Михаил Широкий
Старуха
Миша промолчал. Димон тоже думал отмолчаться, но всё же не удержался и буркнул в ответ:
– А мы и не запирались.
– Да-а? – недоумённо протянул Макс. – Неясно… Так а в чём дело тогда?
На этот раз ни один, ни другой приятель не ответили ему, и Макс, спеша перейти к главному, о чём он собирался поведать, решил не задерживаться на второстепенном и приступил к сути дела.
– Ну ладно, уже неважно, – небрежно махнул он рукой и с многозначительным видом продолжил: – Вот дальше произошло кое-что поинтереснее… Так вот, обиделся я, значит, на вас и ушёл. Покрутился туда-сюда. Но во дворе никого не было, делать было особо нечего, и я пошёл домой. Перекусил там, позанимался кое-чем и решил вздремнуть – а то чёт рановато встал сегодня, ни свет ни заря. И только прилёг, вдруг слышу – бахнуло что-то во дворе! И нехило так бахнуло. Так, что, казалось, земля вздрогнула. Ну, думаю, наконец-то что-то стоящее случилось, настоящее. И не ошибся! – подчеркнул он и, едва сдерживая свой непонятно чем рождённый восторг, радостно оскалился и прищёлкнул пальцами. И после секундной паузы заговорил во всё более быстром темпе, скороговоркой, не останавливаясь на подробностях и торопясь сообщить самое существенное:
– Ну, с меня, естественно, дремота тут же слетела, и я, как пробка, вылетел во двор. А тут уже народ откуда ни возьмись сбежался… Я уже давно заметил, как какое-то чепэ, так людишки мгновенно слетаются отовсюду, как вороньё на падаль… И из наших домов, и с улицы заворачивали. И все ломились в сторону старухиного подъезда. Ну, я, ясное дело, понёсся шибче всех. И, уже подбегая, вижу – валит дым из её окон. В которых, как сами видите, ни одного стёклышка не осталось – всё взрывом вынесло. И в соседних хатах тоже стёкла повыбивало. Охренительный взрыв был! – повысил голос Макс, в восхищении закатывая глаза и широко раскидывая руки, точно стремясь изобразить что-то масштабное, грандиозное. – Газ! У старухи ж плита допотопная была, ещё от Верки в наследство ей досталась. Так что рано или поздно она должна была рвануть. Это счастье ещё, что только её квартиру, а не весь подъезд разворотило. Во веселуха была бы! – И его открытая, простодушная физиономия озарилась восторженной улыбкой, как если бы он в самом деле был искренне рад, если бы взрывом разнесло не одну квартиру, а полдома.
Совсем иное выражение было на лицах у Миши и Димона. Они совершенно не разделяли восторгов своего беззаботного приятеля, были задумчивы и сосредоточенны и не выказывали ни малейших признаков удовлетворения. Макс продолжал ещё что-то лопотать, но они уже не слушали его, занятые своими, судя по всему, не самыми радужными думами. Что вроде бы было странно. Ведь у них как будто не было больше оснований для печали, для безотрадных, угнетающих мыслей. Они могли вздохнуть с облегчением и взглянуть на окружающее свободнее и веселее, без опаски и насторожённости, к чему так привыкли за последнее время. Они вырвались из разверзшейся перед ними пропасти, они спаслись, разорвали так долго и мучительно стягивавшую их цепь страха, безнадёжности и отчаяния. Они жили, дышали полной грудью, не ощущая больше удушья и обжигающего жара, не чувствуя нависшие над их головами громадные каменные глыбы, готовые обрушиться на них в любой миг, при малейшем колебании неустойчивой, ненадёжной почвы. То и дело являвшиеся им чудовищные адские твари больше не преследовали их, оставшись где-то там, в беспредельных тёмных глубинах, в вечном могильном мраке и немом безмолвии. Где, неведомо за какие грехи и по чьей воле, побывали они сами. И откуда, опять-таки неизвестно благодаря чему или кому, были исторгнуты на поверхность земли. Если, конечно, – эта не раз посещавшая их мысль снова возникла у них – всё виденное и пережитое ими не было затянувшимся кошмаром, нелепой игрой распалённого воображения, порождением расстроенного, угасшего на какое-то время мозга. Может быть, так. А может, и нет. Этого они не знали. Они ни о чём не могли судить определённо и выносить окончательное суждение. В головах у них стоял сплошной плотный туман, сквозь который они пока что ничего как следует не могли разглядеть, смутно различая лишь отдельные, едва-едва намечавшиеся и прояснявшиеся детали, не делавшие общую картину более чёткой и понятной.
