Михаил Ахметов
Замок Франца Кафки – окончание романа
Глава 7 (32) Третий разговор с хозяйкой
После такого «приглашения» К. ничего другого не оставалось, как пройти в спальню к хозяйке. В комнате был полумрак разбавляемый лишь светом двух свечей в подсвечнике, в виде толстенького бронзового младенца – вполне вероятно, что его нарочно давным-давно принёс Ханс, как символ своего желанного, но так и не народившегося потомства – стоявшего на табурете около изголовья кровати. Сама комната была небольшая и душная, окно было плотно затворено и занавешено, впрочем на улице была темнота, и света бы не прибавилось, даже, если бы занавесь отсутствовала вовсе. Большая двуспальная кровать занимала почти всю комнату, оставляя лишь немного места для высокого похожего на башню комода, с которого как с лампы маяка, отражался зеркалом венчавшим комод, свет обеих свечей. Рисунок обоев похожий на волны терялся в полутьме, а массивная фигура хозяйки в кровати казалась тёмным океанским валом угрожающе вздымающимся на этот маяк и все никак не могущим на него обрушиться. К. присмотрелся – в этот раз хозяйка, принимая его, похоже накрылась одеялом с головой и пребывала в молчании, дабы целиком и полностью отгородится от одолевающих её неприятностей, в данном случае в лице К. На самом деле, и ему самому не особо хотелось с ней теперь разговаривать, в этой египетской душной полутьме его уверенность и ясность стали быстро улетучиваться и исчезать, но вернуться обратно, даже не перебросившись ни одним словом со своим заклятым врагом, казалось ему ещё более бесславным поступком, принимая во внимание, напомнил он себе, что сейчас он находится в более выигрышном положении, чем лежащая перед ним хозяйка, благодаря содействию его неведомых союзников из Замка, и наверное, не стоит растрачивать их помощь впустую.
Поэтому К. оглядел молчаливую бесформенную массу, бугрившуюся перед ним на постели, пытаясь сообразить, с какой именно стороной кровати ему предстоит разговаривать; подумав, он сделал предположение, что скорее всего голова хозяйки располагается рядом с подсвечником, вряд ли бы она разместила его у себя по другому. Он подошел ближе, аккуратно переставил канделябр на комод, а сам уселся на освободивший таким образом табурет и в задумчивости поджал под себя ноги. Бугор рядом с ним пошевелился, и он услышал прошедший сквозь одеяло глухой жалобный голос хозяйки: «Зачем вы пришли?»
«Меня привёл сюда, Ханс, – невозмутимо ответил К., с потрохами выдавая хозяйке своего проводника, – он сказал, что у вас был очень беспокойный день и вы сильно расстроились». Ткань одеяла недалеко от него немного приподнялась и сжалась в горсть, будто хозяйка, услышав его, изо все сил стиснула кулаки, что очевидно предвещало нелёгкое будущее для её мужа. «Беспокойный? – переспросила она снова сквозь одеяло, – да, это был самый ужасный день в моей жизни. И вам ещё хватает совести просто назвать его беспокойным, когда именно вы всему виной!». «Но поэтому я и пришёл сюда, – солгал К. мягким голосом, – убрать это беспокойство или как вы его называете «ужас», так что я надеюсь, что мы сможем просто мирно поговорить». «Я уже достаточно наговорилась сегодня благодаря вам, – непреклонным голосом отрезала хозяйка, по прежнему скрываясь под защитой одеяла, – прощу вас, уходите немедленно, а до Ханса, – тут ему показалось, что он услышал, что-то похожее на глухой скрежет зубов, – я доберусь попозже».
К. только пожал плечами перед тем как встать; упрашивать хозяйку, снизойти до беседы с ним, как видно, уже не было смысла, похоже, что она была слишком обозлена на него, чтобы вести спокойный разговор, и хозяин, видимо, совершил большую ошибку, рассчитывая на помощь К. в этом предприятии. Пожалуй, наоборот, сейчас у него будет ещё больше хлопот со взбешённой женой, и разбитая недавно чашка покажется ему сущей мелочью. Будет неудивительно, если и он потом обвинит в своих бедах К., не сейчас, конечно, пока тот временно в силе, а в будущем, когда К. опять нечаянно споткнётся и совершит очередную ошибку.
