Мария Высоцкая
Погрешность
Глава 14
Она уезжала со слезами на глазах. Когда вообще такое было?
Громов положил Улькин чемодан в багажник и открыл ей дверь в машину. Девушка залезла на сиденье, пристегнувшись ремнем безопасности. Они ехали в тишине, каждый думал о своем и непременно друг о друге.
На вокзале Никольская нежилась в Степкиных объятиях, окончательно понимая, что не хочет никуда ехать – совсем. Сейчас ей было плевать на главную партию, на гастроли, которыми она так грезила, на все. Внутри поселилось какое-то чувство пустоты, словно, уезжая, она отрывает частичку своей души.
– Уль, – Степан улыбнулся, касаясь ее щеки, – ты не на пять лет едешь.
– Знаю, просто как-то грустно.
– Будем созваниваться.
– Не-е-ет, Степочка, я достану тебя своими звонками и сообщениями, и только попробуй не отвечать, – вздохнула, цепляясь пальцами за лацканы его кожаной куртки.
– Ульяна, Ульяна, – Степа осторожно коснулся ее губ своими, ощущая, как она прижалась к нему всем телом, довольно прикрывая глаза.
– Ладно, пора, – оторвалась от мужчины, набирая в легкие побольше воздуха, чтобы не разреветься.
В купе было прохладно, поэтому, как только поезд тронулся, Улька завернулась в вязаный кардиган, забравшись на свою верхнюю полку. Они ехали всю ночь. Прибыли в Питер ближе к обеду, разгрузились в гостинице и, успев принять разве что душ, всей труппой пошли на репетицию. Первое выступление было уже завтра, и это нервировало. Никольская нервничала, как никогда раньше, у нее было какое-то плохое предчувствие, оно окутывало ее сознание своими темными, мрачными путами, заставляя пальцы на ногах холодеть.
Растянувшись и хорошенько разогревшись, Ульяна на глазах расположившейся почти по кругу команды репетировала свою партию под жестким присмотром балетмейстера и худрука.
Сегодня тело идеально ее слушалось, и даже недавняя травма головы ни капли не подпортила карт.
Никольская вышколенно отрепетировала свою партию и присела в углу, плотно прижимаясь спиной к зеркалу. Лизка сразу подсела к ней. Вытянула ноги и положила голову Ульке на плечо.
– Все страдаешь?
– Страдаю, – вздохнула, – счастливая ты со своим Громовым, а у меня очередной козел.
– Все еще будет, – Ульяна улыбнулась, заботливо погладив подругу по волосам.
***
– Значит, всю эту неделю он был с ней? – Талашина нервно передернула плечами, пристально смотря в серые глаза частного детектива.
– Да. В загородном доме.
– В нашем загородном доме… – прошипела, сжимая руки в кулаки. – Спасибо вам за работу, – Светлана протянула мужчине конверт и вышла из кабинета.
В коридоре остановилась, прижимаясь затылком к стенке. В глазах помутнело, и она вновь вытащила из сумки телефон. Быстро-быстро пролистала предоставленные ей фото. На них был Громов, а еще там была Никольская. Они ходили вдоль залива…
Света крепче стиснула мобильный и прикрыла веки. Ей было необходимо успокоиться, взять себя в руки, но у нее ничего не получалось, злость, кишащая в ней, вырывалась наружу с адскими криками. Она скулила глубоко внутри, ее корежило от этой несправедливости, кажется, сейчас она ненавидела всех вокруг. Но больше всех – Никольскую. Эту мелкую, вездесущую девчонку, которая возомнила о себе черт-то что. Она запудрила Громову мозги своей «любовью», лишила его разума и откровенно пляшет на Светкиных костях.
Оказавшись на улице, Талашина глубоко вздыхает и садится в машину, там вытаскивает из сумки пачку тонких сигарет. Она вновь начала курить, с того дня, как Громов ушел, она вновь схватилась за сигареты. Ее пальцы дрожат, она делает короткие затяжки, заполняя салон дымом, и плачет, рыдает навзрыд, чувствуя, как тяжелеют ее наращенные ресницы.
Несколько раз ругает себя за попытки набрать Степу, поговорить, выяснить, хотя что им выяснять? Он никогда ее не любил, она это знала, знала и все равно продолжала перед ним пресмыкаться, дура! Какая же она была дура.
