Марк Чирков
Бытие
Глава 17
– Эти ребята совсем не похожи на магов. – с некой иронией сказал Сергей Семёнович.
– Вы видели много магов? – всерьёз спросил Адам.
– Ни одного.
– Мда… – Адам расхохотался. – Самому-то не смешно?
– Я скорее имел ввиду, что мои представления о магах были несколько иными.
– Очень часто наши ожидания не совпадают с действительностью.
– Почему они так просто показали себя? Почему впустили вас и позвали на тренировку?
– Не знаю. Полагаю из-за своей наивности и доброты. Сложно сказать. Не так часто встречаешь нового мага. Быть может только это делает тебя своим человеком.
– А тот пожар? Вам удалось выяснить, кто его устроил?
– Док, ты забегаешь вперед. Не стоит этого делать, иначе история потеряет полноценность своей картины. Но на этот вопрос я, пожалуй, отвечу. – Адам почесал мочку уха. – Нет, этот вопрос остался без ответа. Никто не смог выяснить причины того пожара. Возможно, маги тогда ошиблись и это был самый обычный пожар.
– Тогда можно продолжить.
– Хорошо, но я хочу кофе и поесть чего-нибудь. Мы здесь уже несколько часов сидим.
– О, у вас проснулся аппетит, это хорошо. Сейчас организую.
Я стоял у открытого окна, отдыхая после очередной тренировки. В лицо дул сильный, пронизывающий холодный ветер. С шеи он спускался вниз по позвоночнику и легкими покалываниями обжигал кожу. Небо было затянуто плотными облаками, скрывающими белесый диск солнца, а надвигающаяся с северо-запада фиолетовая туча, предвещала сильный дождь. Людей на улице не было: в такую погоду они предпочитали не высовываться из дома, не в пример упрямым чайкам, отчаянно борющихся со стихией. Поймав поток встречного ветра, они на несколько секунд неподвижно зависали в воздухе, отчего у наблюдавшего за этим, складывалось впечатление, будто время остановилось.
Такие ненастные, хмурые дни приходились мне по душе, потому как рассеянный свет не причинял такой боли, как прямые солнечные лучи. Я боялся, что скрытое в нем противостояние однажды заставит навсегда отказаться от солнечного света. И хоть я был готов к таким жертвам, сейчас я всё же с особенным трепетом относился к тому, чего мог лишиться навсегда. Вдали послышались глухие раскаты грома и на лицо упали первые тяжелые капли. Набрав полные легкие сладкого, предгрозового воздуха, я выдохнул и отошел от окна.
– Стенли, тебе известно, что если чайка летит жопой вперед – быть сильному ветру?
– Это народная примета?
Я усмехнулся, продолжая наблюдать за каплями падающими с неба.
– Скорее мое наблюдение. Кстати, помнишь того мелкого парня? – усаживаясь в кресло, поинтересовался я.
– Помню, конечно. Бледный вид, усталые глаза, худоба – он явно не здоров. На месте его приятелей, я бы накормил его.
– Да… Гриф совсем ничего про него сказал. Видимо, парнишка явно чем-то отличается от остальных, даже свечение у него не такое как у всех. Мне вот интересно, что с ним такое может быть.
– Возможно, он выходит за пределы нанограммы?
– За переделы чего?
– Нанограммы, конечно же.
– Стенли, я понятия не имею, что это такое.
– О, прости, я совсем упустил этот момент. К тому же, до этого его объяснение не требовалось. Закрой глаза, я сейчас постараюсь тебе показать картинку, а ты перерисуй её.
– Ты и в глаза мои залезть можешь? А мультики ты показывать умеешь?
– Не болтай. Возьми листок и карандаш. Теперь внимательно, не отрывая руки рисуй.
Перед моими глазами возникло изображение девятиконечной звезды. На ее концах были жирные точки, каждая из которых имела свой цвет. Быстро зарисовав эту звезду, я принялся слушать дальше.
– Это не просто рисунок, это структура всей магии. Смотри! Каждое отделение обозначает свою стихию: огонь, вода, воздух, земля, исцеление (или же солнце), вампиризм (или же луна), иллюзия, колдовство и зачарование. Все эти стихии, переплетаясь друг с другом, образуют нанограмму.
