Михаил Чулков
Русские сказки, богатырские, народные
* * *
Владимир чрезвычайно пожалел о погибели своего родственника по жене и о том, что до тех пор не веровал в Чернобога, который, как узнал он из повествования Добрынина, властен бы был отогнать это чудовище, опустошающее пределы Киевские. Богатырь уверял его, что такового уже теперь не нужно, что довольно единого его оружия, чтобы освободить не только Киев, но и весь свет от этого вредного великана, и просил дослушать повесть.
«Я усмирил мятущийся народ, собрал всенародный совет, уговорил вельмож не приступать к выбору государя, покуда я не отомщу исполину за злосчастного Тревелия и не отыщу их законную государыню Милолику. Повиновались моему совету, и правление принято вельможами, а я следовал по следам исполина до самого Киева.
Во время пути узнал я, что вы, пресветлейший князь, получили с сердцем прекрасной княжны и право на Болгарский престол. Проведал я, что опасность от нападения Тугарина окружила престольный град твой. Я пришел посвятить себя на всю жизнь мою в верные услуги твоего величества и начать их истреблением Тугарина и покорением, в случае противления, царства Болгарского. Я обещаюсь привезти тебе воткнутую на это копье голову исполина и ожидаю лишь повеления начать схватку».
Добрыня окончил свою повесть и поверг себя на одно колено пред великим князем. Владимир, восхищенный приобретением такого поборника, восстал со своего престола, снял с себя золотую гривну[24] и возложил её на Добрыню.
– Этот залог моей милости, – сказал он, – да уверит тебя, что в период государствования моего вменяю я иметь богатыря сильного и могучего таковых заслуг, каковые ты имеешь. Вид твой уверяет меня довольно, чего должна ожидать от храбрости твоей земля Русская и что предстоит от руки твоей Тугарину.
Затем он повелел отвести Добрыне жилище в своих златоверхих чертогах и оказывать ему достойные почести. Добрыня по принесении благодарности отошел на отдых после трудов дорожных, ибо солнце клонилось уже к западу, и наутро определен был ему подвиг на Тугарина.
Бирючи (глашатаи) ходили по всему пространному Киеву, возвещали народу, чтоб наутро выходили на стены городские смотреть побоище. Алтари курились возношением к бессмертным, жрецы благословляли исход богатыря своего, проклинали исполина, и сам первосвященник стоял на коленях пред истуканом Перуна, поскольку уповал, что Добрыня приведет ему Тугарина связанного и он будет иметь честь самолично перерезать глотку чудовищу. Великий князь с сердцем, исполненным упования, отошел в покои своей супруги и утешал ее, проливающую слезы о погибели брата.
Багряная Зимцерла[25] распростерла свой пламенный покров на освещающееся небо и разноцветными огнями устилала путь всемирному светилу, которое осияло нетерпеливых киевлян, уже дожидающихся решения судьбы своей на стенах градских. Все валы, бойницы, башни, кровли зданий покрылись народом. Сам великий князь со светлейшею супругой своей и вельможами, окруженный телохранителями, взошел на возвышенное и нарочно для того приуготовленное место на великих вратах и ожидал выезда богатыря, чтоб из своих освященных рук окропить его чудотворными водами божественного Буга.
Наконец звук бубнов и гром рогов ратных возвещает исход богатыря на подвиг. Сто тысяч всадников, облаченных в позлащенные доспехи, с воздвигнутыми копьями, начинают предшествие. Они выезжают из врат и становятся в полукружие близ стен Киева. Богатырь появляется напоследок, окропленный уже во вратах из рук княжьих. При взоре на него народ поднимает радостные восклицания. Воинство русское потрясает непобедимыми своими копьями в честь храброго богатыря… Но следует здесь привести описание его особы, оставленное нам в песнях, в похвалу его сочиненных и воспеваемых через многие века в пример витязям времен позднейших.
