Михаил Анциферов
Конец эпохи Эдо
На коротком самодельном мосточке, держа в руках удочку сидел грустный, сгорбленный дед. На удочку его даже не была натянута леска, она использовалась как палка, которой он нещадно лупил подплывших к самому берегу изнемогающих тощих людей. Фигура «рыбака», лениво обернулась на пищащий крик, и начала поднимать свое скрюченное, деформированное тело, с неестественно обвисшей практически до колен грудью и дряблой кожей. Лицо его сильно заросло густыми белыми волосами, брови напоминали пухлых мохнатых гусениц, из носа торчали длинные пучки густой растительности. Широкую макушку украшали два кривых, ветвящихся черных рога, один из которых был обломлен. Его наготу скрывала растрепанная зеленая ткань, обмотанная вокруг широких мускулистых бедер и яркий красный пояс поверх нее. Старик направился в мою сторону, почесывая землю, своей праздной шаркающей походкой.
– Иди быстрее, плетешься как черепаха, я что ли твою работу выполнять должна, сейчас еще «гости» прибудут, некогда нам отдыхать, отпуск у нас не скоро. -… Старик не ответил на ее упрек, какой либо реакцией или эмоцией.
За спиной медлительного старца стал мерцать темный силуэт, он явно приближался. Изо всех сил, в нашу сторону стремительно бежал выплывший человек, мигом промелькнув перед нами, он уже почти добежал до узкого ущелья.
– Куда торопишься мой дорогой, а вещи оставить, там они тебе уже не понадобятся…– С коварной улыбкой произнесла старуха и в мгновение растворилась в воздухе, появилась она уже в метрах пятидесяти от меня, тащив бегуна за ноги, так, что его лицо стиралось о горячие камни.
– Добегался моя радость, раньше можно было убежать, от проблем, от ответственности, теперь бежать некуда, изволь следовать правилам.
Дотащив прыткого «гостя» она завизжала еще более невыносимо.
– Кэээнээо, быстрее, только тебя и ждем… – И стоило ей кричать, грузная кривая фигура старика почти подошла прямо к нам.
Убегавший, боком лежал на земле и трясся завернутый в белую влажную простыню, выглядя как испуганный младенец.
– Ну Кэнэо*, давай сначала с этим разберемся, гляди какой прыткий, до берега доплыл, так еще и силы остались, вон он как поскакал. …– Произнесла старуха своей широкой клыкастой пастью. Старик лишь молча кивнул, засунул руки глубоко себе в глотку и достал большую шипастую дубину измазанную липкими стекающими по ней соками.
– Добрый наш гость, позволь представиться, меня зовут Дацуэ-ба*, раздевайся пожалуйста, сейчас увидим, что в тебе сокрыто… – Как только человек разделся, старуха резким движением схватила его одежды и передала скрюченному.
– Иди вещай, только не медли, молю поживее…– Старик повесил одежды на руку, понес их к одной из сосен и аккуратно повесил на ветку. Под весом одежды, ветка затрещала, склонилась, а вслед за ветвью склонилось и само дерево.
– Эх, одежда то мокрая, тяжелая, ой как жаль, вижу и путь твой земной был тяжелый. Вижу чужие вещи любил, прельщали тебя легкие приобретения, а жалко то как, столько всего стащил, а с собой забрать не получилось. Ну ничего, не плачь, не печалься, всегда интересно попробовать нечто новое, новый опыт, в наших скромных владениях у тебя своего ничего не будет, ни каменьев, ни домов, ни одежды. Если же ты вдруг задумаешься, что тебе принадлежит твое тело, помни, это заблуждение, а впрочем, позволь продемонстрирую.
– Друг мой подержи нашего славного господина покрепче …– Обратилась она к рогатому старцу, который недолго думая поднял с земли дрожащее от страха худое голое тело, с содранной на щеке кожей.
– Для людей мы существа непонятные, но этикета не лишены, вы, наши гости дорогие, для нас очень важны, без вас мы лишимся работы и смысла жизни. Поэтому я тебе позволю выбрать. Очень уж мне нравятся твои пальчики…– Договорив, она принялась нежно гладить пальцы ног, несчастного бедолаги.
