Маша Ловыгина
Щучка

Пролог

«Не пробуждай воспоминанья минувших дней, минувших дней.

Не возродишь былых желаний в душе моей, в душе моей…

Не возродишь былых желаний в душе моей, в душе моей…»

Звуки романса разливались в вечернем воздухе, заполняя собой сад, берёзовую рощу и поле, улетая высоко в темнеющее небо, прямо навстречу сгущающимся тучам.

Будет гроза.

Первые раскаты грома уже пророкотали, когда она вышла из этого дома. Гости подпевали, и невозможно было с точностью определить, кто сейчас вторит великому Ивану Козловскому. Но кажется, все они сейчас на веранде и увлечены музыкой, разговорами и вином.

Птицы умолкли. Воздух отяжелел и наполнился озоном.

Оборки платья цепляются за траву под ногами, но ей не жалко японского шёлка. Бог с ним! Что значит испортить платье, когда жизнь летит в пропасть?

Ах, как ужасно, как несправедливо! Как ужасно!..

Который час? Она остановилась и прислушалась. Сквозь стволы берёз разглядела одинокую фигуру, сидящую на берегу пруда.

Ждёт?! Конечно… Каждый день, в одно и то же время… И сегодняшний вечер – не исключение.

Она крепко сжимает в руке тяжёлую малахитовую статуэтку в форме рыбки. Такая милая вещица. Почему она взяла именно её?

Она ступает неслышно, почти не дыша. Не дышать – это просто. Этому можно научиться. В груди успокаивается, в голове проясняется.

Комары совсем озверели. Жужжат похлеще ос. Уж-ж-жасно всё…

Она останавливается совсем рядом. Всего в шаге от… Смотрит. Дышит в унисон. Приходится дышать одним воздухом с… Гадость!

Этот ненавистный запах ландышевого одеколона – гадость! Как же так можно?! Она ненавидит этот запах… Он её просто душит, забирает последние капли кислорода, оседая в носу и на гортани приторными горькими нотами. Если сейчас это не прекратится, она просто задохнётся!!!

Быстрый взмах руки, и рыбка ныряет вниз с чавкающим звуком, разрывая верхний слой кожи и пробивая череп. У неё не остаётся сил, чтобы вытащить статуэтку из раны и ударить ещё раз. Уши моментально закладывает. Исчезла музыка, и вообще всё затихло.

Тело под её ногами дёрнулось и обмякло.

Всё?!

Она стоит несколько мгновений, затем вздрагивает от чужого стона, но тут же берёт себя в руки.

«Всё».

Склонившись, впивается пальцами в тёплые вялые плечи и тащит тело к пруду. Ноги скользят в грязи. Ей хочется кричать и плакать, но она не станет этого делать, потому что это не помогает.

…Что было бы, если бы он всё это увидел?! А, всё равно… Дело даже не в нём. Уже не в нём.

Просто невыносимо видеть изо дня в день, как стремительно рушатся мечты, её мечты.

Он не приехал. Ему всё равно…

Самое тяжёлое – стащить тело в пруд. Но когда вода поднимается до колен, становится легче. Под ногами – коряги старых деревьев, и у неё волосы дыбом встают, когда толстые суковатые ветки касаются кожи.

Она погружает тело в воду, и на поверхности начинают лопаться пузыри, когда голова исчезает под слоем воды. Крупные капли дождя так внезапно замолотили сверху, что вся поверхность моментально покрывается серыми мутными лопающимися полусферами.

Тело в её руках тяжелеет и тянет за собой. Она видит, как ненавистные руки дёргаются в попытке подняться, но тут же оседают и исчезают в мутной темноте.

Вода доходит уже до её груди, и внутри живота становится холодно и тошно. Оттолкнув от себя страшную ношу, она, почти нырнув, двигается обратно, старательно загребая ногами, чтобы не потерять туфли.

«Что сказать? Что?» – Пальцы судорожно бегают по ряду мелких пуговиц на шёлковом лифе, дрожь сотрясает всё тело, но, зубы крепко сомкнуты, а глаза зорко отслеживают любое движение вокруг.

