Мария Зайцева
Первая любовь
4
У Митяя с недавнего времени появилось новое определение слову “мудак”.
Это он.
Только мудак уже во второй раз может выпустить из рук охрененную девочку и умотать в ночь со зверским стояком.
А почему?
А потому что мудак.
Слишком правильный мудак.
Вот бы парни поржали, если б узнали.
Митяй Нервный – правильный мудак. Оборжаться.
Митяй ехал домой, злясь на весь свет, а на себя особенно.
Не надо было ее целовать.
Не надо. Нахера? Вот нахера это сделал?
Правильно, мудак потому что.
Не сдержался.
Девочка была такая манящая с этими сонными усталыми омутами глаз, с немного растрепавшейся аккуратной тяжелой прической, в которую так хотелось зарыться руками, вытащить, нахер, все заколки и распустить пушистую копну волос.
Не сдержался.
Как в мареве каком-то, в дурмане, полез лапами, поцеловал, а дальше – провал, блядь, временной. Как в фантастических романах, что читал мальчишкой.
Опомнился только, когда почувствовал копошение в районе ремня.
Чуть пришел в себя, и охренел.
Оказывается, он за секунду успел перетащить девочку себе на колени, расстегнуть на ней кофту, стащить белье, распустить волосы, и все это – не прерывая жадного поцелуя!
Ну что тут скажешь? Даже с отключенным сознанием его тело действовало вполне себе профессионально, стремясь получить все удовольствия, что могла дать ему эта маленькая, хрупкая девочка.
Опыт, как говорится, не пропьешь.
Опять он перепутал, похоже, фантазии с реальностью (а это диагноз, диагноз, блядь!), и опять страдает мышка, которую еще чуть-чуть и поимел бы прямо в машине, как шмару плечевую.
Она-то не понимает, похоже, ничего. Ведется на него, отказать не может. Конечно, попробуй ему откажи, если он ей первым делом в рот языком лезет!
Митяй закурил и чуть поморщился, наблюдая, как ошарашенная случившимся девочка пытается застегнуть пуговицы на блузке, приладить на место белье, кажется, разорванное им к херам в клочья.
Мудак, он мудак и есть.
Ничего нормально сделать не может. Даже девочку усталую до дома довезти без приключений.
Вон трясется как, испугалась, наверно, до чертиков.
Ну ничего, все еще можно исправить.
Шарахнулась она, конечно, из машины знатно. Бежала, аж пятки сверкали.
Лежит, поди, сейчас, и трясется от страха, а, может, радуется, что все обошлось.
Митяй отвлекся на пиликанье трубки.
Валек.
Веселый-напряженный голос. Грохот музыки на заднем фоне.
– Братуха, не спишь? Подваливай, у нас тут веселье начинается!
– Где?
– Да вот возле клубешника нашего любимого. Круто тут: телки, вискарик, только тебя ждем!
– Еду.
Митяй кинул трубку, полез в бардачок, достал блеснувшее матовым воронением оружие, сразу дослал патрон.
Валек просто так не звонит. Весело, значит.
Ну, повеселимся.
Через час, лениво наблюдая за грузящимися в тонированные джипы чужаками, прикуривая, Митяй с удивлением заметил чуть подрагивающие пальцы.
Странно. С войны не дрожали у него руки. Да и там только первый месяц такое накатывало.
Странно.
Валек, ухмыляясь разбитой рожей, что-то балаболил по своей привычке, Митяй даже не вслушивался, задумавшись о том, что завтра девочка могла его и не дождаться.
Мысль была странная, нелепая и отчего-то горькая.
Он мимолетно совсем представил, о чем бы она думала, маленькая ведьмочка с огромными черными усталыми глазами, если б он так и не появился бы больше никогда в ее жизни.
Вспоминала бы его? А если да, то как долго?
Почему-то именно после этой, совершенно глупой, дебильной даже в своей нелогичности, неожиданности, разборки с пришлыми, совершенно не рубящими фишку, кто где есть в этом городе, парнями, разборки рядовой, хорошо, малой кровью закончившейся, ему в голову залетела эта дикая мысль.
Залетела, зацепилась и никак не хотела отпускать.
Как и сама девчонка, ведьмочка, серая мышка с бездонными глазищами.