– Смотри, как эти беленькие червячки мило двигаются, туда сюда, туда сюда, давай мы им дадим отдохнуть, пальчики пади устали, отправим их поспать. Как ты предпочитаешь, их укладывать, по одному или всех разом? …– Пристально смотря в бегающие влажные глаза мученика, игриво произносила старуха.
Однако испуганный до смерти человек не мог ей ответить, только мычал все время что-то невнятное, иногда срываясь на крик, в агонии брызжа слюной.
– Не можешь ответить? Как жаль, тогда я сама выберу. Мне хочется отнестись к ним со всем трепетом, как мама бы отнеслась к своим деткам, это так прекрасно, очень жаль, что даже будучи верной женой, я так и не стала матерью, думаю, у меня бы получилось.
Кэнэо крепко держал жертву своей мертвой хваткой в то время как Дацуэ-ба резко ухватила большой палец когтистой лапой и безумно чавкая слюнявым клыкастым ртом, грубо тянула его на себя. Палец стал хрустеть, в том месте, где он сливался со стопой, появилось темное красноватое пятнышко, затем он стал растягиваться, кость уже была сломана, его держала одна только кожа, которая постепенно отслаивалась и вскоре вовсе лопнула от натяжения. Старуха бросив в рот еще недавно шевелившийся палец принялась жадно жевать и рассасывать его, приговаривая.
– Ммммм, какой сладкий.
Крик бедолаги которому только что медленно оторвали палец разносился повсюду.
– Чего вопишь? Аааа, ты наверно недоволен, что я тебе не предложила, где же мои манеры, ты уж прости старую женщину…– Она выплюнула немного разжеванный палец себе на руку и поднесла к его мечущемуся из стороны в сторону лицу. Человек нашел в себе силы, стиснул зубы и отвернул голову, как бы отказываясь от неуклюже приготовленного угощения.
– Не хочешь, ладно, мое дело предложить…– Смеясь, проговорила Дацуэ-ба, снова бросив палец себе в пасть.
– Ну-ка, ну-ка, осталось еще четыре брата, с ними тоже надо поиграть…– После этих слов, удерживаемый пытался вырваться из крепкой хватки, но явно проигрывая могучему горбатому деду в силе, только безрезультатно вился как пойманный в сети уж.
– Не дергайся, мы же не можем с тобой так весь день провести, скоро и твои товарищи доплывут, не будь таким эгоистом, им тоже потребуется внимание.
С присущей ей жестокостью и энтузиазмом, старая ведьма, явно искушенная в этих делах выкручивала, выдирала, шатала и резко наклоняла оставшиеся на ноге пальцы, до тех пор, пока ступня их окончательно не лишилась. Мученик какое-то время сильно трепыхался, и вопил, пока не сорвал голос и не выбился из сил.
– Ну вот видишь, без тебя им даже лучше, свободнее…– Держа в руке пальцы, издевательски заявляла старуха смотря в опухшее от слез и воплей красное лицо бедолаги.
– Знаешь, я наигралась, осталась последняя формальность и беги себе дальше, куда ты там так хотел. По правилам приличия, нужно поклониться, сейчас ты склонишь голову и покинешь наш уютный берег… – После ее слов, на лице человека проступила едва уловимая улыбка, надежда на то, что его муки подошли к концу.
– Давай, будь достойным человеком, склони передо мной голову… – Истерзанное хилое тело склонилось, и уже было готово разгибаться.
– Ну разве же это поклон, давай я покажу как кланяются…– Старуха подошла к нему и сильно надавила ему на спину, так, что несчастный переломился надвое, издав короткий всхлип, из его спины белым колом торчал сломанный позвоночник, с надорванных мышц стекала теплая багровая кровь, голова же плотно уперлась в колено.
Дед Кэнэо одной рукой достал из своего рта скользкую веревку и примотал голову к ноге.
– Вот теперь, самое то, благодарю тебя за твой поклон путник, иди куда хотел!