Все они целиком и полностью связаны с эмоциями человека, а вернее с той эмоцией которая преобладает над ним в стрессовой ситуации: огонь – это ярость, воздух – способность подстроиться под обстоятельства, вода – безумие, земля – спокойствие, исцеление – переживание, колдовство – беззащитность, зачарование – слабость духа, иллюзия – страх, вампиризм – ненасытность, жажда мести. Если человек во время опасности испытывает ярость, то сможет управлять только огнём, так как будет не в силах успокоиться, чтобы параллельно использовать элементы земной стихии. Понимаешь?
– Да, кажется, понимаю. Выходит, если ты во время опасности, к примеру, переживаешь за других, то твоя стихия – исцеление. Получается, магия основана на своего рода особенностях и предназначениях, которые сопутствуют ему с момента рождения.
– Именно! Очевидно, так было задумано, чтобы каждый занимался своим делом и не лез в дела других.
– Но подожди! А что значит, когда человек выходит за пределы нанограммы?
– Бывает и так, что маг под воздействием стресса перестает себя контролировать, и в нём смешиваются все эмоции разом. Тогда он уже не способен целенаправленно творить заклинания. И самое опасное в этом то, что человек не может остановиться, так как эмоции в его голове преобладают над разумом. Не вписывающийся в пределы нанограммы опасен сам для себя, так как нередко может натворить много бед.
– Выходит Вано – нестабильный парень. Интересно, маги знают об этом?
– Раз скрывают, значит знают, что мальчик проблемный, но вот про нанограмму они знать не могут.
– С чего ты это решил?
– Видишь ли, они делят магию на черную и белую, а нанограмма наглядно показывает, что магия одна и она едина. Даже рисовать ее принято не отрывая руки– одна сила вытекает из другой. Если провести логическую связь, то их магия особо ничем не отличается от «темной», как теперь ее называют. Про нанограмму знали лишь древние маги, задолго до войны. При мне таким принципом пользовались лишь учителя старой школы. Говорить о послевоенных временах нечего. Уверен, что у мудрецов не было времени вдаваться во все подробности и тонкости взаимодействия магических сил.
– Твое объяснение заняло буквально несколько минут. Не так уж много времени магам пришлось бы потратить. Зато у ребят не было бы каши в голове. Да и возможно, это помогло бы избежать раскола.
– Не забывай, что все маги были эгоистами, и никто не хотел делиться своими секретами просто так. Особенно нанограммой.
– Да в ней, вроде, нет ничего особенного.
– Не стоит недооценивать то, чего не понимаешь. Ещё от своего учителя я узнал о том, это очень опасная вещь. Тогда мне было достаточно слова своего наставника. Я жалею о том, что не стал интересоваться причинами тогда, когда у меня была возможность. Учитель ушел, а я же впоследствии не смог найти ни одной книги, объясняющий её смысл и опасность в полной мере.
– Быть может, стоит показать магам эту нанограмму?
– Зачем? Им ничего это не даст, а увидев связь магии, они поймут, что тёмные тоже нужны. Ты осознаешь последствия?
– Последствия? Ну, это могло бы послужить первым шагом к примирению.
– Вот уж не думаю. Признать, что темные маги такие же как и светлые, ни что иное как свести все свои моральные принципы на нет. Нанограмма – свидетельство того, что в убийстве не так много ужасного, как принято считать.
– А что же тогда убийство? Хорошая вещь?
– Не существует ни хорошего, ни плохого. В мире нет добра и зла, но есть действительность. Люди, стремясь придерживаться принципов, постоянно себе противоречат. Общество осуждает убийц, но при этом из своих воинов они делают героев, хотя и те и другие убивают людей. А кто сказал, что одни убивают исключительно хороших людей, а другие – только плохих? Кто дал право людям определять это?
– Ну ты даешь, сравнивать убийц и солдат. Солдаты вынуждены идти на войну, защищать себя, семью и дом – выбора-то у них особого нет.
