Маша Ловыгина
Седьмой гном
– Вот как… Понятно. То есть, не совсем понятно, конечно, – кашлянул Чердынцев.
– Слава, ну я уже сказал ему… – вполголоса обратился к следователю худрук и поскреб столешницу ногтем.
– Альберт Венедиктович, – сжал кулаки Ерохин. – Ну вечно вы!.. Торопитесь с выводами.
– Полгорода уже об этом шепчется! – парировал Щербинин и победоносно взглянул на Макара.
Решив побыстрее докопаться до подробностей, Чердынцев прихватил стул с обеих сторон за сидение и на полусогнутых добрался до стола следователя.
– Так, давайте по порядку, – начал он. – Мне хотелось бы понять, сколько времени мне придется здесь зависать. Дела ждут. Так что говорите, где нужно подписать? И когда лучше устроить прощание с… – Макар замешкался, не зная как обозначить свое родство с Горецкой. – Мне бы и вас не хотелось задерживать, – сделал он пас в сторону Ерохина. – Забот, что ли, у вас мало… Может, не так все страшно с Амалией Яновной? В том смысле, что…
– Ну смотрите, – следователь прилег на сложенные перед собой руки, – экспертиза показала, что Горецкая умерла от обширного инфаркта. А вот что его вызвало…
– Старость? – тут же предположил Макар, сделав трагическое лицо.
– Оно, конечно, так… – Ерохин постучал по истертой столешнице кончиком шариковой ручки. – Но обстоятельства…
– Да боже мой, какие тут могут быть еще обстоятельства? Несносный характер? Язвенная болезнь? Справка от психиатра?
Ерохин и Щербинин переглянулись.
– Да, Амалия Яновна, конечно, была своеобразным человеком, но… – худрук погрозил Макару пальцем, – в своем уме!
– Вот, обратите внимание, – Ерохин раскрыл папку и веером положил перед Чердынцевым несколько фотографий.
Перебирая одну за другой, Макар рассматривал раскиданные по комнате вещи, выдвинутые ящики шкафов и разбросанные на паркете бумаги.
– Вам не кажется это странным? – спросил следователь.
– Мне? – Чердынцев отложил снимки. – Я никогда не был у Амалии Яновны… Возможно, она искала лекарство. Не знаю – капли сердечные…
– В спальне постель перевернута, – возразил Ерохин.
– Хм… – Макар зажал пуховик между коленей. – А сама-то она где?.. – скосил он глаза на фотографии.
– В судебном морге. Если дело не будем возбуждать, то с похоронами не задержится.
– Так в чем же дело? – устало спросил Макар.
– Дверь была открыта. Замок сломан.
– То есть, вы все-таки думаете, что в квартире кто-то был, кроме нее?
– Горецкая умерла, сидя за столом в гостиной. Время смерти – половина второго ночи.
– Бессонница? – предположил Макар.
– Все возможно, – не стал спорить Ерохин. – Против экспертизы не попрешь – сама дамочка скончалась. Вот если бы не одно «но»… Соседка с первого этажа видела, как ночью из подъезда выходила ее домработница. Точное время она вспомнить не смогла, потому что вставала попить и услышала шум. А что квартира открыта, обнаружилось только утром, и то не сразу.
– Что-то пропало?
– На первый взгляд ничего, – влез Щербинин. – Я бывал у Амалии Яновны время от времени. Давненько уже, правда. Последнее время она отдалилась от общества…
– В общем, я не вижу каких-то особых причин, чтобы заниматься этим делом. Налицо отсутствие состава преступления. Вы, как родственник, имеете право оспорить данное решение, но повторюсь, что…
– Ерохин, – Макар откинулся на спинку стула и воззрился на следователя. – Вы в курсе, что в полете переобуваться очень неудобно?
– Не понял, – щеки следователя покраснели.
– Ну вот же, – Макар ткнул пальцем в фотографии. – Перевернуто все.
– Так может, действительно, лекарство искала? – помрачнел следователь.
– Не нашла и присела за стол, чтобы помереть от огорчения? – Макар встал и подошел к окну. Картинка в его голове никак не хотела складываться. Казалось бы, вот он шанс – решить все сию же минуту и через день-два укатить обратно. Но что, если Горецкой действительно помогли? Напугали до смерти, а потом переворошили квартиру в поисках… чего? – Чердынцев попробовал открыть форточку, но пазы ее были так плотно утоплены в краске, что он в сердцах заметил: – Кто вам ремонт делал? Руки бы ему оторвать вместе с головой. Это ж душегубка какая-то!
