Михаил Михайлович
Re: Гиппократу
В конце концов, оставив все, я налил себе чашку ароматного Пуэра, взял небольшую плитку горького шоколада и стал ждать спокойствия.
Вскоре Романа перевезли в другую больницу. Прошло несколько дней, в которые мне некогда было даже вспомнить о сложившейся ситуации. Претензий со стороны родственников в письменном виде не поступало. Моя совесть немного успокоилась и заплыла рабочей суетой, наполненной в перерывах чаем и конфетами. Оставалась слегка повышенная температура у тревоги, которую я ощущал в каком-то будущем времени. В настоящем все складывалось более чем удачно. Мои два дела по имущественным вопросам завершились успешно. Дело о возврате денежных средств также подходило к решению в нашу пользу. Можно было бы немного расслабиться и заняться собственными интересами по обустройству кабинета, например. Но, через день позвонила супруга Романа и предложила встретиться в рабочей обстановке. Она сказала, что считает правильным, сначала, обсудить со мной перспективы судебного процесса, а затем уже принимать какое-то решение. К моему удивлению, мое психологическое состояние уже было готово к подобному повороту событий и даже, как будто, ожидало его. Я, как и обычно в таких ситуациях, предложил переговорить в своем кабинете. Через пару часов мы встретились около входа в здание. По дороге обсуждали здоровье Романа, его процедуры и то, что ему удалось вспомнить из прошлой жизни. В этот момент меня вновь посетило странное чувство раздвоенности себя. С одной стороны, мне действительно было не безразлично здоровье Романа. Но с другой я поймал себя на мысли, что мои вопросы выстраиваются в такую последовательность, при которой я, непременно, должен сделать вывод о решительности оппонента, о его готовности продолжать процесс. Мы сели рядом со стеклянным столом: она в мягкое кресло, я на свое, которое, не без труда, вытянул из-за стола. Её звали Екатерина. Мы никогда раньше не виделись, хотя знали друг о друге. Во всей её стройности, вытянутом худом лице, аккуратной короткой прическе, скромном, но ярко расписанном платье, в сладковато-цветочном аромате perfume невозможно было найти или угадать не только женщину средних лет, но страдания и переживания. И я снова сделал запись в своем внутреннем дневнике юриста о том, что этот человек решительный и стойкий. Однако, как только она заговорила, моя профессиональная надменность, стала падать, как листы зеленого чая, мною высыпаемые в заварник. Она говорила о страхе, который испытывает думая о том, что Роман останется инвалидом на всю жизнь, о том где брать деньги, чтобы проходить реабилитационные процедуры, об их, еще маленькой, дочери, которая вырастит и никогда не узнает того отца, которого могла бы знать. Она говорила и её глаза , как мною заливаемый кипятком чай, наполнялись горячими слезами.
Когда она ушла, я осознал, что делового общения не было. Мы не обсуждали претензии, не искали пути решения, в общем, не говорили ни о чем таком, о чем обычно говорят в таких ситуациях. В какой-то момент времени я, даже, зафиксировал мысль о том, что она теперь – продолжение прошлого Романа. А я, растроганный воспоминаниями нашей дружбы, беседовал с ней так, как будто, передо мной его часть. Одно осталось без сомнения – никто не собирался оставлять идею компенсации, так как денежные средства на лечение требовались немаленькие. Я стал яснее понимать это, тем более, после задушевного разговора. Но вот что мне не давало покоя более всего, так это мое желание помочь, не экономя больничных средств на их горе. Прав ли я был или нет, я не знал. Написанное письмо по этому поводу к «Hippoсrates@ya» пока оставал ось без ответа. Я направился к главному врачу: толи за поддержкой, толи за ответом, толи для того, чтобы увидеть и почувствовать кардиограмму своего бедственного положения.
