bannerbannerbanner
Королевский секрет

Марина Линник
Королевский секрет

Глава 2. Предупреждение

Франция, Осер, весна 1741 года

– При всем моем уважении, но у вас растет настоящий преступник, мсье и мадам де Бомон, – сидя за обшарпанным столом, изрек сурового вида человек. – И если вы не наставите его на путь истинный в ближайшее время, то он угодит за решетку раньше, чем получит образование.

Директор встал и заложив руки за спину прошелся по бедно обставленному кабинету, в котором, кроме массивного шкафа, почерневшего от времени дубового стола и трех стульев, не было ничего. С самого первого дня пребывания в приходской школе (ибо финансовые возможности семейства были весьма ограничены, несмотря на благородное происхождение) проказы Шарля Женевьевы Луи Огюста Андре Тимоте дʼЭон де Бомон выводили господина Граммона из себя. Обычно спокойный и уравновешенный, пожилой человек буквально метал громы и молнии, выслушивая жалобы воспитателей малолетнего негодника.

– Ваш сын ни во что не ставит учителей, отказывается зубрить молитвы и ведет себя неподобающим образом во время церковного пения, отвлекая других учеников кривлянием и шутками. А совсем недавно был и вовсе вопиющий случай. Он раздобыл где-то женское платье, как выяснилось позже, негодник стащил его из прачечной у одной посудомойки, и в таком виде заявился в класс. Надо ли говорить, что урок отечественной истории был сорван?

Мсье де Бомон вздрогнул от неожиданности, а его жена невольно вскрикнула и едва не упала без чувств.

Директор школы бросил озабоченный взгляд на посетительницу и спросил:

– Мадам де Бомон, позвольте предложить вам стакан воды? Или, может быть…

– Нет-нет, – быстро беря себя в руки, отозвалась Франсуаза. – Это… все нервы. Я весьма расстроилась, услышав ваши слова. Признаться, вы озадачили меня. Да, Шарль всегда был непоседой и его трудно назвать примерным мальчиком, и я, что греха таить, всегда относилась снисходительно к его проказам, но чтобы…

– А я всегда говорил вам, мадам, что вы слишком балуете сына, – хмуро заметил мсье де Бомон. – Вот к чему привело ваше воспитание.

Франсуаза зарделась, но промолчала.

– Признаюсь, поступки вашего сына меня очень огорчают, – продолжил разговор директор школы. – И это я еще не упомянул о том, что он постоянно задирает детей и устраивает словесные перепалки, которые часто перерастают в драки.

– Мне очень жаль, что так происходит, – угрюмо отозвался адвокат, удрученный поступками отпрыска. – Но позвольте узнать, почему вы не наказываете его? Ваше попустительство идет ему во вред. Я отдавал сына в ваше заведение не для того, чтобы с вашего молчаливого согласия ему позволяли поступать неподобающим образом.

– Что? – Кровь бросилась в лицо господина Граммона. – Вы действительно обвиняете меня в том, что я спускаю с рук проделки вашего сына и оставляю их полностью безнаказанными? Да не проходит и дня, чтобы мы не сделали выговор или не выпороли сорванца за нарушение дисциплины. Мы сажали его на хлеб и воду, одевали в женское платье и выставляли на всеобщее обозрение, думая, что такой позор послужит для него уроком и заставит призадуматься над своим поведением, но мы ошиблись. Ему так понравилось примерять платья, что на следующий день, как я и рассказал вам, он опять вырядился женщиной…

– Вы что сделали? – ахнула мадам де Бомон. – Кто вам позволил выставить на посмешище человека, унижая его достоинство? Вы – преступник!

– Мадам, при всем моем уважении, – вспыхнул директор школы, – я бы попросил не разбрасываться столь громкими обвинениями и не учить меня, КАК мне справляться с МОЕЙ работой.

– Ваша работа заключается в том, чтобы оскорблять ваших подопечных и измываться над ними? – покраснев от негодования, парировала мадам де Бомон.

Затем она обратилась к мужу и жестко произнесла:

– Луи, я считаю, что нашему сыну не место в этом заведении.

– Мадам, позвольте мне САМОМУ решить этот вопрос. Я уже не раз предостерегал вас от попыток делать мне замечания, особенно прилюдно.