– Ага! – подтвердил Ерохин. – Все жалуются!
– Вот и я буду жаловаться, – посуровел Макар. – Хотелось бы увидеть всю картину целиком, прежде чем делать выводы.
– Вы про что?
– Про ситуацию с Горецкой, черт возьми! Домработницу вы уже допросили? Давно она у нее работала?
– Несколько месяцев, кажется. Ищем, – без особой уверенности сказал следователь.
– Что ищете? – не понял Макар.
– Домработницу. Пока выяснили, кто она… То да се.
– То да се?! Так, может, она старушку-то и прикончила? Много ли надо столетней бабке?
– Подтверждаю! – поддакнул Щербинин.
– Кто она? – Макар облокотился ладонями на стол и навис над Ерохиным.
– Вы же сами хотели поскорее со всем этим покончить, – глянул на него исподлобья следователь.
– Хотел. Теперь перехотел, – упрямо заявил Макар. – Пока не выясню, что произошло, не отстану. Это понятно?
– Тогда вам придется в прокуратуру идти, – сказал Ерохин, складывая фото в папку.
– Она у вас, случайно, не в этом же здании?
– Ага, – улыбнулся он. – Только вход с другой стороны. И там сейчас ремонт. В областную надо ехать. А смысл? Какие у нас основания?
– У вас, может, и нет, а у меня есть. Мне, знаете ли, совесть спать спокойно не даст, если я все на самотек пущу. Короче, я могу поговорить с этой домработницей?
– Да, – замешкавшись, сказал следователь. – Когда найдете… Но мне кажется, что…
– Уж поверьте, найду! И она мне расскажет, что такого интересного было у старушки. И что лично она делала у нее ночью. Господин художественный руководитель, я ведь могу сейчас попасть в квартиру Горецкой?
– Разумеется, Макар Дмитриевич! – вздохнул Щербинин. – Ключи у соседки. Пойдемте.
Они направились к выходу и, уже открыв дверь, Чердынцев обернулся:
– Совсем забыл спросить – как зовут эту святую женщину, которую вы почему-то найти не можете?
– Жданова Серафима.
– Как? – переспросил Макар. – Серафима? Редкое имя…
Глава 8. Серафима
Половицы тихо поскрипывали под ее ногами, а перила холодили ладонь. Сима осторожно спускалась вниз, поглядывая на покрытые морозными узорами окна, и старательно успокаивала издерганные за ночь нервы. Утренний свет струился, преломляясь на узорчатых половичках, скользил по стенам из просмоленного деревянного бруса, простой мебели и висящих на гвоздиках пейзажах.
Ночью, уложив Илью, Сима первым делом заглянула в кухонный шкаф, и только убедившись в наличии хоть каких-то припасов, смогла заставить себя вернуться в спальню. На обстановку она даже не смотрела, оглушенная и прибитая случившимся.
Дача оказалась совсем небольшой – верхняя комната, кухня-гостиная и пристроенный туалет. Несмотря на то, что здесь давно никто не жил, дом словно ждал гостей и готовился к их приходу. Сима чувствовала странное покалывание, будто вновь оказалась на своем первом новогоднем утреннике, и от того, как она расскажет стишок, зависело настроение Деда Мороза и размер подарка.
В это декабрьское утро ей вдруг так захотелось настоящего человеческого тепла, что перехватило горло. Возможно ли, что она сможет жить как прежде? Неужели придется и дальше убегать и прятаться? Сима поежилась и тяжело вздохнула. Господи, она ведь даже не знала, кто виновник ее бед…
Сима могла бы разжечь печку, рядом с которой лежало несколько сухих поленьев, но тогда из трубы пойдет дым, а значит, он привлечет внимание. Вдруг кто-то захочет посмотреть на новых жильцов? И что тогда она скажет в свою защиту, как оправдает свое присутствие в чужом доме? Врать Сима совершенно не умела. И Амалия Яновна сразу же раскусила ее как ванильную сушку, прожевала и проглотила. А вот Серафима так и не поняла ничего про старуху. Ни-че-го… И все равно продолжала жалеть ее.