Успокоившись, Света едет в свою клинику эстетической медицины, которую Громов помог открыть ей еще до того, как они улетели в Америку. Он вложил туда свои деньги, помогал поставить все это нелегкое дело на ноги, а уходя, даже не попытался оттяпать у нее половину, довольствуясь процентом. Это бесило, его благородство доводило ее до истеричных припадков.
Только где было его благородство, когда он изменял ей направо и налево? Где оно было, когда она ждала его ночами, думая, что он занят работой, а не кувыркается с очередной подстилкой? Где все это, мать вашу, было?
Крепче сжав руль, Света еще минут десять сидела на парковке, приводя себя в порядок. Когда в зеркале ее отражение стало более-менее похоже на человека, ее каблуки коснулись пыльного асфальта, и девушка широким шагом направилась к центральному входу клиники.
Девочка-администратор поприветствовала хозяйку, но Света просто прошла мимо, у нее не было сил пошевелить языком. Только прийти, сесть за свой стол и, уткнувшись в ладони, из раза в раз прокручивать в голове кадры, которые она досконально рассматривала в кабинете у детектива.
Она жалела себя, впрочем, в этом не было ничего нового. Правда, в этот раз продлилось это совсем недолго. В кабинет вошел мужчина, без стука, без приглашения. Он нагло распахнул дверь, оставляя волнующуюся администраторшу позади. Света растерянно приподняла голову, вздрогнула, потому что не понимала, зачем он пришел. Он появлялся здесь нечасто, за три года сотрудничества мужчина, полностью облаченный в черный цвет, появлялся здесь лично всего пару раз.
Света облизала потрескавшиеся губы и убрала за уши пряди темных волос.
– Альберт, – улыбнулась, – здравствуйте.
– Добрый день, Светлана. Мои деньги, где они?
– Что?
– Перевод был сделан вот уже как неделю, но на счета так ничего и не вернулось.
Талашина хлопнула глазами и как заведенная начала рыться в ящике стола.
– Сейчас, подождите, – вытащила несколько листков, – вот, все ушло со счета клиники. Посмотрите.
Черный пиджак вырвал из ее рук листы и спешно прошелся по ним взглядом.
– Ты совсем дура? Их заморозили.
– Я уже связывалась с банком, там произошло недоразумение, они обещали исправить это в течение недели.
– Недели? – его тонкие губы изогнулись в улыбке, обнажая зубы. – Эти деньги нужны мне завтра.
– Но я…
– Меня это не волнует, – мужчина склонил голову вбок и прикоснулся ладонью к Светиной щеке, – красивая, жаль будет все это портить.
Талашина оцепенела, ее трясло от страха и ужаса происходящего. Мужчина тем временем подошел к двери.
– Если завтра вечером эти деньги не упадут на счет, будем говорить по-другому.
Когда он ушел, Света еще несколько минут смотрела в одну точку. Она сотрудничала с ними больше трех лет, и никогда ничего подобного не происходило, никогда. Обхватила голову, раскачиваясь из стороны в сторону. Почему-то до сегодняшнего дня все это казалось ей вполне безобидным. Где был ее разум?
Власов, тот самый, кто сейчас был здесь, уже более трех лет отмывал деньги через ее клинику, отчисляя довольно внушительный процент самой Свете. Если бы не эти деньги, то все уже давно бы развалилось. Талашина была плохим дельцом, и под ее руководством клиника иссыхала, просить денег у Громова она не могла, не позволяла гордость, а потом появились они. Случайное знакомство через мужа подруги, и вот у нее есть средства, чтобы развиваться, вести бизнес…
Только вот теперь… что ей делать теперь? Денег у нее почти нет, Светка никогда не умела откладывать, вечно все тратила, давно привыкнув жить на широкую ногу.
Еще раз закурив, Талашина в хаосе отыскала свой айфон и набрала Громову. Он должен ей помочь, потому что в сложившейся ситуации ей было просто не к кому больше обратиться.
Степан согласился на встречу в ресторане недалеко от его работы. Сегодня, в семь. Наверное, Талашина никогда так не отсчитывала время, не отмеряла минуты. Страх все еще держал ее в напряжении, скрипела каждая мышца тела, делая движения натянутыми, иногда неуклюжими.
