полная версия
Михаил Аронович Замский
Итог
«Лета середина, улиц раскалённость…»
Лета середина, улиц раскалённость,
Повседневность жизни, суета.
И неуловимо, зыбко, отстранённо
Смысл, предназначение, мечта.
Ходят невидимкой может где-то рядом?
Тронуть их пытаюсь-пустота.
Может где-то в небе? Не достать.
Срываюсь. Непреодолима высота.
«Как празднично-неотразимо веселье фонарей ночных!..»
Как празднично-неотразимо
Веселье фонарей ночных,
Как строгость замерших машин
От них уже неотделима!
Как эти ночи понимаю,
Как только среди них своим,
Как вместе с ними умираю,
Дней неизбежность принимая,
Покорность им.
А ночь, по времени шагая
И, в общем, не считаясь с ним,
То в сны тихонько проникает,
То одиноко застывает
Под звёздным куполом своим,
То превращается в рассветы,
Взмахнув волшебною рукой,
Чтоб я, пока ещё живой,
Мог как-то жить на свете этом.
«Вазон умирал медленно…»
Вазон умирал медленно
В чужом непривычном доме.
К нему относились средне,
Но он-то ведь всё помнил.
И как его раньше любили,
Как солнце клонилось к закату,
Как пели, о чем говорили
И как отмечали даты.
И как берегли, как растили,
Как бережно мыли листья.
И жизнь ему вдруг постыла.
В ней не было больше смысла.
Время доброты
Когда усталость от вражды
Становится всех чувств сильнее,
Приходит время доброты
И всё становится светлее.
И, как случается весной,
Взрывает зиму теплый ветер
И жизнь вечною игрой
Нам улыбается, как дети.
И радость кажется жива,
Надежды свет опять струится.
Чему-то хочется молиться,
Шептать какие-то слова.
И хорошо, чтобы луна,
И теней узость и огромность,
И фонарей ночных бездомность,
И спящих улиц тишина.
«В нежаркой солнечности дня…»
В нежаркой солнечности дня
Лежат дома, деревья, тени,
Скамейки школьного двора,
Антенны, крыши и ступени.
И небо просится на кисть
И ждёт спокойно вдохновенья.
Как первый гром, как первый лист,
Как мир, что в первый день творенья.
И ели смотрят в синеву
Задумчиво, проникновенно.
И мира красота и грусть
Так хороша, так вдохновенна!
«Утро прохладное. День лишь вначале…»
Утро прохладное. День лишь вначале.
Окна распахнуты. И в окне чудо зелёное.
Если б ты знало, как согреваешь душу ты мне.
Друг ты мой преданный, тихая радость.
Было б на свете вдвойне тяжелей,
Если бы мне на земле не досталось
Все пониманье тонких ветвей.
Солнце сквозь ветви сверкает лучами.
Ласково ветер качает листву.
Дерево тихо стоит и мечтает.
Листья сухие роняет в траву.
«Утро вновь голубым…»
Утро вновь голубым.
На земле ещё тень, но уже позолочены крыши
И на уровне верхних пока этажей
Солнце стены старательно лижет.
Воздух будто промыт. День и тих и красив.
Как земля эта всё же прекрасна!
Вдруг подумалось – в сущности, Иерусалим
Только тут быть и мог и что всё не напрасно.
И вернулся незримо душевный покой.
И дыхание вечности стало вдруг ближе.
И до неба – всего лишь коснуться рукой,
И не хочется ниже.
«Мне снилось…»
Мне снилось. Кажется весною.
Не знаю где и всё равно иду куда-то
И со мною та, что мне нравится давно.
Осталось в памяти не много.
Рука, мала и холодна,
В моей руке лежала строго
И была очень мне нужна.
И мы ещё так юны оба
И так неловки и робки!
И далека ещё дорога,
И радость от её руки.
А после, уж когда проснулся,
Я в благодарной тишине
Лежал и вспоминал то чувство.
И было сладко мне и грустно.
И жаль чего-то было мне.
«Хотелось бы хоть иногда…»
Хотелось бы хоть иногда
Пожить в стране, где всё иначе,
Где редкой гостью беда,
Где лишь от смеха люди плачут.
Где каждый может быть собой,
Где искренни слова и чувства,
Где между жизнью и мечтой
Лишь только труд, талант, искусство.
Где правда без труда права,
Где в словаре нет слова будни,
Где сны спокойны и легки,
Где люди не нудны и мудры.
Где выхода у злобы нет,
Где совесть, честь всего дороже.
Как жаль, что нет её нигде!
Как жаль, что быть она не может!
«Небо вечера черным и синим…»
Небо вечера черным и синим.
Не спасают огни фонарей.
И звезда голубой и красивой
Над усталой землёю моей.
Это время, когда всё иначе.
Суета отступает, стыдясь.
Когда раны больней, когда слёзы горячей,
Когда с Богом доступнее связь.
