Михаил Олегович Бабиенко
Адюльтер
Когда он посмотрел налево, то увидел, что Надя крепко держит его за руку, при этом смотря на экран. Заметив краем глаза, что Андрей осознал своё положение, она улыбнулась и, кажется, ещё сильнее сжала его руку. Тут Андрей отвлёкся и уж не думал об истории, что была на экране: его больше волновало то, что Надя держала его руку? Зачем? Боялась, что он уйдёт со своего места, если ему не понравится фильм? «Да» – подумал Андрей, – «это вполне логично». Других причин брать его за руку он просто не допускал.
Однако, даже когда фильм закончился, и они вышли из зала, она не отпустила его руку. Они вышли из здания, пошли по улице, а она всё держала его за руку. Наконец, когда ему несколько надоела эта неоднозначная ситуация, Андрей спросил:
– Надя, зачем ты держишь мою руку?
Надины глаза так округлились от удивления, будто она сама не заметила, и она одёрнула руку.
– Ой, прости, Андрюша, – стала она извиняться с взволнованным голосом, – просто я привыкла Кирилла держать за руку, когда мы вместе куда-то идём…
– Но ведь я – не Кирилл. – решил заметить Андрей.
– Да, но мне так привычней просто… – смутилась Надя.
Андрей посмотрел на её румяное личико и подумал: может, ей действительно комфортней держать кого-то за руку, ощущая тем самым присутствие кого-то рядом?.. В таком случае, отчего бы им не держаться?
– Ладно. – согласился Андрей. – Давай тогда держаться за руки, если тебе так привычней.
Надя будто просияла. Она тут же схватила Андрея за руку, чуть не рассчитав силу, и пошла вперёд, утягивая шокированного такой скоростью Андрея за собой.
– По магазинам! – скомандовала она.
Они направились в многочисленные, но не блещущие разнообразием качественного товара магазины одежды и обуви. Надя, судя по всему, была крайне нетерпеливой девушкой, ибо она довольно быстро мерила всё, что выбирала, не успев толком оценить в полной мере, как сидит выбранная ею юбка или рубашка. Тем не менее, покупки совершались и совершались так часто, что Андрей стал переживать за баланс на карте Нади (что должна была делать сама Надя). Он, к слову, не был простым носильщиком пакетов, он был ещё и оценивающим выбранную одежду. И сначала сие действо выглядело крайне мило: Надя одевала красивые рубашки, джинсы и юбки, а Андрей, сидя на сиденье для примерки обуви, смотрел и, имея какие-никакие познания в подборе одежды, старался объективно оценить одежду, но всё же спешил, дабы успеть за невероятно быстрым темпом Нади. И вот, когда они уже купили клетчатую рубашку, светло-зелёные джинсы и чёрную юбку до колен, их путь лежал в отдел… с нижним бельём. Андрей не хотел туда идти, но Надя потащила его силой. В этом отделе он чувствовал себя крайне неловко: вокруг не было ни одного парня, одни лишь девушки да женщины, а он старался спрятаться за рядами развешанных бюстгальтеров и трусиков, дабы его не увидели и не посчитали извратом, ищущим женское бельё (правда, подобные извраты ищут использованное женское бельё, но Андрей об этом не знал). Пока он прятался, Надя нашла несколько наборов нижнего белья и стала их примерять в примерочной, за ширмой. Андрей удобно скрылся меж рядов и, будучи в непосредственной близости с примерочной, не боялся разминуться с Надей. Когда он уже выдохнул с облегчением, он вдруг услышал:
– Андрюша, подойди сюда…
Андрей подумал, что ей нужна какая-то обыкновенная помощь – подержать сумочку или что-то в этом роде, – но вдруг, когда он подошёл к закрытой ширме, Надя приоткрыла ширму… И Андрей увидел, что она одета в выбранное ею нижнее бельё. Он тут же зажмурился и закрыл глаза тыльной стороной ладони, а щёки его покраснели от стыда. Надя же в это время прошептала мягким голосом:
– Открой глазки, пожалуйста. С закрытыми глазами ты не увидишь, идёт мне бельё или нет…
Но Андрей продолжал держать глаза закрытыми.