Красота молодости и грозящая неустрашимость соединялись в чертах лица его, чтоб представлять вид величия всем на него взирающим. Живой огонь, блистающий в очах его, возвещал надежду, обретаемую народом уже при самом его появлении. Курчавые светлые волосы колебались. рассыпанные из-под блестящего шлема и, кажется, спорили с крепостью широких плеч, силу ли или прелести их предпочитать должно. Белизна рук равно как бы жаловалась, для чего отделившиеся мышцы и твердые жилы таят нежность десницы, ужасающей природу; но Нимродово копье уверяло, что не слабым прелестям управлять им удобно. Горящая от золота броня соединяла пламень свой с пылающим в сердце витязя, и закаленный металл не дерзал противоборствовать крепости плеч его. Он распространялся и сжимался с каждым его дыханием. Конь, посрамляющий бодрость и неукротимость водных коней, ужасающих жителей берегов Нила, гордился своим бременем и не хотел касаться земли. Звук бубнов возжигал кипящую кровь его, и дыхание его излетало в пламенном паре. Верный слуга Тароп в сединах своих, смелом и веселом виде показывал, что только ему следует следовать за победителями целого света. Он вез щит господина своего, изваянный из непроницаемого мозга гор Кавказских и никогда им не употребляемый. Перья камских орлов выглядывали из-за плеч его, скрывая перуны, изобретенные смертными в позлащенном туле (колчане для стрел). Напряженный лук грозил из-под щита господского, готовый бросать смерть во врагов добродетели… Таков был вид исходящих в защиту Киева.
Добрыня Никитич уже за вратами, ратное поле представляется очам его, и шатер противника воспаляет его храбрость. Он с покорным видом обращает коня своего пред лицо великого князя и троекратно до земли уклоняет копье булатное.
– Великий обладатель россов и всего славенского племени, – возглашает он, – достойный тебя, победителя гордых, указ несу я на казнь Тугаринову. Сейчас исхожу отомстить за тебя, твою пресветлейшую супругу и за добродетель.
– Гряди в час, покровительствуемый богами, – отвещал Владимир и посылает к нему «злат перстень с правой руки, а великая княгиня – ширинку шелковую златошвейную». Богатырь уклоняется от главы коня, тронутый сею милостью, надевает перстень на десницу свою, а ширинку прицепляет к перьям, шелом украшающим. Звук бубнов вновь начинается, троекратный клик воинства потрясает своим ратным гласом долины днепровские. Сильный, могучий богатырь укрепляется в стременах своих, отдает копьем честь государям и разъяряет коня острогами. Тот летит в поле, как молния, и бугры белых песков киевских, раздаваясь на обе стороны облаком, означают путь витязя, провождаемого радостными воплями народа.
Спящий исполин пробуждается, колдовское сердце его порождает предчувствие грозящей ему погибели, а адская злоба, его одушевляющая, разливает яд лютости в черной крови его. Рев его при слышании противника уподобляется бурливым ветрам, вырвавшимся из ущелий горных. Мятущийся, свирепствующий, садится он на чародейного коня своего, проклинает богов и Владимира и с распростертыми руками стремится на богатыря, чтоб, схватив, проглотить оного. Увидев страшного себе оружьехранителя князя Болгарского, он запинается, трепещет его, как и прежде, но род духов темных, его окружающих, подстрекает его к бою. Он надеется на свою непроницаемую броню, сооруженную всем искусством ада, простирает дебелые руки и стремится вперед с вящей яростью. Кровавая пена брызжет из пасти его, подобной жерлу клокочущего вулкана.
Добрыня насмехается злобе его и не обращает оружия, чтоб тем еще более раздразнить его. Трепещущие сердца зрителей и очи их обращены на своего витязя, все исполнены ожидания.
О муза, к тебе только должен я вознести мою жалобу! Для чего не был я свидетелем побоища, которого свет никогда уже не увидит? Я воспел бы то тем более убедительно, чему удивляюсь только по одним слухам, доставившим это повествование перу моему! Ты, о муза, современная всем древнейшим подвигам, возгласи ныне чудеса, ожидаемые моими читателями!