– Ты прости, брат, я тебя из постели выдернул, наверно, – донесся до него сквозь размышления голос Валька, – как там, кстати, Дюймовочка? Сладкая? Я бы…
И замолчал внезапно, потому что воздух резко вышибло из груди от удара о капот машины. Уставился в недоумении в абсолютно дикие, бешеные глаза Митяя с зрачками-точками, особенно страшными на фоне яркой синевы радужки. Глаза сумасшедшего.
– Заткнись, блядь, – ровно и тихо проговорил Митяй, прижимая Валька локтем к капоту джипа, – ни слова о ней, усек?
Валек не смог ответить все по той же причине острой нехватки воздуха, но понятливо закивал.
Все понял, брат.
Конечно, брат.
Больше никогда, брат.
Как же ты так вперся, брат?
Митяй отследил последнюю мысль, мелькнувшую в хитрых глазах друга, тряхнул его еще разок для профилактики, отпустил, сплюнув.
Как открытую книгу, блядь, читает.
Вообще не дело это все. Вообще не к месту такая слабость, что заставляет руки подрагивать от страха.
С войны не было. И на войне не было. А тут – ну надо же.
И правда, как же он так вперся-то?
5
Кристина подошла, недоверчиво щурясь на сверкающую на мартовском солнце машину. Не зря пацаны на мойке носились, как ошпаренные. Хоть и ненадолго такая красота по нынешней погоде, но как раз хватило, чтоб с шиком подкатить к дверям общаги.
Митяй с удовольствием оглядел тоненькую напряженную фигурку в огромной старой куртке и стоптанных сапогах, вышел, светанул белозубой улыбкой курящим на крыльце общаги студентам. Лица их были достойны того, чтоб сфотографировать на память. Жаль, фотика с собой не было.
– Садись, мышка.
– Мне на работу… – слабо запротестовала она, чуть упираясь.
Митяй, не заостряя внимания на беспомощной попытке сопротивления (ага, куда ей против него, смешно даже), аккуратно подхватил под локоток, смачно чмокнул в шейку возле ушка, усадил в машину:
– Отпросил я тебя сегодня, не волнуйся. Не обеднеет твой шашлычник.
Кристина, судя по всему, обалдела, даже не смогла возразить.
Митяй, довольный собой, как котяра, загнавший мышь, завел мотор и выехал на улицу.
– Куда мы едем? – девочка, поерзав на сиденье, все-таки подняла на него слегка настороженные глаза. Не доверяет, значит.
А в машину села.
– Покатаемся, мышка. На набережную хочешь?
– Я там не была никогда…
– Чего? – Митяй даже повернулся к ней, отвлекаясь от дороги, – это как так?
– Я вообще тот район не знаю, все время здесь, и жила здесь, и училась, – пожала плечами Кристина.
– И чего, даже летом не ездила никогда, с подружками? – Митяй покачал головой.
Уникум просто.
Никогда не была на набережной, хотя прожила всю жизнь здесь.
Не гуляла с подружками по вечерам вдоль Волги, флиртуя с парнями. Да весь город, кажется, там гуляет летом! Но только не эта ведьмочка.
– Нет… У меня только одна подружка, со школы, она тоже… Не особо любит гулять…
– Значит, исправим, – решительно кивнул Митяй и вырулил на трассу.
Набережная Волги в марте, это, конечно, не то, что набережная Волги в мае или июне.
Холодно, пронизывающий ветер с реки, серый ноздреватый лед. Волга тронется только в середине апреля, тогда здесь будут горожане наблюдать за ледоходом.
Но все равно, несмотря на не очень комфортные условия, река завораживала.
В воскресенье, в середине дня здесь было на удивление мало народу, только в отдалении на льду чернели точки любителей подледного лова.
Митяй, как всегда, с удовольствием вдохнул свежий воздух с реки, помог выйти девочке.
Они подошли к самому краю набережной, туда, где в сезон швартовались небольшие пароходики, катающие горожан до другого берега.
Полюбовались на Жигули, невероятно яркие под мартовским солнцем.
– Нравится здесь?
Кристина помолчала, словно обдумывая ответ:
– Не знаю. Здесь очень неуютно в это время года. Летом, наверно, лучше?
– Да, летом здесь круто, – согласился Митяй.
Кристина посмотрела на него, очень серьезно, задумчиво.