Сверкнув глазами, Франсуаза дʼЭон вскочила и, не сказав больше ни слова, вышла из кабинета.

– Прошу вас простить выходку моей жены, – устало произнес адвокат. – Он – ее любимец, а матери трудно смириться с тем, что из любимого чада не выйдет ничего путного. Учеба, как видно, не его конек. Что ж, придется отдать Шарля кому-нибудь в подмастерья. Может, хоть там будет толк.

– Я бы не был столь категоричным, – не сразу ответил господин Граммон, задумчиво посмотрев на собеседника. – Причина, почему мы до сих пор не отправили вашего сына домой, как раз и заключается в том, что, несмотря на все его шалости, Шарль блестяще сдает все экзамены. Да-да, не удивляйтесь. Вот поглядите ведомости! У вашего сына, если, как я уже говорил ранее, он не попадет в тюрьму, большое будущее. Поверьте мне!

Директор школы достал толстую книгу и, полистав ее, нашел нужные записи.

– В том году все без исключения предметы были сданы на «отлично». Более того, Шарль весьма красноречив, у него великолепная память и хорошо подвешен язык. Ваш сын – первый ученик в классе, но при этом и первый сорванец школы, с которого более слабые берут пример. Поэтому… пожалуй, ваша супруга права: ему не место в нашем учреждении. У Шарля чересчур острый ум, бойкий язык и бешеный темперамент. Все его поступки – это своеобразный вызов, который ваш сын бросает моим воспитателям ежедневно. Обстановка в школе накалилась, поэтому-то я и вызвал вас. Я не знаю, зачем он так поступает, но сдается мне, что за его неподобающим поведением скрывается тайна, разгадать которую пока не в состоянии никто.

Адвокат дʼЭон как-то странно посмотрел на директора и уронил голову на руки.

– Это мой крест, господин Граммон. Тяжкий… тяжкий крест!

Директор школы, раздираемый любопытством, молчал, не желая показаться чересчур назойливым. Он надеялся, что пробудившееся в собеседнике раскаяние позволит ему раскрыть загадку семьи адвоката. Но тот, нахмурившись, безмолвствовал, хотя весь его вид говорил о том, что тайна, снедающая его, слишком мучительна. И все же, несмотря на тяжелую ношу, Луи дʼЭон де Бомон не был готов поделиться этим секретом с посторонним.

Наконец отец Шарля встал и, взяв в руки потертую треуголку, прервал молчание:

– Хорошо, господин Граммон, я прислушаюсь к вашему совету и заберу сына домой. Возможно, я совершаю самую большую ошибку в своей жизни, или… нет, я совершил ее гораздо раньше, прогневив нашего Создателя. Гореть мне в Аду.

С этими словами адвокат открыл дверь и вышел из кабинета.

– Что бы это могло значить? – хмыкнул директор школы, глядя вслед посетителю. – Интересно, что скрывается за таинственными фразами? Эх, жаль, что я так и не выяснил тайну этой странной семьи. Но с другой стороны… мы наконец-то избавимся от проказника. Огромное облегчение для всех нас. Хвала Создателю!

Через час с небольшим все семейство уже тряслось в дилижансе по направлению к Тоннеру.

– Это же надо было потратить шестьдесят четыре су из-за этого негодника, – сокрушался Луи дʼЭон, подсчитывая в уме расходы на поездку. – А все вы, мадам. Зачем вы увязались за мной? Я мог бы спокойно обойтись и без вас.

– Разумеется, могли. Господи, сударь, ваша прижимистость не имеет границ, – зыркнула на мужа Франсуаза. – Мне давно уже кажется, что я и наши дети вам в тягость. Хочу отметить, они не только мои, но и ВАШИ! Не по своей милости я рожала каждый год на протяжении стольких лет. Вы же все о мальчике мечтали? Так в чем еще вы хотите меня упрекнуть?

– Лишь в том, что у вас слишком длинный язык, Франсуаза, – уставившись в маленькое окошко, ответил адвокат. Затем, не поворачивая головы, добавил: – Шарль, перестань буравить меня взглядом. Мы поговорим дома о твоем поведении. И на этот раз…

Луи сделал паузу и, оторвавшись от окна, бросил пристальный взгляд на жену:

– …нам НИКТО не помешает. Вам понятно, мадам?

