Marie Umbrini
Когда господствует серость
Энкера отвели в сторону. В отличие от Урмы он, на два года младший её, вдруг заревел и закричал: "Мама! " Потом его казнили.
Оставшихся детей действительно выпустили. Без охраны. В пустоту.
Им пытались дать вещи или еду несколько гë, но попытки были пресечены.
Девочка с братиком Урмы на руках так же возмущённо его тащила.
Готовилось похоронное шоу: свозились трупы и навоз к большому оврагу. Урма теперь лежала рядом с её мамой. Девочка, тащившая брата Урмы, плюнула на труп его сестры.
Энкер же не лежал рядом с родителями. Он был рядом с Иснером, которому всё же кто-то попытался оказать последние почести.
Йокрий Нэйбаных готовился передать руины Дакре квенской королевской армии.
Глава 12
Хермер Пеммер был очень занят. Он утверждал новый гимн. Не то чтобы его бесил старый, хотя нет, бесил. Но и просто хотелось поменять гимн на что-то полностью своё.
Гибель бесящих рож Пеммера порадовала, по этому поводу устроил пьянку со своими приближёнными, собрав вина из расчёта одна большая бутылка на двух человек.
Пеммер не знал, насколько достоверна информация, что Гле не откинула копыта, но надеялся, что она уже не помешает никому и ничему.
А пока шёл процесс подготовки к публичному суду над Ниндой Земм и Ленджем Детлой. Пеммер сразу после ареста дал команду: "Мы не в песочнике играем. В говне пусть посидят, старикан без помощи побудет, только окочуриться ему не дайте, надо, чтобы оба пасти раскрыли и заявления сделали".
Когда Эверу сказали, что именно он будет обвинителем на данном суде, он начал сильно трястись. Причина, по которой ему дали такую должность, была ясна всем: данное дело надо было необходимо максимально притянуть к Гле Кантроне, которая была подписанткой обращения. Именно с ней Детла и Земм обсуждали устройство Квен после Пеммера и имя которой кричали на протесте, а Гле Эвер терпеть не мог по понятным причинам, о чем знали все. Вот только судили очно не Гле.
Эвер давал прямые указания, чтобы из Детлы выбили, что надо. Поначалу Детла держался, потом вроде заговорил, но дальше опять решил, что будет терпеть.
Эвер знал, в каких условиях сидят Детла и Нинда. Это было сильно хуже, чем камера, где сам Эвер сидел. Одиночная камера, но раз в пять меньше, никакой литературы, никакой медицинской помощи, из еды – хлеб и вода. Днём нельзя лежать и даже сидеть.
Для Детлы гораздо тяжелее было не терпеть побои, а находиться без помощи. Он пытался добиться хотя бы перевязки своих ран, требовал врача. Но ему отказывали, Ленджу становилось всё хуже. Стоять он практически не мог, за что его дополнительно били. Отчаявшись добиться лечения, он оторвал рукав своей символической серой куртку, которая была, конечно, не тождественна той, что носили повстанцы, но носилась им как знак солидарности с революционной армией. Он порвал куртку, чтобы самостоятельно перевязать свою левую ногу. Этот факт был использован против него: избавился от куртки, символизирующей республику, значит, точно агент Венсера.
Нинда боялась страданий: до ареста она никогда не испытывала сильную физическую боль. Да и первой моральной болью был арест её папы. До возвращения Свула Земма в Квен, Нинда вообще беззаботно жила, тем более, её папа не давал никуда встревать: аллегория свободы не должна подвергаться опасности.
Когда на неё замахнулись отломанным откуда-то и принесённым плинтусом, она ещё попыталась не кричать от страха, но затем её начали бить. Она заорала, что да, брала деньги Венсера, а ещё Лендж и Гле брали деньги Венсера на митинг, словом, сказала всё, что надо было следствию.
После этого её отвели в одиночную камеру, где она долго плакала: папа говорил ей в детстве, что свобода должна быть смелой, а она испугалась дощечки.
Что бы она сказала своему папе, если сейчас стояла перед ним? Нинда даже в мыслях не могла упрекать папу в чем-либо. Она должна была научиться быть смелой на книжках про смелых героев, должна была захотеть быть смелой. Да, она жила максимально безопасно, потому что папа хотел, чтобы её жизнь была беспечной, чтобы она лучше соответствовала образу прекрасной свободы. Но надо было учиться.