Уже руки исполина, толщиною подобные дубам, равнолетним земле, растущим в лесах Брынских, зависают над головою Добрыниной, уже длани страшные закрывают богатыря от очей ужасающихся зрителей. Они уже боятся увидеть его погибшим и в болезненных криках являют свои страдания. Между тем богатырь силою чрезмерной отбивает только кулаками руки Тугарина, и тот с болезненным стоном опускает их, не стерпев ударов. Он наклоняется с коня, разевает рот, кусает богатыря из всех сил, но поверите ли, читатели! – исполин, крепко стиснув челюсти, в один миг лишается всех зубов своих. Как камни, отторгнувшиеся с верху гор, падают они с ужасным стуком и потрясают землю, а богатырь получает только синяк от давления, от коего треснула бы гора алмазная. Добрыня, почувствовав боль, рассвирепел. Он решил прежде всего лишить Змеинова сына его коня, пособляющего ему в нападении. Поражает копьем Нимродовым грудь этого адского животного, воздвигнутого злыми чарами.
Сила сокрытого в копье Перунова огня уничтожает гееннское произведение, конь рассыпается в прах; земля, разверзшись со страшным треском, поглощает смрадные остатки твари, и сам исполин увязает в сступившейся земле. Но вот он выдирается и с вящею злобою зияет на Добрыню. Так бросается бешеный пес на презирающий его камень. Между тем богатырь продолжая подвиг, исторгает меч Сезостриса и ударяет им в грудь чудовища, желая одним ударом низвергнуть его в ад. Волшебная броня оказывает ему последнюю помощь. Она спасает жизнь Тугарину, но сама рассыпается и превращается в дым, который поднимается в густом облаке на воздух. Князь адский со всем сонмищем своим в виде ужасных змиев является и поглощает остатки своего порождения. Громы гремят, вихри наполняют мраком чистое поле ратное, а изумленные зрители со стен боятся видеть разрушение природы. Уже оплакивают они погибель своего защитника. Но мрак рассеивается, и они видят богатыря, гонящегося с мечом за удаляющимся в трепете исполином. Погибель его неизбежна! Меч занесен почти к нанесению ударов. Взирающий князь и все множество народа отдыхают и готовы провозгласить победу. Вдруг злые духи спешат на помощь возлюбленному своему чаду, заслоняют исполина, испускают пламенную реку на Добрыню, но та не дерзает выступить против влажности вод священного Буга, обращается вспять и опаляет чудовище. Тугарин возревел, и духи, сберегая другой плод своей злобы, поднимают его на воздух. В мгновение не видно стало змиев, и является только Тугарин, парящий на крылах бумажных[26]. Он опускается к горе Киевской, отрывает великую часть её и, воздвигнув на высоту, налетает на богатыря, чтоб раздробить его. Вопли ужаса предвещают устами народа опасность неустрашимого богатыря, который без робости идет навстречу всем нападениям случая и подставляет только одну расширенную ладонь на отражение горы, готовой на него обрушиться.
В это смятенное мгновение неустрашимый и привыкший к опасностям Тароп видит опасность, грозящую господину его. Он вынимает стрелу свинцовую, окропляет оную водами бугскими, напрягает лук и поражает чародейные крылья Тугарина. Силы адские отваливаются и оставляют исполина, который упускает камень и стремглав разбивается о землю. Добрыня Никитич завершает судьбу его. Он сходит с коня, наступает ногою на горло чудовищу и сильною своею десницею срывает страшную голову с дебелых плеч и, вонзая на копье, возглашает победу, а Тароп подтверждает оную, вострубив в ратный рог. Чудовище, кончая жизнь, трепеталось столь жестоко, что выбило ногами превеликую долину, поднесь еще на месте оном видимую, а кровь его на три часа произвела в Днепре наводнение.