– Пожалуйста… Ну, давай же… – стала почти жалостливым тоном умолять его Надя.
И Андрей решил глянуть, но только одним глазком. Он убрал руку от правого глаза и открыл его. Но Надя своей рукой полностью убрала его руку от лица и, неожиданно коснувшись своими пальчиками его лица, заставила открыть и второй глаз. Его взору предстало красивое, стройное, загорелое женское тело, самые интимные части которого были прикрыты довольно пошло выглядящим чёрным кружевным бельём…
– Ну, как тебе? Нравится? – спросила Надя с улыбкой на лице.
Андрей нервно сглотнул.
– Н-нравится… – сказал он, еле проговаривая слова от волнения. – Только оденься, пожалуйста…
– А что не так? – жалостливо спросила Надя. – Тебе не нравится на меня смотреть?..
– Мне н-неловко… – сказал Андрей. – Ты не должна обнажаться перед теми, кому ты не до конца доверяешь…
Надя хихикнула.
– Ладно, ладно, смущённый ты наш. Я оденусь…
Андрей вздохнул с облегчением.
– …но сначала я примерю остальные выбранные наборы.
Андрей ужаснулся.
Она примерила все выбранные наборы и все их продемонстрировала бедному парню, который, как мог, пытался её уверит, что она должна показываться в таком виде только перед тем, кому доверят. Но она его будто не слышала. Так Андрей узрел Надю и в красном белье, и в белом, и в бирюзовом, и т.п. Наконец, она выбрала белые и чёрные наборы с кружевами. Андрей, которого уже сложно было удивить сегодня, не понял, отчего она выбрала такое «взрослое», по его мнению, бельё. Надя ему на это ответила с усмешкой:
– Мне уже восемнадцать, я взрослая. И бельё у меня будет соответствующее.
Андрея удовлетворил и такой ответ, но тут она добавила:
– Тем более, что я это купила для одного человека…
Вот этого уже Андрею было знать не обязательно. Он понимал, что, скорее всего, под «одним человеком» она имеет ввиду своего ненаглядного Кирилла. Андрей даже позавидовал ему: «Он-то, небось, не смутится, когда увидит это, а сразу её потащит в постель…».
Они направились в одно небольшое кафе с целью перекусить. Правда, это с некоторым трудом можно было назвать «кафе», ибо по оформлению интерьера это больше походило на общепит (что было справедливо, ибо ранее это действительно был общепит), и лишь новые и модные вывески да неоновые лампочки на стенах говорили о том, что это действительно кафе. Всего в небольшое помещение умещались три фанерных столика с высокими пластиковыми стульями. На столах стояли стандартные набор салфеток и пустые солонки и перечницы (то ли их никто не наполнял наново после окончания в них соли и перца, то ли их изначально никто не наполнял вообще). Они стояли у одной, правой от выхода, стены, в то время как у левой располагалась стойка принятия заказов, за которой, уныло уставившись в пустоту, стояла кассирша – молодая и красивая, но уставшая, с несколько растрёпанными чёрными волосами. Когда Надя с Андреем подошли к ней с целью заказать простой перекус (коим в понимании Нади были эклеры с кремом, а в понимании Андрея – сосиски в тесте), кассирша послушала их с усталым и крайне незаинтересованным взглядом и проследовала на кухню, в которую вела дверь в стене, что была поперёк стойки и столов. Надя и Андрей, дабы не стоять и не мучить уставшие за день ноги, уселись за стол и стали ждать своего заказа. И тут Надя решила завязать разговор:
– Андрюша, расскажи, а ты часто в центр выходишь?
Андрей несколько опешил, но вовремя пришёл в себя и ответил:
– Нечасто. Если надо в магазин, то он есть рядом с нашим домом, причём он круглосуточный.
– И только туда ты ходишь?
– В основном.