Мсье де Бомон вновь отвернулся и погрузился в свои невеселые думы.

– Как бы не так, – пробормотала Франсуаза, решившая как истинная мать до конца защищать своего ребенка.

– Матушка, все хорошо, вы не переживайте за меня, – наклонившись к ней, проговорил юноша.

Он ласково посмотрел на мать и расплылся в тихой улыбке.

– А хотите, я что-то покажу вам? – спросил он внезапно.

– Ну хорошо, покажи, дорогой, – потрепав сына по щеке, сказала мадам дʼЭон.

Достав из-под плаща плоскую коробочку, Шарль протянул ее матери.

– Только сразу не открывайте ее, матушка, – посоветовал он, – а то разбегутся.

– Разбегутся? – озадаченно посмотрела на него Франсуаза. – А кто здесь?

– Мои веселые друзья, – подмигнув, отозвался сын.

– Я смотрю, ты новую шалость задумал?

– Не совсем новую. Благодаря им я заработал почти сорок су! Вы представляете? – с гордостью заявил юноша.

– Почти сорок су? – изумилась его мать. – Но каким образом?

Шарль взять коробочку из рук матери и осторожно открыл ее.

– Вот, смотрите! – торжественно произнес он, указав на несколько членистоногих тварей, сбившихся в кучку.

– Боже, кто это? Что за мерзость? – поморщилась Франсуаза, невольно отпрянув.

Юноша рассмеялся и закрыл коробку.

– Это пауки-сенокосцы, матушка. Вы не раз видели их, наверно. Они живут в тёмных влажных нишах пещер, деревьев и под камнями. В школе я утверждал, что это смертельно ядовитые тарантулы и самым любопытным давал посмотреть… само собой, за деньги. Если бы вы не забрали меня, то через месяц-другой я заработал бы восемьдесят, а то и сто су.

Паучок, паучок,

су мне в лапках принесет,

обмануть легко глупца,

коль головушка пуста…

Эх, обидно! – с сожалением констатировал бывший воспитанник школы, сокрушавшийся больше о потере доходов, нежели о перспективе остаться неучем.

– Полно, Шарль, болтать глупости, – рассмеялась его мать. – Пора уже взяться за ум.

 

– Наконец-то я слышу первые здравые слова из ваших уст, мадам, – прервав молчание, вступил в разговор глава семейства. – Тебе по сути дела пора обдумать свое будущее. Я не собираюсь кормить еще один рот. Их и так слишком много в моем доме. Следует пустить твою неуемную энергию в мирное русло… Я не желаю слушать никаких возражений, мадам! Все, достаточно! Я НЕ ЖЕЛАЮ обсуждать мое решение ни с вами, госпожа дʼЭон, ни уж тем более с вами, молодой человек, из-за которого у меня одни неприятности.

Оставшийся путь семья де Бомон проехала в полной тишине, нарушаемой лишь жалобным скрипом кареты, то и дело попадающей в ямы и ухабы, топотом копыт да редким возгласом возницы.

Лишь глубокой ночью, уставшие, продрогшие и голодные, они добрались до дома. На пороге их встретила заспанная Моник с фонарем в руке.

– Ох, хвала Небесам, вы вернулись. А я уж чего только не передумала. Вдруг грабители, или опоздали на дилижанс, или еще какая напасть приключилась… Ой, мсье Шарль… Вы? А почему вы не в школе? Вы больны? Может, за доктором сбегать? Так я мигом!

Луи де Бомон поморщился. «Господи, как я устал от этой женщины! – вертелось у него в голове. – Ну почему я до сих пор ее не рассчитал?.. Франсуаза! Эта ведьма не разрешает даже голос на нее повышать. И почему я все время прислушиваюсь к ее мнению? Завещание… вот почему. Завещание ее тетки, зловредной старухи, которая никак не может окочуриться, будь она трижды проклята! Завещание, благодаря которому мы сможем забыть о нужде и лишениях до конца своих дней».

В это время служанка, продолжая щебетать и не давая никому и слова вставить в свой монолог, помогла снять верхнюю одежду госпоже и юноше.