Эвер был в ярости, когда узнал, что Нинду тоже пытали. "Зачем идти на нарушение закона лишний раз? Она бы и так заговорила". Ему было больно знать, в каких условиях она сидит, но он же не адвокат, а наоборот, для него какая-либо забота о Нинде выглядела бы больно палевно. Он старался делать вид, что он заботится о законе.
Весьма дискуссионным был вопрос, можно ли судить Гле Кантроне, точнее, конечно, Гëлле Кантронович. Вообще, состав преступления был: хотя бы подпись под воззванием, да из Нинды и даже Ленджа удалось выбить и про Гле информацию. Но был нюанс: она уже была приговорена к расстрелу, приговор мог быть исполнен, но ей повезло. Можно ли судить уже приговорённых к казни?
Вопрос разрешился после информации о гибели повстанцев. Всплыла информация, что Гле вроде бы погибла или умерла от ран. Короче, мертва.
Эвер не был уверен, верна ли эта информация, но дело прекратили.
Эвера просто бесило, насколько Пеммер требовал быстро провести суд. Это было против всех процессуальных норм, зачем так быстро? Пеммер хотел видеть зрелище как можно скорее.
Эвер знал, что и Нинде, и Ленджу оставшиеся в живых и на свободе соратники пытались собрать на адвоката. Но времени было мало, тем более часть соратников после начала сбора арестовали, а деньги конфисковали. Так что и у Нинды и у Ленджа были государственные адвокаты. Нинде сразу сказал адвокат, что если она скажет всё, что требуется, то заработают все смягчающие, и её не казнят. Больше её пытать не требовалось, она всё, что надо говорила сама.
Лендж от предложенного адвоката отказался, решив защищать себя сам.
Эвер готовился к суду.
Лендж, в принципе, планировал не очень мирный протест, как выяснилось, так что попросить для него казни было вполне нормально, даже если не смотреть на то, что из него выбили. А уж если смотреть. Ленджа Эверу было совершенно не жаль.
А вот Нинда…
Эвер хотел, чтобы Нинда жила. И, в принципе, планировал потребовать для неё максимальный срок 20 лет (выше была только казнь) . В обход всех процессуальных норм по данному суду не была предусмотрена апелляция, а даже если бы была предусмотрена, Эвер не стал бы её подавать.
В принципе, через подставных лиц найти людей, которые позаботятся о хороших условиях для Нинды, он мог. Мог бы найти врачей для неё (да просто засадить тех, кто будет её пытаться заморить или заразить чем-то). Да, возможно, она не доживёт, скорее всего, не доживёт, но, может, выйдет в тридцать восемь лет. А, может, Пеммер умрёт раньше и её освободят лет через десять.
Её вина была не так велика: она выводила людей сознательно на мирный протест, в ходе написания воззвания вносила весьма умеренные предложения, а также она пошла на сделку со следствием.
Вдруг в кабинет к Эверу постучались. Это был некто, неизвестный для Эвера.
– Я представляю Хермера Пеммера. Он просит, чтобы в обвинительной речи упоминалось, что подсудимые являются врагами революции.
– Хорошо, я добавлю это.
Эверу выговаривать слово "революция" как что-то хорошее, а её врагов выставлять как своих врагов было тяжело, но допустим. Эвер спросил:
– Что-то ещё просит Пеммер?
– Если обвинение запросит слишком лёгкое наказание, то он будет недоволен. Даже больше недоволен, чем если суд вынесет слишком лёгкий приговор. Формально суды у нас независимые, а вот если обвинение слишком гуманное, это покажет слабость государства.
– И что? Что он сделает, если я, допустим, попрошу нечто чересчур гуманное?
– Ну мы вспомним, как Вы участвовали в принятии решения о казни идейных республиканцев в Красте.
– Но я не участвовал. Я сказал Йорхему, что он может их убить, но тогда это будет незаконное убийство, а не казнь. Будете судить – оправдаюсь.
– Вы не участвовали, но мы вспомним. Вы же сами знаете, как работает система. Ну и сам факт ареста этих людей, к которому Вы причастны, сама Ваша биография вызывают сомнения в правильности того, что Вы должны занимать Вашу должность.
– Допустим, и что?
Эвер, в принципе, был готов пожертвовать карьерой и даже свободой ради Нинды, так что он начал дерзить.
