Михаил Ахметов
Замок Франца Кафки – окончание романа
«Я могла тебе улыбаться потому, что я просто хорошо к тебе отношусь, – возразила Амалия, – я уже говорила тебе, что мы люди доброжелательные. Гости у нас появляются редко, а такие как ты, вообще никогда. И почему бы мне тебе не улыбнуться слегка в таком случае. Ольга вон, вообще при виде тебя готова лопнуть от счастья, а ты этого не видишь, а норовишь заметить лишь мою улыбку».
К. слегка растерялся от такого напора, но потом вдруг вспомнил, что Амалия позапрошлый раз, в разговоре с ним наедине, настойчиво пыталась убедить его, что именно Ольга влюблена в К. с первой встречи, даже, несмотря на то, что на тот момент у него уже была невеста. Правда, цели самой Амалии были тогда ему неясны: если ей были безразличны чувства сестры, то тогда зачем она рассказывает о них К.? А теперь она говорит об этом уже в присутствии Ольги, да так, что той бедняжке приходится изо всех сил отворачиваться и делать вид, что она хлопочет по хозяйству и ничего не слышит.
«Опять ты смеёшься надо мной, Амалия», – сказал К. с досадой, ещё даже не зная, как он закончит свою фразу. Обижать девушку ему не хотелось, но и сносить насмешки по поводу, якобы, влюблённой в него Ольги он тоже не собирался. Но не успел К. снова рта раскрыть, как в соседней комнате послышались шаги и через несколько секунд ожидания на пороге кухни возник Варнава, как и прежде в своих белых ангельских одеждах и со всё той же приветливой улыбкой на своем нежном, но одновременно мужественном лице.
Глава 10 (35) Письмо
«Здравствуй, сударь», – первым делом ласково, словно, узрев знакомого, но главного над собой человека, сказал Варнава и затем кивнул своим сестрам, с таким же выражением на лице, как будто и для них он был посыльным. Но Амалия не двинулась с места и промолчала, а Ольга с лёгким вскриком бросилась брату на шею, чуть не спихнув со скамьи попавшуюся ей по дороге сестру.
«Варнава! У тебя всё получилось, Варнава? – спрашивала она его между поцелуями, искательно заглядывая ему в глаза, – ты выполнил поручение господина старшего посыльного? Какой красивый у тебя значок от него, похож на значок пожарного нашего отца, только больше», – и она нежно погладила значок пальцами.
«Курьера должно быть видно издалека», – объяснил Варнава, скосив взгляд на свою грудь, и даже Амалия услышав про это, встала и вытянула шею, стараясь увидеть значок через плечо сестры. «Да, ты, наверно, счастлив, наш козлёнок, – бросила она, садясь обратно на скамью, – не такой уж он и красивый».
«Не обращай внимания на неё, Варнава, скажи, ты уже отнёс письмо в Замок?» – умоляла брата Ольга и разве что, уже не трясла его за плечи в ожидании ответа. Видно, Амалия серьёзно сдала свои позиции, если Ольга, которая, раньше и не пыталась оспаривать её первенство, теперь решительно возводила на пьедестал своего брата, который скоро должен будет возвратить их семейству утраченное положение. К. даже посмотрел на них с завистью, в его-то положении, в отличие от них, ничего особо не поменялось, он так и продолжала балансировать над пропастью, да ещё при этом и сам утратил вероятно важное для него письмо. Но последующие слова Варнавы заставили его не торопиться с выводами.
«Я сразу же помчался в Замок, сестра, – подтвердил Варнава, – там, правда, мне была нужна, другая, более отдаленная канцелярия, чем та куда я хожу, относя письма господина землемера».
К. даже было открыл рот, чтобы воспользоваться таким удобным случаем и осведомиться о судьбе двух своих писем для Кламма, донёс ли всё-таки их до нужной канцелярии Варнава или нет? Но он сдержался, чтобы не рассердить этим Ольгу, слишком она была взвинчена сегодняшними событиями. Варнава тем временем продолжал.