Он поднялся с заскрипевшего табурета и протянул руку за канделябром, чтобы вернуть его на место. Между двух огоньков свечей, он увидел в зеркале свое усталое утомлённое лицо с прядью светлых волос упавшей на лоб, но эта прядь показалась ему в слабом неверном свете свечей чёрной почти как уголь.
«Наверное, подарки Ханса ценятся здесь меньше, чем подачки Кламма? – с иронией сказал напоследок К., оглядывая подсвечник и аккуратно поворачивая перед его собой, так чтобы с него не слетели свечи, перед тем как вернуть его обратно на табурет; ему не хотелось уходить, не сказав хозяйке, что-нибудь колкое на прощанье.
Он повернулся к кровати, даже не ожидая ответа, просто, чтобы поставить бронзового младенца обратно – и вздрогнул от неожиданности: оказалось, что хозяйка по-прежнему лежит на кровати, но уже высунулась из под одеяла и теперь не спускает с него тяжёлого неподвижного взгляда, застыв при этом словно изваяние. В первую секунду она показалась К. даже неживой, тем более, что измятый чепец на её голове походил на часть савана, как будто она уже лежала в гробу; но затем ему пришла в голову мысль, что вряд ли покойники могут самостоятельно выбраться из под одеяла.
«Вы только поглядите, до чего вы меня довели, – обвиняющим тоном произнесла хозяйка, не отрывая своего обличающего взгляда от К., – а теперь вы ещё пятнаете своими словами мои воспоминания о Кламме?» Он почувствовал себя немного виноватым после этих слов, тем более, что при таком блёклом освещении Гардена действительно выглядела намного хуже, чем в последний раз, когда К., видел её в гостинице, где его тогда пытался допрашивать секретарь Мом.
«Прошу прощения, – сказал он, – я думал, что вы не собираетесь больше говорить со мной и ляпнул первое, что мне пришло в голову.» «Вы постоянно так делаете, – ответила хозяйка обидчиво, – вы как ребенок, который нисколечко не думает перед тем как что-то сказать. Поставьте подсвечник обратно, всё равно вы ничего не смыслите в подарках, от кого бы они ни были». «Отчего же? – возразил К., – я прекрасно понимаю смысл этого подарка, – и он осторожно поставил бронзового младенца на табурет, – Ханс намекал вам, видимо, таким образом, что он не против обзавестись детьми.»
Хозяйка обратила свой сумрачный взгляд в сторону канделябра и её двойной подбородок тяжелым шаром перекатился при повороте головы. «Вы несёте сами не знаете что, – проронила она, – можно подумать я вам не говорила до этого, какой из Ханса хозяин постоялого двора. Да, если бы я сидела с детьми, вместо того чтобы работать, мы бы разорились уже через год и пошли бы как нищие по миру. Не забывайте, что здесь всё держалось… то есть и сейчас держится, – поправилась хозяйка, – исключительно на мне. Да что там! Если я пробуду в этой комнате ещё день, причём, если это случится, то исключительно из-за вас, кстати, – ядовито добавила она, – то дом просто рухнет». «Об этом, то есть о моей, так называемой вине, я слышу от вас сегодня уже не в первый раз, – спокойно возразил на это К., – может, хозяйка вы всё-таки сделаете мне одолжение, и расскажете, но желательно обоснованно, чем же я перед вами так виноват, учитывая то, что я уже не живу здесь два или три дня и вообще не имею ни малейшего понятия, что творится сейчас у вас на вашем постоялом дворе».
Гардена тяжело вздохнула. «Сядьте для начала куда-нибудь, – раздраженно сказала она, – а то мельтешите передо мной, сил никаких нет на это смотреть. Видно, вы сегодня собрались допечь меня окончательно». К. молча сел обратно на табурет, взяв предварительно подсвечник в руки, его лицо при этом немного осветилось пламенем свечей и хозяйка неожиданно охнула: «Что с вашим лицом? Неужели, это я в вас попала?»
Она протянула дрожащую руку к шишке на лбу К.: «Умоляю простите, я совершенно этого не хотела».
К. догадался, что хозяйка решила, что это видно она приложила свою руку к его голове в буквальном смысле, и что брошенная ею в гневе чашка, разбилась не об стену, а прямиком об его лоб. Значит, что-то человеческое и женское в ней ещё теплится, подумал он, раз она посчитала, что хоть Ханс, как её законный муж вполне заслуживает наказания чашкой по лбу, но делать подобное с посторонним человеком, всё-таки предосудительно.
