Михаил Востриков
Кто Вы, Иван Барков?
Так Ваня Барков остаётся в Санкт-Петербурге совсем один. Беззаботное детство в дружной и любящей поповской семье заканчивается. Навсегда! Грустит ли он об этом? Конечно!
Судьба
Многие авторы пишут, что Барков тогда «убегает» от, казалось бы, предначертанной ему судьбы – стать священником. Но так ли это?
Во-первых, многие выпускники семинарии в то время тоже не становятся священниками и по её окончании идут на гражданскую службу, становясь «пролетариями умственного труда», которых обычно называют разночинцами. А, во-вторых, правильно говорят:
«Судьба и за печкой найдёт!».
В 1748 году в Академической гимназии при Академии наук, выпускники которой, по идее, должны становиться студентами Академического университета, с новыми учениками и соответственно со студентами, совсем кисло. Их отчаянно не хватает! По многим причинам.... Предполагается, что ряды студентов теперь пополнят лучшие ученики духовных школ – Московской славяно-греко-латинской академии и славяно-греко-латинской семинарии Александро-Невского монастыря в Санкт-Петербурге. Нужны такие, кто при доучивании будет способен понимать лекции университетских профессоров на латыни.
В Москву отбирать наиболее способных семинаристов для Академической гимназии, отправляется Василий Тредиаковский, а в Санкт-Петербурге этим занимается Ломоносов.
Эх-х, знать бы Ване, что творится в той гимназии, возблагодарил бы и снова нашёл потерянного им Бога за то, что не допустил его тогда до «екзамена». Но вот не знал…
24 апреля 1748 года, Санкт-Петербург.
Кабинет М.В.Ломоносова в Академии наук.
В кабинете присутствует сам профессор химии Михаил Васильевич Ломоносов и его коллега – профессор философии Академического университета Иосиф Адам Браун. Они разбирают бумаги с результатами «екзамена» в семинарии Александро-Невского монастыря, учинённого дабы выделить самых способных семинаристов для дальнейшей учебы в Академической гимназии.
В апреле 1748 года Ломоносову идёт тридцать седьмой год, и он уже восьмой год женат. За плечами целая жизнь, учеба в славяно-греко-латинской академии в Москве и в Германии. В 1745 году указом императрицы Елизаветы Петровны он производится в профессора.
Занятия в Академической гимназии должны начаться 16 мая. Остаётся меньше месяца. Десять человек им представили в семинарии, но с заданиями справились только трое…, очень плохо!
И вдруг…
Ломоносов поднимает глаза от бумаг:
– Чего Вам, любезный?
Перед ним стоит симпатичный парень лет шестнадцати, одетый в чёрный китель семинариста с воротником-стойкой, и картинно изображает поклон:
– Михайло Василич, дозвольте слово молвить… Потому на екзамене не был, что приболевши был, но готов отвечать!
Хм-м, каков наглец! Сам пришёл… Михаил Васильевич слегка улыбается.
– Как Вас, любезный?
– Иван Барков, попов сын!
Да, в списке этой фамилии нет. Но наглец настаивает… Мол, приболевши был, оттого и в список не вошёл.
А то Ломоносов простак?! Врёт конечно и не краснеет… Но… зачем? Ну я ж тебя сейчас, наглеца…
– Ну хорошо любезный, я проекзаменую Вас. Но на латыни. Согласны?
Профессор Браун тонко улыбается и откидывается в кресле в ожидании редкого развлечения – «побиение» наглеца. Ломоносов уже было открывает рот, но Барков, опережая его, заявляет, что, мол, да, он готов отвечать на латыни. И заявляет он это… на чистейшей латыни.
Ломоносов выпучивает глаза и тоже переходит на латынь. А через минуту он выпучивает глаза еще больше: Барков говорит на латыни просто великолепно, переводит быстро и без ошибок. И в целом демонстрирует отличные знания в различных областях. Профессор Браун, тоже задающий вопросы, в восторге!