– Моник, Господи, ты можешь помолчать? – не выдержал в конце концов хозяин. – От твоей трес-котни у меня разболелась голова. И так дорога оказалась чрезвычайно трудной, а тут ты… никому ничего не нужно.

– А как же ужин? – распахнув глаза от изумления, молвила Мими.

– Завтра поедим.

– Ну уж нет! – влезла в разговор Франсуаза. – Вы, мсье, можете поступать, как вам заблагорассудится, а я и Шарль проголодались. Накрой на стол, Моник, мы сейчас придем.

– Так все уже давно ждет вас… ой, да! Совсем забыла! Вам сегодня принесли письмо… Очень солидный господин! Сказал, чтобы я лично передавала вам в руки… Оно очень важное… Батюшки… куда же оно запропастилось? Куда я могла его положить?..

Служанка начала везде рыскать в поисках письма, бормоча что-то неразборчивое вполголоса. Луи де Бомон в сердцах швырнул длинный плащ, перчатки и трость и заторопился наверх, в свою комнату, костеря Моник на чем свет стоит.

– Ой, да вот же оно, – вытаскивая письмо из корзинки с пряжей, радостно вскричала Мими. – Я ж его специально спрятала, чтобы не потерять.

– Чертова курица! – прокричал мсье дʼЭон, сбежав вниз по лестнице. – Надо же было догадаться положить важное послание в корзину. Видит Бог, я сегодня же выгоню тебя из дома.

– Но, мсье… пожалуйста, – взмолилась Моник, скривив смазливое личико. – Куда же я пойду? Темень на улице, да и вон дождь начался. У меня нет другого дома, кроме вашего… Пожалуйста, не выгоняйте! Господом заклинаю вас… господин де Бомон!.. Мадам!.. умоляю, затупитесь!

Служанка упала на колени перед Франсуазой и, вцепившись в ее ноги, продолжала голосить.

– Ну полно, полно причитать! – похлопала ее по плечу хозяйка. – Мсье де Бомон… Луи, не время для бурных эмоций. Давайте лучше прочтем письмо, это сейчас гораздо важнее, не так ли?

Хмуро посмотрев на жену, адвокат выхватил письмо из дрожащих рук Моник и, вскрыв конверт, пробежался по нему глазами.

– Черт подери! – невольно воскликнул он.

– Прекратите богохульничать в доме! – потребовала Франсуаза, жестом приказывая Мими подняться. – Я не раз просила вас об этом. Из-за вашей несдержанности гореть нам всем в Аду.

– Франсуаза! – сменив гнев на милость, возрадовался Луи. – Моя дорогая жена!

Отбросив письмо в сторону, он подбежал к суп-руге и, подняв ее на руки, закружил по передней. Шарль и Мими недоуменно взирали на эту странную картину, не в силах понять, что, собственно, приключилось.

– Наконец все наши беды позади! Вам, мадам, больше не придется экономить каждое су и штопать разорванную одежду. У нас будет экипаж, мы поедем в Париж… Вы же так об этом мечтали! Уволим бестолковую курицу и возьмем вам настоящую, хорошо обученную камеристку.

– Погодите… погодите! – мадам де Бомон бросила на мужа полный недоумения взгляд. – О чем вы говорите? Какой экипаж, какая камеристка, какой Париж? Вы сошли с ума!

– Да, сошел… от любви к вам, мадам, – продолжая кружить жену, пропел адвокат.

– Луи, достаточно, – скомандовала Франсуаза, – отпустите меня! У меня кружится голова. Мими, дай мне воды.

– Слушаюсь, госпожа.

Служанка, подхватив юбки, понеслась на кухню выполнять распоряжение мадам дʼЭон, которая тем временем, опираясь на руки мужа и сына, прошла в гостиную. С трудом сев в кресло возле горевшего очага, она обратила взор на адвоката и произнесла:

– А теперь, когда вы немного успокоились, сударь, извольте объяснить все по порядку.

– Конечно, сударыня.

Он вернулся в холл и поднял письмо.

– Вот, читайте, – протянув его, проговорил Луи.

Франсуаза схватила лист и пробежала глазами написанное. В отличие от мужа, на ее лицо молниеносно легла печаль.

– Матушка, с вами все в порядке? – забеспокоился Шарль, опускаясь перед ней на колени. – Вы побледнели. Что случилось?