– Как же так? А почему не устраиваешь таких походов по магазинам, как сегодня? Денег нет?
– Деньги есть, но я не хочу их растрачивать так бесполезно. Мама ради них работала – впрочем, и сейчас работает – на трёх работах, причём на одной – в ночную смену, продавщицей. Её это очень выматывает, она спит не очень хорошо. Ей когда-то даже доктор запретил работать с таким графиком, а она потерпела месяц – и опять…
– А отец что?
– А отец наш, как мама говорит, дурак. Не хотел съезжать от родни, а мне с мамой плохо жилось там – шум и гам, не продохнуть. Они развелись, и отец больше не участвует в нашей жизни.
– И хватает вам с матерью на жизнь?
– Вполне. Даже что-то остаётся, но мы это храним на всякий случай. Мама говорит, что на учёбу, но я всё постараюсь не взять с неё ни рубля на это дело…
– Но ведь она же, как я поняла, старается именно ради тебя, чтоб ты не бедствовал…
– А сама спит часа четыре и ходит живым трупом. Мне неприятно, что мама себя так казнит из-за меня. Когда я уйду учиться – а это, слава Богу, скоро случится, – я постараюсь сделать так, чтобы мама зажила нормальной жизнью и не тратилась на моё благополучие. Ведь она заслужила жить хорошо, а я ничем не заслужил таких лишений ради меня.
– Уверена, что она думает иначе…
– В каком смысле?
– Ну, она делает так, потому что думает, что ты заслужил жить лучше, ведь ты – её драгоценный сын. Ради нелюбимого сына (про которых «родители» и говорят, что те ничего не заслужили) она бы не утруждалась так сильно…
– Может, ты и права. Не знаю…
– Уверена, что она очень тебя любит. И зря ты говоришь, что не заслужил чего-то. Заслужил. Все заслуживают.
Андрей, впрочем, так не думал. Глядя на мать, измученную однажды ночной сменой настолько, что она захворала и не смогла встать с кровати, он почувствовал, что, видимо, жить счастливо – это не его путь. Он родился в, как оказалось, несчастливом браке, его мать, которая могла жить лучше, в городе, жила в посёлке и горбатилась так, что теряла силы и нервы, только ради него… Смотря на других детей, других родителей, которые выглядели счастливыми и здоровыми, он подсознательно разделил людей на две категории: те, кто рождён быть счастливым, и те, кто рождён быть несчастным. Последние каких-то приятных, радостных моментов в жизни не наблюдают, им тяжелее даётся то, что счастливые берут с удивительной лёгкостью. Наконец, несчастные приносят несчастье окружающим. Андрей считал, что в проблемах матери виноват он один, и её мысленно называл не иначе как «самой несчастливой женщиной на планете». В жизни таких, как он, не может быть и просвета, и в итоге они находят источник жизни во тьме – в том самом несчастье. Это своего рода мазохизм: долгая жизнь в страданиях прививает зависимость от них. О таких мазохистах, как предполагал Андрей, и писалось в русской литературе пером Достоевского…
Впрочем, вернёмся к нашему рассказу.
Надя принялась Андрея убеждать уже в другом:
– Уверена, что такой талантливый парень, как ты, сможет оправдать ту непосильную работу, которую твоя мать сделала.
– Чем? – удивился Андрей. – Я бы мог развить у себя инженерные навыки, но выбрал поэзию. Я бы мог освоить компьютер и стать специалистом в компьютерных же технологиях, но выбрал поэзию…
– И правильно. – сказала Надя. – Ты выбрал то, что у тебя получается лучше всего. Как говорил классик: «Найди себе любимое дело, и тебе не придётся работать всю жизнь».