Богатырь довольствовался восхищением об исполнении своего обета и упражнялся в похвалах верному своему Таропу-слуге, неустрашимость коего достойна была этого лестного признания.
Между тем истребление исполина, видимое со стен киевских, произвело великое торжество. Радостные рукоплескания и восклицания: «Да здравствует великий князь и сильный, могучий богатырь его Добрыня Никитич!» – наполняли воздух. Воинство потрясало оружием и сообщало вопль торжественный с гласом народа. Победитель хотел ехать, принести отчет о своем подвиге великому князю, но узрел того шествующего к нему, со всем великолепием двора своего. Он не садился на коня и шествовал пешим навстречу государю, неся знак победы своей, который с коленопреклонением поверг к стопам Владимира… Я не распространяюсь в почестях, восприятых Добрыней от монарха русского и его подданных. Довольно сказать: Владимир умел награждать заслуги и справедливые россы платить благодеяния.
Но радость и приветствия должны были прерваться, чтоб с еще большим весельем проводить торжествующего Владимира в его столицу. Увидели труп исполинов надымающийся. В минуту уподобился он той горе и с прегромким треском лопнул, обратясь весь в смердящую сажу. Только желудок его, подобный великой хоромине, остался цел и производил колебание, как будто имел в себе нечто живое. Все обстоящие ужаснулись и ожидали, что выйдет из оного не меньше как чудовище. Добрыня готов был истребить эту тварь при самом его начале и приложил уже копье свое, но едва острие его коснулось, желудок обратился в водяные пары, а голова исполина в пламень, и рассыпались в воздухе. (Но какое явление! О удивительный, невероятный случай!) На месте желудка усмотрели восстающих, поглощенных исполином Болгарского князя Тревелия, его воинов и киевских витязей. Они были бледны, как усопшие, и ожидали видеть только тени их. Однако свежий воздух оживил их вскоре, и радость усугубилась. Великая княгиня обнимала своего возлюбленного брата, память которого уже оплакала. Всяк находил родственника или друга в пожранных чудовищем. Удовольствие было всеобщее. Наконец Владимир приветствовал государя Болгарского, и тот неожидаемо обрел в нем своего зятя, ибо Тревелий со времени похищения сестры своей ничего о ней не ведал и считал её погибшей. Радость его была чрезмерна, видя сестру свою супругою сильного монарха, подающего законы царству Закамскому, и услышав, что Добрыня удержал ему престол его, готовый предаться в руки другого; он действительно возвратился благополучно в свое государство принять с восхищением восторги от своих подданных, кои нашли в нем прежнего отца, ибо Тревелий, побывав в брюхе у исполина, забыл свои прежние строгости и стал государем кротким. Добрыня в отплату похищенного из его оружейной меча подарил ему ключ от Агрикановой кладовой, а это тут же привлекла к нему множество богатырей, старавшихся заслужить и заслуживших доспехи редкие, во той хранимые.
По окончании победы над Тугарином торжество продолжалось многие дни, и забавы усугублялись присутствием государя Болгарского, которым Владимир умел придавать великолепие и живость. Один только первосвященник Перуна ужасно сердился от того, что Тугарин был заколот истреблен до смерти, а не заклан на жертвеннике бога грома. Он предвещал гнев небес и множество несчастий. Однако судьба выставила его лжецом, ибо Владимир вскоре потом принял закон истинный и самого Перуна с братиею отделал ловко[27].