– А ещё помните, что Вы не в Гë. У нас закон выше кумовства. А то, знаете, Вы не проверяли почту, а тут кое-что есть. Представитель Пеммера достал из кармана мятую бумажку, на которой Эвер, ужасаясь, разглядел знакомый почерк. Вошедший начал читать:
– Дорогой Эвер,
Скоро будет свобода, скоро всё изменится, в новом мире каждый будет счастлив. Помнишь, как пили за свободу с тобой?
Твоя Нинда
Если для Вас кумовство, ой, любовь выше закона, то хочется напомнить, что в романтических стихах герой часто жертвует жизнью. Мы допускаем, что это провокация. Докажите это, показав свою строгость к обвиняемым. До свидания!
Эвер проводил мужчину взглядом и весь затрясся. Он вдруг понял, что его жизнь опять близка к тому, чтобы закончиться. Нет, этого он не может допустить.
Когда Эвер добрался до квартиры и лег в постель, он понял, что не может уснуть. Какие-то странные мысли приходили к нему в голову.
Нельзя сказать, что его мама была красавицей. Нет, уродиной она не была, но на немногочисленных балах, которые она посещала, она не была главным украшением. Зато её открытость миру делала её весьма симпатичной. А пела, как она пела…
Папа у Эвера был конкретным таким трудоголиком. В отличие от соседей-гë, он много работал, в том числе руками. Со временем он получил подданство Гë, а потом и крестьян, которых он лично бил. Он в совершенстве выучил гë, чтобы максимально страшно кричать на фактически рабов.
Мама и брат, а также сам Эвер не особо переживали из-за крестьян. Зачем думать об этих людях, если можно думать о чём-то ином.
С рождения Эвер имел только подданство Квен. Когда его папа стал подданным Гë и предложил сыну последовать своему примеру, Эвер уже ощущал себя патриотом Квен и менять государственную принадлежность не желал.
В их владениях было большое озеро, мама и брат просто мечтали поплавать по нему, но всё было некогда. Однажды они всё же собрались.
Озеро было огромным. В какую сторону плыть – раз пять они путали направление.
Был сильный ветер, но они более-менее держали курс к живописной речке, вытекающей из озера. А затем начался сущий кошмар. Лодку перевернуло. Эвер схватился за неё и, крепко держась, залез на перевёрнутую лодку. Весел не было теперь.
В воде, громко крича, барахтались его родители и брат. Затем брат и папа уже не барахтались. Мама подплыла довольно близко, но не могла добраться до лодки.
Эвер протянул ей руку, но не достал. Умей он плавать, прыгнул бы в воду и помог маме. Хотя даже в такой ситуации возможность прыгнуть и забросить маму в лодку была. Но при его нулевых навыках в плавании, это бы значило, что он сам утонет. Ему было страшно умирать. И у Эвера на глазах мама ушла под воду.
Ветер подул по направлению к берегу. Эвер держался, чтобы его не смыло в озеро. Затем он, весь продрогший, выскочил из воды. На берегу стояли крестьяне и потешались.
Эвер тогда понял, что оставаться в Гë более не может. Он продал крестьян и уехал в Квен.
Второй раз требовалась гарантированная смерть в Красте.
Эвер понял, что не может покончить с собой тогда, но секундный прилив храбрости у него появился, когда оказалось, что Хермер Пеммер чертовски подставился, когда заявился лично принимать капитуляцию роялистов.
Эвер тогда, в принципе, мог убить Пеммера с очевидным концом для себя. Была мимолетная мысль стать героем и умереть за королевство, но страх оказался сильнее.
Что было потом, он даже и не хотел вспоминать. Но от самоуважения у него ещё меньше осталось.
И вот опять от Эвера требовалась смерть. На этот раз ради Нинды. Он понимал, что если потребует слишком гуманное наказание ( а, скорее всего, слишком гуманным наказанием был тюремный срок), то его самого убьют.
Убежать сейчас? Но куда? Если он решит обратно перебежать к роялистам, то за переход на сторону республиканцев его казнят. Да и сильно ли поможет он Нинде таким образом?
Потом Эвер всё-таки уснул.
Перед началом судебного процесса Эвер подошёл к судье Лунмеру Квибкену. Вообще, на данный процесс судью Хермер Пеммер назначил лично, назначил очень верного ему человека. И это не обязательно работает на более строгий приговор.
Эвер подошёл к Квибкену и спросил:
– А если Вы дадите сильно менее строгий приговор, чем я запрошу, Вам что-то грозит?
– Нет.
– А может ли так получиться, что Вы Нинде Земм не вынесете смертный приговор?
– Вполне, если обвинение будет недостаточно убедительным.