– Выбор есть всегда, мальчик мой! Кто на самом деле герои человечества? Те, кто победил. Победа неразлучно связана со смертью и хаосом. Солдат убивает врагов, и на это у него, наверняка есть причины. Но ведь причины есть и у маньяка или убийцы, и зачастую они могут его во многом оправдать. Хоть ты и говоришь, что общество сейчас стало свободомыслящим и старается ставить права человека на первое место, но едва ли кто-то помыслит всерьез оправдать убийцу… Время идет, а ничего не меняются. Разве сильные мира сего перестали создавать оружие, вместо того чтобы решать общечеловеческие проблемы? Всем известно, что преступность целиком и полностью связана с бедностью и отсутствием хорошего воспитания. Почему же тогда никто не решает эту проблему? Потому что это не выгодно. Этому миру нужны преступники и злодеи, чтобы людям было кого осуждать. И чтобы можно было оправдать свои любые поступки.
– Разве отсутствие моральных принципов не приведёт нас к бесконечному хаосу и гибели?
– Можно подумать наличие этих принципов сейчас что-то меняет. Разве человечество ушло от хаоса? Разве что-то вообще поменялось, с тех пор как мир стал следовать принципам морали и человеколюбия.
– Просто никто на самом деле и не следует им.
– И почему же? Может потому что следовать им невозможно. Только человек додумался решить, что его мнение выше самой природы и выше законов мира.
– Не думал, что законы мира такие жестокие. И я не уверен, что эти законы приведут нас в светлое будущее.
– Судя по развитию человечества светлого будущего у вас уже давным давно нет. Ты должен понимать, что нельзя просто вдалбливать в голову какую-то чушь. Человек должен понимать почему нельзя делать те или иные вещи, только тогда будет результат. А бестолковые запреты будут приводить к ещё большему сопротивлению.
– К чему ты ведешь?
– К тому, что ты должен усвоить одну простую истину: в этом мире нет никаких ограничений – есть лишь последствия. Любой поступок чего-то стоит, и люди спустя время должны заплатить определенную цену. Человек может убивать, может грабить, воровать, прелюбодействовать: делать, что душе угодно… Вопрос лишь в том, сможет ли он после этого предоставить нужную плату.
– Кто же, интересно, устанавливает ценник? Боги?
– Думаю, боги не настолько могущественны, чтобы брать на себя такую ответственность.
– Тогда кто?
– Я не знаю, мальчик мой. Не знаю.
Повисло молчание. Я вспомнил разговор с Анной – годы, проведенные в приюте – это плата за какие-то ее действия? За что вообще может расплачиваться ребенок? За содеянные проступки своей семьи? «Бред какой-то». За окном раздался раскатистый удар грома, после которого по оконным стеклам забарабанил дождь. Я протер ладонью глаза. Отгоняя от себя эти мысли, я подвинул к себе листок с нарисованной мной наспех звездой, прокручивая в голове все, что теперь было известно о магическом взаимодействии.
– Стенли, я не понимаю! Ты сказал, что нанограмма является структурой всей магии и описал каждый луч этой звезды, но про мою силу не было ни слова. Так где же она? К какой стихии относится моя сила?
– Я уже думал, ты не спросишь. Твоя сила также в этом круге, просто ты ее не замечаешь.
– В круге? – я задумался, уставившись в лист. – Это не иллюзия, не зачарование и не колдовство… Постой! Ты говорил, что это всё связано с эмоциями, но ведь в моем случае их не должно быть вообще.
– Конечно, твоя сила построена исключительно на мышлении. Оттого она совершенно другая, и занимает здесь определенное положение.
– Но я не понимаю, где она может быть. Объясни уже дураку!
– Она в центре. Она не имеет цвета, оттого ты не оставляешь следов. Твоя сила – это то, на чём строится остальная магия и остальные стихии. Ведь первоначально во Вселенной не было ничего, кроме пустоты, чуждой страху, любви и другим переживаниям. Это пустота заполняет всё, что нас окружает. Она и есть тот всеобщий материл, из которого скроены все миры. Я призываю тебя отказаться от эмоций, потому как, сопротивляясь этой силе, ты ведешь борьбу с самой Вселенной. И ты ведь прекрасно понимаешь, кто в итоге победит в этой нехитрой борьбе? Невозможно одержать победу над тем, что является основой и фундаментом всего мироздания.