«Если бы не значок господина старшего посыльного, я пожалуй, бы и не нашёл нужное мне место, – признался он, по-прежнему улыбаясь и глядя одновременно на всех троих, так, во всяком случае, казалось К.; когда бы он не бросал взгляд на Варнаву, тот сразу же встречал в его в ответ приветливым ласковым взором, – благодаря ему, все встречавшиеся мне курьеры и привратники могли сразу указывать мне верную дорогу. И хотя они постоянно ошибались в своих советах, всё-таки понемногу я продвигался в верном направлении. Но когда я наконец достиг нужной канцелярии, привратник, подметавший у порога, не пустил меня внутрь, даже несмотря на мой значок. «Слишком поздно, – сказал он, – господа чиновники уже все давно разошлись».
Ольга испуганно охнула, и прикрыв ладонью рот, опустилась на скамью рядом с торжествующей Амалией. Самого же К. слова Варнавы не особенно удивили, почему-то он ожидал от него нечто подобное.
Но Варнава вовсе не выглядел обескураженным, казалось бы такой неудачей, какой она могла представиться остальным. Он невозмутимо продолжил.
«Не беспокойся, Ольга, если господа чиновники ушли со службы, то нет и смысла оставлять для них письмо в пустой канцелярии. Даже, если привратник впустил бы меня внутрь, а не пригрозил вместо этого вымести на улицу, то я бы всё равно не знал куда положить письмо в безлюдном помещении. Будет лучше, если я сохраню его у себя до раннего утра, я вообще могу не спать сегодня ночью, если это потребуется, а завтра явлюсь в канцелярию самый первый, дорогу я запомнил хорошо, и когда первый чиновник или даже хотя бы писарь появится у дверей, я уже буду рядом, держа письмо в руках».
Ольга слабо улыбнулась, но всё равно выглядела испуганно, казалось, она как заигравшийся карточный игрок, всё поставила на последнюю карту, зажмурилась и теперь боялась открыть глаза, чтобы не видеть краха своих стремлений и надежд.
«Мог бы там у дверей переночевать, – сказала безжалостная Амалия, – чего тебе было ходить туда-обратно».
«Странно, – вмешался К.,– когда я приехал в Деревню в первый раз, при мне на постоялом дворе звонили по телефону в Центральную Канцелярию и хотя была ночь, там шла, судя по всему, просто бешеная работа».
«А из твоей канцелярии, Варнава, все разбегаются уже ранним вечером», – снова подала голос Амалия, ей очевидно нравилось нервировать и допекать сестру.
«Центральная Канцелярия работает всегда, – простодушно ответил Варнава, – но рядовым курьерам вход туда закрыт, я знаю, что только старшие посыльные могут входить туда, да и то, только по особому разрешению».
«Ты неплохо разбираешься в местных делах, – заметил К., – но скажи мне, Варнава, ты всё-таки доставил мои сообщения господину Кламму? Те два письма?»
«Конечно, господин, – тут же чётко подтвердил Варнава, вытянувшийся, для ответа как солдат перед своим командиром, – я отдал их ещё вчера писарю у барьера, просто не успел тебе сказать, ты тогда сразу помчался в гостиницу к Эрлангеру. Вот только…, – Он запнулся и на секунду его улыбка погасла, – писарь бросил твои письма в самый низ кучи с бумагами, да ещё что-то недовольно пробурчал, когда я сказал ему, что письма от господина землемера очень срочные».
К. только тоскливо вздохнул, и какой толк от таких писем и такого посыльного? Писарь безразлично сунет в общую кучу и третью записку от К., хорошо, если просто не выбросит её в мусорную корзину, когда Варнава, посчитав свою миссию исполненной, отвернётся и выйдет из канцелярии. Эти письма К., были похожи на диких птиц, которые вместо того чтобы быть послушными почтовыми голубями, знающими свою дорогу, улетали от него по самым непредсказуемым направлениям, и гнездились, где угодно, только не там, где это требовалось К., даже, если ему помогал Варнава. Да и была ли это настоящая помощь, или и здесь от К. снова что-то скрывалось?