– Все хорошо, – продолжая читать, отозвалась та.

Мадам де Бомон смахнула набежавшую слезу и положила письмо на колени.

– Мой милый мальчик, – погладила его по щеке женщина, – мне тяжело сообщать тебе эту грустную новость.

– Ничего она и не грустная, – буркнул адвокат, похлопывая по спинке кресла. – Лучше и быть не может!

– Я повторю, дорогой, – не обратив внимания на слова мужа, ответила Франсуаза, – это ГРУСТНАЯ новость для всех нас. Два дня назад скончалась твоя двоюродная бабушка.

– Старая карга и так слишком долго коптила небо, – проворчал де Бомон, хмыкнув.

– Имейте хоть какое-то уважение к покойной, сударь! – взорвалась мадам дʼЭон. – В конце концов, это ЕЙ вы обязаны тем состоянием, которое одурманило вам голову.

Пожав плечами, Луи отошел в сторону.

– Итак, графиня Жуаньи скончалась, оставив нам все свое состояние. Теперь ты сможешь учиться в самом лучшем колледже в Париже.

– Вот уж нет! Я все решил, – перебил ее муж. – Он завтра же пойдет в подмастерья к господину Камбре и будет…

– Мой сын, Шарль Женевьева Луи Огюст Андре Тимоте дʼЭон де Бомон, будет учиться в колледже Мазарини, сударь, хотите вы этого или нет! – сухо констатировала Франсуаза. – Или я сегодня же пойду к отцу Дезире на тайную исповедь и расскажу обо всем. О той тайне, благодаря которой нам всем гореть в Аду, ибо никакие праведные дела не смогут искупить наш грех.

– Хорошо, – вмиг поникнув, проговорил ее суп-руг. – Делайте так, как сочтете нужным, мадам.

Покинув гостиную, мсье де Бомон поднялся в свою комнату и заперся на ключ. Секрет семьи висел над ними точно Дамоклов меч. Тень этой тайны преследовала их днем и ночью. Опустившись на кровать, хозяин дома обхватил руками голову и застонал.

– Чертовы деньги… чертовы деньги… Господи, прости меня!

Глава 3. Взлет и падение

Версаль, осень 1744 года

Ноябрь 1744 года в Париже выдался крайне дождливым и холодным. Многие улочки, расширенные в 1660 году по указу Людовика XIV, превратились в бушующие реки, а площадь Руаяль, ставшая первым публичным местом отдыха в городе, и вовсе стала мутным озером. Местные жители, кутаясь в плащи и накидки, пропитанные влагой, проклинали погоду. Они то и дело поглядывали на небосвод в поисках хоть какого-то просвета. Но затяжной дождь и низкие тучи не давали надежды уставшим от непогоды людям.

На улице Бак, в очаровательном особняке, задумчиво глядя на потоки воды, струившиеся вдоль дома, возле окна сидела миловидная женщина двадцати семи лет. Герцогиня де Шатору, официальная фаворитка Людовика XV, томилась в ожидании вестей от короля. Прошла уже неделя, как ее возлюбленный вернулся в Париж из Меца, где едва не распрощался с жизнью, заболев лихорадкой, но он так и не изъявил желания увидеться с ней. С ней, с любовью всей его жизни, как не раз утверждал Луи, покрывая ее разгоряченное тело поцелуями!

Да, король сходил по ней с ума, ибо Мари-Анн доводила короля до исступления: то раззадоривала и распаляла его до крайности, то отказывала в удов-летворении, не открывая ему дверь, в которую монарх был вынужден стучаться чуть ли не всю ночь. Ровно год назад она приехала в Версаль, погостить у своей старшей сестры, очередной фаворитки любвеобильного короля. Увидев ее на одном из тайных ужинов в покоях тогдашней возлюбленной, Луи возжелал вкусить блаженства с прелестной гостьей. Но… будущая герцогиня отвергла ухаживания короля, чем весьма удивила не знавшего ни в чем отказа Людовика.

Ему пришлось приложить немало усилий, чтобы добиться расположения Мари-Анн, которая и не думала уступать. Она отсылала назад письма, не распечатывая их, отказывалась принимать от него драгоценности и другие роскошные подношения. Но при этом она иногда писала влюбленному ТАКИЕ письма, что молодой король готов был продать дьяволу душу, лишь бы оказаться подле этой женщины.