– Не люблю проигрывать.
– Возможность черпать нескончаемую энергию из самой материи – это проигрыш для тебя? Хотя, конечно, быть носителем силы, на которой основана вся Вселенная, не такая увлекательная работа, как, например, у твоей, этой, как ее… Анны, – пренебрежительно кинул Голос.
– Анна, вообще-то, очень неплохо зарабатывает,-улыбнувшись я принялся оставить работу своей домработнице.
– Ну ты и бестолочь! Сменил бы ученика да выбирать не из чего. Знал бы мой учитель, кому я передаю свои силы – придушил бы меня голыми руками.
– Я тоже тебя люблю, приятель, – потянувшись я не спеша подошел к окну.
С мокрого подоконника вода капала на пол и уже образовала огромную лужу. Не придавая ей особого значения, я, боясь наступить в нее ногами, потянулся к оконной ручке и прикрыл окно. Вдруг, яркая вспышка молнии, озарившая все вокруг ярким белым светом, заставила меня содрогнуться: в отражении оконного стекла было что-то совершенно жуткое. Я замер, пытаясь понять, что за бледное, непропорциональное и худое создание только что смотрело прямо в мои глаза. Наваждение длилось долю секунды, но я был готов поклясться, что в стекле отразилось не моё лицо. Я повернулся. Сзади никого не было. «Кажется, я поехал»: пронеслось моей голове. В надежде, что Стенли не заметил ничего необычного в моём поведении, я вытер мокрую то ли от капель воды, то ли от страха ладонь, и направился в спальню.
Глава 18
– Весьма интересная точка зрения у Голоса, вам не кажется?
– Она необычная для нашего мира, но по сути имеет место быть.
– Неужели?
– А что вас удивляет? Что она слишком «жестокая» – Адам поднял две руки вверх и два раза согнул указательный и средний палец на обоих руках, изображая вид кавычек.
– Разве нет?
– Мне кажется, что это довольно сложная тема. Имеем ли мы право делить мир на жестоки и добрый? У каждого из нас своё понятие доброты и жестокости. Чьё вернее?
– Есть всё же общие понятия, к которым мы стремимся.
– Нет никаких понятий. В одном Стенли прав – вся наша гуманность не приведёт ни к чему хорошему уж точно.
– Как я понимаю, вы приняли точку зрения своего учителя?
– Нет. Всё гораздо сложнее. Вы рассуждаете включая эмоции. Переживая за каждого живущего. Возможно это правильно, но если рассматривать холодным рассудком на нас, как на вид, то можно видеть как вся эта доброта лишь ухудшает ситуацию. Но я не хочу спорить об этом. Не нам с вами менять этот мир, поэтому ни к чему судачить о таких философских вещах.
– Конечно.
Сказать, что я ненавидел ранние утренние подъемы, означало не сказать ровным счетом ничего. Моя любовь к работе по ночам была настолько сильной, что я уже привык засиживаться допоздна. Люди, живущие все по одинаковому распорядку удивляли: я был убежден, что такой распорядок был придуман исключительно, чтобы поиздеваться над людьми, которые из-за своего безразличия, просто не в состоянии догадаться, что они лишь жертвы чьего-то плохого чувства юмора.
По правде, для меня просто не было смысла вставать рано, потому как продуктивно работать спозаранку я был просто не в состоянии, а создавать видимость деятельности, чтобы умаслить начальника, мне было не нужно.
В это утро я собирался крайне неспешно, несмотря на то, что машина должна была вот-вот приехать. Утреннее солнце, отчаянно пытавшееся заглянуть сквозь плотно задернутые шторы, предвещало хорошую теплую погоду. Но сейчас, выбравшись из под теплого одеяла, мне было зябко, и я, неспособный к долгим размышлениям с утра, начал натягивать на себя каждодневный костюм. Чудом управившись со штанами и рубашкой, я с трудом еще минут пять застегивал её рукава. Накинув наверх жилетку, я, взяв телефон, купленный пару дней назад, наконец-таки отправился пить кофе. Еле добравшись до кухни, с трудом волоча ноги и поднимая веки, я уставился в пустой угол.