В приемной никого не было, секретарь, разговаривающая по телефону, показала ладонью, что необходимо сесть и подождать. Войдя в просторный кабинет главного, увидев великолепный дубовый стол с приставным столом для совещаний, огромное коричневое кресло, ярко-зеленые с золотой выточкой тяжелые гобеленовые шторы на окнах и другой не менее красивый интерьер, я наполнился невероятной решимостью и мое сердце вновь стало биться в корпоративном ритме. Исчезли сомнения и растерянность. Высокий человек с большими жилистыми руками хирурга также воодушевился моим приходом. Он уже знал о выигранных процессах и сэкономленных деньгах и поэтому сходу заявил, что премиальные подписаны. Продуктивно проговорив минут десять о делах больницы, наметив дальнейшее движение в работе, забрав документы в канцелярии я, с полной удовлетворенностью встречей и собой, направился к себе, где меня ждал шоколадный рулет, приобретенный по случаю в кафетерии. По дороге я рассматривал документацию, которая пришла на адрес больницы. Среди прочих писем был и адвокатский запрос на предоставление копии карты стационарного больного. Таких запросов было не много, но этот был особенный, потому как стационарным больным являлся Роман.
Все слова между мной и Екатериной были произнесены во время нашей встречи и теперь мне необходимо было сказать какую-нибудь фразу в ответе адвокату, которая, по сути, станет катализатором либо долгого судебного процесса или быстрого компромисса. Я решительно был настроен на договорные отношения, однако из бумаги не было ясно с какой целью делается запрос на предоставления документации. С точки зрения права в этом запросе не было ничего конфликтного, если только не учитывать, кто именно является заинтересованной стороной. Сам Роман по состоянию здоровья не может доверить ведение подобных дел, а это означает, что за него кто-то решает, то есть, реализует его право на свое усмотрение. А без выздоровевшего Романа или без признания его недееспособным и оформления попечения над ним, такой подход к вопросу малоэффективен. Конфликт может возникнуть если я откажу ссылаясь на врачебную тайну, то есть на обязанность больницы не предоставлять сведения третьим лицам без доверенности. Мне стало понятно моя задача. Я должен сделать так, чтобы все собрались и начали разговаривать о сложившимся случае. Так я и поступил, набросал в следующий час ответ на адвокатский запрос в котором указал, что для предоставления документации необходимо уточнение сведений, которые интересуют сторону. Я предложил адвокату и его клиенту провести совместную встречу на которой и обсудить перечень вопросов. Так я намеревался начать процесс переговоров до того как я испорчу впечатления о себе и предстану в суде в виде, теперь уже, недруга Романа.
В заранее оговоренный день и час я ожидал адвоката и Екатерину в приемной главного врача. На встречу пригласили хирурга, лечащего врача, заведующего отделением, психолога. За несколько дней до этого была сделана предварительная экспертиза проводимых лечебных процедур Роману, из которой стало ясно, что сильно переживать не стоит. Для убедительности пригласили медицинского эксперта. Когда вся команда больницы была в полном сборе в приемную вошли двое мужчин – впереди пожилой человек в деловом костюме, а за ним молодой. Пожилой поздоровался, затем вытянул из внутреннего кармана пиджака адвокатское удостоверение, и представился. Молодой человек поздоровался со мной за руку и сказал, что он сын Романа. Я пожелал доброго дня и представил собравшихся сотрудников медицинского учреждения. Все были приветливы и складывалось впечатление что мы собрались просто для дружеских посиделок. Но я входил в кабинет главного врача с чувством досады и разочарования от собственного просчета. Ведь я был абсолютно уверен, что именно Екатерина явится на встречу и также, как и тогда в моем кабинете, прослезится, растрогает суровых людей в белых халатах и таким образом получит хоть какую-нибудь поддержку. Хотя я и понимал, что такая поддержка, даже в виде мизерной суммы, не правильное решение, ведь эта сумма могла бы стать доказательным фактом уже в суде, что все-таки что-то неладное было в лечении пациента. Но мне хотелось побыстрее закрыть этот вопрос и больше никогда не возвращаться к нему.
