Марс Чернышевский – Бускунчак
Город, который построил Я. Сборник. Том 16
Но у Михал Степаныча было одно свойство, которое позволяло простить ему чрезмерную назойливость и мелкие психологические комплексы скромного холостяка. Он был прекрасным пловцом, чем сильно гордился, время от времени отчитываясь родителям сколько километров он проплыл по Волге. Плавал он исключительно вдоль, так как в ширину для него было мало привлекательно, он мог пересечь реку туда и обратно несколько раз без отдыха. Цифры этих дистанций постоянно росли, и он не чувствовал при этом никакой усталости. Это был еще один, как мне сейчас кажется, нервно-паралитический синдром (возможно, ему просто казалось, что он не уставал) угнетенного пессимизмом и скукой человека.
Потом мы переехали на новую квартиру, и родители уволились из оперного театра. Вместе с ними ушел и Степаныч. Папа ушел в филармонию, мама в музыкальную школу, а дядя Миша на пенсию.
С тех пор мы его не видели. И никто не видел. Через несколько лет родители пытались его найти, но тщетно. В оперном театре он больше не появился. Не было его и на своей квартире. Соседи ничего не знали о нем, так как никогда им не интересовались.
Прошло уже сорок пять лет, и след этого человека затерялся где-то в глубинах времени. Просто был человек, и нет.
А может быть, и есть. Ведь сто или сто пять лет – это еще даже не преклонный возраст для людей, не чувствующих усталости. Мне почему-то кажется, что дядя Миша до сих пор жив. И каждый раз, гуляя по верхневолжской набережной, я прорезаю речную гладь своим дальнозорким взглядом, пытаясь разглядеть мчащуюся по волнам одинокую фигуру пловца-рекордсмена.