«Не переживайте так, – успокоил он хозяйку, осторожно прикоснувшись свободной рукой к больному месту на голове, – это дело не ваших рук. Просто я сегодня неудачно упал в церкви». Он поднялся, и поставив канделябр снова на комод, снова уселся на табурете, потирая колени и искоса поглядывая на хозяйку.
Гардена облегчённо вздохнула, было видно, что увечье полученное К. как то сразу смягчило её. Она даже попыталась его пожалеть. «Я скажу служанке принести льда, приложить вам к голове, господин землемер, – сказала она пытаясь подняться с постели, но тут же со стоном откинулась снова на подушки, – нет, я слишком слаба для этого».
К. успокоил её, сказав, что льда уже не требуется, поскольку шишку он получил несколько часов назад. Какое-то время они молчали, лишь еле слышно потрескивали, оплывая свечи.
«Так о чём же вы хотели поговорить со мной? – спросила хозяйка уже более миролюбивым тоном, казалось, что ранение полученное К. каким-то странным образом уравняло их обоих в глазах хозяйки и сделало ближе к друг другу, – только прошу вас не наседайте на меня слишком сильно, мое сердце может не выдержать такого беспощадного натиска, оно и так уже изношено до предела».
К. ненадолго задумался. По сути, просьбу хозяина он выполнил, правда это произошло не зависящим от К. образом; не будь у него на голове шишки набежавшей от столкновения с Франкелем, и не швырни Гардена в хозяина в гневе чашкой, она бы так и лежала сейчас с головой под одеялом, яростно отражая попытки любого с ней контакта. Сейчас враждебность хозяйки, конечно, на первый взгляд поумерилась, но К. уже по предыдущему опыту знал, что не стоит слишком доверять её внешнему беспомощному виду, даже, если она теперь и походила на человека, который сдался перед неодолимыми обстоятельствами и прекратил попытки всякого им сопротивления.
«Хозяйка, я знаю, что к вам сегодня приезжали две женщины, – начал К. внимательно глядя на сразу поблёкшее при этих словах лицо Гардены, – я хотел бы знать о чём они с вами говорили.» «Я же просила вас пощадить меня, господин землемер, – слабо простонала хозяйка, – а вы сразу решили меня убить». «Хорошо, как скажете, – невозмутимо согласился К., после паузы, – если разговор про этих женщин убивает вас, мы можем тогда поговорить о Кламме. Насколько я помню, эта тема вам более близка».
Хозяйка не поднимая головы с подушки, лишь повернула её к нему и слабым замедленным движением положила правую руку себе на грудь.
«Боже, господин землемер, только не о нём, прошу вас, – жалобно произнесла она, – ведь, вы и в прошлый раз меня почти доконали, – тут она приподняла голову и озабоченно осведомилась, – вы всё-таки устроили какую-то глупость? Я же вас буквально на коленях молила в прошлый раз ничего не предпринимать самостоятельно!»
К. уже понемногу начал сердиться, хозяйка не только отбивала каждый его вопрос охами и стонами, но ещё и сама теперь перешла на него в наступление – и куда девался в этот момент её болезненный вид? – похоже всё это было одно сплошное притворство.
«Хозяйка! – предостерегающе сказал он, – или мы говорим сейчас серьёзно или я действительно отправляюсь к Кламму и делаю там какую-нибудь глупость». «Хорошо, хорошо, – тут же сдалась Гардена, – я не хочу вас сейчас раздражать или выводить из терпения, просто я действительно принимаю всё очень близко к сердцу, тем более слова о Кламме».
К. нетерпеливо вздохнул.