«Послушай, Варнава, – сказал он, – я не виню тебя за то, что ты никак не можешь доставить мои письма Кламму; то есть, ты их доставляешь, (хоть и не сразу), но, я вижу, что ты не в силах повлиять на то, чтобы Кламм взял их сам в свои руки и прочёл. Передаешь ты их писарю, а самому Кламму отдать не смеешь. Но ведь так мы с тобой мало чего добьёмся. Тебе надо как-то действеннее проявлять себя, когда ты попадаешь в канцелярию».
«Но я всегда отдаю письма только писарю, господин, – вежливо возразил Варнава, виновато опустив руки, – отдать письмо в руки самому Кламму? Да, он ко мне даже шагу не сделает, он всегда стоит далеко от барьера».
«Но ты же можешь, обратиться к нему своим голосом, Варнава. – всё ещё пытался убедить его К., – пусть письма уже затерялись в куче и завалены другими бумагами, но ты ведь помнишь их содержание наизусть; окликни Кламма и он обратит на тебя своё внимание, а если и позвать его боишься, то хоть подай знак ему рукой, покажи, что у тебя для него важные сведения».
«К., прошу тебя, не запутывай ещё больше Варнаву, – вмешалась Ольга, – разве ты не знаешь, что нашей администрации больше всего ненавистно, если кто-то начинает её торопить и требовать ответов поскорее. Всё должно идти своим чередом, и письма даже с самого низа рано или поздно дойдут до адресата, графские службы их не потеряют и не упустят. Ведь ты же, К., получил два письма от Кламма, ты мне сам их показывал, а значит работа идёт, твоя связь с Замком не обрывается. Кто знает, может ты завтра получишь от Кламма новое письмо, ещё более важное, чем предыдущие? Никогда нельзя терять надежды, я поняла это по себе. А, ты, Варнава, зачем волнуешь К. таким малозначащими деталями, – накинулась внезапно она теперь на брата, – может быть, писарь, на самом деле берёт первыми бумаги именно снизу, возможно ему так удобней, а ты своими несвоевременными замечаниями только портишь всё дело, и теперь действительно он в отместку задержит письма К.».
«Я всегда стараюсь исполнить свою работу до конца, – обратился Варнава к К., стараясь его подбодрить, – хотя, может быть, у меня пока не хватает опыта, и Ольга справедливо указывает мне на мои ошибки. Но сегодня я старался ничего не упустить. Когда господин Харрас передал мне письмо от Шварцера и велел…»
«Это было письмо от Шварцера? – перебил его вдруг К., хлопнув ладонью по столу, да, так что все вокруг вздрогнули, – это правда?!»
Варнава обеспокоенно, но с доброжелательностью посмотрел на К.
«Именно так, – медленно, чтобы К. не упустил ничего из его слов, подтвердил он, – господин старший посыльный упомянул, передавая мне письмо, что оно получено им сегодня от Шварцера. Но для меня это не столь важно, главное для меня доставить послание».
«Зато это очень важно для меня, Варнава, – тихо, будто потеряв силы, от своего предыдущего вскрика, сказал К., – я думаю, что это то самое письмо, которое для меня оставила госпожа из Замка».
Ольга непонимающе переводила взгляд с К. на Варнаву и обратно.
«Подожди К., – наконец, сказала она, – каким путём письмо получил мой брат, мы знаем; кто отдал его господину Харрасу, мы узнали только что; но как попало оно к Шварцеру, если оставили его для тебя, и зачем тогда Шварцеру отсылать его в Замок? Может быть, ты в чём-то ошибаешься?»
«Может и ошибаюсь, – согласился К., в последнее время я часто ошибаюсь, я и сам это подмечаю. Всё это от усталости Ольга, от постоянной усталости, и с этим ничего я поделать не могу, потому что нет у меня возможности передохнуть.
«Ты можешь, отдохнуть или даже переночевать у нас», – отводя взгляд, сказала Ольга, а её сестра при этих словах заговорщицки кивнула К.
Но К., уже как собака, взявшая след, не мог свернуть с тропинки; ведь это же так просто выяснить сейчас, чьё письмо хранит у себя за пазухой Варнава, и для этого не надо отправлять никаких запросов ни в какие канцелярии Замка.