Митяй опять окунулся в темные, совершенно не посветлевшие на улице под мартовским солнцем, глаза, замер, в глубине души охереневая от своей реакции на нее.
– Митя, ты зачем приехал? – тихо спросила Кристина, – зачем вообще это… Все?
Митяй спешно собирался с мыслями. Вот чего сказать?
Ты мне нравишься?
Как-то глупо, по-детски.
Я тебя хочу?
Это уже грубо, напугается еще… Тем более, что всей правды не отражает.
Пошутить?
Вообще отстой. Не поймет, да и не лезет в голову ничего нормального.
Блядь, совершенно ведь думать не получается, пока она так смотрит! Ну точно, ведьма!
– Я… Захотел тебя увидеть, – наконец совершенно честно признался он.
– Митя, но зачем? Я же тебе не нравлюсь?
Чего????
– Чего???? – вот этого Митяй не ожидал совершенно.
То есть он к ней ездит, он ее целует, он ее трахает практически, но она думает, что она ему не нравится???? Вот, блядь, как этих баб понимать????
Тут Кристина наконец-то отвела глаза, и дышать сразу стало легче.
– Ну ты… – сбивчиво забормотала она, теребя махровый от старости рукав куртки, – ты тогда в общаге… Целовал, а потом сбежал… И потом … В машине… И Катька сказала… И я подумала, что тебе не понравилось… Что я не умею…
Митяй дальше уже не мог этот бред слушать, заржал громко, вспугивая летающих над ними чаек.
Дура, вот дура-то! Ну надо же! Он тут, понимаешь ли, о ней думает, о ней беспокоится, что пугает, что лезет чересчур активно, что она девочка-целочка, и с ней надо нежно, а она, оказывается все это время… Дура, блядь!
А он-то какой дурак!
Не, не дурак, мудак, вот!
Ведь видел же, что девочка нихрена не опытная, что с парнями раньше разговаривала только на пионерском расстоянии, что вся книжная, филолог же, блядь!
И не понял, что ей объяснять надо все, что говорить с ней надо!
Ну не привык он с бабами разговаривать, не было у него повода учиться.
Все его бабы понимали его без слов, а если не понимали, то просто шли нахрен.
Вот и привык. А тут такая засада!
Веселясь, он не сразу заметил, что мышка плачет.
Смотрит на него и плачет. Молча, горько очень, обиженно.
Не, у него официально звание мудака года, блядь!
– Эй, ты чего? – он прижал свои теплые ладони к ее мокрым щекам, стирая слезы, целуя, обнимая всхипывающее икающее создание, дурея от нежности, никогда ранее не испытываемой им. В жизни не испытываемой.
Она отворачивалась, икая, обиженно поджимая губки. И дрожала.
Блядь, она же от холода дрожит, она же замерзла в этой своей рухляди!
Митяй подхватил девчонку на руки, что-то успокаивающе бубня на ушко, унес к машине, усадил, врубил печку на полную.
Достал из бардачка фляжку с коньяком, заставил хлебнуть.
Девочка отпила, закашлялась так, что коньяк носом пошел, пришлось искать салфетки, вытирать.
Наконец, она немного успокоилась, подняла на него свои огромные доверчивые глаза. Молча.
Он посмотрел на нее, вынул у нее из рук салфетку, другой рукой притянул к себе и сделал то, что так хотел с того самого момента, как увидел ее сегодня.
Разворошил опять ее аккуратную прическу, ухватил за толстую, размотавшуюся из шишки косу так, чтоб получить доступ к нежной тонкой шейке, наклонился, вдохнул одуряющий аромат кожи, посмотрел в округлившиеся в изумлении и уже слегка поплывшие от нахлынувшего томления глаза.
Горячая девочка, пиздец, какая горячая.
Отзывчивая.
Все, блядь, хватит танцев.
Она хочет знать, как он к ней относится?
Он покажет.
Митяй отпустил девушку, выдохнул, завел мотор.
– Мы куда едем? – Кристина неуверенно провела рукой по перекинутой на грудь косе, поглаживая ее неосознанным мягким движением.
– Ко мне.
Рука на косе испуганно замерла.
6
Всю дорогу до дома Митяя Кристина просидела, как на иголках.
Он везет ее к себе.
Не спросил, хочет ли она, просто перед фактом поставил.
А она хочет? Ведь не дура все-таки, знает, зачем везет. Что там будет.