Край холщовой скатерти легонько шевелился от сквозняка. Сима подошла к двери и провела ладонью вдоль края – поддувает. В мятущемся мозгу пробежала мысль о тюремной камере. Бросило в холод – нет ничего страшнее расставания с ребенком! Невозможно даже думать об этом спокойно – живот моментально скручивает в болезненном спазме.
Телефон Сима выключила сразу, как только они добрались до вокзала. Она никому не звонила, даже Валечке. Ну что бы она ей сказала? Что ни в чем не виновата, и что соседка видела ее в окно и наверняка подумала, что Серафима что-то натворила? Замкнутый круг…
Может надо было остаться и вызвать полицию, но тогда бы она нарушила приказ Амалии Яновны. Хотя что теперь говорить о ее приказах – нет больше старой актрисы. И не докажешь, что не ты приложила руку к ее смерти.
Сима подошла к электрической плитке и смахнула с нее пыль. Вытянув шнур, вставила в розетку, молясь, чтобы все работало. Когда в воздухе запахло горелым, она достала кастрюльку и огляделась в поисках крана, но увидела лишь прикрученный к стене умывальник.
«Ладно, надо просто собраться и хорошенько подумать… Вероятно, где-то рядом должна быть колонка…»
Накинув на голову капюшон, Сима сняла с полки жестяной бидон и подошла к двери. Ключ, лежавший в кармане, нагрелся от ее пальцев. Вставив его в замочную скважину, Сима провернула его и плечом толкнула дверь. Дверь поддалась с трудом – за ночь насыпало снега. Протиснувшись сквозь образовавшуюся щель, Серафима, нагнув голову, кинулась к калитке, утопая по голень в сугробе. Все же им очень повезло сразу найти дом, а не блуждать по поселку впотьмах. Но Горецкая очень хорошо объяснила, как добраться до старой дачи, хотя было бы лучше, если бы она объяснила, зачем вообще это нужно…
Да что теперь говорить – именно за этими объяснениями Сима и понеслась ночью к актрисе. Та не брала трубку, и стало понятно, что случилось что-то страшное. Как бы ругала Симу бабуля, если бы знала, что она оставляет маленького Илюшу дома одного!
Если бы была жива бабуля, ничего подобного бы с Симой не случилось… И, как назло, Валечка до сих пор была в отъезде. Получается, и ее Сима подвела – кто же теперь будет чистить снег у садика?
Глаза обожгло горячими слезами. Ну почему у нее все не как у людей? "А как у людей? – тут же поправила она сама себя, – у людей тоже по-разному."
Взять Амалию Яновну: Сима думала, что будет ухаживать за старой немощной женщиной, не способной позаботиться о себе. А Горецкая оказалась «железной леди» с такой энергетикой, что Симу просто сбивало с ног, когда она появлялась у нее в квартире.
… – Что же ты себе мужика богатого не нашла? – спросила она как-то Симу, раскладывая пасьянс.
– Скажете тоже, Амалия Яновна, – возя мокрой тряпкой под шкафом, подняла голову Серафима. – С чего вы вообще решили, что я кого-то ищу?
– Не ищешь? – усмехнулась старуха. – Ну и дура.
– Так уж и дура, – пожала плечами Сима. – Вы видели современных мужчин? Оно им надо?
– Ах, вон ты о чем, – в глазах Горецкой зажегся нехороший огонек. – Так ты сама виновата – зачем рожала?
– Не ваше дело, – разозлилась Сима, пожалев о том, что рассказала Горецкой об Илье в их первую встречу. Теперь дня не проходило, чтобы Амалия Яновна не уколола ее. – Вы постоянно тычете мне этим! Думаете, ответить не могу?
– А ты можешь? – приподняла бровь Горецкая, и на ее щеках затрепетало подобие румянца.
– Вы просто не знаете, что такое иметь детей, – глухо ответила Сима и тут же пожалела о своих словах. Лицо Горецкой моментально приобрело бледно-синюшный оттенок, губы скривились, а нос заострился. – Извините, – буркнула Сима и утерла глаза тыльной стороной ладони.
– Тебя обманули, использовали и выкинули, как вот эту вот половую тряпку! – прошипела Горецкая, смахивая наполовину сложенный пасьянс.
– Вы ничего не знаете… – отвернулась Сима.
– Расскажи? – актриса растянула в язвительной улыбке накрашенные губы. – Сама в койку прыгнула? Что, невтерпеж было? Или хотела привязать к себе байстрюком?