«Я это знаю, – сказал он, – и не преследую цели вам навредить, как бы вы ни думали обратного. Просто к тем женщинам, которые приезжали к вам сегодня, я тоже имею в некотором роде отношение». «Странно, – хмыкнула хозяйка, глядя в потолок, – и какое отношение вы можете иметь к Гертруд?» «К Гертруд?» – недоуменно переспросил К. «Вот именно, я вижу, вы даже не знаете как её зовут, – победоносно сказала хозяйка, – но тем не менее, хотите знать о чём я с ней говорила.» «Вы говорите о фрау Герстекер? – почти наугад спросил он.» Хозяйка нахмурилась: «Конечно, я говорю о своей глупой Гертруд. Просидела пять лет сиднем дома, никогда не навещала своих родственников, а сегодня вдруг примчалась ко мне». «Она вам родственница?» «Ну, да, правда дальняя, – равнодушно сказала хозяйка, – когда человек такой старый, он невольно успевает стать роднёй туче народа. За полсотни лет так или иначе, кто-то из общих родственников успевает с друг другом пережениться, ведь у нас не такая уж большая Деревня. Но меня собственно не её визит удивил, а то что она вдруг о вас заговорила, хотя она прекрасно видела, что эта тема мне неприятна».
«Ценю вашу откровенность, – иронически проронил К., – в моём положении, она даже уместней, чем если бы мне пришлось вылущивать правду из лести».
«Господин землемер здесь, господин землемер там, – хозяйка даже воздела насмешливо обе руки к пропадающему в полутьме потолку, – можно, подумать в Деревне других предметов для разговора и нет. Не говоря уже о том, чтобы беспокоить вами ещё и Замок. Нет, вы только подумайте, где вы и где Замок!»
К. подумал и сказал, что он вообще-то никогда не претендовал на такое сравнение, а от Замка ему лишь нужно подтверждение его прав (ведь он приехал сюда по приглашению именно графской службы), которых его теперь лишает местная администрация в лице старосты и примкнувшего к нему школьного учителя.
«Если бы вы слушали меня, господин землемер, никто бы вас ничего не лишил, – сварливо ответила хозяйка, – я же говорила вам, что староста ничего не решает. Я же предлагала вам помощь его жены, а вы самонадеянно полезли решать вопрос сами, и понятное дело, только всё развалили».
К. признался, что тогда, он действительно мог слишком поторопиться в своих действиях и вследствие этого совершить ошибку; но сейчас-то ещё есть возможность исправить ситуацию, если снова обратиться к Мицци?
«Не имею ни малейшего представления, – сухо произнесла хозяйка, – тогда вы были женихом Фриды, хоть, конечно, и крайне нежеланным для меня. Но Фрида мне как дочь, я всегда принимала участие в судьбе бедной девочки и помню была безумно счастлива, когда сам Кламм впервые вызвал её к себе. Но потом явились вы, разрушили всё до чего смогли дотянуться и поэтому мне пришлось спасать жалкие остатки того что осталось. Но, теперь-то, господин землемер, Фрида снова свободна, хотя и несчастна – никогда Кламм её больше к себе не позовёт, это понятно всем. Поэтому и вам помогать я больше не собираюсь. Вы мне сейчас даже хуже, чем враг, вы приносите мне несчастья одним своим появлением».
«Тем не менее, – не сдался К., выслушав эту речь, – хоть я вам, как вы говорите враг, и даже хуже, тем не менее, сейчас мы сидим рядом и мирно разговариваем. Согласитесь, что никто в трезвом уме не будет подпускать своего врага на расстояние вытянутой руки в своей спальне».
«Это правда, – подумав, согласилась хозяйка, – но здесь, конечно, в основном вина моего мужа. Он меня никогда не слушает. То есть, он слышит, кивает, говорит, «да, Гардена», но не слушает. Это ведь он привёл вас сюда».
«Ну, вряд ли бы я сам нашёл дорогу до вашей спальни, – попытался шуткой смягчить настроение хозяйки К., – но вы зря нападаете на Ханса, ваш муж лишь пытается вам помочь, только и всего. Вы же сами прекрасно знаете, что он бы здесь и дня не продержался без вас, зачем же ему в таком случае пытаться свести вас в могилу?»