Хочет она этого?
До этого, все те два раза, когда у них дело чуть не дошло до секса, у Кристины не было совершенно времени обдумать ситуацию, решить для себя все окончательно.
Митяй был как ураган, абсолютно все на своем пути сносил.
Когда он касался ее, когда обнимал, да Господи Боже мой! Даже когда просто смотрел своими невозможными синими глазами, она теряла всякую способность к соображению. Ничего не понимала, ни о чем не думала, просто отдавалась на волю эмоций, на волю его рук.
И, будь он хоть чуть-чуть понастойчивее, давно бы уже довел дело до конца.
Что было бы дальше, Кристина не загадывала.
Может быть, разочаровался бы в ней, все-таки опыта совершенно никакого у нее не было. Даже смешно, в конце двадцатого века, в восемнадцать лет быть девственницей!
Скорее всего, разочаровался бы!
Девчонки в общаге рассказывали, что парни любят опытных. Чтобы умели там всякое…
Кристина обычно даже не вслушивалась, даже не пыталась представлять, как это, краснея от стыдных откровений до кончиков ушей и поспешно уходя.
Фильмов, где хотя бы в каких-то подробностях описывалась именно плотская любовь, она не видела.
Денег на видеосалоны, где это крутили, у нее никогда не было, дома видеомагнитофона тоже не водилось.
Один телевизор, купленный на премию отчима, был полностью им оккупирован и посмотреть что-то, кроме новостей, детективов и “Поля Чудес” было совершенно нереально.
Любовные романы в мягких обложках, что так любила мама и зачитывали до дыр одноклассницы, тоже как-то ее обошли.
А классическая литература разговаривала о подобном только намеками.
Понятно, о чем пишут, но вот инструкции, что делать с мужчиной наедине, желательно, пошаговой, нигде не было.
Поэтому Кристина, нервно теребя распушившуюся косу пальцами, безумно переживала.
Она, конечно же, хочет.
Очень хочет.
Она ведь совершенно теряет голову, даже когда он прикасается к ней, просто прикасается.
И сходит с ума, когда целует.
И сложно представить даже, что может быть еще лучше, еще слаще, еще невероятней.
Она же умрет тогда просто. Она уже умирает от наслаждения в его руках.
И это именно то, о чем она читала, это именно то чувство.
Кристина уверена, абсолютно уверена, что любит его.
Эта мысль оглушает настолько, что даже волнение от неопределенного будущего отступает.
Кристина смотрит на Митяя. Он ведет машину, спокойно и сосредоточенно, ловит ее взгляд, подмигивает.
Девушка краснеет. Смущенно отворачивается, с замиранием сердца переживая эту новую, внезапно заполонившую сознание, мысль.
Кристина никогда не считала себя легкомысленной, и не думала, что так быстро может влюбиться в мужчину. Все-таки она не маленькая школьница, она учится, работает, даже практику в школе проходит.
Но как по-другому объяснить то, что она сейчас чувствует? Это не просто влечение. Да и не знает она, что такое влечение, не испытывала никогда еще. Кроме, как к нему.
Но это не только оно.
Она его любит. Да, это точно.
И что же теперь ей делать?
Ведь она так и не знает, что он к ней чувствует. Он так и не сказал. Только смеялся. Она плакала, а он смеялся.
И потом так неожиданно повез ее к себе.
А у нее даже лифчика нет!
Внезапная мысль заставила еще больше взволноваться.
Она же не готова совершенно!
Она же в старой футболке и джинсах. И в трусах – недельках! С надписью “Вторник”! А сегодня воскресенье!
И… И она не мылась со вчерашнего дня! Ночью не пошла в душ, а с утра не успела!
Нельзя к нему, нельзя!
Мало того, что неумеха, так еще и черти в чем, черти как выглядит и черти чем пахнет!
Он только разденет ее и сразу назад завернет, в общагу! Где ей самое место!
Надо его остановить, надо попросить отвезти обратно!
Тут машина остановилась, Митяй, улыбнувшись, кивнул на выход.
Кристина сидела в ступоре, глядя перед собой остановившимся взглядом, уже мысленно переживая свой позор.
Митяй обошел машину, открыл дверь, поднял ее с сиденья, прижал к себе, внимательно вглядываясь в испуганные глаза с панически расширенными зрачками.