Переломленное изуродованное тело, издавая тяжелые вздохи и кашляя кровью, начало вслепую свой медленный путь к узкому ущелью. По старому который и привел меня сюда, осторожно пробирался еще один путник, но не дойдя до середины, доска под ним проломилась, обрекая его проплыть широкую реку в компании других мучеников и кошмарной фауны.
Я стоявший как глубоко вкопанный столб, смотрел на все это и прокручивал в голове одну фразу, слова, которые имели силу отгонять страх – «Не страшись местных обитателей и здешних обычаев, все что впереди, пока не для тебя». Старуха, смотревшая в след медленно ковыляющему переломленному телу, смеялась до тех пор, пока не вспомнила про меня.
– Прости что заставили ждать, тут всегда так, впрочем, тебе еще повезло, иногда знаешь какая очередь выстраивается. А ожидание та еще мука мой хороший. Кэнэо, будь так любезен, повесь одежду путника, мне не терпится узнать о его страстях…– Скрюченный наклонился, взял с земли мои одеяния и понес их к дереву.
Повесив их на ветку, она едва качнулась, но в итоге сохранила свое текущее положение, не наклонилось и само дерево. Старуха, смотря на это, корчила недовольные гримасы.
– Это еще что? Ты кто такой? Откуда взялся? Мало вас тут таких шастает, зрителей! Тебе здесь не место, бери свое тряпье и проваливай, чтобы мои глаза тебя не видели. Стоишь, молчишь, забирай, говорю тряпки свои невесомые и выметайся!
Не став испытывать удачу, я резво накинул одежду и двинулся за переломленным человеком к ущелью. Надеюсь я скоро найду ответы, надеюсь, наконец вспомню что я такое, и найду свое место, если как говорила Оно-но это пока что не мое.
Тонкое немного давящее ущелье было не из цельного камня, оно состояло из небольших круглых пластин гальки, из его глубин все так же слышались крики, но теперь появились еще и другие звуки, будто что-то сыплется сверху и детский плач. Подняв голову, перед моим взором предстали ползущие по стенам дети, нагрузившие в пазухи своих халатов кучи гальки, они ловко удерживаясь на этой довольно шаткой самодельной стене, увлеченно вкрапляли все новые и новые камушки в стену, делая ступеньки для своих крошечных ножек. В некоторых местах сверху били сильные лучи яркого белого света, но как только один из детей доползал до самого верха и тянулся своими пальчиками к свету, темный силуэт в маске с огромным посохом жестоко бил им в лицо, после чего ребенок срывался со скалы, падал на самое дно, при падении растеряв все собранные камушки. Почесывая головы, дети принимались заново набирать гальку и лезть наверх, и так снова и снова и снова. Я чуть было, не споткнувшись об плачущую, сильно трущую ладонями глаза девочку, услышал за спиной холодные слова.
– Прекрати реветь, почти долезли, немного осталось, Дзидзо* не может спать вечно. Вот ты тут сидишь, ревешь, а что если как раз в этот момент он появится?
Плачущая девочка, грязным рукавом вытерла слезы с покрасневшего лица, и редко всхлипывая, шмыгая сопливым носом, принялась собирать плоские камушки. Ущелье и не думало заканчиваться, все тянулось и тянулось, заставляя меня постоянно озираться наверх, в ожидании очередного ребенка сбитого с самой вершины. Интересно, хоть один из них в итоге смог дотянуться до ярких манящих островков света? Растворясь в мыслях об их бесконечном подъеме, мне в лицо ударила яркая ослепительная вспышка. Проморгавшись я встретил глазами обрыв и огромный многоярусный колодец, испещренный узкими витыми лестницами.
У края обрыва лежал хлипкий, перекинутый на другую сторону навесной деревянный мост. Большинства досок не хватало, мост то и дело качался на ветру. Перед мостом стояла деревянная табличка, на которой судя по всему давным-давно кто- то небрежно выцарапал надпись.