Громов пришел в ресторан с опозданием, эти десять минут Света ерзала, постоянно оглядываясь по сторонам. Когда заметила мужскую фигуру – выдохнула.
Степан отодвинул стул и присел напротив.
– Привет. Чего ты хочешь?
– Степа, я, кажется, так попала, – Светка накрыла лицо ладонями, всхлипнув.
– Рассказывай.
Талашина говорила быстро, сбивчиво, постоянно перескакивала с одной мысли на другую, к концу ее рассказа Громов сидел с непроницаемым лицом, но она чувствовала, как от него исходят потоки негодования.
– То есть ты все это время занималась финансовыми махинациями за моей спиной?
– Что мне еще оставалось делать?
– Действительно, – мужчина выдохнул, сделал глоток кофе, который перед ним поставила официантка, и перевел взгляд в окно. – Чего ты от меня-то хочешь?
– Одолжи мне…
– У меня столько нет, – пожал плечами.
– Может быть, ты попросишь Азарина? У него есть деньги…
– У Азарина?!
Степан смотрел на нее исподлобья, ему хотелось придушить Талашину прямо здесь и сейчас. Как в ее голове вообще хватило ума вляпаться во все это дерьмо? Где были ее мозги? Хотя… Перевел взгляд на Свету.
– Я не буду просить Азарина.
– Во всех документах фигурирует и твоя фамилия тоже. Не забывай, ты соучредитель, – Светка откинула назад свои распущенные волосы, хищно касаясь Степана взглядом. – Если что-то произойдет…
– Это угроза или шантаж? Я что-то не разобрался.
– Степ…
– Сама, Свет, сама.
Громов со скрежетом отодвинул стул и встал из-за стола. Светка подалась к нему, вцепляясь в запястье, устраивая настоящий цирк. Мужчина отцепил от себя женские пальцы и без слов пошел на выход.
– Ты просто так уйдешь? Ты же можешь помочь, позвони Азарину или Токману!
– Я не собираюсь никого беспокоить из-за твой дырявой башки, – замер и резко обернулся к Свете, – поняла? Сама это заварила, сама и…
– Он сказал, что ему будет жаль портить такую красоту, – коснулась своего лица, – понимаешь? Они меня убьют или изуродуют!
– Что я могу сделать, Света? У меня нет таких денег…
– Для своей Никольской ты бы вывернулся наизнанку.
– Ты не Ульяна, – добил словом, и Света отступила.
Отшатнулась от него, чувствуя, как сжимается ее сердце. Было больно, так больно…
Громов сел в машину и не раздумывая выехал с парковки ресторана. По пути набрал Ивана, наверное, он единственный, кто мог помочь в сложившейся ситуации. Кто, если не подполковник УСБ. Все же на документах была и его фамилия, если что-то произойдет и в будущем будут вопросы по бухгалтерии, Громову тоже прилетит.
– Иван, не отвлекаю?
– Нет, говори. – В трубке послышался шелест бумаг.
– У меня тут случилась одна очень неприятная ситуация.
– Рассказывай.
Глава 15
Ульяна перебежала дорогу к театру и, потянув на себя тяжелую массивную дверь, оказалась в просторном помещении с высокими потолками. Вчерашний дебют в роли Одетты прошел лучше, чем она могла себе представить. Никольская была неотразима в образе нежного белого лебедя и, кажется, до сих пор испытывала нервное покалывание в пальчиках от колоссального волнения и свалившейся на нее ответственности.
– Уль! – Лиза окликнула ее, ускоряя шаг, чтобы догнать подругу.
– Привет, слушай, мне нужно настроиться, – Ульяна натянуто улыбнулась, – очень волнуюсь.
– Конечно, все будет хорошо! Не переживай, – Самарина крепко сжала Улькину ладошку, – ты мегаталантлива и ты справишься.
– Спасибо, Лизок.
Ульяна улыбнулась подруге и пошагала в гримерку. Пока делала сценический макияж, несколько раз набрала Степе, но он все не отвечал, это нервировало. Неужели у него что-то случилось? А если он вернулся к Светке? Последние мысли она откидывала в сторону, как гнилые орехи. Громов не мог с ней так поступить, не мог!
