Марина Вячеславовна Ковалева
Оборотень
Избушку освещал лунный свет. Отодвинув серебряную от инея ветку, которая мешала как следует её разглядеть, я застыл в изумлении. Возле самой избушки ходил высокий юноша одного со мной возраста. Его светлые густые волосы падали на богато расшитый серебром голубой плащ, подбитый белым мехом. Я очень удивился. Как здесь очутился и что делает в лесу совсем один такой богатый юноша? Он меня тоже заметил и подошёл поближе.
– Что ты здесь делаешь? – спросил он, улыбнувшись.
– Да вот, хворост собираю. А ты?
– Мой отец отправил меня сюда лечиться.
Я всё понял. Я слышал о богатых людях, которые отправляли своих детей лечиться к ведьмам, когда обычные врачи от них отказывались. Если ведьме хорошо заплатить, она вылечит не хуже учёного лекаря.
– Как тебя зовут? – снова спросил он.
– Норкас. А тебя?
– Хилеас.
Мне почему-то сразу пришло в голову, что пропавшего сына короля тоже звали Хилеас.
–Давай, я тебе помогу, – предложил он так просто, что я улыбнулся в ответ и сказал:
– Ну, помоги.
За работой мы разговорились. Правда, больше говорил я, а он больше спрашивал. Когда собрали большую вязанку, Хилеас спросил:
– Ты замёрз?
– Есть немного.
– Пойдём погреемся.
– Куда? В дом Лувисы? Нипочём не пойду!
– Не бойся. Её нет дома. Кроме того, мы пойдём в ту часть дома, где живу я, и даже войдём туда через мою дверь.
Любопытство и обида на мать (пусть поволнуется, поищет) толкнули меня на то, чтобы я пошёл за Хилеасом. Мы вошли в дом. Я огляделся. Кругом висели пахнущие пылью травяные веники, связанные за хвосты мыши и ящерицы. На тёмных полках стояли плотно закрытые посудины. Хилеас подвинул ногой скамейку к печи. Мы сели. В устье громко гудело высокое и яркое пламя.
– Ты ещё придёшь сюда? – спросил мой новый знакомец.
– Не знаю. Боязно, – ответил я и рассказал ему о страшном конце тёти Эсте.
Он помрачнел и отвел глаза.
– Есть хочешь?
– Очень. Я голоден, как волк.
Хилеас встал, принес хлеба и сала. Мы с удовольствием поели и снова разговорились. Он опять оживился.
Тёмная слюда, вставленная в окно, заголубела. Светало.
– Тебе нужно идти. Скоро вернётся ведьма, – сказал Хилеас. – Я тебя провожу.
Мы вышли и молча пошли сквозь лес, окутанный серыми сумерками. Он остановился на краю, под сенью деревьев.
– Дальше не пойду, а ты не забудь, приходи, как стемнеет. Пожалуйста. И не говори обо мне никому.
– Хорошо.
Я взвалил на плечи вязанку и пошёл.
Дома меня, разумеется, обругали и выдрали. И даже не за то, что я отсутствовал всю ночь, а за то, что я соврал, будто потерялся в лесу. Мать знала, что в лесу я не терялся сызмала, и мог ходить как зверь, не задумываясь о дороге и всегда выходя на нужное место. О своём новом знакомце я никому и словом не обмолвился. И даже не потому, что он меня об этом просил. Мы были очень бедны, а бедных никто ни во что не ставит, поэтому даже в деревенской компании я не занимал значительного места. Я умолчал о Хилеасе, потому что боялся, как бы кто из мальчишек побогаче не отбил его у меня.
4
В то же утро, когда я вернулся чуть свет, вторая сплетница после старухи Стефен, тётка Мариоль, отправилась в лес за хворостом. Вышла она утром, но даже к вечеру не вернулась. Тревогу поднял её супруг – пьяница, очнувшийся к обеду и до ужина не обнаруживший никакой приготовленной пищи во всём доме. Вспомнив страшную участь тёти Эсте, вся деревня отправилась на её поиски.