Эверу стало существенно легче. К тому же, он выпил немного для храбрости. Надо быть неубедительным.
Ввели в зал суда Ленджа Детлу и Нинду Земм. По количеству охраны можно было подумать, что ведут каких-то мифологических чудовищ или хотя бы серийных убийц, но нет, вели старика и юную девушку.
Лендж был спокоен. Все его усилия были направлены на то, чтобы скрыть боль, а большего он и не желал.
Нинда плакала и тряслась. Больше, чем Нинда, трясся только Эвер.
Кто-то пришёл поддержать Ленджа и Нинду. Но не испугавшихся было немного. Среди пришедших Лендж увидел ту женщину, которая задавала вопрос про равенство наций и полов. Как её там? Лендж Детла забыл. Она пыталась пронести красно-зеленое знамя, но ей не дали, отобрали.
Но вообще здание суда было оцеплено, чтобы не было попытки освободить подсудимых. На входе всех зрителей тщательно обыскивали.
Заседание началось.
Эверу предоставили слово. Он начал:
– Ваша честь, перед судом предстали злейшие враги революции и республики (эти слова Эвер произнёс с большим трудом), они были заодно с бандой Кантронович, так называемыми тотальными демократами, они брали деньги от худшего человека короля – Асмира Венсера, они пытались свергнуть нашу власть порядка. Посмотрим на Детлу. Этот господинчик пытался изображать из себя интеллектуала, отделываться запутанными фразами, но когда в наших руках оказался Свул Земм, когда наконец-то банда Кантронович была признана таковой, Детла показал своё истинное лицо. Он поехал к Кантронович вместе с Земм, вместе с этими двумя срамными женщинами (здесь голос дрогнул) встретился с агентом Венсера, принял деньги на свою позорную деятельность, выпустил так называемое воззвание, полное торговли родиной и революцией. Установлено, что целью данного восстания была передача нашей территории королевской Квен, а также Кини и Гë. Такие как Детла и Земм являются худшими из врагов, потому что они прикрываются революцией для её продажи.
Эвер стал сравнивать их с повстанцами Глюка Вачеса в Тэ, а также с Неми Дором, против которого восстал Вачес, а также с режимом в Гë. Эвер ссылался на Пеммера, чтобы показать всю неправильность идеи о том, что частная собственность должна быть ограничена. Эвер приводил показания, выбитые под пытками и психологическим давлением. Эвер приводил цитаты из воззвания, напоминал, что они пошли на контакт не просто с главой банды, но с военной преступницей, осуждённой революционным судом, зачитывал тезисы из её газеты, где описывались её методы. Эвер приводил слова людей, которых называл свидетелями. Не было цензурных грязных слов, которые не произнёс в речи Эвер. Чтобы подчеркнуть моральное падение Детлы, Эвер в красках расписал, как тот порвал серую куртку в камере, "забыв" упомянуть, для чего Детла это сделал.
Обвинялись оба подсудимых в шпионаже в пользу короля, Кини и Гё, измене революционной родине, попытке насильственного свержения власти, а также пособничестве бандитам.
Наконец, Эвер должен был объявить, какое наказание запрашивает:
– Ваша честь, этот манипулятор и враг порядка Лендж Детла должен быть казнён. Для Нинды Земм обвинение запрашивает… (секунд пять Эвер молчал) тоже казнь.
Затем спросили подсудимых, признают ли они вину. Нинда ответила, что признаёт по всем пунктам. Лендж усмехнулся и сказал:
– Конечно, я являюсь врагом порядка, нет и не будет мне прощения.
Затем начали разбирать доказательства, вызывать свидетелей. Когда Нинду о чём-то спрашивали, она механически отвечала то, что от неё требовалось, её адвокат говорил, что если она максимально раскается, то ей сохранят жизнь. Она была весьма шокирована фактом, что на стороне обвинения её любимый, но потом она убедила себя, что этот факт значит, что всё подряд контролем и её не казнят. Эвер старался быть недостаточно убедительным, говорил безумные тезисы, но Нинда даже их подтверждала. А вот Лендж был не прост. Ему предъявили показания свидетеля, который говорил, что присутствовал при переговорах Ленджа, Нинды и Гëлле Кантронович с представителем Венсера, на которых они получили деньги. Им был какой-то участник митинга. Лендж возмутился:
– Я не знаю этого человека, никогда его не видел, как он может быть свидетелем. Если на то пошло, то на переговорах меня и гражданки Земм с Кантронович были только представители её отряда.