На мост ступай, но знай
Пути обратно нет
Сорвавшись раз
Вернешься через сотни лет
Медленно поставив босую ногу на хлипкую дощечку, крепко вцепившись в волокнистые толстые веревки по бокам, я сделал первый шаг. На мое удивление мост оказался куда надежнее и намного короче, чем я думал, спокойными, точными движениями я делал шаг за шагом и все-таки смог его пересечь. На другой стороне, виднелись две винтовые лестницы, одна располагалась справа другая прямо напротив моста, от одной веяло жутким холодом, ступени другой уже знакомо обжигали ноги.
Не желая долго размышлять, я начал спускаться по горячей кольцевой лестнице, прижавшись боком к стене создавая дополнительную точку опоры. Спуск этот сильно затянулся, вызывая тошнотворное головокружение, чем ниже я спускался, тем сильней становился жар, пейзаж с удивительной скоростью менялся, со всех сторон вздымались необузданные языки пламени, перед глазами появлялась многоярусная бездна, в которой как напуганные насекомые носились визжащие люди. Куда бы ни приземлялся мой взгляд, везде было одно лишь страдание: я видел как женщины под сокрушительными ударами кнута, ползали на четвереньках в озере из густой, взбитой их собственными трепыханиями, маслянистой крови, как в огнях пламени могучие существа синего цвета кормят юношу расплавленным железом. На каждом уровне прыгают визжащие люди с раздувшейся, поджаренной дочерна кожей. Теплые скалы, раздвигаясь, а затем сдвигаясь, с огромной силой сдавливали людские тела, создавая однородную кашу из плоти и костей, раздвигаясь снова раздавленные люди, испуганные, ошарашенные, вновь обретали привычную форму. К огромным стальным крестам, похожим на подобие христианских, висят прибитые старцы, скованные жаром непрестанного жгучего зарева, на их головы сверху падают маленькие капельки раскаленного металла, застывая, покрывая их макушку и лицо застывшей металлической коркой, спадающей со временем, создавая возможность облепить голову этой шипящей маской заново.
Будь я поэтом, наверно все равно был бы не в силах описать все эти зверские пытки, масштаб царящей в этом краю людской боли, скорби и безнадеги. Сейчас, все что интересовало меня, человека без имени и прошлого, поскорее покинуть эти земли и вспомнить, если конечно мне было что вспоминать.
– Эй, чтоб тебя, смотри куда идешь…– Гневно произнес бородатый старик c окровавленной головой и камнем в правой руке. В которого, отвлекшись на все эти кошмары, я врезался, спускаясь по лестнице.
– Простите меня, я вас не заметил…– Не чувствуя за собой особой вины произнес я.
– А это на самом деле хорошо, ох, как хорошо, просто прекрасно…– Как умалишенный повторял старик раз за разом.
– Что хорошо?… – Полюбопытствовал я.
– Дурачок, хорошо, когда не замечают, ты вот тоже не заметил, никто не замечает старого Такэду*…– Закончив фразу, дедушка упоительно заулыбался и неожиданно со всей силы ударил себя камнем по голове.
– Зачем вы бьете себя…– Спросил я, не скрывая искреннего удивления.
– Как зачем? Ты откуда парень? За болью тебя не видно, если тебе больно, ты незрим. Когда разбойник прячется в кустах, последнее чего он хочет, начать в них ерзать и шуршать листвой, его же сразу заметят. Тут почти так же, пока больно, ты схоронен в листве.
Бред какой то, подумал я про себя. Не желая мешать старому любителю боли, я уже было собрался попрощаться, обойти его и спускаться дальше.
– Юноша, вам по пути не встречался человек по имени Ода*, раньше мы вдвоем сидели. Угораздило же меня наговорить ему глупостей, в прошлой жизни у нас всякое было, я меч на него поднимал, даже убить хотел, не понимал тогда что за человек, прекраснейший человек. Попав сюда, мы с ним столько успели обсудить, пока сидели на ступенях и болтали ножками. У нас давеча завязался спор, совершенно беспочвенный, стали обзывать друг друга, обиделись от сказанного, отвернулись в разные стороны, а когда я обернулся, чтобы принести извинения, его и след простыл…– Видно эта ссора сильно тревожит чудаковатого старика.
