Марина Сергеевна Айрапетова
Зеркало.
Еще с утра, почти сразу после завтрака, родители в субботу закрылись в своей комнате. В квартире стояла гробовая тишина. Филя с самого утра готовился к своему выпускному вечеру. Наконец все позади, все экзамены сданы. Впереди свобода, взрослая жизнь, путь к выбранной профессии. Ну а самое главное, это то, что именно сегодня на выпускном он признается в своем уже давно созревшем чувстве Машке. Он наконец осмелел. Филя в последнее время стал замечать, что и она с удовольствием стала общаться с ним и смотреть на него как-то по-другому начала. Иногда от ее взгляда и голоса у него даже в голове все кружиться начинало. Он бродил по комнате и репетировал свою замысловатую тираду, с которой он обратится к Машке. Он даже голос пытался отрепетировать. Ему хотелось быть не только убедительным, но и очень взрослым. Он все пытался подобрать слово чтобы определить, что он должен сделать . И наконец оно пришло. Очаровать! Вот именно! А звучит-то как!
В этот самый момент, после какого-то шума в коридоре, в дверях возник отец. Он стоял почему-то с плащам через руку, хотя погода была теплая и сухая, и с огромной дорожной сумкой в другой руке. Филя замер с вопросом в глазах, а отец стоял, странно и нервно переминаясь с ноги на ногу, и молчал.
–Ты куда? А на нашу торжественную часть в школу не пойдешь?
–Прости, уж так вышло… . Как-нибудь в другой раз.– сказал отец и сам же удивился. Филя, напротив, даже не улыбнулся. Он вдруг все понял и резко повзрослел.
–Решил уходить, так уходи. И на вечер в школу не приходи! Понял?!
Отец кивнул и ушел. Громыхало поставила свою жирную и весомую точку на этом. В квартире воцарилась гробовая тишина. Филя слышал только стук своего обезумевшего сердца. Потом, спохватившись, он медленно подошел к дверному проему и посмотрел в зеркало. Вот тут он и увидел то, что сейчас так отчетливо воспроизвело зеркало.
Филипп Палыч откинулся на спинку дивана, закрыл глаза и почувствовал дикую усталость. Но мысли уже выстроились в очередь. В ту злополучную субботу он так и не пошел на вечер. Ему страшно было оставить мать одну. Машка и его любовь вдруг отошли и закрыли за собой дверь. Все в этом мире сразу показалось таким зыбким, ненадежным, временным. Он теперь наблюдал за маминой покалеченной душой и понимал, что не хочет, чтобы и с его душой такое произошло. Вот так и растворилась эта первая любовь, а может быть и просто увлечение Филиппа. Судя по всему девушке той даже и в голову не приходила мысль о таком серьезном моменте, с которым она могла встретиться в тот знаменательный вечер. Будущих абитуриентов лихо захватила новая жизнь. Филиппу она тоже пошла на пользу, постепенно рана от травмы начала затягиваться. Оставшийся шрам начинал постанывать только тогда, когда отец возникал в его жизни. А это происходило все реже и реже по обоюдному согласию. Его мама по своему приспособилась к новым обстоятельствам, сначала углубившись в работу, а позже в заботу о внучках. Да-да, Филипп со временем обзавелся семьей. Сначала привел в дом жену, маленькую, хрупкую и симпатичную девушку. Спустя несколько лет, молодая семья разрослась, с интервалом в четыре года ворвались в нее две смешные, веселые и очаровательные фантазерки. Филипп и жена его их очень трогательно любили и наполняли, надувая, как шарики, всем, что хранили в себе, чем жили, чем были заполнены их страстные до всего прекрасного души. А мама Филиппа сразу же, подключившись к общему процессу, подхватила весьма трудоемкий аспект в этом общем деле. Когда девочками занимались родители, она следила за порядком в доме и вкусным рационом. А как только деловая жизнь выхватывала еще молодых, активных и занятых своим профессиональным делом родителей, бабушка забирала все в свои руки. Но продолжателем дела родителей она была прекрасным и надежным. И такая смена позиции девочкам тоже шла на пользу. Они никогда ее не называли бабушкой. Старшая внучка, научившись говорить, быстро объединила в ней оба понятия главных людей в ее маленькой жизни, маму и папу, и получилась просто «Мапа». Вторая, младшая дочка с легкой доверчивостью переняла у сестры это название. С тех пор так и повелось, что даже взрослые члены семьи ее так называли.
Итак жизнь набирала обороты, и уже мимо пробегали не только дни, но и годы. Поезд жизни бежал вперед, иногда делая остановки, на этих остановках сходили те, чей путь закончился, или требовалась пересадка. Первой этот поезд покинула Мапа. Ей долго махали вслед, а девочки потом с надеждой смотрели в глаза родителей, как бы ожидая ответа, что они будут ехать с ними всегда. Но потом не сдержала обещания мама, сойдя раньше срока на каком-то полустанке. Ну а уж после и сами девочки решили, каждая на какой-то станции сделать пересадку. И вот теперь Филипп Палыч в одиночестве качается в своем опустевшем купе.
Филипп Палыч, закончив со всеми своими стариковскими делами, прошаркивая в очередной раз по длинному коридору, вдруг почувствовал тяжесть в ногах и присел на заветный пуфик перевести дух. Он перевел взгляд на зеркало и увидел пустоту коридора и закрытую дверь в самую большую комнату. Он вдруг с удивлением подумал, что никогда зеркало не воспроизводит ему его жену и дочерей. Он вопросительно еще раз пристально вгляделся в глубину зеркала. Оно глухо ответило пустотой. Филипп Палыч тяжело встал, распрямился и пошел в комнату, где обычно собиралась вся семья. В комнате тоскливо царила пустота. Случайно заглянувший луч утреннего солнца, удивившись безмолвному холоду встречи, пытался побыстрее покинуть это жилище. Филипп Палыч, постояв немного посреди комнаты, выходя, задержался в дверном проеме и посмотрел вновь в зеркало.
Филипп очень редко ссорился с женой. Но в этот день спор зашел слишком далеко, его вывело из себя непонимание жены, и разговор закончился на повышенных тонах. Что делать? Семейные ссоры неминуемы. Самое главное, чтобы после них наступало блаженное перемирие! Раздраженный разговором Филипп пошел прочь именно из этой комнаты, но остановился в дверном проеме и посмотрел на себя а зеркало. И тут он вспомнил, как в детстве стоял, прижавшись к дверному косяку в своей комнате и следил за всем, что происходило в коридоре. Вот и теперь он вдруг ощутил пристальный взгляд на себе двух пар глаз его дочек. Он был уверен, что они там у двери своей комнаты тоже следят за жизнью при помощи зеркала. И тогда Филипп взял и сложил лицо в смешную и веселую гримасу, а потом еще и раскланялся. Тут же из-за двери вылезли две радостные рожицы и посмотрели на него с надеждой. Он жестом их позвал в свои объятия, и так они все втроем ввалились обратно к комнату и прижались к уже улыбающейся маме.
В носу у него защипало и почему-то заслезился один глаз. Филипп Палыч достал платок и зычно высморкался.