– Барков, Барков, – повторяет Ломоносов вечером дома, – Надо это фамилие на ум сохранить. Даровит, шельма!
А через два дня Ломоносов отправляет в Академическую канцелярию своё знаменитое «Доношение», достойное того, чтобы привести его здесь полностью:
1. Сего Апреля 24 дня приходил ко мне из Александро-Невской семинарии ученик Иван Барков и объявил, что он во время учиненного мною и господином профессором Брауном екзамена в семинарии не был и что весьма желает быть студентом при Академии Наук и для того просил меня, чтоб я его екзаменовал.
2. И по его согласию говорил я с ним по латине и задавал переводить с латинского на российский язык, из чего я усмотрел, что он имеет острое понятие и латинский язык столько знает, что он профессорские лекции разуметь может. При екзамене сказан был от учителей больным.
3. При том объявил он, что учится в классе пиитике, и что он попов сын, от роду имеет 16 лет, а от вступления в семинарию пятый год и в стихарь не посвящен.
И ежели Канцелярия Академии Наук заблагорассудит его с прочими семинаристами в Академию потребовать, то я уповаю, что он в науках от других отметить себя может.
О сем доносит Профессор Михайла Ломоносов.
1748 года Апреля 26 дня.
Зачисление
Итак, благодаря приведённому «Доношению» М.В.Ломоносова, по сути путёвке в другую жизнь, шестнадцатилетнего Ивана Баркова зачисляют в Академию. 27 мая 1748 года – именно эта дата стоит под указом.
Почему в Академию? А она тогда и есть собственно Академия наук, Академический университет и Академическая гимназия, образовательная триада под управлением Академической канцелярии, читай немца Шумахера.
Прощай, семинария! Здравствуй, гимназия!
***
А что же второе «Я» Ивана Баркова?
О, его можно поздравить. К шестнадцати годам его хозяином навсегда отброшена Вера в Бога, а Любовь к женщине разменяна на водку и похоть! Семья далеко и её почитай нет. А ведь Ваня ещё и жить не начинал. И видимо по инерции пьянка-гулянка у Вани пока ещё не превышает средне-статистический студенческий уровень. Обсценные стихи? Пока не пишет.
Гимназия
Главной причиной направления Ивана Баркова в Академическую гимназию становится несовпадение гимназической и семинарской программ, т.е. условие поступления в университет, это успешное окончание гимназии, а не семинарии. Таким образом четверых успешно сдавших у Ломоносова отборочный экзамен семинаристов из Александра-Невского монастыря, включая шестнадцатилетнего Ивана Баркова, официально принимают в Академию. Их документы сдаются в Академическую канцелярию, где начальником господин Шумахер, который постановляет:
«… написать их в академический список и обучаться им некоторое время в Гимназии, ибо оные от профессоров принимать лекции не гораздо еще в хорошем состоянии. Жалованья им производить по 3 руб. 50 коп. на месяц из положенной суммы на академических учеников».
На это мизерное жалование можно снять каморку, в которой сальная свеча тускло горит в медном шандале. А вот прокормиться уже нет…
Ректорский класс
По задумке, с Академической гимназией должно было быть так: Михаил Васильевич Ломоносов считает, что Академический университет без Академической гимназии, как «пашня без семян». Изучаются: латынь, немецкий и французский языки, русская словесность, история, география, математика, естественные науки, рисование.
«Учители все обучать должны на русском языке, а профессора – на латинском».
В 1749 в гимназии появляется ещё один латинский («ректорский») класс для особо одарённых по латыни учеников. Ваня Барков туда входит.
Дела гимназии
Но на самом деле дела гимназии находятся в «весьма худом состоянии», что
«… в гимназии каково расположение было, из того видно, что ни един школьник в студенты из ней не выпущен…».
От гимназистов жалоба,
«что им приготовляется пища всегда одинакая, что им уже наскучила».