– Нет, по пути никого не встречал
– Ну разумеется, кто тут ходит то, не помню когда последний раз об меня спотыкались, до тебя как раз Ода, но его я сразу узнал, слишком уж лицо выразительное, гордое. Если внизу увидишь, скажи чтобы возвращался и что я дурак скажи, ему наверно понравится…– Старик говорил уже едва сдерживая подступающие к глазам слёзы.
– Передам непременно, если встречу, как его там, а да, Ода…– Утешая расстроенного старика, произнес я.
Бородатый сиделец широко улыбнулся и вновь размахнувшись, со всей силы приложил себя острым камнем по голове.
– Спасибо тебе юноша, спасибо, и до встречи…– Уже легко улыбаясь, произнес он.
– Вот возьми с собой, возьми, возьми, а то тебя найдут. Когда Ода вернется он себе новый найдет, если уже не нашел…– С этими словами он протянул мне еще один окровавленный камень.
– Не надо, благодарю вас, оставьте, я себе свой найду
– Ну и зря, этот хороший об черепок уже вон как выточился, удобный.
На этом я с ним распрощался и стал шагать все ниже и ниже, стараясь меньше отвлекаться на окружающий меня пылающий кошмар, дабы не споткнуться об очередного старца, кто знает, сколько еще их тут сидит. Лестница вела все глубже и глубже, казалось в самые недра этого пылающего царства, каждый вздох давался все тяжелее, редкие вдохи, заставляли меня хвататься за нос и залезать в него пальцем, осматривая его на наличие внутренних ожогов, коих впрочем не было. Пытаясь глотать воздух ртом ощущал внутри жгучее течение кипятка, воспаляющее горло, дышать приходилось все реже, головокружение заметно усилилось.
Сейчас мне показалось, что я делаю совсем не то, может я и вовсе не спускаюсь, а это на самом деле подъем. Успокоил себя мыслью, о том, что большая часть пути уже пройдена и идти обратно будет глупо, не важно спуск это или подъем, нужно двигаться. Пятки стали стираться о проклятый, вездесущий серый камень усыпанный горячим пеплом, зрение обманывало меня, потеряло всякую четкость, все расплывалось и выглядело как обзор через мокрый бумажный лист. Ступени со временем менялись, из некоторых сквозь толщу мертвого камня пробивались редкие пучки свежей зеленой травы. Уверен на одной из ступеней даже были цветы, точно были, или это мне только показалось. Моя голова поникла и вместе с плечом прислонилась к стене справа, ноги брели уже сами, без моего участия, так или иначе я их совсем не чувствовал. Плечо до этого стираемое об твердую стену стало утопать в чем-то мягком и ароматном, мою голову нежно обвивали теплые живые прикосновения. Вот оно истинное блаженство. В состоянии полной потерянности и отрешенности от всего, утопающий в приятной мягкости и теплоте я услышал голос.
– Просыпайтесь…– Раздалось знакомым многоголосым эхо в моих ушах.
– Просыпайтесь, нельзя же столько спать, чай остынет…– Мысленно стремясь к этому упоительному нежному голосу, я закрыл глаза.
Открыл же я их лежа на боку, наблюдая аккуратные миниатюрные белые ноги. Юко? Я вспомнил! По всему моему телу разлилось счастье. Это я, Хидэки! Никогда так не радовался пробуждению, никогда так сильно не любил свою бесполезную жизнь.
– Госпожа Юко, я кажется был в аду …– Сонливым растерянным голосом промычал я.
Юко слегка смутилась, а затем рассмеялась во весь голос. Этим утром от нее не оставалось и тени ее вчерашнего состояния, она сияла.
– Ну и как там? Какие новости? – Наивно хихикая, журчала Юко.
Бессмысленно ей, что-либо объяснять, это просто сон, пусть и самый подробный в моей жизни, но все-таки сон, не стоит портить ее чудесное настроение рассказами об этом маленьком несуществующем путешествии. Приснился Дзигоку*, непонятно почему, господин Ясуо утверждал, что славные сыны Миэ после смерти попадают в Еми- но – Куни*. Однако сам я заметил, что религиозная жизнь местных поделена на двое, зачастую удобно маневрируя от синтоизма к буддизму, но вот когда речь заходит о загробной жизни, большинство предпочитает именно буддизм, странная конструкция.