– А мы-то как тут оказались? – спросил Димон у Макса, отчаявшись вспомнить случившееся с ними своими силами.
По румяному круглому Максову лицу разлилась добродушная белозубая улыбка.
– Так я вас вытащил! Я как прибежал сюда, глянул краем глаза на сарай. Вижу – дверь приоткрыта. Я подошёл, значит, заглянул. А вы валяетесь там, возле погреба, оба в отключке. Ну, я подумал, может, вас оглушило при взрыве. Близко ведь. Ну и вытянул наружу. Сначала тебя, потом Мишаню. Полежите на травке, очухайтесь. А сам побежал смотреть – в тот момент как раз первая пожарка прикатила.
Димон, выслушавший сообщение приятеля с хмурым, напряжённым видом, будто по-прежнему пытаясь что-то вспомнить, качнул головой и, хотя по-настоящему так ничего толком и не понял, пробормотал:
– Ясно.
Миша же, вовсе не слушавший Макса и, казалось, в отличие от друга, совершенно не интересовавшийся тем, что вроде бы должно было занимать его сейчас больше всего, поднялся, точно устав сидеть на одном месте, с земли. Постоял, чуть пошатываясь, возле товарищей, глядя на уезжавшие одна за другой пожарные машины и понемногу разбредавшихся кто куда соседей и просто зевак, любопытство которых было удовлетворено. Потом перевёл взгляд на старухины окна, окаймлённые чёрными горелыми пятнами и курившиеся всё более тусклыми, едва угадывавшимися в густевших сумерках дымками. Но смотрел на них совсем недолго, как будто утратил вдруг к этому всякий интерес, как если бы это была прочитанная и перевёрнутая страница его жизни, к которой он не желал возвращаться, о которой хотел забыть как можно скорее.
Но как только схлынула так долго тяготевшая над ним мутная волна страха и тоски, в его истомлённой, опустошённой душе немедленно поселилось другое желание. Никогда, впрочем, и не покидавшее его. Лишь притухавшее время от времени под влиянием минутного забвения или под мощным валом иных, куда менее приятных впечатлений. Он вспомнил об Ариадне. Всё-всё, связанное с ней, за считанные мгновения пронеслось перед ним, от их первой, такой далёкой уже, встречи до недавнего химерического свидания в преисподней, о котором он не мог бы сказать точно, было ли оно на самом деле или только привиделось ему в тяжёлом бреду. Да и какое это уже имело значение? Он был жив. А значит, и она тоже. Смерть, надвинувшаяся на них грозной чёрной тенью, в последний момент отступилась. И его сейчас меньше всего заботило, как и почему это произошло. Осмыслить и понять это вряд ли вообще было в человеческих силах. Он и не пытался. Для него гораздо важнее было другое. Как можно скорее увидеть её, объясниться, высказать всё, что он хотел сказать ей. А может быть, просто заглянуть в её глаза. Наверное, ему теперь и этого было бы достаточно. А дальше будь что будет. Дальше жизнь покажет. И всё расставит по своим местам. А ему придётся лишь безоговорочно и безропотно принять её решение.
Отойдя на несколько шагов от вполголоса говоривших о чём-то приятелей, он остановился и обратил взгляд в глубь двора, всё более окутывавшуюся коричневым полумраком. Там едва уловимо виднелись размытые удалявшиеся фигуры, доносились приглушённые голоса. Он некоторое время рассеянно, без особого интереса глядел в сумрачную даль, медленно переводя взор и продолжая думать о своём.
До тех пор, пока не заметил что-то неожиданное и явно взволновавшее его. Смутно, подобно видению, мелькнувшее в полутьме светлое платье и пышную гриву золотых волос.
Он вздрогнул и чуть побледнел. У него занялось дыхание, чаще застучало сердце, слегка закружилась голова. И одновременно невероятная, беспредельная, давно не испытанная радость нахлынула на него и обдала всего, с головы до пят. По телу пробежала сладкая дрожь. Справившись с волнением, он протяжно выдохнул и расправил плечи, будто стряхивая с себя тяготивший его груз. На его губах показалась счастливая, хмельная улыбка. Не отрывая пронзительного, пылавшего взгляда от не перестававшего мелькать в темноте обольстительного, завораживающего видения, он, помедлив ещё лишь мгновение, точно отбрасывая последние сомнения, решительно мотнул головой и двинулся вперёд.
