Свадьба Дениса Радовича с Валерией была отпразднована скоро, сейчас же, как кончился Петровский пост.
Молодые уехали после свадьбы в Петербург, куда Денис Иванович отправлялся по новому своему назначению. С ними поехала Анна Петровна, которую они уговорили не оставлять их.
Петр Васильевич Лопухин в августе месяце перешел из Москвы в Петербург, где занял должность генерал-прокурора. С ним переехала его семья. Зародившаяся в Москве сплетня потянулась в Петербург за Анной и дошла до того, что говорили, будто бы Павел Петрович учредил в ее честь Анненский орден, хотя этот орден был учрежден его дедом, герцогом Шлезвиг-Гольштейн-Готторпским, в 1735 году, в память своей супруги Анны Петровны, дочери Петра Великого, а Павлом I лишь принят в день его коронования в число российских орденов.
Сплетне должен был быть положен конец, когда Анна Петровна сама рассказала о своей любви к Гагарину императору Павлу.
Гагарин находился тогда в действующей армии за границей, под начальством Суворова. Павел Петрович послал немедленно личное предписание, чтобы Гагарин был прислан курьером в Петербург при первом же счастливом событии. Суворову нетрудно было исполнить это. Победы следовали за победами. Одиннадцатого июля 1799 года Гагарин привез известие о двукратном поражении Макдональда на Требии. Он был щедро награжден, но лучшей наградой ему была любимая им и любящая его Анна.
Денис Иванович счастливо служил в Петербурге, и многие не понимали, каким образом он удержался там же, женившись не на Анне Лопухиной, а на Оплаксиной? И общий голос был – «дуракам счастье!».
Радович был вполне счастлив своею женою и даже тетушкой Анной Петровной, которая с годами стала путать еще больше «однодворца» с «вольтерьянцем» и была известна этим всему Петербургу.
Лидия Алексеевна осталась жить с Корницким в московском доме, по-прежнему полной хозяйкой всего имения, но недолго. Она умерла от припадка желчной колики, рассердившись, что ей была подана простокваша не по ее вкусу, недостаточно холодная.
Смерть ее была почти скоропостижная, так что когда приехал Денис Иванович, вызванный из Петербурга, он не застал ее.
Он не застал не только ее, но и московского своего дома, который сгорел, пока еще покойница лежала в гробу.
Вместе с нею, мертвой, сгорел заживо Зиновий Яковлевич Корницкий. В последнее время он жил под вечным страхом, что на него нападут и покончат с ним. Этот страх сделался у него как бы болезненным. Он сделал на свои окна железные ставни и запирал дверь несколькими болтами. Единственно, кого допускал он к себе – своего вольнонаемного кучера-татарина. Однако именно то, что, по его мнению, должно было спасти его, то есть болты и ставни, послужило ему погибелью. Когда вспыхнул дом, он второпях не мог отпереть дверь и задохнулся в дыму, а потом сгорел.
Василиса передала Денису Ивановичу спасенную от огня шкатулку Лидии Алексеевны, и там он нашел пожелтевшую от времени записку, написанную почерком Корницкого:
«Клянусь всемогущим Богом, что ни я, ни кто другой не причастен к смерти Ивана Степановича Радовича, умершего своею смертью, как указано в свидетельстве доктора».
Видно было, что Лидия Алексеевна тоже подозревала Корницкого, и он дал ей письменную клятву, что муж ее не был убит.
Прочтя эту записку, Денис Иванович перекрестился и проговорил:
– Слава богу, мать моя не была убийцею!..