Успокаивающе провел пальцами по щеке, и, преодолевая небольшое, чисто инстинктивное сопротивление, повел к подъезду.
Его двушка, в обычной панельной пятиэтажке, выглядела настоящей холостятской берлогой.
Зал, с низким здоровенным диваном, видеодвойка, кассеты, разбросанные вокруг по ковру времен развитого социализма, в углу гири, гантели и штанга на стойке.
Через открытую дверь в спальню был виден здоровенный матрас, брошенный прямо на пол, с неприбранной постелью.
Кристина едва ли обратила внимание на обстановку, только слегка удивилась, что нет никаких шкафов, стенок, посуды, и всего остального, что обычно бывает в квартирах.
Ее взгляд намертво приклеился к разобранной постели в другой комнате.
Она понимала, что надо отвести глаза, успокоиться, но никак не получалось.
Митяй, уже успевший снять верхнюю одежду и разуться, положил ей тяжеленные руки на плечи, потянул куртку с плеч. Кристина так вцепилась в воротник, что даже пальцы побелели.
Митяй развернул ее к себе, поднял за подбородок, заставив смотреть в глаза.
Кристина нашла в себе смелость не отводить взгляд.
Почему-то она сейчас дико боялась, хотя в прошлые разы, когда он целовал ее, и когда это чуть было не случилось, никакого страха не испытывала.
А тут буквально трясти стало от ужаса.
Митяй покачал головой, наклонился и прикоснулся к ее дрогнувшим губам. Очень нежно, практически невесомо, не напирая, не настаивая, даже не углубляя поцелуй, а лишь легко скользнув языком по нижней губе.
Потом опять посмотрел ей в глаза, и Кристина, которой буквально по голове ударило от его нежности, так, что напрочь все панические мысли вышибло, сама потянулась к нему.
Митяй положил свои большие ладони на ее замершие у воротника куртки тонкие пальчики, девушка опять поразилась тому, насколько они горячие, просто обжигающие, расцепил ее мертвую хватку, провел руками по плечам, стягивая куртку.
Одна рука осталась лежать на плече, другая скользнула на талию, притягивая ближе к горячему телу.
Стоя в его объятиях, Кристина поразилась тому, насколько он большой, просто огромный, по сравнению с ней. Как-то эта разница в росте и размерах раньше не резала глаз.
Теперь же она буквально утопала в его руках, чувствуя себя невероятно маленькой и хрупкой.
Тут Митяй опять поцеловал ее, и все посторонние мысли буквально вынесло из головы.
Кристина утонула с невероятной сладости его губ, послушно позволяя его языку проникать в свой рот, его рукам скользить по ее телу, сминая футболку, обшаривая жадно ее фигурку. Он на миг оторвался от нее, пробормотал, наклоняясь к ее шее, прихватывая губами чувствительно у скулы:
– Без лифчика? Какая плохая девочка …
Кристина вспыхнула еще больше от смущения, попыталась что-то сказать, как-то оправдаться, но он такой возможности не дал, опять находя ее губы, целуя уже более требовательно и жадно, настойчиво продвигая ее в комнату, мимо зала, в спальню.
Кристина, сквозь туман в голове, понимала, куда он ее ведет, но больше не сопротивлялась.
Страх прошел совершенно, мысли о своей неподготовленности и прочей ерунде испарились со скоростью звука.
Сейчас вообще все было неважно, кроме его жадных рук, настойчивых губ, хриплого ободряющего бормотания на ушко.
Он шептал, какая она красивая, какая она чудесная, какая она желанная… Эти слова, никогда ранее не слышанные ею в свой адрес, заводили не меньше, чем действия.
А, может, и больше.
В спальне он оторвался от нее на миг, стянул через голову тонкий свитер.
Кристина задохнулась от возбуждения и восхищения.
По его крепкой фигуре совершенно определенно можно было понять, что спортивный инвентарь в углу комнаты не простаивал впустую.
Он был невероятен, гораздо лучше, чем те мужчины, что она видела до этого в кино.
На бицепсе синела большая татуировка, какой-то зверь, то ли леопард, то ли тигр, скалящий клыки. Она ему удивительно шла. Кристина решила, что обязательно рассмотрит ее подробнее. Потом.
Митяй положил ей руки на талию, повел вверх, снимая футболку, восхищенно выдыхая открывшемуся ему виду.