«Ты так много говоришь об этом письме, Варнава, – шутливо, как ему показалось, обронил К., – а так до сих пор нам его и не показал. Пусть, хотя бы твои сестры взглянут на него и порадуются твоему успеху. Я бы и сам на него посмотрел с удовольствием, а заодно бы удостоверился, что это, наверняка, не то письмо, которое оставляла для меня госпожа из Замка. Видишь ли, Варнава, я точно знаю, что именно Шварцер перехватил сегодня послание предназначенное для меня и отправил его с курьером в Замок. Хоть я и не настаиваю, что у тебя именно оно, но ведь всякое может быть, согласись».
Варнава благодарно улыбнулся, но отрицательно покачал головой. «Я бы рад, сударь, показать письмо, чтобы порадовать моих сестёр и тебя, если тебе этого хочется, но посыльному такое не дозволяется, а я ведь теперь посыльный Замка».
«Я видела это письмо издалека, это небольшой сложенный листок из дорогой бумаги, – подтвердила Ольга, – и я наверное, тоже с удовольствием бы подержала его в своих руках, как знак наших добрых надежд, но сейчас я полностью согласна с моим братом. Он теперь настоящий посыльный и должен вести себя как положено посыльному из Замка».
«Мне вообще безразлично, что там таскает мой братец, – бросила Амалия, – каким бы знаками ты это не называла, и тем более, я не стану брать в руки чьи-то письма». Сказав это, она встала. «Мне надо вернуться к родителям, – сказала она, – а вы тут можете и дальше продолжать развлекаться, только прошу вас, делайте это по возможности тише».
«Погоди, Варнава, – изумлённо сказал К., не веря своим ушам, настолько ему было непривычно выслушивать отказ всегда податливого и доброжелательного к нему Варнавы. К. из-за этого, даже не заметил ухода Амалии, – погоди, но ты же раньше показывал Ольге письма, которые ты должен был доставлять другим людям, ну, вот, например, хотя бы мои! – И посмотрев на Ольгу, он почти возмущенно добавил, – и ты мне сама говорила, что читала эти письма. А ведь они были адресованы только мне и больше никому другому. Теперь же выходит, что Варнава боится показать письмо даже издали».
«Но ведь это было раньше, К, – робко ответила Ольга, и было видно, что ей очень не хочется расстраивать К., но другого выхода у неё просто нет. – тогда мой брат работал посыльным негласно, я же тебе рассказывала об этом, ты должен помнить. – Она посмотрела на Варнаву глядевшего на неё с широко раскрытыми, полными укора глазами, улыбка сошла с его лица, – прости Варнава, что я выдала тебя К., но это было необходимо, иначе он не понимал, почему у тебя не получается выполнять его поручения, так как было ему привычно, хотя ты старался для этого изо всех сил. Но ты можешь не переживать, К. сам тебе скажет, что он совсем не сердится на тебя за то, что ты вводил его в заблуждение и делал вид, что ты настоящий посыльный из Замка, тем более, что ты передавал ему настоящие письма, а значит в этот момент и был исполнен духа настоящего посыльного. Правда, К, ты же сам мне сказал, что не будешь злиться на нас, за наши подтасовки, ибо все они были из-за нашего испуга. А боялись мы в равной степени не только за нас, но и за тебя.».
«Ну, при чём здесь ваш страх за меня? – с досадой сказал К., – мы же всё это с тобой уже давно обсудили и пришли к взаимному соглашению, а сейчас ты зачем-то пытаешься увиливать в сторону. Ольга, ты же читала мои письма, даже тогда, как ты говоришь, когда твой брат был исполнен духа настоящего посыльного, а на самом деле, если, говорить правду, частенько, забыв про адресата, откладывал эти письма в сторону (давая тебе возможность их изучить) и садился тачать сапоги для Брунсвика».
«Так в этом всё и дело, – чуть не плача, дрожащим голосом произнесла девушка, – тогда было всё по другому. А сейчас, когда Варнава, можно сказать, облечён доверием Замка в лице господина старшего посыльного, я не осмелюсь, не то что прикоснуться к его письмам, а даже просто посмотреть в их сторону, К., ну как же ты этого не понимаешь?»