Хозяйка лишь равнодушно махнула рукой: «Ему и дела нет до постоялого двора, а если со мной что-нибудь случится, поверьте, он и дня здесь лишнего не пробудет. Продаст всё за гроши и переедет к своей матери только и всего. К этой мысли я уже давно привыкла. Другое дело, что Ханс сам по себе недалекий и наивный, он легко подпадает под чужое влияние и тут уже просто не знаешь, что от него ждать». «Мне кажется вы к нему слишком строги, – сказал К., – ничего такого я нём не заметил. Но я вижу, что он добрый человек». «Видите, – презрительно отозвалась хозяйка, – ну кто бы говорил. Вот так вы и дурите людей: моего мужа, бедняжку Фриду и даже старую выжившую из ума Гертруд. Одна лишь я в состоянии вам до поры, до времени сопротивляться, ибо я вижу вас насквозь, да, молодой человек, я много в жизни чего повидала, меня так просто не проведёшь. Но вы и тут находите способ сделать по своему; зная что перехитрить меня почти невозможно, вы просто с наглой беззастенчивостью забираете в свои союзники близких мне людей, таких как Фрида или Ханс, а потом бьёте меня по самому уязвимому месту, которое у меня осталось – по моему здоровью».
«Ну, это совершенные глупости, – даже возмутился К., – мне даже их опровергать нет никакой охоты. Они вопиют сами за себя».
«Неужели? – едко произнесла хозяйка и даже приподнялась с подушек, – а кто за один, получается, вечер, сбил с толку Гертруд и перевернул вверх дном всё в её и так слабой голове? Как вам это удалось? Можете не отвечать, я знаю, вы просто всегда выбираете беззащитные цели, тех кто не может вам сопротивляться, а если и сопротивляется, вы тут же изыскиваете к ним новый подход и всё равно достигаете успеха».
«Вы сами себе противоречите, хозяйка, – спокойно ответил К., – если я бы всегда достигал успеха, то сейчас я работал бы в Деревне землемером, и жил бы со своей женой Фридой у вас на постоялом дворе».
«Ну, может, так оно пока и есть, – с сомнением обронила хозяйка, – но, – вдруг, оживилась она, – это только доказывает мою правоту. Вы потерпели поражение в одном, но не отступили, и теперь взялись за мою бедную родственницу. Выходит я всё равно права.»
К. только устало вздохнул в ответ; он здесь везде только напрасно тратил свои силы, преодолевая вязкое тягучее сопротивление каждого жителя Деревни, какой бы ни встретился у него на пути – только бесполезно тратил. И даже те кто, вроде бы, старался ему помогать, хотя бы такие как Варнава или Ольга, все равно, даже своей помощью они только ограничивали его движения, приклеивали его к почве, не давая продвинуться хотя бы на шаг вперёд. А такие люди как хозяйка, так те даже напротив, не стесняются и со всей своей мочи открыто тащат его назад.
«Мать Герстекера, – он почему-то никак не мог назвать её по имени, – сама пригласила меня вчерашним вечером к себе, – попытался объяснить К., – и более того, её сын только с большим трудом смог меня на это уговорить. Я не хотел к ним идти, у меня были другие планы».
«Знаю я ваши планы, – тут же подхватила хозяйка, – наверное, снова собрались засесть у семейства Варнавы? Оттуда вас и калачом не выманить». «Вы снова бьёте мимо, – сказал К., – я собирался пойти к совсем другим людям, но не буду при вас распространяться к кому именно, вы снова всё представите в неверном свете». «Да, уж конечно. Сильно мне это надо! Мало ли у нас в Деревне голытьбы. Ну, хорошо, допустим. То есть, вы прямо утверждаете, что Гертруд позвала вас к себе? Но это же абсурд! Она уже много лет не выходит из дома, где же вы в таком случае успели познакомиться?»
«Через сына, – пожал плечами К., начиная уже уставать от этого беспредметного разговора; они проговорили, наверное с час, даже свечи, вон, почти догорели, а он всё никак не мог услышать от хозяйки нужные ему сведения, за которыми он сюда явился, она только без толку с ним препиралась, – она весь вечер расспрашивала меня про моё прошлое, откуда я родом, где я работал и жил. Правда, у меня сложилось впечатление, – тут К. не стал врать, хотя и мог бы, – что она не поверила ни одному моему слову».
Хозяйка тут же ухватилась за его последние слова: «Вот, вы сейчас говорите мне в глаза совершенно лживые вещи, и даже не краснеете. Или вы думаете, что сумеете и меня перехитрить? Нет, господин землемер, ваши хитрости настолько тонкие, что рвутся сами собой. Ведь, всё произошло, как раз наоборот! Это вы закружили Гертруд голову своими россказнями и теперь она напротив, убеждена, что вы очень важная персона. Вы только послушайте, приезжий землемер, чужак— важная персона! Или может быть, вы вообще, сын графа?»