– Малышка, ты пиздец какая красивая, блядь, нереально просто, – пробормотал он, осторожно, словно боясь сделать больно, трогая ее грудь, легко касаясь пальцами возбужденных сосков.
Кристина закусила губу, стараясь сдержать невольный стон, до того это было чувственно. Ее тело отзывалось на его ласки до такой степени остро, что это даже могло бы восприниматься, как боль. Сладкая, сладкая боль.
Митяй нагнулся, легко коснулся губами соска, и Кристина выгнулась в его руках, практически обвиснув, потому что по телу прошла такая волна дрожи, что ноги просто держать отказались.
– Бляяядь… – Протянул Митяй восхищенно, – такая отзывчивая… Да ты так только от языка кончишь сейчас…
Он уложил девушку на матрас, навалился сверху, опираясь на локти, чтоб не раздавить, опять нагнулся в ее груди, уже настойчивей посасывая, прикусывая легко, внимательно отслеживая реакцию.
Кристина таяла от новых, совершенно потрясающих, нереальных ощущений, тело ее прошивала дрожь, грудь налилась так, что любое прикосновение было сладко-болезненным, взгляд не фокусировался, все вокруг плыло.
И до остроты хотелось еще.
Митяй спускался вниз, целуя ее живот, дергая за молнию джинсов, и Кристина еле удерживалась, чтоб не поторопить его. Он был нежен, невероятно нежен. Так нежен и осторожен, что ей хотелось… Чтоб он был грубее.
Ей хотелось, наконец, получить его полностью, хотелось, чтоб он унял то невероятное, невозможное тянущее томление в низу живота. Она откуда-то знала, что он сможет это сделать. И, если он не поторопится, то ее разорвет просто от напряжения!
Сквозь морок протолкнулся посторонний звук. Кристина почувствовала, как замер, а потом грязно выругался Митяй, отрываясь от нее и копаясь в вещах.
– Да! – разраженно рявкнул он в трубку, – Валек, ты вообще щас не вовремя, блядь! Чего? Михалыч? Блядь!
Он бросил трубку, посидел немного. Кристина, приподнявшись, вопросительно смотрела на него.
Митяй глянул на нее, на ее зацелованные губы, горящие щеки, ладошку, целомудренно прикрывающую голую грудь. Выругался еще более грязно, ударил тяжелым кулаком в пол.
Выдохнул.
– У тебя дела, да? – Кристина села, поискала взглядом футболку.
– Да, прости мышка, – огорченно ответил Митяй, наблюдая, как она пытается застегнуть джинсы.
– Ничего, я понимаю. – Кристина избегала встречаться с ним взглядом, ей отчего-то стало неловко и стыдно. – Я пойду.
– Нет, – она удивленно подняла все-таки на него глаза, – останься, я ненадолго.
– Нет, ну что ты! Неудобно…
– Да чего неудобно, забудь, – он потянулся к ней, вытащил футболку из ее рук, – останься. Подожди меня.
Митяй помедлил, видя, что она колеблется, качает головой отрицательно.
– У нас есть дело незавершенное. Останься. Я очень хочу тебя видеть здесь, когда приду. Это ненадолго, максимум два часа.
Он был так настойчив, что Кристина согласилась, кивнула.
Митяй быстро поднялся, натянул тонкий свитер, пошел к двери. Кристина, надев футболку, вышла следом, застыла на пороге комнаты, неуверенно переминаясь.
– Будь как дома. Хочешь, посмотри что-нибудь, – Митяй кивнул на видеодвойку, натягивая куртку, – разберешься?
Кристина пожала плечами.
– Короче, там есть пульт, две кнопки сверху – включение и выключение, красная и зеленая, ниже перемотка и громкость. – Торопливо инструктировал он ее, – а вообще, хер с ним, даже если и сломаешь, не парься. Найди чего перекусить, там, по-моему, валялось что-то в холодильнике. Короче, не стесняйся. Я скоро.
Он притянул к себе девушку, крепко и жадно поцеловал в губы, оторвался, с сожалением осмотрел нежное запрокинутое лицо, провел еще разок руками по талии, вздохнул и вышел.
Кристина осталась одна.
Сначала она посидела немного, отходя от возбуждения, успокаивая тело, борясь с желанием доделать хотя бы руками то, что он начал.
