Марс Чернышевский – Бускунчак
Город, который построил Я. Сборник. Том 7
– Эй, вы, две кикиморы! Или как вас там? Хватит лажать! А то я скажу своему папе, он вас всех выведет на чистую воду!!! Мерзавки!!!
А мой папа был концертмейстером виолончелей и не подозревал о наших причудах в конце сцены.
Бывало, что я в неистовстве кричал и топал ногами, но все близсидящие к нам привыкли к моим выходкам, и на меня в оркестре никто уже не обращал внимания. Так продолжалось до тех пор, пока за дирижерский пульт не встал Гусман. При нем почему-то дядя Валя не рисковал проводить в жизнь свои нереализованные способности режиссера и сценариста, и попросил меня пока послушать репетиции из зала.
Начались опять скучные дни, и я слонялся из угла в угол, не зная, куда себя деть. Но к моей великой радости это продлилось недолго. Одним утром в самом разгаре Четвертой симфонии Шостаковича дядя Валя меня опять подозвал и сказал:
– Вон видишь, дядя играет на фаготе?
На другой стороне сцены, где-то в гуще рядов, очень яростно вдувал кислород в большую и тощую рыжую трубку пожилой лысый очкарик. Когда он издавал на ней звук, то был похож на барбоса из мультфильма, и это меня очень раздражало. Мне он сразу не понравился, и тут очень кстати дядя Валя отдает приказ:
– В перерыве подойди к нему в коридоре и пни его ногой в живот, но только так, чтобы никто не заметил.
Идея мне показалось очень перспективной и даже смешной, несмотря на некоторую жесткость.
Наконец, Израиль Борисович Гусман объявляет пятнадцатиминутный антракт. Я четко слежу за перемещениями фаготиста, который одним из первых покидает сцену и устремляется по коридору в сторону туалета. Я за ним. Он заворачивает за угол, тут уже до места назначения рукой подать. Я за ним. И убедившись, что в коридоре никого кроме нас нет, кричу ему в след:
