полная версия

Михаил Иванович Шипицын
Знакомство с иллюзорным миром Артура Шопенгауэра

Комментарии к Книге Второй.

Если следовать логике Шопенгауэра, то раскрытие загадки мира лежит в человеке как источнике знания о мире. Самосознание собственной личности обнажает волю, которая стоит за динамикой жизни. Самосознание личности приводит к осознанию окружающего мира с тем результатом, что и в этом окружающем мире царит объективация воли во всех его проявлениях. Критики аргументации философа отмечают, что воля не может быть слепой волей, – необходимо снабдить её своего рода знанием, тогда можно будет беспрепятственно описывать волю как «внутренний механизм» (Young, 2005). Вещь в себе трактуется Шопенгауэром как сущность мира (Fauth 2010), где мир предстаёт как богоявление воли о самой себе, таким образом Шопенгауэр оказывается в очередном парадоксе, считают критики: «метафизика воли есть метафизика переживания» (Fauth 2010), то, что может быть пережито и испытанно, а, следовательно, существует в действительности. В защиту позиции Шопенгауэра относительно метафизики переживания следует напомнить, что такое восприятие индивидом себя и окружающего мира и представляет позицию прото-экзистенциализма.

Главным достоинством Книги Второй является глубокое переосмысление идей, изложенных в предыдущей книге. Понятия времени и пространства, объединённые в принцип индивидуализации, провозглашаются философом исключительно формами восприятия, не затрагивающими вещи в себе. Значение этой декларации невозможно переоценить: личность человека оказывается лишь манифестацией воли, но не самой волей в качестве вещи в себе. Такая уникальная позиция даёт человеку возможность зафиксировать в своём внутреннем существе сам факт осознания своего существа, не только как представление, но и как выражение воли. Это осознание всё же не в состоянии выразить сущность воли абсолютно, что было подмечено критиками Книги Первой и самим автором. Осознание приближает нас к восприятию воли в себе, но, оставаясь по своей природе восприятием, осознание само распадается на субъект и объект, оставляя волю как вещь в себе бессознательной по своей сути. Познание будет совершеннее, если интеллект отстранится от влияния воли, что ведёт к более объективному познанию, а таковым Шопенгауэр выводит эстетическое восприятие. Философ подступает вплотную к экзистенциальному пониманию человека, осознающего себя как индивид среди других индивидов и живых существ и вытекающей из этого взаимозависимости существования. На субъективном пути самосознания мы проникаем в самое ядро вещей, находя его в самих себе как волю; на основании этого мы можем представить, что и другие существа устроены подобным образом, что бытие в себе независимо от его представления в сознании того или иного индивида, что оно мыслимо только как воление. Не менее важно определение Шопенгауэром в своих Дополнениях роли материи по отношению к воле. Материя выступает как видимость воли, связующая мир как волю и мир как представление. Представая перед объективным познанием, воля приобретает интуитивные формы интеллекта – время, пространство, причинность, – и предстаёт как материальный объект. Единство воли, познанной нами как сущность в себе мира явлений, является метафизическим единством, познание которого трансцендентно, непроницаемо для функций нашего интеллекта. Апофатизм познания вещи в себе налицо: сознание совершает своё путешествие по внутреннему миру в определённой последовательности, которая приближает его к осознанию вещи в себе перед тем как исчезнуть за пределами индивидуальности. Воля как метафизическое начало лежит во всяком объяснении, которое проникнуть дальше этого утверждения не имеет возможности. Для философа становится ясным путь к проникновению в объективный мир: интеллект, который выходит за рамки рабского служения вожделениям воли, приобретает возможность объективного воззрения на мир, что позволяет этому интеллекту создать картину мира, выраженную в произведениях искусства, для воли совершенно не нужных. Эстетическая система Шопенгауэра открывается для читателей в Книге Третьей.

Книга Третья: генеральная теория искусства.

Переживания субъекта, а, следовательно, переживания индивида подлежат принципу достаточного основания. По этой причине идеи недоступны для личностного переживания. Несмотря на это, Шопенгауэр указывает путь к познанию идей через низложение «индивидуальности переживающего субъекта». Утверждая что воля есть вещь в себе, а идея есть «непосредственная объективация этой воли», философ указывает, что между кантианской вещью в себе и идеей Платона существует одна весомая разница. Тогда как кантианская вещь в себе не имеет формы, через которую вещь могла бы примкнуть к восприятию, платоническая идея становится воспринимаемым объектом, представлением, которое следует принципу достаточного основания. Личность воспринимает сущность вещей имманентно, лишь на основе критики чистого разума, но в осознании отношений между вещами личность достигает трансцедентального восприятия вещей, если следовать логике Канта. Шопенгауэр, со своей стороны, предлагает другую возможность достижения трансцендентального восприятия идеи вещи, а именно через интуитивное прозрение. В интуитивном прозрении происходит преображение в воспринимаемом субъекте, поскольку он «более не является индивидом». Для индивида доступны восприятию лишь вещи, которые представляются в их обособленности, тогда как идеи доступны воспринимаемому субъекту для восприятия в их манифестации. Философ поясняет, что существует взаимосвязь между индивидом и воспринимаемой манифестацией воли, и эта взаимосвязь связывает индивид и отдельную манифестацию воли, – связь, которая является principium individuationis (Лат.). В отношении же чистого воспринимаемого субъекта происходит разрыв с этими воспринимаемыми формами: «время, место, индивид, который воспринимает, индивид, которого воспринимают, – ни для одного, ни для другого не имеют значения». В то мгновение, когда личность теряет свою индивидуальность и осознаёт себя как чистый воспринимающий субъект, в это мгновение мир выступает перед ним как объективация воли, как идея. Шопенгауэр считает, что это происходит в сознании личности, которая воспринимает весь окружающий мир как представление, где «идеи, или ступени объективации воли, проходят одна за другой через то же сознание». Интуитивное восприятие сущности мировых явлений философ обнаруживает в искусстве, которое воспринимает идеи и трактует это восприятие через творчество. Шопенгауэр формулирует искусство как форму восприятия, которая обозревает вещи независимо от принципа достаточного основания, в отличие от других форм восприятия мира, где индивид переживает отдельный феномен или совершает абстрактный анализ каузальности в ряду других феноменов при помощи разума. В этих случаях индивид как правило следует принципу достаточного основания. Воспринимая мировые проявления с помощью разума индивид следует Аристотелю, тогда как воспринимая мир через искусство, или через «гениальное восприятие», как философ его называет, индивид следует Платону. Эти две формы восприятия мира находятся во взаимоисключающем отношении. Любой человек способен к интуитивному прозрению, и хотя это прозрение длится лишь миг, гений способен удержать это прозрение дольше и не только осознать это мгновение, но и воссоздать его в своём произведении. Не воспринятая реальность, но её идея сообщается через произведение искусства в той форме, в какой художник видит её в своём воображении. Со своей стороны, идея произведения искусства направлена к «чистому, безвольному субъекту восприятия» зрителя, а не к индивиду зрителя. Как объясняет Шопенгауэр, эта идея связывает произведение искусства и зрительский субъект восприятия в эстетическую форму восприятия. Такие прекрасные природные явления как восход или заход солнца и подобные им тоже могут пробудить чистый субъект восприятия в созерцающем человеке. Очарование исчезает в тот миг, когда индивид создаёт в своём сознании отношение между обозреваемым и своей волей, или персоной. Если же человек в состоянии удержать это чистое состояние восприятия более долгое время без того, чтобы притягивать его обратно к своей персоне, такое восприятие прекрасного природного феномена создаёт возвышенное состояние в человеке. Шопенгауэр выражает своё несогласие с Платоном, который утверждает, что искусство