Михаил Багряный
Инсталляция.
– Я же говорю, это спектакль, перформанс, слышали о таком? – продолжил не дожидаясь ответа, – посидите там где и положено вам сидеть, давай дорогой начинай.
Последняя фраза была адресована мучителю Аркадия Семеновича. На кормежку и облачение в памперс, ушло около двадцати минут. Затем ему силой запихали в рот какую-то железку, она не давала закрыть рот и не позволяла произнести не одного слова. Его усадили в сидячее положение, намертво привязали руки и ноги, корпус и привязали широкими ремнями, на шею одели ошейник и прикрутили так чтобы голова не могла двигаться. После этого послышался скрип и закручивание болтов и Аркадий Семенович оказался в полной темноте, скованный и еле дышащий, но живой с надеждой, что мучители не обманут и выпустят на волю.
4.
Бытовалов нервно расхаживал по галерее. Оделся он в соответствии с важностью момента. Светло коричневый костюм, белая рубашка и неизменный зеленый шарф, небрежно повязанный вокруг шеи, выдавали в нем художника. В скорее, должен появится член Стокгольмского жюри, господин Эдвард Ларсон. Бытовалов вертел головой, покусывал кулаки, повторял в уме заученную речь, он непременно должен произвести впечатление на Ларсона. Его инсталляция должна поразить глубиной мысли, заложенной в нее, свежесть взгляда, его слово это голос российского современного искусства. Он надеялся, что угадал тренды западных мастеров его жанра. Думал, что правильно понимал направление взгляда членов жюри, на что они точно обратят внимание, а что не заметят в любом случае как бы произведение не поражало своим изощренным мастерством и красотой понятной узкому кругу избранных, но если это не в общей повестке всего сообщества, которое включает в себя телевидение, кино, театр, взгляд лидеров общественных мнений на страну, личностей, отдельные процессы политической и общественной жизни, если это выбивается из всего этого сложного потока информации, успеха ему не видать. Его искусство должно органично вписываться в картину мира западного обывателя. Так рассуждал Бытовалов и в общем он был прав. Его инсталляция под названием «Наказание коррупционера» как нельзя лучше дополнит и украсить все пропагандируемые и вдалбливаемые в головы массам населяющим Европу и Америку истины. Он беспрерывно расхаживал по комнатам выставки, иногда останавливаясь перед экспонатами других мастеров, к своей подходить боялся, доверив опекать помощнику, на того была возложена роль палача в его произведении. Полностью раскрыть весь замысел Бытовалов наделся после прихода Ларсона. И вот наконец он увидел как в соседний зал вошел невысокий худой мужчина в темно синем пиджаке, берете и с такой же небрежностью как и у Бытовалова повязанным шарфом желтого цвет. Ларсона сопровождала миниатюрная, как фарфоровая куколка, молодая девушка азиатской наружности. Бытовалов весь напрягся, расплылся в улыбке и двинулся на встречу Ларсону и его девушки. Приблизившись, он произнес:
– Добрый день, господин Ларсон, разрешите представится, Лев Дмитриевич Бытовалов, – он склонил подбородок на грудь и заискивающе вглядывался в лицо Ларсона.
Мгновенно защебетала девушка – кукла. Шведский язык она знала в совершенстве, так показалось Бытовалову, скорость и легкость с которой она произнесла фразу не оставили сомнений в правильности этого мнения. Теперь он понял предназначение спутницы Ларсона, она всего-то переводчик. Швед переместил взгляд с девушки на Бытовалова, улыбнулся и протянул вялую костлявую руку для пожатия.
– Очень рад знакомству, – быстро перевела девушка, голос ее был с легким акцентом, – мне много говорили о вас и вашем творчестве, надеюсь на экспозиции представлена работа достойная вашего таланта, мне сказали, что это что-то из современной действительности России, не могли бы вы пояснить и проводить нас до экспоната, не терпится взглянуть.