Все учителя имеют инструкцию,
«…во время опасного перехода при вскрытии реки и когда лед становится, пребывать на Васильевском острове», потому что «сие от них в отговорку принято не будет, когда за таким от них отлучением классы праздны останутся».
Гимназия располагается в весьма стесненных и крайне ветхих условиях:
«Починка зачиналась очень поздно и никогда не приходила к окончанию, отчего дом беспрестанно приходил в большое разрушение и живущие в нем претерпевали зимой от холода нужду. …Учители в зимнее время дают в классах лекции, одевшиеся в шубу, разминаясь вдоль и поперек по классу, и ученики, не снабженные теплым платьем и не имея свободы встать со своих мест, дрогнут, от чего делается по всему телу обструкция и потом рождаются короста и скорбут, которых ради болезни принуждены оставить хождение в класс».
Русскоязычных учителей не хватает.
В 1764 году гимназисты поджигают гимназию.
Печальное зрелище
Демократичная, но нищая гимназия и её ученики по духу ближе к бурсе, чем к учебному заведению. В гимназии царят грубые нравы и жестокие наказания. С родителей берут расписку о том, что они от своих детей:
«… вовсе… отказываются, и ни под каким видом впредь требовать не будут».
Преподаватели, будучи почти все немцы, смотрят весьма недружелюбно на своих русских питомцев, которых, вообще всех, они считают за диких варваров.
В то время гимназия или точнее – состояние её, представляет весьма печальное зрелище. Трудно в ней чему-либо научиться, трудно приохотиться к учению, а еще труднее – не испортиться и не развратиться нравственно.
Учеников содержат гадко – жалованье им выдают неисправно, а иногда и совсем не выдают, так что большая часть учеников ходит в рубище, шатается по городу, производя различные пакости! Совращаются дурными примерами в порочную жизнь, мерзнут голодные, в рваной одежде и чужды всякой любви к учению.
Сохранившиеся списки учащихся показывают, что в одном классе находятся семилетние дети и двадцатилетние юноши, что ставит учителей в тупик.
«Гимназисты, у которых нет возможности уплачивать «мостовой сбор, от наук отстают и растущие науки могут быть пресечены»
Так за невыученый урок полагается целый день ходить в специальном «позорном сером кафтане». Учителя жалуются на тесноту помещений гимназии и объясняют этим, почему, будто бы…
«… они не могут преподавать в гимназии, а учат гимназистов в своих квартирах, для отопления коих просят и получают казенные дрова».
***
План такой. Выбирается двор с собакой без намордника, хозяином которой какой-нибудь зажиточной обыватель. Вначале пса дразнят, он естественно огрызается и ему подставляют штанину. Дальше дыру разрывают пошире и идут к городовому.
Страж правопорядка составляет акт, по которому владелец собаки должен заплатить за разорванные штаны. Таким образом гимназисты одевают несколько своих товарищей!
***
В один из театров лазят через забор, но потом там ставят городового. Полицейский никого не пускает и матерится.
Деревянная уборная стоит у забора. Гимназисты сдёргивают её с места, раскачивают и на счёт «три» перекидывают через забор. Конфуз выходит грандиозный, спектакль останавливается, зато городовой в том театре больше не дежурит.
***
«… как то, стрельба из рогатки и рисование на стенах нецензурных выражений; праздношатайство днем и ночью с пением нецензурных песен и сквернословием, бросанием камней в окна, причинение домашним животным напрасных мучений, оказание неуважения родительской власти, администрации, духовенству; приставание к женщинам, мазание ворот дегтем, посягательство на женское целомудрие до изнасилования включительно; избиение прохожих на улице, требование у них денег на водку с угрозами избить, вторжение в дома с требованием денег на водку, драки; истребление имущества, даже с поджогом, вырывание с корнем деревьев, цветов и овощей без использования их, мелкое воровство, растаскивание по бревнам срубов, приуготовленных для постройки».