мастерит красивую картину объекта или воспевает объект, – по мнению философа, предметом искусства является именно идея. Христианское искусство интересно для Шопенгауэра прежде всего той темой, которую оно передаёт зрителю: именно тогда, когда сущность воли перестаёт главенствовать, эта воля становится Богоявленной с набольшей полнотой. Философ, однако, отличает исторические темы из Ветхого или Нового Завета как имеющие малую эстетическую ценность, от непосредственно христианских, этических тем, которые отображают человека в состоянии возвышенного этического одухотворения. Эти этические картины сосредотачивают в своём фокусе не события или действия, но Иисуса Христа, его учеников, святых, выражающих идею в своём телесном положении, выражении лиц, которые светятся «существом жизни всего мира». Эффект от этих картин на зрителя философ усматривает в успокоении зрительского «азарта». Шопенгауэр видит самоуничижение как результат действия искусства, что приветствуется как христианством, так и индийской мудростью, ведущей к отступлению от мирских соблазнов, что в конечном итоге с отказом от воли как таковой ведёт к искуплению. Сама идея скрыта в манифестируемой форме, которая воспринимается большинством в отношении к принципу достаточного основания, поскольку форма воздействует на наши чувства. Хотя способность разума производить заключения на основе абстрактных размышлений помогает человеку постигнуть суть идеи из многообразия форм, истинный художник постигает идею через интуитивное прозрение и видение сути формы, а не через формулирование концепций, делает различие Шопенгауэр. Многие зовут себя художниками, создавая свои произведения на основе концепций, но их произведения остаются безжизненными копиями или бледными отражениями абстракций, замечает философ. Идея постигается только через отстранение от своих «азарта и индивидуальности», с тем чтобы достичь «чистого субъекта восприятия». Зритель вынужден возвыситься над своей собственной персоной и приблизиться тому настроению, с которым художник постиг идею и передал её через своё произведение. Большинство людей плетутся далеко позади приближённости художника к миру идей, с сожалением замечает философ. В случае с поэзией происходит так, что поэт пытается выразить воспринятые идеи словами, которые наиболее живо и точно отражают эти идеи в форме, доступной для читателя или слушателя. Разница между историей и поэзией, размышляет философ, лежит в том, что «история повествует об истине в событиях, происходящих единожды, тогда как поэзия описывает истину обычного, тривиального». Так, если верить Шопенгауэру, античные историки становились поэтами для передачи речей своих героев. В музыке философ находит особую способность быть «такой же непосредственной объективацией и так же непосредственно отражать волю, как сам мир это отражает, наравне с идеями». Музыка выделяет себя среди других форм искусства тем, что она отражает не идеи, но самую внутреннюю суть воли, её «бытие в себе». Она выражает не чувства или душевные движения, рождённые из мотивов, но их немотивированную сущность. Хотя эти настроения воспроизводятся in abstracto (Лат.), слушатель толкует их без затруднения через восприятие музыки, именно поэтому музыка имеет силу излечения от страдания, отмечает философ. Музыка в состоянии выразить волю непосредственно и вполне, в своей совершенной гармонии, и как сама воля, музыка в состоянии соединить воедино все ступени своей объективации, провозглашая свою суть с наибольшей ясностью в этом единении. Так же как и мир, являющийся представлением волевых проявлений, так и искусство проявляет видимость воли, с той лишь разницей, что искусство заключает эти проявления в формы, доступные постижению людьми, которые способны делать усилия для того, чтобы вознестись над «хотением» своей персоны к чистому восприятию. Философ подчёркивает элемент искусства в этом проявлении воли, «которое может восприниматься незамутнённым и которое воспроизводится в том или ином произведении искусства». Однако, искупление художника кратковременно, поскольку художник пребывает в человеческой жизни с её страданиями, утешаем временными светлыми порывами провидения, дающими ему надежду, отмечает Шопенгауэр, завершая свою книгу.