Загрохотало так, что сердце трусливо толкнулось о рёбра горячим комком, словно хотело вырваться и убежать. Яркой вспышкой, осветив всё вокруг, небосвод прорезала кривая молния. За ней ещё одна, поменьше. Плотная пелена дождя превратила рощу в плотную тёмную стену с белеющими вкраплениями стволов. Новый громовой раскат, но уже эхом откуда-то справа, и теперь только ливень – густой и тяжёлый, как подсолнечное масло…

«Гори, гори, моя звезда,

Гори звезда приветная!

Ты у меня одна заветная,

Других не будет никогда…» – неслось с веранды.

«Дождь! Дождь! Гроза! Ура!!!» – гости с визгом и хохотом носились по лужайке, толкаясь и падая в мокрую траву. Ей вдруг показалось, что он среди них – обожгло, но тут же вернуло в жуткую реальность. Его нет. И ему всё равно…

Она с трудом открыла рот и хрипло произнесла: «Дождь… дождь…». Затем побежала, неловко размахивая руками и путаясь в тяжёлом сыром подоле. Закружилась в пьяной весёлой толпе, подставила лицо и руки под неутихающий ливень и громко закричала, давясь слезами и смехом, ощущая, как гулко и радостно бьётся сердце.

1

…Его бабушка курит трубку.

Эффектно оттопырив узловатый мизинец, держит длинный мундштук на ладони, выпуская дым прямо перед собой – мне в лицо.

Мило.

Я молчу и еле сдерживаю улыбку. Наверное, это нервное, потому что смеяться здесь нечему. Скоро приедет вся семья, и вот тогда-то мне точно не поздоровится. Если Костина бабка так себя ведёт, чего ждать от остальных?

Не сдерживаю тяжёлый вздох. Где же Костя??

Софья Дмитриевна изучает меня, по долгу задерживая тяжёлый взгляд на лице, волосах и руках. Сама она выглядит, как английская королева – кокон благородной седины на макушке, крупные серьги в ушах, вокруг сморщенной шеи троекратно обёрнуто жемчужное ожерелье.

Цепляюсь глазами за перстни на её руках и пытаюсь сосчитать, чтобы отвлечься – на среднем и указательном пальцах правой руки их по две штуки, а ещё на мизинцах… М-да… Посуду она точно этими руками не моет. И мыла ли когда-нибудь вообще?

Сколько я уже сижу перед ней на этом неудобном стуле с выгнутой спинкой? Стреляю глазами в угол, где на крышке громоздкого рояля стоят старинные бронзовые часы – десять минут?! Невероятно… Спина затекла, шея ноет. Инструмент инквизиции какой-то, ей-богу, а не стул! Сидение обито узорчатым атласом. Кроме того, что задница просто горит от жары, мне всё время кажется, что я с него съеду. За всё время – лишь одна фраза, произнесённая скрипучим голосом: «Доброе утро!»

Добрым оно было три часа назад, когда мы с Костиком проснулись и, прижавшись друг к другу под одеялом, с удовольствием поздравили самих себя с приятным началом нового дня. Это уже потом, принимая душ, я вспомнила о сегодняшней встрече с его семьёй. Нет, я не забыла, конечно, готовилась и переживала целую неделю. Купила конфеты, погладила вещи в поездку себе и Косте.

Конфеты лежат сейчас на столе и им явно одиноко. Надеюсь, королева-мать распорядилась, чтобы подали чай? Или здесь и чай подают строго по регламенту английского чаепития?

Дёргаюсь от осознания, что мои губы всё-таки предательски разъехались в улыбке. Моментально зачесался нос, затем спина и уши. Опускаю голову и теперь разглядываю собственные босоножки.

За дверью раздаются шаги, и я шумно выдыхаю.

– А вот и я! – Костя проходит мимо меня к родственнице и, склонившись, прижимает кисть её руки к губам.

Камни радужно заискрились, словно в детском калейдоскопе. Пять штук колец на одной руке! Пять, Карл!