Мариоль нашли около дороги. Она была покрыта страшными ранами, но жива. Её перенесли домой, и уложили в постель. Ночью женщина пришла в себя.
Она рассказала, что, отправившись утром за хворостом, по дороге передумала и решила отправиться в соседнюю деревню, чтобы обсудить с соседними кумушками все накопившиеся в её душе новости, особенно касавшиеся гибели тёти Эсте. Они так жгли её язык, что женщина не побоялась идти одна. Дорога туда была спокойной, а вот обратно…
На обратном пути Мариоль услышала за спиной хлопанье крыльев огромной птицы. Она обернулась и увидела висящего в воздухе, поджав ноги, старика. На нём абсолютно ничего не было. Он был лыс и так худ, что можно было пересчитать все его кости. Синюю кожу покрывал белый пух. От кистей рук с загнутыми грязными ногтями тянулись крылья как у летучей мыши. Чудовище взвыло, и Мариоль застыла на месте, пригвождённая его мёртвенным взглядом. Последнее, что она помнила, была страшная боль, когда оно стало рвать её зубами и когтями.
Добравшись до этого места, больная стала бредить и кричать:
– Дьявол! Дьявол! Я видела самого дьявола! Грехи, грехи мои тяжкие! Помилуй меня, господи! Я вижу адское плямя!
Через день Мариоль умерла. Вся округа забурлила, как котёл с горячей водой. Через три дня благодаря окрестным кумушкам утвердилось совершенно точное мнение, что бедную Мариоль разорвал дьявол, с которым она заключила сделку и не выполнила условий. Старуха Стефен припомнила, как часто видела, будто в трубу к тётке Мариоль нырял столб белого дыма, похожий на змея, а потом из дома слышались смех и разговоры мужчины и женщины, только голос мужчины не был голосом её мужа. Местные пьяницы сошлись на том, что хлебную водку они покупали у Мариоль чаще, чем у других торговок, из-под полы продающих спиртное: не иначе, как она их привораживала. Всеобщие предположения подтвердил муж погибшей, заявив, что жена всегда необыкновенным образом для простой женщины узнавала, когда он тайком отправлялся в кабак, и по возвращении всегда ждала его с тяжёлой сковородкой.
В эти дни переполоха и всеобщего страха я не видел Хилеаса.
5
После этого происшествия в деревне стали происходить страшные дела. То один, то другой человек погибали, разорванные неизвестно кем. Их находили в лесу, на дороге или на болоте. Пожилые женщины считали, что эта напасть послана нашему селению за грехи и требовали, чтобы жители обошли его крёстным ходом. Но все их призывы были тщетны, потому что люди боялись выходить из дому.
Вскоре некоторые стали рассказывать, будто видели в окрестностях некое чудовище. По словам одних, это была огромная летучая мышь, нечто вроде описанного тёткой Мариоль, по словам других – неопознанная лесная нечисть ростом с дерево, по словам третьих – лысый волк – оборотень. Но кто бы это ни был, скоро все уяснили одно: с наступлением сумерек и по ночам чудовище никого не трогало, словно сквозь землю проваливалось. Дошло до того, что деревня стала перестраиваться на ночной образ жизни. Нашлись, правда, два смельчака, которые попытались выследить и убить это существо, но оба они погибли.
Я был мальчишкой и почти ничего не боялся, тем более, что чудовище лишь в первый месяц своего появления показывалось часто, а затем стало появляться с перерывами. Иногда о нём не слыхали неделю, а то и две – три. Больная мать не могла заставить меня подчиняться, поэтому чуть смеркалось, я бежал к дому ведьмы, чтобы встретиться с Хилеасом. Лувисы никогда в избушке не было: она улетала по своим ведьмовским делам.