– Стенли, а где холодильник?
– Вообще-то, вчера ночью ты его перетащил к себе в комнату. Как ты мог не заметить, он же стоял напротив кровати? Я по-прежнему считаю, что это была глупая идея.
– Ты наверно хотел сказать гениальная? Жаль унитаз в комнату не перетащить,– я поставил греться кофе. – Приеду, поставлю его на место.
Усевшись в кресло, я, в полудреме, держал небольшую кофейную чашку двумя руками. Сделав пару глотков, мои глаза уставились на неё – казалось, организм при отсутствии необходимости совершать какие бы то ни было действия, полностью отключился. Пристально всматриваясь в тонкую фарфоровую поверхность, я мысленно повторял: «Кружка… кружка… Круж…» Думать о чем-то в полном смысле этого слова в такие моменты не удавалось. Пожалуй, в такие моменты я был самым беззащитным существом в мире. Стенли, хорошо изучивший своего подопечного, старался мне особо не мешать. Даже ему было не сложно заметить, что я совершает огромные усилия, чтобы не заснуть, не говоря уже о чем-либо другом.
Телефонный звонок раздался так громко и неожиданно, что дремавший мозг воспринял его как «аварийный» сигнал и моментально включился в работу, разослав по телу пару нервных импульсов, отчего правая рука бесконтрольно дернулась, не удержав кружку. Я схватил телефон, с досадой глядя на расползающуюся по подлокотнику коричневую лужу.
Звонил Гриф. Он деликатно напомнил, что машина уже его ждет, и просил не задерживаться. Допив на ходу уцелевшие остатки кофе и оставив уборку на долю Анны, я быстро застегнул жилетку и, накинув пиджак, вышел из квартиры. Однако, обнаружив через пару секунд отсутствие очков, я был вынужден вновь вернуться и, надев «глаза» на нос, со спокойной душой зашёл в лифт.
Пока лифт медленно спускался, дергаясь на каждом этаже, Безымянный стоял с закрытыми глазами, не в силах противостоять желанию вздремнуть. Подъезжая к четвертому этажу, я уже видел глубокий сон и, прислонившись плечом к стенке лифта, тихо наслаждался им, пока не почувствовал сильный толчок и не услышал скрип открывающихся створок.
– Надеюсь, что вы не очень долго меня ждали? – я вышел на улицу и подошёл к Грифу, стоявшему возле машины и, пожав ему руку, попытался сделать виноватый вид.
– Не очень. На первый раз прощаю, – улыбнувшись, ответил Гриф. Его лицо было настолько уставшим, что любой с легкостью заметил бы неестественность его улыбки.
– Мы поедем вчетвером? – заглянув в машину, я увидел на заднем сиденье Клару и Зиму. Первая спала, а вторая равнодушно смотрела в окно.
– Ага. Остальные уже выехали и будут ждать нас на месте. Скажи, а ты в таком виде собираешься ехать? – поинтересовался мужчина, осматривая меня с ног до головы.
– А что не так?
– Ну, мы ж в лес едем, а не на парад. Может, лучше сходишь переодеться? – спросил Гриф с лицом, выражающим надежду на отрицательный ответ.
– Да ну, брось, это будет долго. Поехали, черт с этими шмотками, – похлопав мага по плечу, я поправил свои очки и направился к двери автомобиля.
Дверца черной легковой машины открылась со скрипом. Не смысля ничего в марках машин, мне удалось определить лишь одно – машина была достаточно старая. Сев на переднее сидение, я поздоровался с девушками. После, воцарилось гробовое молчание.
Первым тишину прервал Гриф:
– Чем ты занимаешься по жизни?
– Да ничем толком, – я старался не вдаваться в подробности. Историю с родом деятельности я так и не придумал. А рассказывать правду про ящик забитый деньгами мне не хотелось.