Из сжатой в кулаке тряпки закапала вода. Сима уставилась на Горецкую, а затем расхохоталась, да так, что уселась на пол.
– Ну, Амалия Яновна, вы даете! Мне бабуля говорила: когда тебя задевают, значит из тебя что-то торчит. Так вот, я надеюсь, что из меня ничего не торчит. И если вы хотите меня задеть, то у вас это не получится. Я не умею готовить всякие сложные блюда, воспитываю сына одна, пытаюсь как-то выжить, но знаете… я чувствую себя счастливой. Не все время, конечно, но все же чувствую! А вы… вы… – Сима отвела глаза и закусила губу.
Горецкая пожевала вставной челюстью, пристально разглядывая Симу, а потом спросила:
– Ладно, остынь. Никому не говорила, что ко мне ходишь?
Сима глубоко вздохнула и пристально посмотрела на Горецкую. Перескакивать с темы на тему тоже было в духе Амалии Яновны.
– Я же обещала вам. Еще в первый день. И на бирже сказала, что вы меня не приняли…
– Хорошо… – сказала старуха как ни в чем не бывало.
– Но соседи, наверное, догадываются… Я же мусор выношу и в магазин хожу…
– Ничего… немного осталось. Потерпеть надо. Будут спрашивать, посылай их на…
Сима покраснела, услышав грязное ругательство. Горецкая частенько пускала в ход такие слова, от которых просто волосы на голове вставали дыбом. Это просто не вязалось с ее статусом, но такой уж она была – резкой и грубой…
… Железная колонка нашлась у третьего дома по той же улице. Снег покрывал все кругом ровным слоем, что говорило о том, что рядом с дачей больше никого нет. С трудом оттянув рычаг, Сима получила лишь тоненькую струйку воды. Похоже, ей повезло – вода еще не успела замерзнуть. Но если это может случиться, то следовало запастись водой. Неизвестно еще, сколько им придется здесь прятаться. Уж точно до того момента, когда она сможет понять, о чем же просила Горецкая в их последнем телефонном разговоре.
Сима помнила его слово в слово, но пока ни единой здравой мысли в голову не приходило.
«Он уже здесь… И знает, кто я. Ты должна спрятаться, потому что он ничего не найдет и захочет узнать это от тебя. Он будет мстить. Поезжай в поселок, найди четвертый поворот от дороги. Слева будет дом с флюгером. Ключ слева… И запомни – седьмой гном…»
Затем звонок оборвался, и Сима, осев тогда на кровати, в ужасе подумала, что уже никогда не увидит взбалмошную старуху живой…
Глава 9. Макар
Когда Макар вышел на улицу, он с наслаждением вдохнул морозный воздух. С некоторым удивлением посмотрел на идущих без спешки людей, на то, как они раскланиваются друг с другом и громко задают вопросы о житье-бытье, не переживая за то, что могут быть услышаны или неправильно поняты.
– Слава хороший парень, в театральной студии у нас занимался, когда в школе учился, – отвлек Макара Щербинин.
– Ну да, ну да… – пробормотал тот, внезапно подумав, что все, что он сейчас видит, действительно похоже на театральные подмостки. Как там говорится: вся жизнь – театр, а люди в нем – актеры? Какая же роль уготована ему?
– Амалия Яновна, кстати, недалеко здесь живет… Тьфу, жила… – Альберт Венедиктович запахнул пальто и надвинул шапку на лоб. – Хотите посмотреть?
Произнесено это было таким тоном, словно Макар обратился к риэлтору в поисках временного пристанища, но Чердынцев пожал плечами – почему бы, собственно, и нет?
– А потом к нотариусу зайдем, пошепчемся… – Щербинин сунул руки в карманы и посмотрел снизу вверх на Макара.
– Хорошо, – ответил тот, доставая ключи от машины.
– Тут буквально пять минут ходьбы, – неуверенно пояснил худрук. – Машина у вас какая… большая… – в его глазах загорелся мальчишеский восторг.
Макар оценил тот факт, что Щербинин сразу предупредил его о том, что гонять авто до дома Горецкой не имеет смысла, и все же не смог отказать себе в удовольствии похвалиться кроссовером.
– Залезайте! В ногах правды нет! – кивнул он.
– А где она, правда-то? – грустно парировал Щербинин.
– Мой отец говорил, что в детях… – вырвалось у Макара.