В мучительных терзаниях прошло три месяца, но Людовик и не думал сдаваться, продолжая открыто ухаживать за Мари-Анн, невзирая на недовольство семьи и придворных. И вскоре старания короля увенчались успехом: неприступный бастион пал. Однако перед тем как отдаться Людовику, будущая герцогиня выдвинула ряд условий, которые были выполнены беспрекословно. А еще через месяц влюбившийся без памяти Луи присвоил любимой титул герцогини и подарил огромное поместье. Двадцать четвертого октября 1743 года мадам де Шатору была представлена ко двору в качестве официальной фаворитки.

Но это было тогда… Тогда Мари-Анн имела огромное влияние на короля. Благодаря ее стараниям Франция ввязалась в борьбу за австрийское наследство. Желая покрасоваться перед возлюбленной, Луи даже принял на себя командование французской армией во Фландрии и Эльзасе, хоть вначале и сильно сомневался в необходимости личного присутствия на поле боя. Но полученное от Мари-Анн как-то утром письмо воодушевило его на подвиги.

«Сир, как я уже говорила ранее, король должен заботиться о своём авторитете. Нужно ли вам напоминать, что раз уж народ ропщет, то вам следует сделать так, чтобы вы – стали им ближе, чтобы ваш голос – был голосом отца их, ваши слова нашли отзыв в сердцах. О Ваше Величество! Что может быть важнее и главнее для короля, чем быть окружённым счастливыми подданными? Вы упрекаете меня в том, что хочу подвергнуть вас опасности. Поверьте, я была далека от этого. Но ваша жизнь, как и вы сами, принадлежит государству. И вы отвечаете за детей своих. О, сир! Ваше присутствие вдохновит войска. Я даже не сомневаюсь, вы завоюете сердца народа, вселив в каждого из них уверенность и заставив их тем самым ринуться в бой. Мой возлюбленный король! Я опасаюсь, что мое откровение может не понравиться вам, но разве вы можете вменить мне в вину то, что я мечтаю о славе моего великого господина? Поверьте, если бы я не заботилась о вашем величии, о вашем триумфе, о вашем могуществе, то это значило бы, что я не люблю вас».

Герцогиня де Шатору оказалась права: присутствие короля воодушевило армию, благодаря чему было взято несколько крепостей. Эти победы принесли Людовику большую популярность во Франции. Но вскоре, оказавшись в Меце, король опасно заболел.

Боязнь смерти заставила Людовика XV не только удалить от себя фаворитку и покаяться в грехах, но и вернуться в лоно семьи.

– Вам предписано срочно покинуть Мец и возвратиться в Париж, – заявил духовник фаворитке, ожидавшей новостей в своей комнате.

– Это решение короля или ваше? – дерзко спросила та, внутренне похолодев от охватившего ее дурного предчувствия.

– Какое это имеет значение? – сложив руки на груди, отозвался отец Перюссо.

– Большое! – вскочив с кресла и швырнув книгу в сторону, воскликнула герцогиня. – Я должна увидеться с ним, слышите? Пусть он скажет мне в лицо, что разлюбил и не желает больше видеть.

– Увы, мадам, но это невозможно.

– Почему? Вы что-то скрываете от меня? Он… – Лицо Мари-Анн покрылось смертельной бледностью. – Он… умер?

– Нет, Ваша Светлость, пока наш возлюбленный король жив, хвала Создателю, но Его Величество находится в тяжелейшем состоянии.

– Это вы довели его до этого! – взорвалась герцогиня де Шатору, утратив над собой власть. – Вы пытаетесь отнять короля у меня! О вашей ненависти ко мне знают все.

– Поверьте, мадам, – ровным голосом заметил духовник, – если бы я на самом деле желал, чтобы вы впали в немилость, то, поверьте, вы давно бы уже оказались или в Бастилии, или же на плахе.

 

Герцогиня судорожно сглотнула. Помолчав немного, она приблизилась к отцу Перюссо и, упав перед ним на колени, взмолилась:

– Я должна быть подле короля. Я смогу помочь ему… Пожалуйста, разрешите мне пойти к нему.