Добрыня Никитич окончил век свой при дворе Владимира, в славе и почтении от своего государя и любим россами. Он не вступал в брак и провождал дни, по должности своей, в ратных подвигах и увенчал чело Владимирово множеством лавров. Он разбил троекратно воинство греков, побрал их города, лежащие на Черном, или Меотийском, озере; неприступный Херсон покорился руке его, и она же отверзла в него путь торжествующему Владимиру. Враждебная Польша не смела напасть на Белоруссию. Ятвяги, радимичи, косоги и певкины[28] покорно платили дань, поскольку трепет наполнял их от одного имени богатыря Добрыни. Он за свою жизнь свою убил четырех чудовищ, сорок богатырей и разбил с одним слугою своим Таропом девятнадцать воинств. Этот верный слуга разделял с ним все опасности и труды и неоднократно пособствовал к победам, как то в сражении с косожским князем Редедей[29], спас и жизнь ему. Этот Редедя тоже был великаном и, отложившись от подданства Владимира, не захотел платить ему дани. Посланный для укрощения его Добрыня вызвал оного на поединок, но хитрый князь вырвал из рук его копье Нимродово и схватил в руки самого Добрыню, чтобы задушить его. Верный Тароп в то мгновение пустил в него девять стрел подряд и выбил ему оба глаза, а Добрыня, освободясь, успел, рассечь его мечом с головы до ног. Если слава сильному, храброму и добродетельному богатырю этому возглашает хвалу и в наших временах позднейших, поистине сотрудник его Тароп не меньше заслуживает вечной памяти.
Повесть о сильном богатыре Чуриле Пленковиче
Однажды народ подданых косогов отрекся платить дань князю Владимиру; следовало усмирить их, и заслуженный богатырь Добрыня Никитич вызвался причислить это выполнение к прочим своим славным подвигам. Он отправился в путь один, только со своим Таропом-слугою и исполнил, как уже сказано в прошедшей повести. Между тем в России не помышляли ни о чем, кроме веселостей, и двор великого князя был их стечением.
С началом осени начались звериные ловли. Обширный лес за Вышградом окинут был тенетами, кричальщики расставлены по местам. Прибыл государь, и гоньба началась. Среди пущего жара охотничьих забав со стороны гор, не в дальности от Днепра лежащих, послышался жестокий шум и свист. Всё это происходило от огромного летящего змия, который, напав на ловцов, многих растерзал и пожрал, а прочих, наполнив ужасом, обратил в бегство. Сам великий князь был подвержен опасности. Он был спасён лишь погибелью верных подданных, защитивших его своею жизнью, и прибыл в Киев, чтоб страдать жалостью о опустошениях, производимых этим чудовищем в окрестностях его столицы.
Этот змий поселился в Заднепровских горах в глубокой пещере. Неизвестно, откуда взялся он, но тотчас прибытие свое отметил кровавыми следами. Нельзя было выступить за стены градские. Деревни опустели, стада расхищены, и каждое семейство оплакивало погибель родственника. Не было спасения от этого лютого чудовища. Набег его был быстр, и с помощью крыльев настигал он самых резвых коней. На открытом месте усматривал он в мгновение ока людей и, спускаясь по воздуху или догоняя, пожирал или уносил их в свою пещеру. Рост и сила его были невообразимы.
Пекущийся о истреблении зверя Владимир пообещал великую награду тому, кто убьет его. Множество храбрецов, побуждаемых славою или корыстью, погибало, ибо в те времена, когда огнестрельного оружия еще не знали, следовало сражаться только мечом, стрелами и копьями, а чудовище имело на себе непроницаемую чешую. Тысячами посылались воины, но всегда возвращались в трепете и с великим уроном. Разъяренный нападениями змий терзал бедняг сверх своего насыщения, и ни один доспех не выдерживал острия когтей его.
Одна только надежда оставалась сетующему государю на богатыря Добрыню, но возвращение оного медлилось. Между тем моления к богам были учреждаемы, жертвы курились, но все бесплодно. Змий продолжал опустошения. Пустынник неизвестный, живущий в пещерах Варяжских, является пред Владимиром. Он объявляет ему, что в недрах Киева обитает кожевник, Пленко называемый, что оного сын Чурило только в силах истребить змия. Сказав это, он отходит. Тщетно Владимир останавливает его, желает выспросить подробнее. Он скрылся.