– И он абсолютно прав, – не заметив мелькнувшую тень на лице Чердынцева, согласился худрук. – Вот у меня три девочки, представляете? Жена говорит, что я ювелир, – гордо резюмировал он, влезая на переднее сидение. – Вам-то, наверное, пока не с чем сравнивать или… – он вопросительно посмотрел на Макара.
Чердынцев качнул головой и выехал на дорогу.
– Сначала надо, как бы, женщину найти, – хохотнул он, выруливая в нужном направлении.
– Ох, с этим у вас, я думаю, проблем нет. Но вы правы. В том смысле, что женщина, это ведь вершина всего… Вот вы сейчас скажете, что я старый гриб и мало что смыслю, но поверьте – нет для мужчины большего счастья, чем любимая женщина рядом. И я сейчас не про борщи и чистую одежду, а… – Щербинин вдруг ткнул пальцем в стекло. – Вот этот дом.
Макар оглядел строение из красного кирпича и аккуратно въехал в арку.
Подъезд Макару понравился. Чувствовалось, что жильцы заботятся о своем жилище, а Чердынцев считал, что поговорка о родных стенах, которые помогают, верна именно в связи с этой обоюдной заботой.
Щербинин позвонил в одну из дверей второго этажа, и после минутной задержки выглянула соседка – женщина за пятьдесят. Она была при полном параде – на голове возвышалась завитая «хала», мощная грудь была обтянута пушистым, небесно-голубого цвета свитером, в ушах покачивались розово-сиреневые агатовые подвески, а с шеи свисало нефритовое ожерелье. От такого цветового диссонанса у Чердынцева зарябило в глазах. Позволив худруку самому разбираться с ключами, он коротко поздоровался и отошел на пару шагов в сторону.
– Зинаида Семеновна, приветствую, – раскланялся Щербинин. – Хотели заглянуть к Амалии Яновне на минуточку. Тут, понимаете ли, родственник ее приехал. А вы, как домоуправ, можете нам посодействовать…
– Даже не знаю, – нахмурилась соседка, – имею ли я право вот так впускать вас. Вы-то, Альберт Венедиктович, мне знакомы, а вот молодой человек… Я и так полдня провела там, – дернула она подбородком в сторону квартиры напротив. – Пока фотографировали, пока бродили из стороны в сторону… Натоптали, ужас! Я распорядилась, чтобы новый замок поставили. Оплатила из своих средств, – она шагнула за порог, и вместе с ней на площадку важно вышел огромный кот-британец.
– Да мы одним глазком, – успокоил ее худрук. – Макар Дмитриевич потом к нотариусу пойдет. Ну и насчет похорон суетиться начнет.
Чердынцев присел на корточки и погладил круглую кошачью голову.
– Ну ладно, пойдемте, – смилостивилась соседка. – Только ключи я вам отдам, когда вы мне бумагу принесете, – добавила твердо.
– А вы давно здесь живете? – спросил Макар.
– Несколько лет, – расплывчато ответила женщина.
– Амалию Яновну хорошо знали?
– У нас не так много жильцов, чтобы в них путаться. Конечно. – Соседка вставила ключ в скважину и открыла дверь с номером четыре.
– И как она вам? – не отставал Чердынцев.
– Если вы родственник, то вам и объяснять ничего не надо.
Судя по выражению ее лица, Макар сделал определенные выводы. Что ж, старуху не любили, а значит, хоть в чем-то и он был прав.
– А ее домработница? Знаете ее?
– Бегала к ней пигалица какая-то… Я ее спросила, кто она и что делает у Горецкой, но… – соседка осталась в холле напротив входа в гостиную. – Конечно, Амалии Яновне нужна была помощь. И я предлагала ей свою сотрудницу. И по деньгам это было бы недорого. И вообще… Я могла бы даже бесплатно ей все организовать, – отвернулась она.
– За договор наследования? – уточнил Макар, изучая висящий на стене портрет.
Зинаида Семеновна усмехнулась и посмотрела прямо в глаза Чердынцеву.
– За пожилыми родственниками надо присматривать, молодой человек. А то появляетесь, когда они уже на тот свет отправляются. Наследство вам подавай, – хмыкнула она.
Макар спорить не стал. Стоя в дверях гостиной, он разглядывал обстановку, отмечая про себя мелочи вроде покосившегося абажура, старинной, из настоящего дуба, мебели, и небольшого телевизора, которому было хорошо за двадцать. Спальня была еще более спартанской, если не считать разбросанных вокруг трюмо «жемчугов» и «бриллиантов».