Это время для встречи с собою,
Когда совесть уже не молчит,
Когда между тобой и душою
Что-то всё говорит, говорит.
Знаю: утром опять оборвется эта связь
И привычное “нет” вновь услышит душа
И замкнётся, и ни слова не скажет в ответ.
И опять суматошно ворвётся
Жизнь, взрывая, ломая, круша.
А душа только ночью вернётся.
По ночам лишь приходит душа.
«Верхушки кедров рвутся в небо…»
Верхушки кедров рвутся в небо.
Строг и отточен их узор.
Как совершенство, как победа,
Как суете немой укор.
Земля, чей памяти дорога,
Грустна, как даль,
Где Моисей услышал Бога
Когда-то встарь.
Откуда началось изгнанье,
Проклятие чужой вины,
Объятья цепкие страданья
И заново страны создание,
И бесконечный путь войны.
Израиль, грусть, очарованье,
Что ждёт тебя? Молчат года.
Не дешева цена избранья.
Цена любви-цена страданья.
Любовь печальная звезда.
«Октябрь, осень и закат…»
Октябрь, осень и закат.
Час ещё самый первый, ранний,
Когда темнеют стены зданий
И лица кажутся печальней
И красивее все подряд.
Когда небес голубизна,
Как на картинах Рафаэля,
Ничуть не мене нежна,
А, может быть, ещё нежнее.
Когда вот-вот и солнца свет
Растает в мягкой полутени.
Уйдёт в страну, где пыль мгновений
Спрессована с пространством лет.
«Вновь голос Дольского с экрана…»
Вновь голос Дольского с экрана
Увёл меня в пространство лет,
Где молодым, наивным, странным,
Куда возврата больше нет.
Он мой тот мир, он суть, он гены.
Я – часть его.
Все остальные перемены не значат
Ровно ничего.
Тот мир ещё живет, конечно.
Живет в тебе, живет во мне,
В нас прежних, молодых, беспечных,
В той первой памятной весне.
В его величье и позоре, в его вине.
В глазах, застывших вдовьим горем,
И в седине.
В его стихах, его искусстве, его слезах.
И в верности словам и чувствам,
И в зеркалах.
А голос пел светло и грустно.
Пел хорошо, пел обо всём.
И колдовало вновь искусство,
Не признавая власть времён.
«Что там справа, что там слева?…»
Что там справа, что там слева?
Что ещё откроет даль?
Бесконечные дороги, бесконечная печаль.
Что там было, что там будет,
Что на память сберегу?
Кто ещё меня осудит здесь на этом берегу?
Может то, что потерял я, не заметив на бегу,
Где-то всё-таки осталось, и я всё-таки найду?
Ну, а если не найду я, пусть и так летят года,
Пусть знакомо и протяжно окликают поезда.
Пусть и дальше вкус дороги, стук колёс, земная даль.
Бесконечные тревоги, бесконечная печаль.
«Исчезнет навсегда, забвением прикрытым…»
Исчезнет навсегда, забвением прикрытым,
Исчезнет навсегда, хотя немного жаль,
И то, что уж прошло и было позабыто,
И что пока что есть-тревоги и печаль.
И то, что нам сейчас так кажется серьёзным,
Что мучит часто днём, а больше по ночам,
Растает будто сон забытый и ничтожный,
Как плеск речной волны, как шорох, как туман.
«Дерево мучится от одиночества…»
Дерево мучится от одиночества.
Ветви зелёные тянет к окну.
Дереву руку пожать мою хочется.
Думает-станет легче ему.
Дерево милое, все мы похожи.
Та же кружится под нами земля.
И одиночество общее тоже.
И вот, как видишь, живём так и можем,
Хоть и, порою, кажется-зря.
Смотришь задумчиво в синие ночи,
Тихо встречаешь летний рассвет.
Дерево милое, все одиноки
Не одиночества нет.
«Всё большею хозяйкой осень…»
Всё большею хозяйкой осень.
Всё меньше света и тепла,
Всё больше листьев у обочин
И туч, летящих два крыла.
Природа. Как она устала!
Как хочется похолодней!
Как надоела вечность бала
Сияющих и знойных дней!
Пришла спасительная осень
И можно затеряться в ней,
Забыться под покровом сосен,
Быть убаюканною ей.
Под ветра шум, под ночи длинность,
Под хмурую серьёзность дней,
Под монотонность и старинность
Неумолкающих дождей.
«Как передать очарованье уж остывающего дня?…»
Как передать очарованье
Уж остывающего дня,
Печальной мудрости прощанья,
Что учит вновь и вновь меня?
И этот чистый и спокойный,
Идущий прямо в душу свет,
Луч солнца на верхушках хвойных,
Тень на траве, где солнца нет?
И вспомнились мне вдруг невольно
Похожие на эти дни.