Когда в качестве вины предоставили текст воззвания, то Детла, так-то желавший более радикального варианта, ухмыльнулся и спросил:
– А где здесь хотя бы что-то про насильственное свержение? Пеммер должен уйти. Я действительно так считаю. Но где здесь что-то насильственное? Отмена приговора Кантроне? Так если я считаю, допустим, что его вынесли чересчур поспешно. Демократия? А она разве запрещена? В воззвании всё касается мирных преобразований. У меня нет информации, что элиту надо вырезать, а тела скормить коту, вот даже если я этого и хочу на самом деле, я нигде не афишировал это. Тем более, я не хочу устраивать какое-то массовое кровопролитие.
– Экспертиза показала, что это тотальная демократия, а данная идеология запрещена.
– А где она? Давайте посмотрим на тезисы тотальной демократии, которые послужили запретом, где здесь про легитимацию преступлений?
– Вы желаете судить нашего лидера Хермера Пеммера.
– В тексте воззвания упоминается суд над мучителями народа, вы из этого тезиса делаете вывод, что мы желаем судить Пеммера, не я это сказал, это вы утверждаете, что Пеммер является мучителем народа.
Когда обвинение основывалось на показаниях Нинды, Лендж ответил:
– Знаю я, при каких обстоятельствах и методах воздействия добываете вы показания.
Примерно в таком же стиле были развалены практически все конкретные обвинения. Ведле заметила, что Лендж, находясь на скамье подсудимых, говорил таким же уверенным голосом, что и на митинге в центре Красты, находясь на сцене. Те же мысли были и у Эвера. Все присутствующие видели, насколько убедителен Детла. Казалось странным, почему же он всё-таки формально признал вину.
Дальше в зал суда вошёл свидетель обвинения Рудкен Фрим. Детла с презрением посмотрел на бывшего товарища. Тот стал давать показания:
– Ваша честь, это мой бывший начальник Лендж Детла. Мы были заодно, я ему сделал всё, кто он без моего профсоюза? Я помогал ему с кампанией, но потом он с этими… тотальными демократами сдружился, с борцами за швабодку, потом с Кантроне. Я с ним разругался давно, но на тот момент гражданин Детла мне говорил, что готов брать деньги от роялистов, настолько он ненавидит порядок.
Лунмер Квибкен спросил:
– Не клевещете ли Вы на гражданина Детлу?
– Что Вы. У меня идейные расхождения. Уже говорил, повторюсь, я за борьбу против всех тираний, а не только против … да я даже не считаю нынешний режим тиранией, хороший, правильный режим. Бороться надо против роялистов, империалистов, Лочан, борцов за свободу, тотальных демократов.
Слово попросил Детла:
– Прямо совсем личных разговоров без свидетелей у меня с Вами не было. Ну и на момент последней с Вами встречи Асмир Венсер, в сотрудничестве с кем меня обвиняют, не был настолько важным, чтобы брать деньги от него.
– Глава спецслужб не был важным, интересно.
Рудкен Фрим, нагло улыбаясь, покинул заседание.
Суд удалился на совещание. А затем был объявлен приговор: оба обвиняемых были признаны виновными и приговорены к смертной казни.
Детла улыбался во весь беззубый рот и всё равно ощущал себя победителем (тем более, он теперь избавлялся от мучений), а вот у Нинды рухнул весь мир. Самым страшным для неё был факт, что её любимый Эвер предал её и революцию. Она хотела крикнуть что-то страшное, но поняла, что не может. Но потом она решила, что Эвер просто не справился, что его заставили.
Когда их вывели во внутренний двор, чтобы немедленно привести приговор в исполнение (ожидание в камере было чревато попыткой освободить), Нинда шепнула: "Как же ты без меня будешь, дорогой?" Лендж же ожидал пустоты молча. Перед смертью Лендж взял Нинду за руку, чтобы ей было не так страшно. Она увидела, что на его морщинистых пальцах вырваны ногти. Странно, что она не обратила на это внимание в зале суда. “Наверное, у него ногтевой грибок был”, – решила Нинда. А через мгновение старик и юная девушка вместе перестали существовать
Зрителей задержали, но поводов арестовать не было, и их отпустили.
Начиналось время дождей. Эвер шёл по улице Зинри и мок. Когда он дошёл до квартиры своей, то обессиленный упал на кровать в вымокшей верхней одежде. Человек квенской культуры бы переоделся несмотря ни на что, но Эвер родился и вырос в Гë.