Закончив припудривать лицо белоснежной пылью, Никольская растянулась, прошлась вдоль гримерной пару раз и, усевшись на пол у двери в позу лотоса, вновь набрала Степана. В этот раз он ей ответил.
– Я соскучилась, – промурлыкала в трубку, вытягивая ноги.
– Я тоже. У тебя все в порядке?
– Да, через полчаса начинаем. Пальцы дрожат, – поджала губы, рассматривая свои руки.
– Все будет хорошо. Не волнуйся, ты со со всем справишься, – Громов говорил быстро, словно хотел от нее отвязаться. Ульке это не понравилось, но она не стала развивать данную тему и акцентировать свое внимание на том, что ей, возможно, всего лишь показалось.
– Ладно, я пойду. Вечером позвонишь?
– Да. Удачи!
– Спасибо.
Скинув вызов, Ульяна горела ревностью, нетерпением и злостью, ей хотелось прямо сейчас сорваться в Питер, но она мысленно давала себе хлесткий подзатыльник. Она профессионал в первую очередь и лишь потом безголовая влюбленная девочка. Когда в дверь постучали, Ульяна мгновенно поднялась с пола, открыла, пропуская балетмейстера в свою обитель. Мужчина, как и всегда, наговорил ей пару стандартных фраз, чтобы подбодрить, и пожелал удачи.
Ее партия была длинной, вынуждая быть на сцене восемьдесят процентов постановки, и требовала колоссальной отдачи делу. Ульяна считала себя талантливой, но за все годы занятий и тренировок никак не смогла избавиться от страха, мешающего ей раскрыться в парном танце. Она не доверяла партнерам, не могла открыться им полностью, из-за этого часто конфликтовала, ее предвзятость задевала танцоров, давая повод думать, что Никольская ставит себя выше других. Отчасти, наверное, так и было. Никому нельзя доверять, только себе, впрочем, даже это можно оспорить.
Зал взорвался аплодисментами, ее сольная партия вызвала восторг, она чувствовала людские эмоции, питалась ими, а улыбка на ее губах становилась лишь шире.
После окончания постановки она помнила лишь овации зрителей, собственное волнение и то, как грязно они с Лёнечкой сделали поддержку. В остальном в голове был чистый лист, ее бешеный невроз стер все подчистую. Уже в гримерной Ульяна медленно начала приходить в себя, дыхание стало более спокойным, волнение утихло, а приятная натянутость в мышцах вызывала лишь наслаждение. Переодевшись, девушка перекинула через плечо немаленькую сумку, постучалась к Лизе, которая тоже была готова ехать в отель, и вызвала такси.
Ульяну все еще что-то беспокоило, она с самого утра ощущала повышенную тревожность и, конечно, связывала ее с выступлением, но оно прошло. Постановка завершена, а Никольскую до сих пор одолевает какое-то необъяснимое опасение, предчувствие, будто что-то случится. Должно случиться.
– Машина скоро приедет? – Лиза пропустила подругу вперед, придержав дверь.
– Пишет, десять минут, подышим воздухом.
– Блин, холодно сегодня,– Самарина обняла себя руками, ее тонкий свитерок совсем не грел.
– Держи ,– Уля протянула подруге свою ярко-красную куртку.
– А ты?
– А мне жарко, до сих пор не могу отойти.
– Спасибо, – Лизка натянула куртку и выудила из сумки протеиновый батончик, надорвала обертку. – Будешь?
– Нет, не могу после выступлений смотреть на еду.
– Да? А у меня вечно просыпается жор.
Ульяна рассмеялась, но ничего не ответила, подставила лицо под поток прохладного ветра, и ее светлые распущенные волосы разметались по плечам. Лизка натянула наушники, замирая на краю тротуара, а из-за угла показался серебристый «Ниссан». Ульяна обернулась на скрип тормозов и завороженно смотрела на приближающуюся машину, на всей скорости летящую в сторону Самариной.
В ушах встал этот мерзкий звук, словно кто-то водит вилкой по стеклу. Ульяна выкрикнула имя подруги, но та уставилась на свои кроссовки, бодро притопывая ножкой в такт музыки, играющей в наушниках.