«Я понимаю, что вы здесь просто дрожите перед возможным неудовольствием Замка, – сказал К., – но мы здесь только втроём, даже Амалия ушла из кухни. Кто в Замке узнает, если мы будем молчать – а за себя, по крайней мере, я ручаюсь, – что кто-то, когда-то, где-то на краю Деревни увидал вблизи письмо для Замка?»
«Не знаешь ты Замка», – тихо сказала Ольга, но так, что К. внутри вдруг ощутил невольный страх, смутно вспомнив, что он уже где-то слышал эти слова.
Всё это женские страшилки не больше, попытался убедить он себя и посмотрел на по-прежнему стоящего перед ними Варнаву.
«Варнава, позволь мне взглянуть на письмо, что ты получил от господина Харраса, – попросил он чуть дрогнувшим голосом, и даже протянул по направлению к груди Варнавы руку, – совсем ненадолго и я клянусь, что буду с ним очень аккуратен. А если это письмо не то, что оставила для меня дама из Замка, то я сразу же верну его тебе в целости и сохранности. Думаю, я смогу составить точное мнение ещё на первых строчках, а может даже ещё на заглавии. Например, если там будет написано «Господину Кламму», то мне даже будет не нужно читать его целиком, я сразу верну его тебе. Если хочешь, я даже не буду глядеть на письмо, ты можешь сам проверить, кому оно адресовано, ведь ты же умеешь читать, а я в это время даже могу отвернуться в сторону, пока ты его читаешь».
«Но, господин… – почти умоляюще начал Варнава, – ведь я не…»
«Погоди Варнава, – прервал его К. и ему даже показалось, что тот замолчал с готовностью, чтобы не произносить мучительных для него слов отказа, и надеясь, что дальнейшие слова К., избавят его от этой необходимости, – не торопись с ответом. Если это письмо не моё, то никакого вреда от того, что я на него посмотрел, никому не будет. Но если, это то письмо о котором я думаю, то оно может иметь для меня большое значение и мне важно в этом убедиться. Ольга ведь говорила тебе, что моё положение в Деревне якобы пошатнулось? Говорила? Значит, выходит, мне вдвойне важна помощь могущественных господ из Замка и эта дама, похоже из их числа. И письмо это, возможно, единственный путь получить её поддержку, потому что у меня нет пока других путей. А ты отказываешь мне из-за глупого опасения, что кто-то подглядит у окошка, как ты показываешь мне это письмо».
«Я не поэтому, не могу показать тебе письмо, господин, – виновато, но твёрдо ответил Варнава, – а потому, что оно должно лежать у меня в сумке, а если её пока нет, то за пазухой, скрытое от всех, кроме того кому оно адресовано, ибо теперь меня сделали настоящим посыльным. И я не могу сам прочитать его, я никогда не читал послания, которые передаю. Прости, господин, но даже если это письмо адресовано тебе, а мы этого сами понять не сможем, ибо и я тебе показать письмо не могу, и сам его прочитать тоже не имею права, то всё равно я должен выполнить не твою просьбу, а поручение господина Харраса, именно для этого он и подозвал меня сегодня».
Как мало надо, оказывается, чтобы Варнава от него отступился, подумал К., стоило Замку лишь чуть поманить его пальцем, как Варнава сразу предал К.! И не только он, видно, что и Ольга крепко держит его сторону. И теперь на стороне К. снова нет союзников, кроме разве что Амалии, да и то она скорее всего безразлична к нему, хотя и не враждебна.
«Но ты ведь не настоящий посыльный Варнава, – сказал раздосадованный К, – и значок этот тебе дали временно, чтобы только ты мог быстрее доставить письмо, а ты уже распушил перья, да к тому же всё равно на сегодня опоздал. Придётся тебе отвечать за это перед господином старшим посыльным, а посчитает ли он уважительной причиной то, что тебе надо было тачать обувь для Брунсвика, вместо того чтобы поторопиться с письмом? Все вы, гонцы, только носитесь по миру, да передаете друг другу бессмысленные вести, потому что давно уже перепутали своих настоящих адресатов».