Князь посылает вельмож сыскать юного кожевника и привести пред себя с честью. По долгом искании находят жилище оного кожевника, входят и застают молодого Чурилу, выминающего кожи. Осьмнадцать только лет имел он от рождения, но рост и широта плеч его были чрезмерны. Он мял вдруг шесть кож[30] воловых с таковою удобностью, как бы были то шкурки белок, и, неосторожно потянув, перервал оные надвое, в присутствии посланных вельмож. Сила сия была невоображаема, и вельможи, исполненные надежды, поглядывали с изумлением друг на друга. Напоследок предлагали ему желание княжее его видеть и просили, чтоб он тому повиновался. Чурило Пленкович ответствовал им смело, что от рождения своего не выходил еще за ворота дома своего без дозволения родительского и что если потерпят они до возвращения оного, по его воле он готов будет следовать. Вельможи удивлялись кротости и благонравию юноши и взяли терпение ждать возвращения Пленкова. Сей вскоре пришел и, узнав волю государя, вручил им своего сына без всякого сомнения.
Предстал он пред Владимиром. Князь открыл ему судьбу богов, явившую ему, что чрез него состоит избавление отечеству от опустошающего оное змия, предлагал ему великое награждение за успех и повелевал избирать оружие из своих доспехов богатырских.
Чурило Пленкович поверг себя на землю и ответствовал, восставши: «В устах моего государя я всякое слово чту глаголом бессмертных, но сомневаюсь я, чтоб силы мои достаточны были исполнить надежду о мне твоего величества. Однако если и погибну я, то умру с усердием, желая исполнить повеление твое».
Великий князь, предваренный от вельмож о силе сего юноши, имел несомненную надежду, что он совершит предсказание пустынника, ободрял его и отпустил на подвиг. Чурило исшел на змия, не взяв предлагаемого оружия. «Я не привык употреблять сего, – говорил он вельможам, предлагающим ему доспехи, – если б оные и действовали на крепость чешуи змиевой. Я возьму оружие, мне свойственное». Сказав сие, вышел на двор княжий и сорвал росшее на оном кленовое толстое дерево с корня. Очищая ветви рукою, продолжал он к предстоящим и удивленным вельможам: «Князь повелел мне выбрать оружие, я беру сие со дворца его». После чего, положа дерево на плечи, как легкую палку, отдал поклон и шествовал из града к горам Заднепровским.
Он приближается к пещере, где обитает чудовище[31], призывает богов на помощь и кричит для возбуждения змия. Сей, послышав человека, с престрашным свистом стремится из норы и нападает на ожидающего его Чурилу. Неустрашимый юноша явил в час тот, чего имела в нем ожидать Россия. Он, наждав в размере, поражает змия в самую голову своею дубиною, или, лучше сказать, великим деревом столь сильно, что раздробляет оную в мелкие части и повторными ударами повергает чудовище размождению во всех костях. Возвращается торжествующе и приемлет великую милость от Владимира, который объявил оного богатырем своим. Таков был первый опыт силы и неустрашимости Чурилы Пленковича. Он жил два года при дворе великого князя в праздности, ибо время то было мирное, и в эти годы он вырос едва ли не с Тугарина.
Он почитал отменно сильного, могучего богатыря Добрыню Никитича, за что был любим последним и наставляем в науке ратной. Добрыня подарил ему коня Агриканова и учинил его чрез то способным к странствованиям, к чему имел он нестерпимое желание, но не мог никак удовлетворить себе, поскольку не было ни одного коня в стадах княжеских, который бы удержал его даже просто наложенную руку. Один только Агриканов конь мог переносить его на себе через заборы. После чего Чурило просил дозволения у своего государя посмотреть света и испытать, как говорил он, руки своей над богатырями чуждыми; получив же дозволение, выступил в путь.
Вряжская земля не удовлетворила его желаниям. Он не встречался в ней ни с одним богатырем, который бы осмелился стать противу его. Леса Поруские (Пруские)[32] проехал он уже до половины без всякой остановки, но прохладное утро пригласило его взять отдохновение при истоках реки Пригоры[33].