– Но ведь поэзия себя не окупит… – сетовал Андрей. – Поэты и близко не зарабатывают столько, сколько зарабатывает моя мать на трёх работах. Конечно, можно сказать, что у неё преимущество, но тут другая проблема: она работает. А литераторы, конечно, работают, но не так усердно…
– Вот тут не соглашусь. – прервала его Надя. – Стихи писать – очень трудно. Помню, как пробовала писать в десять лет. Ничего ведь не получалось! Всё время эти слова паразиты попадались: «уж» да «вот», «вот» да «уж». Никуда не годится! А твоё творчество – это уже что-то! Тут уже видно, что ты долго учился. Даже по стихам это видно – самые первые, которые уже потёртые, несколько хуже в качестве, а последние… последние просто чудесны! Так что не смей говорить, что литераторы работают не усердно. Умственная работа может также изматывать, как и физическая.
– Но денежный вопрос остаётся в силе…
– А это уж как посмотреть. Уверена, что найти хороший доход в таком деле можно. У тебя талант есть, это половина дела. Другая половина – это усердие в том, чтобы тебя услышали и захотели публиковать. Вот этого тебе, к слову, и не достаёт. Ты никому не показываешь, что пишешь, а потому тебя и не знали долгое время, как поэта. Ну, и какого барыша ты ждёшь, будучи скромным? Кричи о себе, заяви! Кричи что есть сил, что ты умеешь писать, и не смотри на тех, кто постыдится – то дурьё! Кричи же, что есть сил…
– А я вот вам кричу что есть сил, – громко сказала кассирша, – что заказ готов!
Немного постыдившись, Андрей и Надя забрали свои заказы.
Они начали есть спокойно, без особых промедлений. Надя аккуратно ела свои эклеры, аккуратно завёрнутые в салфетку, и запивала их купленной до того бутылкой газировки. Андрей же, не удосужившись взять и бутыль с водой (не то что купить его по дороге), уплетал свою сосиску в тесте всухомятку и огромными кусками. Надя на него глядела удивлённо, как на совсем уж чудного человека, и легонько улыбалась, после чего сказала:
– Попей моей газировки, не мучайся.
Андрей посмотрел на неё непонимающе, после чего ответил:
– Мне не нужно, я и всухомятку поем…
– Но ведь, если запивать будешь, то еда лучше усвоится. – она взяла руку Андрея и вложила в нее бутылку с газировкой. – И не спорь мне тут.
Андрей вздохнул тяжело и все же запил остатки выпечки газировкой. Надя была настолько напористой, что он просто растерялся и не подумал даже возразить, что пить из одной бутылки – негигиенично. Когда он закончил со своей выпечкой, Надя не остановилась и предложила ему отведать и её заказ тоже – благо, у неё хватало и для него эклеров. Андрей снова не смог отказать – вернее, он пытался, но Надя успешно его переспорила. Когда он уже хотел взять эклер среднего размера, она взяла тот, что побольше, и протянула к его лицу со словами:
– Скажи: «А-а-а-а…».
Андрей застыл в изумлении. И, как назло, в этот же момент в кафе зашёл… да, Кирилл. Одетый так же, как в школе, он, казалось, сначала и не заметил свою девушку и её нового друга, сидящих за одним столом. Но, чуть погодя, он всё же обратил на них внимание и сделал такие большие глаза, что, казалось, они вывалятся из орбит. Андрей, не придумав ничего лучше, быстро сиганул под стол, видимо, полагая, что успел спрятаться. Не успел. Кирилл его уже заметил, как и заметил он выполненный Андреем прыжок под столик. Надя же хихикнула легонько и, немного отодвинувшись, сказала сидящему и закрывшему лицо Андрею:
– Вылезай давай, Андрюшка.
«Андрюшка» вылез. Он побоялся смотреть Кириллу в глаза, думая, что тот его ими прожжёт, а сам Кирилл в это время удивлённо смотрел на Надю и ожидал от неё объяснений. Надя не стала затягивать:
– Мы гуляли. Просто пошли в кино, потом – по магазинам. Мои подруги сегодня заняты, как и ты, милый. Вот я и захотела с новым другом сходить.
– Другом? – спросил Кирилл, уточняя.
– И только! – встрепенулся уже Андрей. – А ты подумал, что у нас свидание? Не смеши, Кирилл. Чтобы она – такая красавица – со мной пошла?