– Вам бы умыться, выглядите крайне уставшим, хотя столько спали, уже практически полдень. Сосед сегодня натянул веревку, теперь снова можно пользоваться колодцем. Предупреждаю, вода ледяная, поэтому если решите облиться, лучше подогрейте, а то простудитесь еще.
– Ах, точно, а почему вы сегодня спали в моей комнате, да к тому же в такой неудобной позе, или может быть всех монахов учат спать на коленях…– С явным интересом спросила хозяйка.
Она что, совсем ничего не помнит?
– Вчера вечером вам стало плохо, я отнес вас в вашу комнату и остался ждать пока вам не станет лучше, видно утомился и так и заснул…– Будто оправдываясь, процедил я.
Услышав это Юко спонтанно дернулась, даже немного подпрыгнув на месте, словно наступила на что-то острое, улыбка быстро спрыгнула с ее лица. Тонким дрожащим голосом, она начала рассказ:
– Прошу меня извинить, я уже давно болею, раньше обо мне всегда было кому позаботится, у нас было так много слуг в доме, но сейчас почти все ушли, отправились искать лучшей жизни, кто в Нару, кто в Осаку, не могу их винить, им всем нужно было платить, а когда брат с отцом разбежались в разные стороны, денег стало куда меньше. Теперь только на Мэйко и могу положиться, Хэруко не церемонится, уходит точно в срок, под вечер. А впрочем, скоро и ей нечем будет платить, отец, стал реже высылать деньги и все меньше, еще и строго настрого запретил, просить помощи у дяди. Надеюсь хоть Мэйко меня не бросит…– Только с ее губ спустилось последнее слово, как вслед за ним медленно потекли капли слез.
Если бы ее недавнее настроение можно было бы сравнить с безмятежной ледяной глыбой поблескивающей на солнце, то теперь осталась лишь мутная лужа. Самому интересно, есть ли фальш, в ее улыбке и смехе, или эти закруглённые движения губ и выученные звонкие звуки радости, ее ежедневная маска, которую со временем носить становится все тяжелее. Хоть кому то в этом мире удается быть счастливым, так долго оставаясь наедине с собой, не зная о том, что будет дальше, ложиться спать, предвкушая горечь нового дня? Именно это и читается в ее серых, усталых глазах. Никогда не испытывал ничего подобного и не видел до этого такого средоточия безмолвной боли концентрированной в глазах одного человека. Хандра, тяжесть, скука – вот три столпа моих душевных проблем, правда, время от времени они всегда растворялись, либо в рутине, либо просто ради разнообразия. Мне было легко не чувствовать себя потерянным или брошенным, наверно я никогда и не находил себя самого, а как чувствовать себя брошенным если даже не осталось никаких воспоминаний о тех людях, которые оставили маленький сопящий тканевый сверток у порога настоятеля захолустного забытого храма. Нет воспоминаний, стало быть, и чувств никаких нет. Юко же сейчас по-настоящему тяжело, она наверняка видит ослепительный свет своей прошлой жизни, а теперь лишь блуждание в темноте и болезнь. Задумавшись, я и не заметил, что Юко до сих пор стоит у себя в комнате и расставляет стопки книг на небольшой выцветшей полке.
– Госпожа Юко, вам нужна помощь? – Не мог не спросить я, обратив внимание на ее трясущиеся руки.
– Нет, что вы, что вы, пока вы спали, я заглянула в вашу комнату (так она называла библиотеку). Захотелось перечитать пару книжек. – Снова натянув сиятельную улыбку, отвечала она.
Обратив внимание на книги, заметил, что она забрала из библиотеки только книги сказок. Одну из них, с знакомыми мне сюжетами я даже успел пробежать глазами, в ней были замечательные иллюстрации, которые сильно расходились с тем, что я себе воображал, когда слушал их из уст Аки. Хороший он рассказчик, не то, что я.