– Софочка, ты прекрасно выглядишь!

Софочка?! Однако…

Приободряюсь и выпрямляю спину. Возможно, мне здесь ещё и понравится. Старушка, конечно, очень своеобразная и всё время молчит, но может у неё какое-то старческое… э-э-э… заболевание? А смотрит так внимательно, потому что не понимает, кто я, и пытается запомнить. Внешне она очень даже неплоха – суховатая, правда, но на жердь не похожа. Ресницы и брови оформлены и покрашены, лёгкий искусственный румянец в меру. Сколько ей? Восемьдесят, девяносто? Сегодня как раз и узнаю. Дай бог, как говорится, всем… Немудрено, что голова плохо варит. Буду её в сад вывозить, покрывать ноги пледом и подавать чай в фарфоровой чашечке… Потом она привыкнет ко мне, и мы станем вести беседы о чём-нибудь возвышенном. Старикам, говорят, нравится, когда их слушают.

– Вы уже познакомились поближе? – Костя улыбается мне и я, чувствуя его поддержку, уже не сдерживаюсь и тоже улыбаюсь в ответ.

Софья Дмитриевна кладёт трубку на медное блюдо перед собой и проверяет подвеску в ухе.

– Цапелька, ты же знаешь, хозяйством занимается Катя. Зачем нам новая прислуга?

– Ба, – щёки Кости краснеют, – я же говорил тебе – это Маша, моя…девушка.

Упс! Не знаю, что резануло меня сильнее – «Цапелька», прислуга или девушка.

С Цапелькой понятно. Наверное, это домашнее прозвище Кости. Его фамилия Цапельский. И всё же, на мой взгляд, как-то по-идиотски звучит. С прислугой, да, неприятно получилось. Один – ноль в пользу бабули, уколола. Но – девушка?! Вообще-то я планировала предстать перед семьёй в качестве невесты Константина…

Ладно, переживу. Сама же уверяла его, что не имею на него матримониальных планов. Дурочка с переулочка, ты, Маша…

Впрочем, уж ком-в ком, а в Цапельском я была уверена. Полгода, конечно, срок небольшой, но мы с Костей по-настоящему счастливы. И познакомились так вовремя. Можно ведь так сказать, не выглядя при этом меркантильной барышней? Серьёзно, Костя – мой подарок от ангела-хранителя, иначе не назовёшь. А то, что он из обеспеченной семьи, как бы бонус, наверное… Не мне, ему. Ещё непонятно что меня ждёт, но я уже благодарна Косте за то, что он именно такой – добрый и умный. И как бы не развивались события, я буду всегда ему благодарна за то, что было между нами.

Костя и Софья Дмитриевна озадаченно смотрят на меня. О Господи, по моей щеке бежит слеза, и выгляжу я, должно быть, глупо, уставившись на Цапельского затуманенным взором. Лично мне кажется, что так и должна выглядеть влюблённая дева. А я действительно влюблена и поэтому совсем дурная.

Всё у меня с Костей в первый раз. И вот теперь – знакомство с его семьёй. Моих он уже видел. Через месяц после того, как мы стали парой, посадил меня в машину, и мы поехали ко мне домой в Сажнево. Мои родители люди простые, мама фельдшер, а папа мастер на ткацкой фабрике. Простые и талантливые – папа пишет стихи, а мама изумительно поёт. Ещё есть младшие брат и сестра, школьники. Нормальная семья. И Костя им очень понравился.

Про себя он рассказывал мало, интересовался в основном детскими и семейными фотографиями, рассказами мамы, а потом вообще отправился с Олежкой, моим братом, мастерить крышу для голубятни во дворе. Отец аж прослезился. Вот и я в него – у меня путь от восхищения до слёз короткий.