Вот так же тихо и спокойно
Ласкали душу мне они.
Но ласки были безответны.
Что понимали мы тогда?
Манили нас другие ветры,
Куда-то звали поезда.
И лишь сейчас душа приемлет
Тех дней прозрачную печаль,
Когда уходит то, что прежде,
И в небе тающей надежды
Спокойно холодеет даль.
«Заряжаюсь от солнца, заряжаюсь от тучи…»
Заряжаюсь от солнца, заряжаюсь от тучи,
Заряжаюсь от ветра, от идущих людей,
Заряжаюсь от жизни, идущей, бегущей,
От невидимых вечных её батарей.
Но, увы, ненадолго. Приходит усталость,
Всё, смывая, как в бурю смывает вода,
И опять черным вороном каркает старость,
Что уже ничего и уже никогда.
И опять я живу в ожиданье рассвета
И, когда он приходит, вновь кажется мне
Возвращается жизнь белым парусом света
И куда-то летит по высокой волне.
«Сентябрь, утро и цветы…»
Сентябрь, утро и цветы.
Всё тот же вид и всё ж несхожий.
Печаль какая-то тревожит
Природы прежние черты.
Осенней прелестью полна,
Став этим и милей и строже,
Стоит задумчива, грустна,
Ещё нужнее и дороже.
Забыв недавний звонкий смех
И загорелую беспечность,
Стоит, в себя погружена,
Как будто поняла она,
Что жизнь одна и смерть одна,
И бесконечна только вечность.
«Небо всё серое, стылое…»
Небо всё серое, стылое,
Хоть на дворе и апрель.
Что-то такое нахлынуло,
Будто в открытую дверь.
Что-то знакомое, близкое
Помнилось, было внутри
Небо апрельское, низкое,
Запах набухшей земли.
Ветер, пьянящий и манящий,
Как дорогое вино.
Как это было дурманяще!
Как это было давно!
Апрельский день
Апрельский день прохладный и не яркий
И насквозь весь пропитанный весной,
И улица, как сад цветущих яблонь,
И смута, овладевшая душой.
Какие-то обрывочные мысли,
Какие-то неясные слова,
Чего-то жаль и в чём-то ищешь смысла,
Легко, легко кружится голова.
И вновь готов по улицам знакомым
Бесцельно и без устали бродить
Иль слушать музыку. Шопен или Бетховен.
А, в сущности, что лучше может быть?
«Можно жить воображеньем или просто сном…»
Можно жить воображеньем или просто сном.
Можно и таким осенним и не ярким днём.
Ветви дерева так близко. Чуть дрожит листва.
Голубое небо чисто. Под окном трава.
Что тревоги, что заботы, что мне скука дней,
Если дерево мне дарит свет его ветвей,
Если небо бесконечно, если синева,
И со мною эта вечность и она жива.
Унесусь воображеньем. В поле, в лес уйду.
Где-нибудь под птичье пенье в травы упаду.
Будет солнце, будет ветер, будут облака
И казаться жизнь на свете хороша, легка.
Из чешского дневника
«Вечер обнял уже город за плечи…»
Вечер обнял уже город за плечи.
Вечер уже зажигает огни.
Где-то гремит, но покамест далече.
Здесь только капли одни.
Тихо бредём полутёмной аллеей.
Дождик тихонько стучит о зонты.
Время уходит туда, где светлее.
Мы остаёмся с дождём. Я и ты.
В сумраке сада притихли поляны,
Что-то своё вспоминают цветы.
Утка, как флагман флотилии странной,
Чтобы не сбился кто-то в пути.
Вдруг оказалось другого не надо.
Только лишь этот забытый уют.
Вечер. Аллея притихшего сада.
Дождик тихонько, по каплям, чуть-чуть.
«Жизнь проходит зря ли, не зря…»
Жизнь проходит зря ли, не зря,
Но остаётся свет сентября,
Шелест берёз, колыханье ветвей,
Запах печали жизни моей.
Песня шагов твоих ног по траве,
Холод реки по утрам на заре.
Раз бы последний снова вдохнуть
Хоть на чуть-чуть, хоть на чуть-чуть.
«Мы с тобой сегодня гуляли…»
Мы с тобою сегодня гуляли
И наткнулись на парк, и вошли.
Вековые деревья стояли,
Как могучие дети земли.
Что-то я говорил. Ты взглянула,
Раздраженно сказала: ”Брось!”
Тишина над тобой сомкнулась,
Как смыкаются ветви берёз.
И стояла вокруг тишина.
Говорила одна природа.
И клянусь-любые слова
Раздражали, как тень урода.
Мы молчали. Текла река,
И деревья, и купол свода.
Уходили, спеша, слова,
Став ненужными, как порода.
Единенье природы и душ.
Единенье, где будет лишним
Всё другое. Здесь встреча с Высшим.
Осторожнее! Не нарушь!