«Но я не занимался сегодня обувью, – непонимающе сказал Варнава, закрывая значок ладонью, как будто К. мог сорвать его одним лишь взглядом, – я сразу отправился в Замок, здесь не моя вина, что письмо мне отдали слишком поздно».
Он сказал это таким расстроенным голосом, что К. стало невольно его жаль. «Ладно, не обращай внимания на мои злые слова, – сказал К., – думаю, что тебя не лишат только что обретенной должности посыльного за то, что ты задержал письма всего на одну ночь. Ты и так задерживал письма неделями, как мне рассказывала твоя сестра, да и мои сообщения Кламму тоже доставлять не торопился. Поэтому тебе беспокоится нечего, стены Замка от твоих заминок на землю не рухнут. Но мне за другое обидно, Варнава, – продолжил К., – Ольга говорила, что мы здесь все друзья, что я очень важен для вашей семьи, да и я сам со своей стороны, делал всё возможное, чтобы помочь вам, хотя бы советом, если не получалось делом. И вот на мою открытость и доверие к вам, вы сейчас отвечаете отторжением и холодным отказом в моей небольшой, я бы даже сказал, пустяковой просьбе. А ведь я уже видел в тебе Варнава, своего друга».
Видно было, что слова К. сильно подействовали на Варнаву и тот весь задрожал с головы до пят.
«Жаль, что наша дружба разрушается, не успев окрепнуть и что для этого не надо, выходит, никаких серьёзных причин, всё решает ваш небольшой испуг перед Замком, перемена настроения, словом любой пустяк, но, – продолжил К., – ведь и исправить всё может такой же пустяк, одно лишь движение может всё привести в порядок. Помоги мне, Варнава, ты сам должен понимать, что всё это козни Шварцера, это он ввёл господина старшего посыльного в заблуждение с этим письмом, а на самом он не должен был вообще его трогать, а если уж тронул, то отдать не господину Харрасу, а мне, и коли уж отдал курьеру, то доставить послание должны были мне, а не в канцелярию Замка».
«Это не испуг, К., а серьёзное наше опасение, – вдруг вмешалась Ольга, и встав позади Варнавы, приобняла его руками, так, чтобы тот поддавшись дружеским речам К., не вынул невзначай письмо из-за пазухи, – а что, если господин старший посыльный потребует потом у моего брата точного отчёта о всех его действиях? Это ведь первое ответственное поручение у Варнавы, и вполне может быть, что завтра господин Харрас вознамерится точно проверить, как строго Варнава выполнял все его указания, будет обсуждать с ним каждую подробность выполненной им работы, и вдруг узнает – не будет же Варнава ему врать – что ты, К., видел и даже читал его письмо! Тогда мы совсем пропали, К., потому что, если человека не взяли на службу в Замок, то это не такая большая неприятность, но если человек прогнали со службы в Замке, да ещё после двух лет безупречной работы, то это уже полная катастрофа и боюсь наша семья её не переживёт. Для тебя здесь просто всё внове, и ты пока не замечаешь опасностей, которые тебя окружают».
Теперь у Варнавы, оказывается, и служба беспорочная, подумал К., видно письма, которые он складывал под сапожным верстаком вместо того, чтобы отнести по адресу, на качество его службы никак не влияли, зато сейчас из-за того, что К. посмотрит на своё же письмо издалека, всё рухнет.
«Ольга, ну, нельзя так бояться Замка, – сказал К, – я здесь, человек, конечно новый, соглашусь, но как раз такому человеку и виднее всё со стороны. Все ваши беды начались именно из-за страха, который вы так и не смогли преодолеть, а только всё пытались исправить окольными путями. Да, ты мне и сама рассказывала, что если бы после того, что случилось с Амалией, вы просто бы вышли к соседям и объявили, что всё уже в порядке, что дело улажено, что это было просто недоразумение, тогда бы вас приняли обратно в общину с распростёртыми объятиями. Но вы сидели дома и боялись каждого шороха, и ты сама знаешь к чему это привело. Так и здесь, из-за страха, ради какого-то выдуманного отчёта для господина старшего посыльного, ты готова разорвать наши добрые отношения и нашу дружбу. Да ещё подбиваешь на это Варнаву, хотя у него, я думаю, на этот счёт может быть свое мнение».