Выгораживая Надю, Андрей не забыл зачем-то себя принизить. Надя, услышав это, улыбнулась, но как-то горько.
– Ладно, я вас и не уличаю ни в чём. – сказал Кирилл, почесал макушку головы и спросил затем: – Слушайте, а можно к вам присоединиться?
– Не вопрос! – сказала Надя.
И в итоге Кирилл присоединился к ним. Он заказал, к удивлению Андрея, то же, что и он – сосиску в тесте (правда, к ней он догадался заказать сок). Кирилл, по-видимому, быстро преодолел изначальную неловкость ситуации и стал расспрашивать Андрея о его жизни, тоже желая подружиться. Мягко извинившись за несколько «холодное» первое их знакомство, Кирилл стал аккуратно, медленно задавать вопросы, желая услышать чёткие и конструктивные ответы – он сказал, что так ему лучше удаётся узнать кого-либо, ибо опрашиваемые не отвечают бегло, одними словами, а больше раскрываются. Ну, Андрей и раскрылся: рассказал и о своей одинокой жизни, стимулировавшей его писать подобные прочитанному в классе стихи, и о встречах с Надей, которую он назвал «прелестной, живой и крайне занятной особой». Стоит отметить, что «занятная особо» времени зря не теряла: пока Кирилл, выслушав очередной ответ, затихал или отвлекался на еду, она заигрывала с Андреем, подмигивая ему и посылая «воздушный поцелуй», а затем, наблюдая его смущение, улыбалась. Улыбалась она, к слову, беззлобно, даже несколько по-доброму, хотя мотивы таких действий всё же оставались для Андрея непонятными.
Через некоторое время Надя вдруг увидала что-то в окне кафе и попросила мальчиков её подождать – мол, на улице шагала одна её знакомая, ей захотелось с ней поболтать. Она ушла, и Андрей остался с Кириллом наедине. Тот долго молчал, а затем стал серьёзнее и спросил:
– Слушай, а чего это она с тобой играется?
Андрей удивился:
– В каком смысле?
– В прямом, Андрей, в прямом. Может, он считает, что боковое зрение у меня развито не сильно хорошо, но в действительно я хорошо вижу то, что сбоку от меня. В частности, я видел эти её подмигивания. А ещё я всё же видел, как она тебя зачем-то «покормить» пыталась… Есть у тебя объяснения?
Андрей замялся.
– Не бойся. – поспешил успокоить его Кирилл. – Скажу сразу: я не подозреваю, что ты пытаешься у меня девушку украсть, ведь ты же…
–…не сильно красивый и умом не блещу, какая девушка во мне заинтересуется. – за него докончил Андрей.
– Нет, я вообще-то имел ввиду, что ты кажешься правильным человеком, который не уведёт чужую девушку. Вот Надя меня беспокоит…
– Она часто так себя ведёт?
– К счастью, нет. Это первый раз. Причём вокруг всегда было много хороших парней. Но она не заигрывала ни с кем – я видел! – он пододвинулся к Андрею ближе. – Она даже смотреть на других парней не думала! Точно говорю!
– То есть ты абсолютно уверен?
– Да я тебе правду говорю, друг мой! Мы всегда ходим на свидание, у Нади, как ни странно, всегда есть возможность погулять со мной, она всегда отвечает на сообщения. Она не ходит налево, да и с чего вдруг? Я думаю, у нас всё хорошо…
– Но ты же всё равно беспокоишься…
Кирилл вздохнул и опёрся на руку, поставив локоть на стол.
– Беспокоюсь. Потому что боюсь, что Надя не считает меня хорошим парнем. Мы с ней часто говорим о том о сём, и ей, кажется, интересно, но вот я уверен, что на самом деле ей не слишком-то интересно: глаза выдают. Нет, не думай, что я её как-то обвиняю, просто понимаю, что сам могу нести чушь иногда… Гулять-то гуляем, да вот видно, что она иногда скучает. По глазам видно…
– Не слишком ли ты себя накручиваешь из-за глаз?