Рыдающий голос женщины обратил его внимание; и усмотрел он в стороне пред великим огнем стоящую девицу, а колебание тихого ветра приносило к нему следующее оной восклицание: «Священный огнь! Потерпишь ли ты, чтоб чистота моя, тебе посвященная, погибла от насилия и чтоб родители мои, принуждаемы немилосердыми богатырями, должны были предать меня в объятия ненавистному Кривиду?» Сказав это, проливала она горькие слезы.
Чурило Пленкович, строгий соблюдатель заповедей богатырских, помня наставления учителя своего Добрыни, возрадовался случаю защитить гонимую девицу, ибо знал, что нежный пол первое имеет право на покровительство богатырское. Он подошел к огню и с вежливостью попросил девицу рассказать подробности, от каких богатырей терпит она гонение и что за человек Кривид, к которому имеет она омерзение, дабы мог он, уведав, защитить её и наказать притеснителей.
Девица, ужаснувшаяся нечаянному пришествию богатыря роста необычайного, впала в трепет, но ласковые и исполняющие её надеждою слова ободрили её начать рассказ: «Кто бы ты ни был, великодушный богатырь, довольно, если приемлешь участие в моей напасти. Я – дочь Ваидевута, мужа почтеннейшего в стране сей, имя мне Прелепа, я сестра двенадцати братьев. Семи лет еще посвящена я была родителем моим Ишамбрату, божеству, поклоняемому порусами в бессмертном огне, горящем пред этим дубом, на коем, по уверению предков наших, обитает сам Ишамбрат. Всякое утро долженствую я воспалять огнь на сем месте и жертвовать повержением в него семи волосков из косы моей, с горстью янтаря, извергаемого на берега нашим морем. Только родительская воля может избавить меня от этого богослужения. Впрочем, я должна окончить дни мои жрицею в целомудрии. В селах этих обитает мудрец Кривид. Он имеет жилище свое в подземной пропасти, где трудится в изобретении таинств, производящих чудеса, как того и достиг он до составления воды, подающей пьющему её невообразимую силу. Кривид, выходя на поверхность для собирания трав, увидел меня и в то мгновение воспылал ко мне жестокою любовью. Он открыл мне свои чувства и обещал учинить меня сообщницею своих таинств, если соглашусь я стать его супругою. Должно описать вам, с каковыми прелестями предстал мне сей любовник. Голова с кулак, украшенная только одним глазом, выглядывала из плеч, быв во оные почти вся вдавлена. Рыжая, по земле волочащаяся борода закрывала передний его горб, но тем явственнее казался таковой же остроконечный горб сзади. Ноги в четверть аршина и покрытые сивою шерстью руки довершали его пригожествоь. По чему, ежели бы я и не посвящена была божеству, удобно вам узнать ответ мой на его предложения. Но Кривид, претерпя язвительные мои насмешки, не пропускал, однако, являться ко мне всякое утро и осыпать меня нежными словами. Я вышла наконец из терпения и поклялась ему выжечь последний глаз головнею из священного огня. Кривид рассердился и клялся мне, что я принуждена буду противу воли выйти за него замуж, что он принудит отца моего сложить с меня чин жрицы и предать в его объятья. Он действительно произвел это в действие, ибо, не имея сам возможности употреблять силу воды своей на поверхности земли, привлек за сей дар трех юношей вспомоществовать себе. Племянники его Дубыня, Горыня и Усыня получили по стакану сильной воды с клятвенным обещанием принудить родителя моего склониться на его желание. Подумайте о невоображаемом действии воды оной! Эти три юноши, не получив от Кривида в дар крепости, которою снабжает оная богатырей на удивление свету, восчувствовали в мышцах своих столь невообразимую силу, что Дубыня мог вырывать дубы из корня, Горыня ворочать горы, а Усыня выросшими своими превеликими усами обвивать претяжкие камни и бросать их как бы из пращи на дальнее расстояние. Испытав свою силу, пришли они к родителю моему сватать меня за своего дядю. Презрительный отказ стоил ему дорого, ибо они разорили всё жилище его, которое Усыня, захватя одним усом, бросил в море. Шестеро из братьев моих, напавших с оружием на Дубыню, стали калеками. Тот отбил им напрочь ноги, повергнув под оные претолстое дерево, вырванное с корнем. Прочие шесть братьев моих были посажены Горынею в пропасть Кривидову, где в одном ущелье завалены отломком каменной горы. Родителю моему грозил он посаждением под приподнятую гору, если не снимет он с меня звания жрицы и не вручит объятиям Кривида. Можно ли не устрашиться очевидной смерти! Родитель мой снял с меня обет и дал благословение на ненавистный брак. Он отведен был в пропасть гнусного нареченного своего зятя, и ныне достанусь я вечно мерзкому уроду! Я трепещу, ожидая этих мучителей моих, ибо эти три богатыря не должны были взять меня прежде тридевяти остальных моих жертвоприношений. Но сегодня последнее утро, и час гибели моей приблизился».