Ольга в ответ промолчала, но казалось, приняла какое-то решение. Она что-то прошептала на ухо брату и повлекла его за собой из кухни, Варнава послушно последовал вслед за ней как ягнёнок ведомый в неизвестность своей хозяйкой; на пороге она обернулась к К. и на секунду приложила палец к губам, многозначительным, но ничего не означающим для К. жестом.
К. остался один и расстроенно положил голову на руки. Он будто очутился в вязкой тине, где каждое движение требовало титанических усилий. Чего может быть проще, узнать что за письмо хранит за пазухой Варнава, и вот на тебе – перед его простой дружеской просьбой воздвигаются крепостные стены, наверное не ниже, чем в Замке, и наглухо запираются ворота – теперь и железный таран их не пробьёт, а К., давно уже не железный, он чувствует, что слабеет в Деревне с каждым прожитым днём. И что ему делать дальше, если его сбивают с ног даже такие маленькие невозможности, и что тогда случится, когда он встретит большие?
Его тягостные размышления прервала вернувшаяся одна Ольга. Она поспешила подсесть поближе к К. и негромко, но настойчиво заговорила. Она извинилась за вынужденную отлучку, за неприятную ситуацию с письмом, в которой они все невольно оказались и попросила К. не расстраиваться.
«Трудно не расстроится, когда твои друзья, у которых ты ищешь помощи, отказывают тебе в ней, – сказал К., – и что толку с извинений, если они ни к чему не ведут. Вы просто вежливо закрываете двери вместо того, чтобы просто хлопнуть ими перед моим носом».
«К., поверь, ради тебя я готова на многое, – сказал Ольга, снова взяв его за руку, и заглядывая в глаза, – но есть вещи, которые сильнее нас и с которыми нам не справиться, хоть и выглядят они сначала, как будто бы незначительными, например, как тот же отказ показать тебе чужое, – при этих словах К., встрепенулся и Ольга, поправилась, – ну, хорошо, пусть даже твоё письмо. Но дело в том, что попав в руки господина Харраса оно сменило адресата и стало для тебя чужим. И теперь только Замок сможет решить его дальнейшую судьбу».
«И что ты предлагаешь? – грустно усмехнулся К., – написать прошение от меня и передать его с Варнавой в Замок, как я впрочем и собирался, когда ещё не знал, что нужное мне письмо находится совсем рядом в руках человека, называющего меня своим другом?» Здесь К. показалось, что он немного преувеличил, Варнава никогда об этом ему не говорил, но ведь столько доброты и дружеского участия светилось всегда в его глазах, когда он гладил К. по плечу и послушно кивал, получая от К., поручения, которые, впрочем, не торопился особо выполнять
Ольга задумалась, на секунду закусив нижнюю губу. «Это хорошая мысль, – медленно произнесла она, покачивая головой из стороны, как будто укладывая там внутри фразу К., на должное место, – тогда мой брат перестанет мучиться сомнениями, и хоть на эту ночь сможет успокоиться. Ты не представляешь К., какой он впечатлительный и ранимый, как он сейчас взволнован, но изо всех сил пытается владеть собой, ведь посыльным из Замка нельзя показывать свои чувства. Я боюсь, что он не сомкнёт глаз до утра, а это не входит и в мои планы».
«А что ты задумала?» – спросил К., и почувствовал, как сжались её пальцы у него на руке.
«Я хочу тебе помочь, К. потому, что ты много для меня значишь, – серьёзно ответила Ольга, глядя прямо ему в глаза, – но хочу помочь так, чтобы Варнава ничего об этом не узнал. Я прослежу, куда он положит твоё письмо – видишь, я называю его твоим – перед тем как лечь спать, вряд ли он положит его к себе под голову, всё-таки здесь его дом, здесь он чувствует себя спокойно. И ночью ты сможешь его достать, место я покажу, чтобы быстро прочесть и сразу вернуть обратно. Тебе же не нужно само письмо, я надеюсь, а только его содержание».
