сундука. А при допросе ее из доброй воли через немалое увещание под пристрастием батогов ни в чем непотребном не признавалась, а потом под кошками многие гнезда непотребных открыла. Каких через три ночи поныне сыскано сводниц и блудниц больше пятидесяти человек в разных местах, дворах и трактирах, в шкапах и под кроватями… А по росписям надеюся нарочитое стадо собраться их может, ибо как слышу многие места на Адмиралтейской, и на Литейной стороне, и на Васильевском острову наполнены, да и в Миллионной есть».
Тёмная сторона мироздания
И всю эту тёмную сторону мироздания вокруг себя, от природы любознательный Ваня Барков впитывает аки губка:
Что винопитие всеобще, а значит хорошо;
Что женщина, это товар для удовлетворения похоти и ничего более;
Что без мата нет русского языка и т.д.
Но ещё есть и беспредел и унижение людей со стороны власти. Так Василий Тредиаковский, будучи придворным поэтом, вынужден от дверей тронного зала на коленях ползти к престолу «императрис» Анны Иоанновны, чтобы вручить оной очередное похвальное слово или торжественную оду, сочиненную в ее честь. И в благодарность получить палкой по голове. И у него тоже будет учиться юный Ваня Барков.
Вот и скажите, где же тут хоть одна добродетель?! Вот они, будущие герои «срамных» од и поэм Ивана Баркова. Во всей красе. Как на ладони.
Время Елизаветы
В апреле 1742 году на трон восходит Елизавета Петровна, красавица с идеальным почерком. И на 20 лет в России наступает совсем другая эпоха. В сравнение с эпохой правления безумной и кровавой Анны Иоановны довольно либеральная. Даже смертная казнь запрещается.
И в 1744 году Ваню Баркова в возрасте одинадцати, почти двенадцати, лет, отдают в обучение в Славяно-Греко-Латинскую семинарию Александро-Невского монастыря, в которой:
«…обучаются дети здешняго Санкт-Петербурга священнаго чина по латыни, по гречески и по еврейски, также философии и богословии, которые, обучаясь, производятся в священный чин»
Здесь Ваня проведёт 5 лет, но так и не станет православным священником.
. К этому времени он уже хорошо читает и пишет на русском, на старославянском и очень прилично – на латыни и греческом. Увлекается каллиграфией. При всём этом, зачислению Вани в семинарию весьма способствует давнее и близкое знакомство отца Симеона Баркова с ректором семинарии иеромонахом Гавриилом (Кременецким).
Однако:
… ещё Ваня Барков виртуозно матерится, отчаянно дерётся со сверстниками, грубит чужим старшим, ориентируется в вопросах взаимоотношений мужчин и женщин на уровне грязного борделя, уже пробует вино и выучивает сотни матерных частушек и прибауток, исполняемых по кабакам местными «менестрелями». И даже сам их может исполнить, подыгрывая себе на балалайке.
Можно ли последнее считать творчеством? Пока нет, мальчик просто это всё запоминает.
Сейчас Ваня есть маленькая Вселенная – в нём уже всё, и мерзость земного сущего, и уверенность в послесмертии, и свет, издаваемый внутренними сокровищами. Но ничего из оного им ещё не отброшено и ему не мешает.
Семинария
– Памятен мне один грубый и чёрствый душой семинарист из старших классов по фамилии Преображенский. Опосля он в Выборге благочинным стал, хоть и безбожник… Нам, мальцам, брать кусок хлеба до обеда воспрещал. Бывало, отрежет ломоть во весь край: «А ведь наверно это я осилю…», и зачинает перед нами бессовестно его снедать.
Отец Симеон Барков сильно переживает за сына, которому скоро идти на казённый кошт в духовную семинарию. В своё время он и сам её окончил, поэтому тамошние порядки и нравы знает хорошо. Но другого пути нет, это единственный вариант дать сыну образование и заиметь ему льготу от воинской службы. Поэтому в крайнее время отец Симеон ему рассказывает…, рассказывает.
Ваня слушает отца внимательно и не перебивая. Из этих рассказов он уже понимает, что идёт туда, где людей не столько учат, сколько ломают. Во имя огромной системы, именуемой Русская Православная Церковь. И правильно говорят:
«В семинарии Веру не обретёшь, скорее потеряешь!».
Но Ване не нужно обретать Веру, она у него уже есть. И любящая семья есть. Он просто очень хочет учиться! В родительском доме ему уже тесно, а постоять за себя в случае чего он сможет, Лиговка научила.
– Ох-х, что-то сердце у меня не на месте, – вздыхает матушка Софья, – Не надо бы Ване в семинарию.
Материнское сердце не обманешь…
Зачисление
Для зачисления в семинарию Ване необходимо пройти собеседование и сдать экзамены. Формально, учитывая договорённость отца Симеона с ректором, но надо.
Собеседование он проходит у самого ректора семинарии.
– Чего тебе, отрок, в обители премудрости сей? – спрашивает его ректор.
Всё просто! Как научил отец, Ваня рассказывает ректору о своем желании стать учёным мужем и возможно священником.
Всё! Собеседование пройдено.
С экзаменами тоже выходит хорошо! Русский язык, библейская история, пение, катехизис, знание основных молитв и умение читать на церковно–славянском языке. У Вани с этим проблем никаких, а в церковь он ходит сызмальства и не только поставить свечку.
Всё! Зачислен!
Теперь вместе с Ваней в Славяно-Греко-Латинской семинарии Александро-Невского монастыря в Санкт-Петербурге обучаются 73 ученика. На их содержание идут деньги, получаемые монастырём за «гробокопательныя места», но их явно недостаточно. Не хватает многого. Можно сказать, всего! Но это лучшее духовное учебное заведение в России. Вернее одно из двух. Второе аналогичное – в Москве.
Бурса
А теперь давайте вместе, глазами самого Вани посмотрим на семинарию в ретроспективе всех пяти лет, которые он здесь проведет…
До конца жизни Ваня запомнит этот специфический запах – гнилого дерева от старого паркета, какой-то несвежей еды из-за близости трапезной и спертого воздуха. Вентиляция в здании не предусмотрена.
Живут семинаристы по трое–четверо. Первый этаж естественно за первокурсниками. Комнатки махонькие. Двухэтажные кровати. Один стол, один-два стула и один шкаф. Двери на замок не закрываются. Да и не позволительно это.
– Это моё место, я его первый занял, – худенький мальчик пытается выгнать Ваню с нижней полки кровати. – Пшёл вон, псина сухоточная!
– А теперь моё! – Ваня выписывает будущему однокласснику смачный подзатыльник, – А за псину… На-ка тебе ещё лещика лиговского по шее, да пожирнее!
Нравы
Основную массу поступающих в семинарию составляют дети деревенских священников, тихие и богобоязненные мальчики, чей прежний жизненный опыт ограничен рамками сельского прихода. Однако несколько лет пребывания в семинарии меняют их до неузнаваемости.
Многие очень скоро начинают пить и курить. Как все… Ваня тоже. Ибо нравы в семинарии совсем не светские. Старшие помыкают младшими, заставляют их прислуживать себе, отбирают у них деньги, посылают за водкой и папиросами.
Ваня тоже бегает, ему не сложно, а денег у него нет никогда.
Питие
Пьют в семинарии много. Здесь нет такого понятия как будний или выходной день. Напиться могут в любой день. Другое дело, что в будние дни ученик чаще на виду. В отличии от выходного, когда у ученика больше свободного времени, а значит меньше вероятности быть пойманным. Да и кто его будет ловить, время тратить…