– Ты не работаешь? – Гриф бросил удивленный взгляд на меня и тут же уставился на дорогу.
– Нет.
– А на что ты живешь?
– На сбережения, -я ответил уклончиво. Конечно же, мне не нравилась эта тема, но я понимал, что это обычные вопросы любопытных людей. Поэтому старался не выдавать себя.
– Ну, сбережения-штука хорошая, но плохо, что не вечная,-улыбнулся Гриф и переводя тему добавил, – мы вот с ребятами держим кафе. То самое, в котором мы встречались.
– И какого это держать такую махину? – я, как мог, старался разрядить напряженную обстановку, но пока получалось скверно. Гриф улыбнулся.
– Справляемся. Конечно, у каждого из нас есть свои увлечения, но кафе – это не только наш хлеб, но и наш второй дом. Каждый вносит посильный вклад. Это сплочает и помогает держаться вместе.
– Вано тоже работает в кафе?
– Нет, в кафе он живет, а так – учится в школе. Но, конечно же, он помогает нам, когда есть время.
– Погоди, погоди. Как это живет в кафе? Почему? – я был удивилен, помня слова Голоса о неконтролируемых способностях подростка.
– Спроси у него сам, если захочет, то он тебе расскажет.
Я кивнул, понимая, что Гриф неприступен в отношении чужих тайн, и уставился в окно. Пейзаж значительно поменялся, когда маги выехали за город. Впервые мне приходилось выбираться из дома так далеко, да еще и в компании незнакомых людей. Чувство волнения давали о себе знать, но вместе с ним ощущалось некое воодушевление перед предстоящей встречей.
Пригородная местность, подобно самому городу, несла отпечаток человеческого равнодушия: по краям дороги ядовитыми зарослями раскинулся борщевик, огораживая собой пустые поля и заброшенные постройки. «Венец человеческой деятельности», – я проговорил себе под нос, проезжая мимо покатого оврага, доверху заваленного мусором. «Вернее сказать, ее отсутствие», – отозвался Голос, который видимо также с любопытством взирал на новые места. На заднем сиденье раздался звонок.
– Вы доехали, Карл? – Зима подняла трубку телефона и внимательно слушала говорящего.
– Что? Где? Ждите, мы сейчас уже подъедем! – вечно холодная и отпугивающая своей надменностью девушка, вдруг стала чрезвычайно взволнованной.
– Что случилось? – Гриф внимательно посмотрел на Зиму через зеркало заднего вида.
– У Вано приступ, -проговорила она и чуть тише добавила, – Карл сказал, что на этот раз всё серьёзнее, чем обычно.
Я уставился на Зиму, которая нервно крутила в руках телефон, а затем на Грифа. Тот, не задавая лишних вопросов, сильней надавил на педаль газа и понесся вперед. Не разбирая дороги, он кое-как пытался объезжать ямы, но то и дело колеса машины оказывались в очередной выбоине, отчего по всей машине то и дело разносился звенящий грохот. От шума и тряски проснулась Клара. Протерев глаза, она непонимающе озиралась по сторонам. Все были напряжены, и в машине повисла тревожная тишина.
– Что происходит? – ничего не понимая, я спросил Зиму. Та покосилась на Грифа.
– Расскажи ему, всё равно сейчас нет смысла скрывать.
– Вано очень импульсивный мальчик, – Начала издалека Зима. – С виду он всегда спокойный, но время от времени у него случаются приступы.
– И что опасного в этих приступах? – понимая по напряженным лицам своих спутников, что дело обстоит не так просто, я решил поспрашивать, пока была возможность.
– Потому что в такие моменты, он начинает колдовать направо и налево.
– Как сказал бы Карл: «у малого сносит башню», -добавил Гриф.
– Ну, думаю, что успокоить ребёнка – не такая большая проблема, – Я был спокоен. Гриф хмыкнул, а Зима смерила его сочувствующим взглядом.
– Значит, проблема?
– Ты к нему сначала попробуй подойти, а там уже видно будет.