– Фальшивки, – услышал он за спиной голос соседки.
Макар ни минуты не сомневался, что великолепная Зинаида Семеновна уже все проверила, а потому лишь согласно кивнул.
– Квартиры в вашем доме дорогие, – задумчиво произнес он.
– Да, но, если вы решите ее продавать, сразу минусуйте из-за трупа, – торопливо ответила соседка. – В общем, если надумаете, то приходите ко мне. Порешаем.
– Зинаида Семеновна у нас бизнесвумен, – с уважением произнес худрук. – Торговые ряды и универмаг… – понизив голос, пояснил он.
– Понятно, – Чердынцев зацепился взглядом на вываленные из одежного шкафа вещи. Среди них была и та самая шуба, в которой он видел Горецкую в их первую и последнюю встречу.
– Старье, – с некоторым сожалением вздохнула соседка. – Горецкая давно не выходила на улицу. Да и зачем? Девчонка, видимо, что-то таскала ей из еды. Не знаю, на пенсию особо не разживешься. Мне кажется, эта самая домработница позарилась на побрякушки, подумала, что обогатится, а тут один пшик! Известно ведь, что была она в ту ночь здесь…
– Давно она к ней ходила? – спросил Макар.
Женщина пожала плечами:
– Я не слежу за соседями. Мне просто некогда. Но я сразу заметила, что с Амалией что-то стало происходить, когда девка появилась. Я даже как-то попробовала поговорить с ней, но она зашипела, как змея! Я же только хотела ей помочь! Сразу поняла, что крыша у бабки поехала. И виновата в этом была та самая девчонка!
– Да что вы говорите? – ахнул худрук.
– Амалия раньше тихо-тихо жила. А тут вдруг началось… Девка только прошмыгнет к ней, а через полчаса начинается… – с придыханием проговорила соседка.
– Что начинается? – заинтересовался Макар.
– Я думаю, что эта домработница, так сказать, пыталась заманить Горецкую в секту, – Зинаида Семеновна сложила руки на внушительном бюсте.
– Да как же?.. – худрук ахнул и прислонился к стене.
– Я вам больше скажу – секта эта, не иначе, сатанинская! Как-то иду мимо, а из-за ее двери слышится…
Макар быстро взглянул на крепкую дверь с несколькими замками и цепочками.
– Горецкая, значит, говорит: полынь, чертополох и прах летучей мыши… Я, мол, все в пыль изотру, ты мне только крови дай! И острый нож! Представляете? – Зинаида Семеновна сцепила унизанные золотыми кольцами пальцы и закатила глаза. – Ужас…
– А девчонка что? – спросил Чердынцев, фигурально подбирая челюсть.
– Не знаю… – выгнула бровь соседка. – За ножом, наверное, пошла. Я вот думаю, может надо было в мусорке посмотреть…
– Что? – хором воскликнули Макар и Щербинин.
– Что, что… окровавленную жертву, конечно! Я ведь за своего кота как переживала с тех пор! Станется с этих сатанистов, прости господи…
– М-да… – протянул Макар и зашагал к входной двери.
– Побежали мы, Зинаида Семеновна! – спохватился худрук. – Вы, если что, звоните. Я вам на спектакли контрамарочки выпишу.
– Вы бы мне на концерт какой лучше приглашение дали.
– Обязательно! "Песняры" вот в феврале приедут, – откланялся Щербинин и последовал за Макаром.
Догнав Чердынцева на первом этаже, худрук вдруг ухватился за его рукав и уткнулся в плечо, содрогаясь в конвульсиях. Макар оцепенел, не в силах разобрать, что творится с его знакомым. Наконец, Щербинин поднял голову, продолжая давиться от смеха. Тыкая пальцев вверх, он никак не мог остановиться, а из его глаз текли слезы.
«Истерика?» – подумал Макар, сам еще с трудом переваривая услышанное.
– Монолог Гертруды, – захлебываясь в беззвучном хохоте, выдавил из себя худрук. – "Полынь, чертополох, и прах летучей мыши. Я в пыль все изотру, услышала так свыше. Осталось мне добавить только крови. Вот острый нож, а вот рука. Не дрогну я, нет боли!"[3] Помните?
Чердынцев похлопал глазами:
– Гамлет? – неуверенно предположил он.
– Именно!