К. благодарно улыбнулся Ольге: «Это хороший план, жаль только, что приходиться всё добывать окольными путями.»
«По-другому никак невозможно, К., ты должен это понять, – сказала Ольга, – , по крайней мере, я не имею прямого отношения к Замку, и могу принять риск нарушения предписаний на себя, хотя может быть, и мне это будет чем-то грозить в будущем. Но мой брат это совсем другое дело. Вопрос даже не в том, что его нарушение – что, он, допустим, отдаст тебе посмотреть на это письмо – всплывёт во время отчета Варнавы о выполненном поручении господину старшему посыльному, вовсе нет. Мой брат спокойно мог бы скрыть этот факт, не бледнея, как провинившийся школьник перед учителем, в конце-концов он уже взрослый, а взрослые вполне умеют лгать. Всё дело в самом Варнаве, в его отношении к своей службе. Все эти два года ему, да, по правде и мне, казалось, что он только в лучшем случае проходит испытательный срок, который всё никак не кончается и более того может не кончится никогда и моему брату до конца жизни придётся вести такое призрачное полу-существование. И теперь вдруг на него обрушивается такая невероятная удача – всего через два года он становится настоящим посыльным! И если раньше он позволял себе мелкие небрежения службой, как-то: задерживал доставку корреспонденции, бросал письма под свой сапожный верстак, (где я их могла легко обнаружить и прочитать), не являлся в Замок неделями, то теперь всё изменилось; как официально принятый на службу, он теперь стремится до мельчайшей черточки соответствовать облику служащего Замка, и любое его вольное или невольное нарушение служебных предписаний просто подорвёт сами основы его существования и самоуважения. Он, конечно, мог бы только выполнять внешние обязанности, а внутренние – которые не видит начальство – не выполнять, но каждая такая невыполненная внутренняя обязанность, как например, оберегать письма от прочтения, превратится в несчастье, и оно уже потом не покинет Варнаву. Поэтому, если ты все-таки заставишь его каким-то образом показать тебе письмо, которое он обязался доставить другому адресату, это как ни парадоксально, но может привести его к тому, что он сам бросит службу, не в силах вынести своей вины перед Замком. Или в лучшем случае, он лично сознается в этом перед господином Харрасом, и тот, конечно, может быть, и не будет выгонять его со службы за такой проступок, а ограничится более мягким наказанием, но что будет с моим братом в таком случае, мы предвидеть не можем, пока нам это неизвестно и я не могу рисковать Варнавой. Но с другой стороны, и ты К. для нас очень важен, поэтому я готова рискнуть сама, чтобы одновременно ублаготворить тебя и не повредить моему брату. Потому что только благодаря тебе, я бы даже сказала, дважды благодаря тебе, мы обрели новую надежду, ибо, если бы не твой приезд в Деревню и не это письмо, которое ты так жаждешь заполучить, господин Харрас может быть никогда и не подозвал к себе Варнаву.
«Прямо весь свет сошёлся клином на этом старшем посыльном», – пробормотал К.
«А, как же? – воскликнула Ольга, будто удивлённая его непроходимой тупостью, – ведь мой брат наконец смог отыскать своего начальника, а это всё равно, что снова обрести своего отца. Ты мог бы возразить, что его начальник Кламм, но, на самом деле, это не так, от господина Кламма Варнава только получает разные поручения. С таким же успехом можно было бы назвать и тебя начальником над моим братом, ведь ты тоже отправляешь с Варнавой письма и получаешь их. То есть, в каком-то смысле, конечно, вы оба стоите над моим братом на служебной лестнице – Кламм совсем в вышине, где его даже не видно невооружённым глазом, а ты, я полагаю, почти рядом с Варнавой – но вы находитесь, хотя и выше, но как бы несколько в стороне, (да и как может быть у работника одновременно два начальника?), а вот настоящего, истинного начальника у Варнавы не было до сих пор.