Моя бровь скептически поднялась вверх. На что, интересно, способен этот мальчишка, что заставил столько взрослых людей не на шутку испугаться. Гриф резко свернул с открытой дороги, и помчался через густой еловый лес по наезженным следам, еле-еле проступавшим сквозь траву. Я приметил, что тропа была плохо разъезжена, вероятно, этот путь был известен немногим. Мой взгляд случайно остановился на сломанном пополам дереве, части которого валялись в разных сторонах.
– Гриф! – Я указывал на находку пальцем. Увидев дерево главный нахмурился и притормозил.
– Приехали, – сказал главный, останавливая машину в тени высокой ели.
– Я бы на твоём месте остался бы тут, – добавил он и, не дожидаясь ответа, кивнул Зиме с Кларой и они, поспешно выбравшись из машины, побежали искать ребят.
– Нет, ну это прямо как-то невежливо бросать меня одного, – Я притворно-расстроенным тоном развел руками в сторону.
– Боишься, что тебя украдут лесные тролли?-хмыкнул Голос.
– Это, пожалуй, не самое страшное, что может сегодня произойти в лесу с человеком, -Подметил я, оценивая шутку своего учителя.
– Так может считать только тот, кого никогда не похищали тролли, -безразлично отметил Голос, – находили бы тебя потом по частям, глядишь через месяц другой, собрали бы как пазл.
– Это так ты в своё время развлекался?– не смотря на происходящее, у меня внутри появлялся задор, и я не мог удержатся от издевки.
– У нас развлечения были и поинтересней, -совершенно серьезно отозвался учитель и добавил,-ты, кстати, зря тянешь время. Пока ты болтаешь, мальчишка предоставлен сам себе.
Согласившись с учителем и устроившись поудобней в кресле, я оставил своё физическое тело в машине и вышел в астрал, потягивая руками, словно разминаясь перед боем.
– Никогда я, конечно, не думал, что придётся бить детей, -шутливо проговорил я, -но лучше поздно, чем никогда.
– Посмотрим ещё кто кого.
– Ты во мне сомневаешься?
– Нет, но способности у мальчишки явно сильнее, чем у остальных. Любопытно будет взглянуть.
Любопытно было и мне самому, что уж скрывать. Пройдя совсем немного, я обратил внимание на поломанные и кое-где выкорченые с корнем деревья, которые были разбросаны в хаотичном порядке, образовавшем широкую, словно проделанную великанами, тропу. Кое-где виднелись чёрные куски обгоревшей травы, которая ещё тлела, тихо потрескивая. То и дело он натыкался на небольшие лужи и кучки снега. Среди всего этого беспорядка моё внимание привлекла ровная дорожка из цветов, которые явно не должны были расти в лесу. Названия этих растений мне были неизвестны, но было очевидно, что выросли они тут не сами по себе. Окончательно меня в этом убедило яркое переливающиеся свечение, исходящее от них.
«А Вано то у нас ещё и садовод, оказывается,»– Я улыбнулся, и сорвал один цветок. Разглядывая его, в глаза бросилась тонкая нить света переливающуюся, как и свечение Вано, которая начиналась от стебля и уходила куда-то вперед. Я встал и направился по следу, понимая, что эта нить скорее всего должна его привести к мальчику.
След был неровным, и временами обрывался, но мне, впервые столкнувшемуся с подобным, без особого труда удавалось его найти. Я шёл вперёд, сверяя направление по свету, исходившему от деревьев, которые своей магией задел мальчик, как вдруг впереди услышал крик.
– Да чтоб тебя! – я вздрогнул и, кинув цветок, побежал на звук.
Ребята ушли не так далеко от меня, и мне было совершенно непонятно, что они делали всё это время. Карл лежал за деревом, вокруг него ходила Зима и что-то бубнила под нос. Гриф стоял рядом с ними, прислонившись спиной к дереву, нервно приглядывая, то на Карла, то на Клару с Кукушкой, которые были заняты тушением небольших очагов огня, оставленных не то Вано, ни то Карлом. Сам мальчик сидел под деревом, поджав под себя колени. Он со страхом и отчаянием держался руками за голову. Вокруг него четко прорисовывался круг, который больше походил на защитный барьер, за который он, по всей видимости, никого не пускал.