«Возможно, – слова хозяйки немного развеселили К., – теперь мне понятно, почему вы после разговора с ней слегли в постель. Отказать в сдаче комнаты такому знатному человеку, это серьёзный просчёт».
«Вот, вы смеетесь, господин землемер, а мне вовсе не смешно, – сказала хозяйка, – пусть Гертруд и выжила из ума, но она живет здесь давным-давно и когда-то была служанкой у прежних господ в Замке. А если кто-то из них её вспомнит по старой памяти? Эти кроты роют такие глубокие норы, что они не осыпаются десятилетиями». Она с упрёком посмотрела на К.: «А вы? Ну, что вы странный человек, почему вам больше всех надо? У вас прекрасная должность школьного сторожа, есть, где жить, вас бесплатно кормят у меня на постоялом дворе. И зачем вам ещё тогда вдобавок отправлять завербованных вами эмиссаров в Замок – и надо же, как вы точно выбрали, кого послать, чтобы подтвердить ваши пресловутые права. А теперь и обычные простые люди, такие как я, – она даже слегка всхлипнула, – могут пострадать из-за вашей самонадеянности и гордыни».
«Начнём с того, хозяйка, что я никого никуда не отправлял, – спокойно произнёс К., покачиваясь на табурете, – но, если есть люди, которые готовы принять во мне участие, от их помощи я отказываться не буду. К тому же, я не знаю, как долго они мне собираются помогать, к слову, ещё недавно и вы сами сидели у нашей с Фридой кровати здесь в доме и тоже обещали нам своё материнское содействие. Надо ли говорить, что в конце всё вышло совсем по-другому. Так и здесь, поэтому я не придавал бы большого значения её поездке, во всяком случае, пока не будут видны какие-либо практические результаты».
Хозяйка поглядела на К., как на сумасшедшего.
«А то, что ко мне уже сегодня приехала некая дама из Замка, и осведомилась, как вам здесь у меня живётся, это вам не результаты? – возмущенно спросила она, сбросив с себя весь свой болезненный вид, оказавшийся, как и думал К., по большей части притворством. – да, у меня просто ноги сразу подкосились! Вас уже два дня как, непонятно, где носит, а мне за вас отвечать? Хорошо вы придумали, господин землемер или кто вы там теперь. Что я ей должна о вас рассказывать, если я вас даже и знать не хочу?».
«Погодите, хозяйка, – прервал её речь заинтересовавшийся этими словами К., – ваше отношение ко мне мы уже неоднократно обсуждали. А дальше-то, что произошло?»
Хозяйка равнодушно пожала плечами: «Уехала она почти сразу, разве вы не знаете, что господа из Замка всегда торопятся, и даже говорить предпочитают и то на ходу». «Уехала?, – разочарованно выдохнул К., – и даже ничего для меня не передала?»
Хозяйка в ответ нахмурилась и посмотрела в сторону от К.
«Может и оставила, – еле слышно сказала она, – но я вам разве посыльный, чтобы записки через меня передавать? – она заговорила громче, – у вас есть для этого Варнава, насколько я знаю, спрашивайте у него. Вы же вроде бы довольны его работой».
К. посмотрел на неё почти угрожающе: «Хозяйка, не стоит переходить границы. Если вам доверили письмо, прошу, отдайте его мне, – он наклонился в её сторону, – отдайте письмо, иначе…» «У меня его здесь нет», – пролепетала испуганно Гардена. «И где же оно?» – «Я отдала его Хансу».
«На кой чёрт оно нужно Хансу, если адресат я!» – вспылил К., в гневе вскочив с табурета; в этот момент он был готов стукнуть хозяйку подсвечником по её глупой голове, хотя вряд ли Ханс рассчитывал на подобное применение своего подарка.
«Не кричите так на меня, – обиженно сказала хозяйка, – ваше письмо мне совершенно без надобности. Я так мужу и сказала, «возьми его и делай с ним, что хочешь, но только чтобы я его больше не видела».
Получается, с яростью подумал К., письмо уже целый день в кармане у хозяина, а он даже и словом об этом ему не обмолвился!
«Можете снова накрыться с головой, я вас больше не побеспокою», – сухо сказал он, и даже не взглянув на хозяйку, вытащил одну свечу из ручки бронзового младенца и поспешил прочь из комнаты.