– Я уже сказал вам, мадам, что король НЕ ЖЕЛАЕТ более видеть вас, – сухо повторил ее собеседник. – К тому же сегодня утром приехала королева, которая сейчас находится у Его Величества, что делает ваше присутствие невозможным.

Развернувшись, он подошел к двери.

– Через час вас будет ждать карета, – остановившись в проеме, равнодушно добавил духовник. – Уезжайте, герцогиня, для вас все уже кончено.

Закрыв за собою дверь, отец Перюссо удалился. Наконец-то ненавистная герцогиня де Шатору, влияние которой на короля парализовало волю Людовика XV, лишив его возможности принимать решения самостоятельно, покинет двор.

Но едва кризис миновал и Луи почувствовал себя лучше, как тотчас же забыл о данных Господу (в присутствии отца Перюссо) обещаниях. Король, несмотря на недовольство семьи и министров, захотел вновь воссоединиться с возлюбленной.

Именно поэтому, вернувшись в Париж, Мари-Анн надеялась на возобновление отношений. Фаворитка с содроганием вспоминала отъезд из Меца. Мадам де Шатору с сестрой убегали под градом оскорблений, грязных ругательств и угроз. Более того, самые ярые ненавистники даже бросали вслед фавориткам камни и вёдра с протухшей водой. В другом городе, узнав карету любовницы короля, толпа намеревалась разбить ее и совершить самосуд над сестрами. Если бы не вмешательство городских чиновников, побоявшихся последствий, женщины вряд ли избежали бы линчевания, ибо все, от мала до велика, считали их виновницами болезни короля. Вне всякого сомнения, самые страшные оскорбления предназначались герцогине де Шатору.

– От короля нет никаких известий? – спросила Мари-Анн сестру, герцогиню де Лорагэ, молча сидевшую на диване с вышивкой.

Оторвавшись от работы, бывшая любовница короля взглянула на сестрицу и покачала головой.

– Ничего не понимаю, – раздраженно заметила герцогиня де Шатору, с ненавистью окинув взглядом полную фигуру женщины. – Прошло чуть больше недели, а от Луи ни письма, ни весточки, ни знака внимания. Как будто я пустое место! И… и между нами ничего не было!

Аделаида пожала плечами и продолжила вышивать. Уж кому, как не ей, было известно о недолговечной любви Его Величества: месяц, от силы два. Мари-Анн и так оставалась подле короля дольше остальных. Да, мадам де Лорагэ завидовала герцогине: еще никому не удавалось продержаться в статусе официальной фаворитки так долго, как ее сестре. Продержаться и не наскучить. Графиня де Майи, графиня де Вентимиль, затем она, герцогиня де Лорагэ… А сколько еще было девушек на одну ночь? Но все они канули в Лету, когда в один прекрасный день при дворе оказалась Мари-Анн. В Версале недоумевали!

– Едва появившись при дворе, эта выскочка, что ни говори, произвела сильное впечатление на короля, – судачили одни.

– Просто Его Величество устал от прошлых связей, ему нужны новые впечатления, – отвечали другие

– Она буквально околдовала его. Людовик не расстается с мадам де Шатору ни днем ни ночью, – шептались третьи.

– Недостойное поведение грязной шлюхи вызывает недовольство не только его семьи, – поддакивали недовольные действиями и влиянием новоиспеченной герцогини завистники. – Все больше людей при дворе осуждают Его Величество. Да и в других странах поговаривают, что король все политические вопросы решает в кровати фаворитки.

– Какой позор…

Такие разговоры витали в гостиных приближенных короля. Но того мало интересовали досужие сплетни. Он предпочитал делать лишь то, чего желал. «Я – король великого государства! А как говаривал мой прадед: «Государство – это я!»

– Тебе следует смириться со своей участью, как когда-то смирилась я, – после продолжительного молчания проговорила герцогиня де Лорагэ. – Когда-то это должно было произойти.

– Со мной НИКОГДА не произойдет того, что стало с тобой или нашими пустоголовыми сестрами. Я не допущу подобного! – презрительно фыркнула герцогиня де Шатору. – Не надо обладать большим умом, чтобы влезть в постель короля: смазливое личико, нескромный наряд, томный, полный страсти взгляд, – и вот перед тобой распахнулась заветная дверь, ведущая в Рай. Но остаться в спальне надолго… для этого нужно иметь талант, а не формы, которыми обладаешь ты.