Теперь пришло моё время предстать перед кланом Цапельских. Как же меня трясло, когда Костя объявил мне об этом! Даже не знаю от чего больше – от его желания представить меня, или от того, что в Николаевском я появлюсь вполне официально. Торжественный, надеюсь, момент пришёлся на грандиозный в рамках этой семьи день – день рождения Софьи Дмитриевны Цапельской. Тут следовало бы добавить – урождённой княгини такой-то, или фрейлины двора Его Величества…

Но в моей голове сейчас полный сумбур. Я не была готова к тому, что увижу здесь. Не зря меня колотило и драконило перед поездкой. Интуицию не обманешь. Чувствую, всё будет не так просто, как бы мне этого хотелось. И если учесть все обстоятельства, то я только сейчас поняла, как может посмеяться судьба над нашими желаниями…

2

– Дивно, Кость! Мне уже всё нравится – бурчала Маша, пока они затаскивали чемоданы на второй этаж.

Вернее, Костя тащил чемоданы, а Маша шла впереди него и несла тяжёлую хрустальную вазу – подарок Софье Дмитриевне на день рождения. Оказавшись в доме, Маша сразу поняла, что хуже этого подарка мог бы стать только набор посуды или мультиварка, и слава богу, что она не поддалась первому желанию порадовать госпожу Цапельскую кухонной утварью.

Дом – полная чаша – это про хоромы Цапельских. Костя говорил, что эта дача построена ещё перед войной, а затем несколько раз переделывалась под желания и потребности домочадцев, став собственностью деда. Маша по-другому представляла себе дачи, а уж о том, чтобы пожить в столь дивном месте, и подумать не могла.

Центральная часть дома оставалась неизменной, и это было заметно по потемневшему от времени дереву, по просевшим, но крепким ещё брёвнам под большими вытянутыми вверх окнами. Перед центральным входом возвышались две колонны на манер русской усадьбы. Широкая лестница внутри напротив входной двери, за ней – гостиная с террасой и ступенями в сад.

А воздух какой! Не на улице, а в самом доме – очень много воздуха и света. И это удивительно, ведь дом старый, со следами промочек на выцветших обоях. Мебель деревянная, основательная, немецкая. Маша могла бы поспорить на что угодно, что пузатый сервант и группа оттоманок с изогнутыми ножками принадлежат руке Беренса. У неё аж ладони зачесались от желания разглядеть их поближе. Роскошные абажуры с золотистой тесьмой и малахитовое пресс-папье на стойке у входа. Не хватает только журнала для гостей и небрежно брошенного поперёк страниц гусиного пера.

Всего здесь с излишком: и тканей, и мебели, и пыльных бронзовых статуэток с мутной патиной, покрывающей поверхности, и громоздких картин с серебристыми паучьими сетями по углам. И всё равно дышится здесь полной грудью, и хочется запеть что-нибудь эдакое – «…отцвели уж давно хризантемы в саду…» Весь старый дом дышал уютом: просмолённым деревом, черепичной крышей, высокими потолками и густой атмосферой прошлого. Не каждому дано понять и уловить эту красоту, не у каждого заноет сердце от сладковатого запаха и скрипучей музыки подобного места.

Маша покрутила круглую ручку двери, когда они выходили из гостиной, чтобы убедиться в том, что это слоновая кость. Софья Дмитриевна осталась в комнате. Так и сидела, не попрощавшись, выколачивая из трубки табачный пепел на круглую медную тарелку.

– Про прислугу она пошутила, конечно? – спросила Маша.

– Э… У нас есть Катя. Она работает и живёт здесь всё время. Готовит, убирает. Сама понимаешь, дом очень большой, работы много. И Софа последние годы не покидает дачу. Есть ещё Борис Егорович, он живёт недалеко и каждый день приходит сюда, чтобы помочь с садом и ремонтом. И вообще по разным вопросам… Ты познакомишься с ними чуть позже. Хорошие люди. Катя приготовила комнаты, так что пойдём заселяться.

Деревянные ступени тихонько поскрипывали под их ногами. Звук был глухой, смягчённый вытертым ковровым покрытием когда-то насыщенно-бордового оттенка, а сейчас приобрётшего цвет «Джеральдин», ну или незрелой клюквы, как видела его Маша. Она остановилась на площадке перед следующим пролётом, уставившись на картину в золотистой раме. Костик ткнулся ей в спину.