«Пусть придут богатыри твои, – говорил Чурило девице. – Посмотрим, могут ли оные учинить притеснение тебе, покровительствуемой богами русскими, коим клялся богатырь Владимиров не выдавать в обиду терпящих насилие». Прелепа не слыхала о богах русских и ничего не знала про Владимира, однако верила, что она будет избавлена. Отчаянный приемлет все, надежду ему обещающее. Она отдалась его защите.
Ободряющий её богатырь рассказал ей для разогнания скуки, во ожидании сражения, о славной земле Русской, о добродетелях её князя, о богатыре его Добрыне и прочем. Не забыл также объявить о убиении змия, но древний повествователь сей истории божился, что Чурило говорил о том не для хвастовства, а для уверения Прелепы, что есть надежда ему не бояться богатырей, кои не убивали еще змиев. «Ай-ан! – закричала она, увидя своих гонителей. – Вот они!» – и спряталась за Чурилу.
«Что ты за смельчак, дерзающий являться в сих местах? И где девица, расклавшая сей огнь?» – спросил его Дубыня. Богатырь ответствовал ему на сие только ударом плети через лоб. Но сего довольно было пресечь разговор, ибо Дубыня от оного растянулся безгласен пред ногами своих братьев. «О, так ты еще и драться вздумал!» – сказал Усыня в превеликом гневе и кивал уже усами, чтобы захватить оными богатыря и бросить чрез долы, горы и леса. Но Чурило, коему недосужно было долго медлить, схватил его за ус и треснул о землю столь исправно, что кроме уса не осталось и знака, бывал ли когда Усыня. Между тем горящий досадою и мщением Горыня поднимал на плечо близстоящий каменный утес, чтоб бросить его в Чурилу и дать ему карачун[34]. Но поскольку при подъёме этом он принагнулся, то тем открыл богатырю возможность толкнуть себя в зад ногою. Сей последний окончивший побоище удар был столь силен, что Горыня, раздробленный и с каменным утесом, улетел из глаз. Победа совершилась. Обрадованная девица упала на колени пред своим защитником, и думаю, что готова была забыть вечно священный огнь Ишамбратов и ту пропасть, где заключены были родитель её и братья, чтоб последовать за столь сильным покровителем, ибо храбрость великое имеет предубеждение на сердце нежного пола. Но Чурило не был слаб оковам любви и помышлял только об освобождении заключенных её родственников и об истреблении мудреца, изобретающего столь опасные сверхъестественные воды. Он предлагал девице отвести себя к жилищу Кривида. Но она не знала, где оно. Следовало посмотреть, жив ли Дубыня. Тот мог бы его уведомить; однако надлежало его ударить полегче, поскольку нашли, что плеть рассекла ему голову надвое. Богатырь посожалел об этом и пошел с Прелепой искать пропасти.