Все произошло слишком быстро, несколько секунд, за которые перед глазами Никольской пролетела вся жизнь. Когда она подалась вперед, то была уверена, что сможет оттолкнуть подругу и не попасть под раздачу сама. Она должна была успеть, должна…
Вытолкнув Лизу, Ульяна замешкалась, обернулась к летящему авто, а ее глаза расширились, в огромных черных зрачках отразились улица, свет фар и мигающий красным светофор. Сердце ускорило свой ритм, и хрупкое девичье тело перелетело через крышу машины, приземляясь на теплый и пыльный асфальт. От «Ниссана» не осталось и следа, машина растворилась на просторах улиц, а Лиза со слезами на глазах кинулась к Ульяне. Самарину трясло, она толком не могла связать и пары слов, лишь захлебывалась и что-то невнятно бормотала.
Ульяна была еще в сознании, у нее ныли виски и ломило затылок, она чувствовала тошноту и подступающую агонию. Пока боли, выкручивающей каждую мышцу, не было, но Ульяна догадывалась, что это ненадолго.
– Ульяна! – Лиза прочертила коленями по асфальту, присела рядом с подругой и крепко сжала ее ладонь.
Вокруг столпились люди, где-то вдалеке послышался вой сирены, а перед глазами замелькали синие костюмы врачей скорой помощи. Ульяна приподняла голову, не в силах сосредоточить взгляд хоть на чем-то, с каждой пройденной секундой картинка размывалась все больше. Во рту появился ощутимый привкус крови. Ощупав языком небо, Никольская сообразила, что прокусила щеку, и прикрыла глаза.
***
Ей было холодно и постоянно хотелось укрыться. Липкие волосы метались по подушке, то и дело приклеиваясь к мокрому лбу и щекам. Ульяна все никак не могла открыть глаза, блуждала на задворках собственного сознания в кромешной темноте и что-то шептала. Ее едкий крик растворялся в звенящей тишине, когда она снова и снова чувствовала удар, перелетая через машину. Агония из боли поглощала ее тело, девушка морщилась уже наяву, а сидящий в палате отец, словно зеркало, отражал каждую эмоцию дочери.
Никольский прилетел сюда сразу, как только ему позвонили, сорвался с лекции в аэропорт. А теперь вот сидел рядом со своей девочкой, моля о том, чтобы все обошлось.
Высокая медсестра с грозным видом и лицом, раздражение на котором было прикрыто кривой гримасой, сменила капельницу и спешно удалилась в коридор. Мужчина посмотрел ей вслед и сжал тонкие пальчики дочери, веря в лучшее.
Ульяна чувствовала отцовское присутствие, слышала его тихие молитвы, удивляясь им, ведь папа всю жизнь был атеистом. Приоткрыв глаза, обессиленно дернула рукой. Ее красивое лицо еще пару часов назад приобрело неестественно белый цвет. Она была бледна, как накрахмаленная простыня. Яркий свет резанул сетчатку, и девушка снова погрузилась в темноту. Чтобы выбраться из этой жуткой ямы, которая вновь и вновь утягивала ее в сон, пришлось приложить немало усилий.
Она очнулась одна. В палате было пусто, а за окном нависли сумерки. Девушка нерешительно приподнялась на локти, медленно соображая: что-то не так. Понимание пришло не сразу, вначале были догадки и неверие, ведь с ней такого точно не могло произойти.
– Ульяна! – отец, зашедший в палату, повысил голос, и девушка ретировалась с локтей на подушку, вжалась в нее шеей, все еще не желая признать произошедшего.
Никольский присел рядом с дочерью и сжал ее руку, но Уля не среагировала, только завороженно смотрела на одеяло, где покоились ее ноги. Она гипнотизировала свои конечности, которые не выполнили ни одной команды, отданной ее мозгом. Ни одной.
Ульяна не могла поднять ногу, пошевелить пальцами, согнуть в колене, ничего. Полная потеря чувствительности и двигательных функций. Покачав головой, девушка метнула взгляд к отцу и натянуто улыбнулась.
– Я сломала позвоночник?
– Милая…
– Папа, говори как есть. Я больше не смогу ходить?
– Нужна операция, но шансы очень высоки. Все будет хорошо, слышишь?
– Слышу, – Ульяна ухмыльнулась, а на тумбочке зашумел телефон, как ни странно, но после аварии он остался жив.