– Костя, это нечто!

На картине был изображён осенний сад в лучах заходящего солнца. Краски были тёплыми, осязаемыми, словно дышали запахами нагретой земли и пожелтевшей умирающей зелени. Совсем другие, нежели на мрачноватых картинах внизу.

– Этюд в багровых тонах? Дед рисовал. Раньше он у него в кабинете висел, но Сима распорядилась перевесить. Дед, конечно, мастер был.

– Не то слово, Кость… Выставлялся? – с интересом спросила Маша, вглядываясь в уверенные мазки на холсте. – Прости, не слышала о нём как о художнике. – В правом нижнем углу серебрилась витиеватая подпись с хвостиком «Цап…».

– Он же архитектор. Рисовал на досуге, – Костя поднялся на одну ступеньку выше и сейчас дышал ей в шею, щекоча завитушки волос. – Если хочешь, я покажу тебе. Работ много, часть незаконченных… Они в его кабинете.

–О, – Маша уважительно кивнула, – твой дед был очень талантлив. А ты в кого пошёл? – Она хитро улыбнулась, обернувшись через плечо и посмотрела Костику в глаза.

Какой же он чудесный! Кареглазый, с тёплыми веснушками и непослушным каштановым вихром на макушке. Так бы и зацеловала!

– Я, конечно, не художник, – пожал плечами Костя и притворно вздохнул. – Но, как видишь, природа не терпит пустоты, и художник у нас всё равно появился. Это ты!

Костик работал вместе со своим отчимом, Аркадием. Они занимались производством и продажей мебели. Собственно, в одном из магазинов Маша и познакомилась с Костей Цапельским. Пришла выбирать диван, но так и не смогла найти подходящий в свою комнату. То размер неудачный, то качество, то цена… А Костя как раз приехал проверять работу на местах, ну и помог с выбором. Сам оформил бесплатную доставку и позвонил потом, чтобы узнать, понравилось ли. Конечно, понравилось! И диван, и Костя… Счастливый случай!

Комнату в коммунальной квартире Маше помогли купить родители. Зарплата в краеведческом музее была маленькая, но Маша Рощина не сетовала, брала заказы, занималась реставрацией старинной мебели и картин в мастерской своего учителя Фёдора Кузьмича Балясина, известного в городе художника. Балясин был одинок и относился к студентам по-отечески. Кроме неё ещё полгруппы бывших учеников постоянно обретались у Фёдора Кузьмича, так что Маше иногда казалось, что она так и не окончила училище, и сессия начнётся со дня на день.

Эта поездка пришлась как нельзя кстати – Балясин позвонил накануне и радостно объявил Маше о том, что она может совместить поездку с возможностью заработать. Одному из его знакомых, живущему заграницей, захотелось иметь пару картин руки молодого дарования. А раз уж Маша окажется в Николаевском, где его знакомый раньше снимал дачу, так ей и карты в руки. Пусть это будут небольшие эскизы, портреты, пейзажи – всё, что расскажет заказчику о том, чем и как живёт Николаевское сегодня. Машу это задание воодушевило – нечасто удаётся взять именно заказ, а сделать эскизы на натуре в отпуске так вообще огромная удача. Тем более, что любимый человек будет рядом.

С Костиком у неё вообще оказалось много общего. Он хоть и не был художником, но видел качество и оценивал труд с позиции знатока, а не торгаша. Это было удивительным открытием для Маши, и теперь всё встало на свои места. Разумеется, гены деда-архитектора бурлят в крови его потомка.

Отпуск Маши совпал с желанием и возможностью Кости провести неделю в Николаевском, где и находилось, так сказать, его родовое гнездо. Лишь о том, что существует ещё одна причина приехать в Николаевское, Маша тактично умолчала. И это далось ей с огромным трудом.

Они поднялись на второй этаж и оказались в длинном холле, где Костя поставил чемоданы на пол.