В своих Дополнениях к Книге Третьей Шопенгауэр расширяет свою эстетическую программу, изложенную в Книге Третьей, рассуждая о познании идей посредством интуитивного прозрения и возможности для индивида стать чистым субъектом познания, который манифестирует себя через гениальность, что приводит философа к размышлениям о внутренней сущности искусства.

Интеллект способен лишь к распознаванию отношений между вещами, которые он трактует как мотивы для проявления воли, к которой он сам принадлежит. Такое познание опосредованно, поскольку оно находится в зависимости от воли, в отличие от него, художественное познание объективно и не зависит от воли, а поэтому отношения между вещами и объектом воспринимаются непосредственно, что освобождает интеллект от влияния воли, напоминает философ. Если интеллект достаточно самостоятелен, чтобы опустить отношения вещей к самой воле, для того, чтобы вместо них воспринять чисто объективную сущность какого-либо явления через интуитивное сопоставление отношений вещей между собой, то такой интеллект выходит из-под влияния воли и отказывается от восприятия одних только отношений, а потому и от восприятия всякой отдельной вещи как таковой, развивает Шопенгауэр свою мысль. Во всякой отдельной вещи он тогда прозревает её существо, весь её род, образ, независимый от временного бытия, что и составляет идею в платоновском смысле. Такой образ, созданный на основании познания отношений, не есть сущность вещи в себе, но даёт представление об истинном характере вещи, выражении её сущности, воспринимаемом интуитивным созерцанием как объект. Идея, являясь центральным пунктом всех отношений, есть полное и совершенное явление, адекватная объективность воли в этой форме её проявления, приходит к заключению философ. Идеи раскрывают суть явлений, объективный характер вещей, но не их сущность как вещей в себе: такая сущность недоступна ни через идею, ни через какую бы то ни было иную форму объективного познания, признаёт Шопенгауэр. Лишь благодаря тому, что всякое познающее существо есть одновременно и индивид, часть природы, – единственно потому для него доступно проникновение в недра этой природы посредством самосознания познающего, когда природа действует непосредственным образом и обнажает себя перед этим сознанием как проявление воли. Идея Платона, рассматриваемая как чисто объективный образ, стоящий вне времени и всяких отношений, – эта же самая идея, взятая эмпирически и во времени, представляет собой эмпирический коррелят, её вид, по утверждению Шопенгауэра. Как каждый индивид имеет свои корни в роде, время имеет своё начало в вечности; и так каждый индивид, неся в себе сущность своего рода во временной продолжительности, существует вместе с тем в вечности. Уникальность и естественная единичность идеи воспринимается чувствами и мозгом созерцающего индивида как обусловленная множественность отдельных вещей, преображаясь через рефлексию разума как общее понятие, равное по своему объёму идее, однако облечённое в совершенно иную форму, лишённую наглядности и определённости. Сознание вынужденно совершить акт самоотрицания, отдалиться от собственной воли чтобы воспринять какую-либо идею, заявляет Шопенгауэр. Получив таким образом временное освобождение от воли, интеллект способен предпринять созерцательную деятельность мозга без мотиваций или аффектов. Сознание выступает таким образом в двоякой роли: самосознания своего «Я», которое представляет волю, но также осознания окружающего мира, которое становится тем совершеннее и объективнее, чем меньше мы осознаём собственное «Я» как принадлежащее этому миру. Поскольку все страдания имеют источником волю, составляющую наше действительное «Я», с уменьшением самосознания уменьшается и возможность страдания, отчего состояние объективного созерцания ощущается как нечто благостное, что можно назвать одним из двух элементов эстетического наслаждения, объясняет философ. Поскольку мы способны к восприятию сущности вещей как идей только тогда, когда не находимся к ним ни в каком отношении через нашу волю, то идеи легче постигаются нами из художественных произведений, чем из действительности. Произведения искусства стоят вне всякого отношения к нашей воле, тогда как восприятие идей в действительности требует интеллектуального отвлечения от собственной воли. Искусство, создавая не существующий в действительности образ, выделяет существенное и отбрасывает несущественное, но также делает возможным чисто объективное восприятие, ведущее к эстетическому наслаждению. Создание произведения искусства требует от артиста особой формы производительности. В голове обычного человека созерцательная сила приводится в движение и поощряется исключительно волей и не имеет достаточной энергии и эластичности для бесцельного объективного восприятия мира. В редких случаях, между тем, сила представления мозга настолько избыточна, что в состоянии создать явственный объективный образ внешнего мира, бесполезный для намерений воли, – в таких случаях мы встречаемся с гением, утверждает философ. Всякое понятие есть лишь абстракция, отсекающая от мысли отдельные стороны предмета, его своеобразность. Подлинная сущность вещей открывается именно интуитивному созерцанию, мыслящему в образах, которые лежат в корне истинно художественного произведения, созданного гением. По мнению Шопенгауэра, произведения заурядных талантов, созданные на основе понятий, содержат разумные мысли и подражания и рассчитаны на текущие потребности публики и признание современниками. В отличие от заурядного артиста, гений принимает на вооружение свою фантазию, помогающую ему создать из наглядных представлений любой предмет или процесс в живых образах. В частном постоянно видеть общее – в этом именно и заключается основная черта гения; обыкновенный же человек в частном всегда и познаёт частное как таковое, потому что лишь как таковое оно относится к действительности, которая одна имеет для него интерес, т. е. отношение к его воле. Степень, с какой всякий человек в отдельной вещи не просто мыслит, но и прямо видит, не только её, но уже и нечто более или менее общее, вплоть до наиболее общей идеи рода, – эта степень может служить критерием его близости к гению, заключает философ. Когда гений обретает мгновение вдохновения, его интеллект отрешается от желаний и способен увидеть мир в его истинном виде и полноте. Такое состояние до некоторой степени противоестественно и противоречит самой природе и назначению интеллекта, поэтому гениальность является редкостью среди людей. Произведения искусства, созданные гениями, не есть объект утилитарного использования, поскольку они создаются творчеством свободного от воли интеллекта. Если прочие продукты человеческой деятельности создаются для облегчения жизни и развлечения, гениальные творения существуют для самих себя и могут толковаться как чистое цветение бытия: то, что полезно, редко выглядит прекрасным. Решению проблемы бытия способствует не только философия, но и изящные искусства, утверждает Шопенгауэр, делая вместе с тем важное различие: тогда как искусства передают своё понимание того, что такое жизнь, через мимолётные образы, философия в состоянии дать ответ в форме абстракции, удовлетворяющий и однозначный. Каждое произведение искусства стремится показать нам жизнь и вещи такими, каковы они в действительности, но не всякий может видеть их непосредственно таковыми, потому что они окутаны туманом объективных и субъективных случайностей: этот туман искусство и рассеивает, объясняет философ. Содействие зрителя, необходимое для наслаждения художественным творением, отчасти основывается на том, что всякое произведение искусства может действовать только через среду фантазии; поэтому оно должно возбуждать её, и она ни на минуту не должна оставаться незатронутой, бездеятельной. Это есть условие эстетического воздействия, и потому является основным законом всех изящных искусств. Именно недосказанность художественного произведения направляет фантазию на верный путь, заключает философ. Вполне удовлетворяет нас впечатление от художественного произведения только в том случае, если оно оставляет в нашей душе нечто такое, чего мы, сколько о нём ни думать, не можем целиком довести до отчётливости понятия.