– Это Степан, он звонит не первый раз. Я не решился брать трубку, подумал, что это должна сделать ты.
– Правильно подумал.
Улька скинула вызов, а Никольский вытянул шею в возмущении, но дочь опередила его вопросы, сразу давая ответ:
– Я не хочу портить ему жизнь.
– Ульяна…
– Если я не встану, то он будет лишь мучиться со мной, папа. Я не имею права давить на его человечность и благородство.
– А как же и в горе, и в радости? – Олеся Георгиевна ворвалась в палату с раздражением, ее рейс задержали в аэропорту и, кажется, вытрепали все нервы, которые и так были на пределе после произошедшего с ее дочерью.
– Мама, – Улька вздохнула, ей захотелось отвернуться, спрятаться ото всех, но, кажется, сейчас это уже было невозможно.
– Что «мама»? А как же любовь? Не ты ли мне говорила, что она у вас есть? Не ты ли устраивала истерики и скандалы? А теперь вот так просто списываешь его со счетов. Нет уж, дорогая, пусть он знает и принимает решения, что со всем этим делать дальше. Только попробуй спрятать голову в песок, поняла меня? Звони, – мать протянула ей телефон, но Ульяна лишь сжала смартфон в ладони.
Никольская-старшая стиснула зубы, жалея дочь про себя. Кажется, у нее почти остановилось сердце, стоило ей зайти в эту ужасную палату. Все здесь твердило о трагедии и боли ее девочки. Ее дочь не заслужила всего, что с ней произошло, не заслужила! Материнское сердце сжималось все сильнее, а из глаз выступили слезы, которые женщина спешно утерла рукой.
– Если ему не позвонишь ты, это сделаю я! – взгляд матери вновь стал суровым, и Ульяна медленно набрала Степин номер. Абонент был не в сети, и это сильно ее обрадовало.
– Олеся, пойдем выйдем, – Артур Павлович сжал плечи жены, подталкивая в коридор. Женщина все это время не отрываясь смотрела дочери в глаза. Яркие, синие глаза, наполненные печалью и жутким страхом. Настоящим ужасом, из которого им придется выбираться вместе.
Возможно, Олеся и не была слишком внимательной матерью и скорее лишь требовала, но сейчас она тем более не позволит опустить своей девочке руки. Ни за что в жизни. Она встанет на ноги, чего бы им это ни стоило.
Когда родители ушли, Ульяна выдохнула, откинула с ног одеяло и долго смотрела на свои пальцы, пытаясь ими пошевелить. На лбу выступила испарина, но чуда не произошло. Она ничего не чувствовала. Абсолютно.
Стало жутко, ей вдруг показалось, что вся ее прежняя жизнь была бессмысленной. Она с детства занималась балетом, с детства трудилась, умирала на тренировках, репетициях, вечно чувствуя боль и колоссальную ответственность. Она помнила, с каким трудом ей далась растяжка, как сложно было танцевать по несколько часов без перерывов, помнила слова матери о том, что она должна стать лучшей, быть лучшей. А сейчас… сейчас каждое из всплывающих в памяти действий было абсолютно бессмысленно. Она прожила девятнадцать лет в погоне за тем, что забрали у нее в один момент. Минута, и ее прошлое стерли. Вырвали с корнем, приковывая к кровати.
Ей одолевал страх и ненависть. Она ненавидела всех и до жути боялась будущего. Что будет завтра? А через неделю? Сколько должно пройти дней или месяцев, чтобы ее жизнь стала хоть немного прежней? А если ничего уже нельзя вернуть? Если она не встанет? Что, если кровать и коляска для нее теперь уже на всю жизнь?
Тысячи вопросов кружили в ее голове, как стая воронов, они каркали, раздражали и не давали думать. Сжатый в ладони смартфон ожил, Ульяна вздрогнула и моментально скинула вызов, выключая телефон, чтобы он больше не звонил. Она не могла и не хотела говорить со Степой, только не сейчас. Она боялась услышать его голос, боялась его решений. Если он уйдет, то она точно сойдет с ума, второй раз она уже просто не сможет, не сможет быть без него. Но если он останется… как она узнает, что это искренне, а не из желания всего лишь ее пожалеть.