– Так, Мар-р-ия, – шутливо прорычал он и, развернув девушку к себе лицом, положил руки ей на плечи, – сейчас мы быстро раскидаем вещи, и я покажу тебе сад. Погуляем немного, пока остальные не приедут. Катя готовит на кухне, а Сима, кажется, отправилась что-то докупить. Мы приехали раньше, но остальные прибудут к назначенному времени.

– Ох ты ж… – Маша состроила гримасу, старательно отворачиваясь, чтобы Костя не заметил, как она нервничает.

– Да не переживай ты так! – Костя рассмеялся и, ухватившись за ручку чемодана, потащил его в сторону одной из дверей, самой дальней. – Что ты в него напихала? Я думал, дно машины провалится от тяжести!

– Краски, кисти… – девушка провела ладонью по деревянным перилам и задумчиво посмотрела на осенний пейзаж. С высоты лестницы он смотрелся ещё эффектнее, и от него словно исходило золотистое сияние.

– Надо было тебя предупредить, что от деда осталось много чего. В кабинете есть мольберт и остальные прибамбасы. Ты идёшь?

– Надо было сказать, что ты, брат, аристократ, – тихо проговорила Маша и оторвалась наконец от картины.

– Глупости какие! Заходи! – Костя толкнул дверь и озадаченно замер.

Вся комната была заставлена разномастной мебелью и была похожа на склад: рядом с тонконогой этажеркой возвышался громоздкий полутораметровый деревянный сундук (подобный стоял в музее в экспозиции «русский купеческий быт 18 века»), дубовый шкаф с облупившейся краской зиял открытыми дверями, обнажив пустое нутро. В зеркале кособокого трюмо отразилось вытянутое лицо Кости и заинтересованное – Маши.

Цапельский поставил чемодан и задумчиво прошёлся взад-вперёд.

– Костик, это… это… великолепно! – восхищённо воскликнула Маша.

– Да? – неуверенно произнёс Костя и скептически заглянул в шкаф.

– Конечно! Посмотри, какой вид! – Маша ткнула пальцем в сторону окна.

– Дед сам всё проектировал и перестраивал. Много ездил заграницу и оттуда привозил идеи и вещи. При нём это крыло подремонтировали, поменяли сантехнику и поставили новые рамы. Тоже деревянные, копии старых, а-то они рассыпаться начали из-за древоточца. – Костя открыл окно и внутрь ворвался тёплый ветер.

Шторы заколыхались, в стекло врезался крупный шмель и тут же, с сердитым жужжанием, полетел восвояси.

– А первый этаж Софа запретила трогать. Велела оставить в том виде, какой был при деде, – закончил Костя.

– И это просто здорово! Здесь очень красиво… – Маша села на узкую кровать, покрытую вязаным покрывалом. – Ой, как же мы с тобой здесь поместимся? – повертела в руках маленькую подушку.

Костя обернулся и смущённо развёл руками.

– Такое дело, Маш. Ба очень строгих правил. Ну ты понимаешь… Моя комната первая от лестницы. Мама с Аркадием остановятся внизу. Там же и комната Серафимы, рядом с покоями ба. А дядя Жорж с Натали остановятся на нашем этаже. Ты, главное, не переживай, я ведь рядом!

– Что ты, Цапелька, я даже рада! – Маша показала язык. – Во сне ты жутко храпишь. И я наконец-то высплюсь!

– И когда ты выспишься… – Костя поиграл бровями. Вихор на его макушке качнулся из стороны в сторону в такт голове.

– Цапельский, я всегда только за!

– И это мне очень нравится! Зайду за тобой через полчаса, осваивайся! – Костя обвёл рукой пространство. – Катя просила помочь ей в саду. Буду за садовника. И машину надо переставить, а то скоро Жорж появится и замучает своими нравоучениями.

Когда дверь закрылась и послышалось шуршание второго чемодана, Маша огляделась.

– Жорж, Натали, садовник…pourquoi pas?*

Маша легла грудью на широкий подоконник и зажмурилась, подставив лицо солнечным лучам.

*почему бы и нет (франц.яз.)