– Вот только ты, со своими способностями и умом, которыми ты так гордишься, сейчас сидишь в неотапливаемом доме, – буркнула Адель, обиженно насупившись. – Еще немного, и нам придется продавать драгоценности, чтобы оплачивать счета, а их у нас накопилось немало. В то время как король уже и думать забыл о тебе. Кстати, мне тут птичка принесла весточку, что он, в знак признательности и внимания, которое оказывала королева ему во время болезни, воссоединился с семьей. И не просто воссоединился, а даже делит ложе с супругой. Как в старые добрые времена.

– Это откровенное вранье! – вскричала Мари-Анн, гневно поглядев на сестру. – Ты так говоришь, потому что всегда завидовала мне. Моему богатству, моему влиянию на Луи, завидовала тому, что я, в отличие от вас, жила в прекрасных апартаментах в Версале, а не занималась любовью в маленьких грязных комнатах или на лестницах, как ты. Завидовала тому, что я имела свой двор, и король открыто приходил ко мне ужинать. Я получала все, что хотела! Даже деньги из королевской казны на свои нужды!

– Вот именно «приходил»! – злорадствовала Аделаида, довольная тем, что смогла уязвить сес-трицу. – А теперь он проводит тихие вечера со своими детьми и женой.

– Его Величеству такое времяпрепровождение скоро наскучит, – ухмыльнулась герцогиня де Шатору. – Уж я-то его хорошо знаю. И вот тогда правитель вспомнит обо мне.

– Ты слишком наивна, моя дорогая сестра. Не ты ли вчера жаловалась мне, что в парке видела эту… мадам д’Этьоль. Та уже давно вьется, точь-в-точь как коршун, над твоим Людовиком, мечтает прибрать к рукам. Разве ты забыла, как отчитала ее за наглость?

– О да, – усмехнулась Мари-Анн, – я посоветовала этой деревенщине сидеть в своем имении в окружении гусей и кур, а не разгуливать по тем местам, где бывает король, дабы не пугать Его Величество своей неказистой внешностью и безобразным воспитанием.

– Она так ужасна?

– На мой вкус, совсем невыразительна. В ней нет ни аристократичности, ни утонченности, ни изящества. К тому же она обладает неправильными чертами: слишком высокие скулы, слишком тяжелый подбородок, слишком смуглая кожа… фи, mauvais ton…7 В общем, так… серая мышка. Одним словом, производит впечатление неотесанной девицы, которой повезло, что ее вообще позвали замуж, – констатировала герцогиня. – Не понимаю, на что она рассчитывает?

– Кто знает, кто знает, – продолжая вышивать, проговорила Адель. – Иногда вот такие серые мышки и творят историю.

Мари-Анн обернулась и уставилась на сестру, не отрывая взгляда.

– Что-что? Мой Бог, – насмешливо сказала она. – Не верю своим ушам. Это первая здравая мысль, зародившаяся в глупой голове за всю твою жизнь. Откуда? Ты не перестаешь удивлять меня, Адель!

Покраснев до корней волос, герцогиня де Логарэ опустила голову, смутившись.

– Я… я прочитала одну из твоих книг, – пролепетала она. – «Размышления о причинах величия и падения римлян», философско-исторический трактат Шарля-Луи де Монтескьё. Ты же не сердишься на меня за то, что я взяла ее без спроса?

– Я? – придя в себя от удивления, проговорила Мари-Анн. – Безусловно, нет. Меня просто поразили твои слова, дорогая сестра. За всю свою жизнь ты не прочла ни одной книги, кроме Библии, разумеется.

– Лучше поздно, чем никогда…

В это время в дверь постучали, и на пороге появился слуга.

– Ваша Светлость, вам просили передать письмо, – поклонившись, вымолвил он.

– От кого письмо? – насторожилась Мари-Анн, сердце которой ушло в пятки.

После отставки и отъезда из Меца герцогиня была уверена, хоть и не делилась с сестрой этими опасениями, что самое худшее еще впереди.

– Его принес королевский слуга, – с готовностью ответил дворецкий. – Он ожидает ответа внизу.

7Дурной тон.
1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20 
Рейтинг@Mail.ru