– Вернуться в детство никогда не поздно – с улыбкой подметил я, глядя на очередную стопку книг в ее руках.
– Знаете, а я в детстве сказки совсем не любила, у меня были проблемы с усидчивостью, наверно так ни одной и не дослушала, то убегала бегать по городу как полоумная, то ложилась спать, обычно до того как мама успевала дочитать. Голос мамы был как кружка теплого «гекуро», в нем можно было утонуть. – Воспоминания о маме заставили ее слегка прикусить губу.
– Значит наверстываете упущенное – Разрядив обстановку продолжал я.
– Можно сказать и так, мне в детстве ко всему прочему эти небылицы казались слишком наивными, глупо конечно, но наверно головой я слишком рано повзрослела. Но парочка нравилась про шишки* довольно смешная, и про юношу в соломенной шляпе, которого ветер носил*, про недовольных лягушек* моя любимая, других из детства наверно и не вспомню. Сейчас взяла совершенно случайно эти книжки, теперь не могу остановиться. Как думаете, может сказки для взрослых полезней, чем для детей.
Не знаю, что и сказать, давно я не читал сказок, если конечно не считать таковыми верования и священные каноны.
– Возможно, вы правы, мне вот казалось, что люди, работающие над написанием сказок, придумывают их не столько для детей, да и не для взрослых, сколько для себя, пытаясь собрать воедино разбросанные осколки собственного счастливого детства.
– Вы считаете, что с годами человек непременно смурнеет, а самое яркое остается там, в детстве. – С явным разочарованием произнесла Юко.
– Думаю, что детство – единственное время чистого счастья, такого для которого ничего не нужно предпринимать нет никакой работы для его достижения, оно просто рядом, хотя сейчас все перепуталось и детство становится все короче и короче.
– Какой у вас мрачный взгляд на мир… – Полушепотом сказала она, быстро расставила оставшиеся книги обернулась и уткнулась взглядом в распахнутое окно.
– Оно что, всю ночь было раскрыто? Не пускайте сквозняк, мне сейчас совсем не хочется слечь, а то полуразрушенное хозяйство совсем развалится… – Удрученно заявила она.
Я одобрительно кивнул, на пару минут комнату затянуло неловкое молчание, Юко сдвинулась с места и молча короткими шажками вышла из комнаты, выходя напомнив мне о гигиене. Неужели я так себя запустил? Над пыльным комодом наискось стояло не менее пыльное зеркало, с тонким чистым следом, кто то начал его протирать, но бросил эту затею. Да уж, выгляжу я и правда скверно. Сальные, длинные дубовые волосы неуклюже свисают, на лоб, обволакивают шею. Широко поставленные карие глаза, совсем слиплись, то ли зеркало слишком пыльное, то ли я научился видеть с закрытыми глазами, нет ну как, не глаза а тонкая линия, я же вроде не щурюсь. Зато старые добрые мешки под глазами на месте, они всегда со мной, сколько себя помню, люблю попить чай перед сном. Только теперь к ним добавились явные черные круги, верные спутники отвратительного сна. Лицо заросло редкой темной щетиной, может мне вообще бороду отпустить? Хотя, куда там, она не вырастет, как надо, вылезет архипелаг черных колючих клочков, мерзость. Немного размяв кости, по узкой лестнице спустился на первый этаж, пахнущий чаем, взял чашку, узнаю этот вкус, ни с чем не спутаю наш местный «кабусэтя». С удовольствием осушив три чашки теплого золотистого напитка, я принялся искать полотенце, нашел, они висели в комнате прислуги, чистые и свежие. Всегда удивлялся, как только женщины все успевают, одновременно сохранять красоту и волочить на маленьких плечах целый ворох работы по дому.