– Ты так и будешь стоять в стороне?– От наблюдения меня отвлек Стенли.
– Ну а что я могу сделать?
– Ты можешь пройти через барьер.
– Что-то не похоже, чтобы ребята особо рвались через него проходить.
– Это потому что они не могут пробить его.
– А я, значит, могу?
– Тебе этого делать не нужно. Ты, в отличие от них, не обременён физической оболочкой. Ты можешь пройти без особых усилий.
– А что мне делать с малым?
– Выруби его, да и дело с концом.
– Ты серьезно?
– Ну, это вполне действенный способ и он не противоречит твоему гуманному взгляду на мир.
– Совсем не противоречит, но в данном случае, нам это не подходит, – здесь я был категоричен. Приблизившись к куполу, я успокоился и спросил, – есть другие варианты?
– Можешь попробовать его успокоить, но в таких делах я тебе не помощник.
– Да, это звучит лучше, – не имея ни малейшего понятия, как можно успокоить мальчишку, я всё же решил попробовать более гуманный способ.
Подойдя совсем близко к барьеру, я смог детально разглядеть тонкий, напоминающий огромный мыльный пузырь купол, разноцветные разводы которого не прекращали своё движение ни на миг. Я протянул руку и она без малейших препятствий прошла сквозь тонкую плёнку и тогда, смело шагнув вперёд, я оказался внутри купола. Вся поляна вокруг мальчика была усыпана яркими цветами, где-то обожженными, где-то покрытыми инеем или росой. Сам он сидел все в той же позе, нервно покачиваясь взад и вперёд, то и дело тихо всхлипывая. Я подошёл к нему чуть ближе и, присев на корточки, положил мальчику руку на плечо. Тот вздрогнул и поднял своё заплаканное, опухшее от слез лицо, с удивлением уставившись на меня своими огромными прозрачными глазами.
– Как ты сюда попал?– утирая рукавом нос, спросил он.
– Через вход, – улыбнулся я.
Вано удивленно оглянулся, явно не понимая, о каком входе идёт речь.
– Ты настоящий? -спросил он и, не дожидаясь ответа, спросил снова,– как ты это делаешь?
– Я расскажу тебе, как только ты расскажешь мне как ты делаешь это, -Я указал пальцем на купол.
– Я не знаю, -хлюпнув носом ответил Вано и по его щекам снова полились слёзы. Послышался сильный треск и я увидел, как позади мальчика две высокие ели, с грохотом свалились на землю и неподалёку от них образовался глубокий зигзагообразный ров.
– Я не могу это контролировать, -всхлипывая произнёс мальчик, и закрыв лицо руками, громко заплакал.
Мне ничего не оставалось делать и я обнял его, и крепко прижал его к себе.
– Мне никто не может помочь, никто не знает, как это остановить!
– А зачем это останавливать?
– Как зачем? Затем, что я приношу только проблемы! Я все порчу. Вон, посмотри!– Вано рукой махнул в сторону поваленных и сожжённых деревьев.
– Ну, дел ты конечно натворил, спорить не буду, – Я старался сохранять улыбку на лице, хотя на самом деле был напряжен и взволнован. Мальчик этого не замечал., -но ведь ты умеешь не только разрушать.
Вано вопросительно взглянул на меня.
– Не веришь? А вот это тогда что? – Я сорвал один из цветков, не тронутый ни огнём, ни холодом, -это ведь тоже твоих рук дело. Я вот, к примеру, так не умею.
Мальчик вытер слёзы ладонью и посмотрел сначала на цветок, а затем снова на меня.
– От меня больше проблем, -он взглянул на ребят, суетящихся за пределами купола, -я не хочу быть обузой.
И я рассмеялся.
– Ты не обуза, -ответил он и, хитро улыбнувшись, добавил, -если только немного. Но они твоя семья. Они любят тебя. Поверь мне, я видел, как за тебя переживал Гриф с зимой. Уверен, что остальные за тебя переживают не меньше.
– Я не хочу причинять им вреда.