Насвистывая по памяти задорную песню «Соран Буши*», которую наизусть знали, пожалуй, все местные рыбаки, в немного спутанном настроении шел к колодцу. Черное небо сегодня смилостивилось, и дало возможность перевести дыхание, изредка сбрасывая лишь маленькие, едва заметные капельки, порывы ветра тоже где-то затаились. Колодец располагался с торца дома, квадратная деревянная конструкция с немного покосившейся сваей и прикрепленной к ней лебедкой, веревка видимо от старости сильно растрепалась и распушилась, в некоторых местах мягкое волокно будто говорило – «скоро я оторвусь». Сняв с себя одежду, и бережно повесив ее на забор, я принялся опускать ведро в колодец, поднималось оно с небывалой легкостью, лишь присмотревшись повнимательней обнаружил, что у ведра не хватает одной важной части, оторвалось дно. Не успев как следует огорчиться, я заметил еле стоящего, опершегося на короткую покосившуюся ограду мужичка, нагло таращащегося на меня с недовольной миной. Охровое, возможно от грязи, рваное хаори с двумя зелеными заплатками на плече, с рукой лишь в одном рукаве свисало на спину. Широкое багряное лицо, густо усеянное сальными черными волосами сзади закрученными в пучок, явно намекало на бурное веселье, закончившееся разве что поздно ночью, или рано утром, а может и вовсе не закончившееся. Что ему надо? Что он хочет разглядеть, ничего нового в моих худых высоких телесах он явно не обнаружит. Его точный пристальный взгляд начал действовать на нервы, я развернулся чтобы снять одежду с согнутой ивы на которую я ее немного неряшливо накинул. И уже было начал одеваться, как грязный, по-видимому мертвецки пьяный мужчина попытался красуясь перемахнуть через ограду, но зацепился ногой и упал плашмя, зарывшись лицом в землю. Впопыхах я кое-как натянул первое что успел, и подбежал к нему.
– Может быть вам помочь?…– Без особой надежды на адекватный ответ, промямлил я.
Но мужчина продолжал лежать как убитый, впечатанный в клейкую и сырую после обильных дождей грязь. Не желая раздражать его расспросами я взял его за руку и попытался сдвинуть, его громоздкое тело оторвалось от земли, но человек тут же сильно и резко одернул свою руку, и с высоты где то в десять сун, снова с гулким звуком плюхнулся в грязь. Я развернулся и пошел в сторону дома, решив оставить его как есть, в след мне стали доноситься забавные чавканья сопровождаемые легкой вибрацией. Бедолага просто бубнил какую ту околесицу все также лежа упершись лицом в землю. Пойдя к нему, я повторил попытку приподнять и скомпоновать его разбросанное тело в нечто более подобающее. В этот раз, поднимая его сопротивления я не встретил. Кое как, не без труда, усадив его оперши спиной на ограду, дошел до дерева чтобы надеть, то, что не успел. Обнаружил дырку на своих вечных голубых «хакама».
– Ты наверно ждешь спасибо, не получишь, может я так и задумал, кто тебя вообще просил меня поднимать, а? …– Будто со скрежетом выходило каждое слово из перекосившегося лица уютно сидящего грязного незнакомца.
Я ничего ему не ответил, продолжая разглядывать дырку. Интересно, у Юко найдется немного ткани голубого цвета.
– Я бы может тебе и сказал спасибо, если бы ты выродок не стоял голый возле дома моей жены. Пока меня дома не бывает, она значит всякий сброд сюда приглашает. Зараза, стоит на пару недель пропасть, возвращаешься и на тебе Ёсивара прямо под носом, и как она все успевает, то в припадках трястись, то с блудными собаками в постели…– Выслушивать оскорбления от человека еще пять минут назад упоительно греющего лицом грязь, было ничуть не обидно и даже забавно. Однако ситуация все таки нелепая, я правда стоял голый, а этот тип видимо законный муж Юко.
– Вы все совсем не так поняли, я монах, провожу перепись населения, так вышло, что Кэтсу предложил мне остаться на время в этом доме…– Спокойно ответил я, не собираясь провоцировать беседу на повышенных тонах.
– Долго думал «ахо*», я хуже отмазки в жизни не слышал, монах, а я Хонъимбо Сюсаку*, только в го играть не умею… То и дело срываясь на приступы смеха заканчивающиеся громким кашлем, воскликнул пьяный.