Во сне ему вначале явилась Нинда и шаловливо сказала, что папа позволил ей заняться любовью с Эвером.
Эверу снилось, как Нинда раздевается, какое у неё прекрасное тело. Точь-в-точь оно было как у его матери.
После момента блаженства он помог ей одеться, но вместо её изящного платья он помог ей надеть кристально белое и довольно грубое.
Она вошла в таком виде в зал для танцев. Там были одетая в такое же одеяние его мать, а также какая-то женщина. Потом Эвер понял, что видел её на пропагандистских картинах, она на них была тоже в белом, только более изящном платье, а также в зелёной шляпке. Она символизировала королевство Квен, обороняемое от мятежников.
Затем перед глазами Эвера встала Нинда, но уже в тюремной камере. Она плакала и пыталась нацарапать на спине изображение Эвера. Из её причитаний стало ясно, что она оплакивает Эвера. Нинде из этого сна передали примерно час назад, что он был расстрелян за причастность к убийству республиканцев, а также участие в её с покойным Детлой выступлении (доказательством было письмо). Затем ей объявили, что она переводится в другую камеру. Там Нинду ждала многодетная мать, убившая человека, который, используя юридические тонкости, отобрал у неё единственную комнату и доведший её мужа до самоубийства. Когда Нинда вошла в камеру, соседка набросилась и задушила Нинду, а затем спросила: "Теперь мои дети точно не пропадут?" Ей кивнули и не соврали. Дети получили возможность поступить в хорошую школу с возможностью обучения профессии.
В следующем сне Эвер увидел короля Хевица и Асмира Венсера. Король подписывал о посмертном награждении высшим королевским орденом. Награждался Эвер Кюнн, который под видом сдачи в плен подошёл к Пеммеру и застрелил того, после чего был убит сам. Король считал это подлинной смелостью, не в пример Дире Йорхему, позорно выбравшему жизнь в неволе. Но Венсер пытался возражать: "Ваше величество, даже если закрыть глаза на факт, что это было преступление, давайте подумаем, каковы последствия. Вы слышали речь Земма на могиле Пеммера? Я такие речи на могиле убитых после организованных мной покушений не могу произнести, котя я весьма талантливый. Он теперь точно выиграет выборы. Он для усиления своих позиций даже пытается перед сторонниками Детлы и даже Кантроне заигрывать, как минимум, пересмотрел позицию на тотальных демократов, теперь он выступает за свободу для всех. Но самое главное: если выиграет он выборы, Лочан поддержит мятеж минимум кредитом. А максимум – армией. Тогда Гë и Кини не помогут. Нам конец. Пеммер был для нас меньшим злом.
Потом Эверу приснилась его мать, лежащая на перевёрнутой лодке. Она звала его, Эвера, его брата и своего мужа, но никто не отзывался. Она прокляла Эвера, обрекшего её на такую страшную жизнь: родители не должны терять всех детей. Она начала безумно рыдать, а потом, осознав, что не может жить без мужа и детей, прыгнула в воду.
За этим наблюдали крестьяне на берегу. Как они радовались, что господ больше нет. Да, они не обрели свободу, скоро будет новый господин, но он ещё должен приехать, ну или его управляющий. А пока никто их не контролирует, есть возможность бежать. И они, празднуя пришествие свободы, которую, конечно, хочет дать король, но мешают злые господа, поэтому и не получалось узреть её, разграбили усадьбу Кюннов.
Эвер проснулся больным. А ещё он теперь потерял все свои принципы. Он осознал, что не может действовать в соответствии с моральными нормами, так как от их наличия страдает. Бежать ему некуда, так что он будет выполнять все указания начальства, не задумываясь.
Глава 13
Имвик Донганый решал параллельно несколько вопросов. Во-первых, ему сообщили, что в стране рост крестьянских восстаний, что у нескольких представителей интеллигенции изъяты листовки с призывами вдохновляться восстанием в Квен. Занятнее всего, Имвику докладывали, что зачастую незадачливых интеллигентов выдавали сами крестьяне, которых смешные городские грамотеи призывали бороться за всё хорошее против короля. Здесь Имвик требовал расправляться по всей строгости: за листовку "хотим как в Квен" вешать.
Во-вторых, ему сообщили, что есть новости об особе, которую привезли в тяжёлом состоянии и поместили в палату госпиталя армии Гë, выпихнув оттуда всех остальных раненых, к возмущению их самих, а также врачей. Предварительно её переодели в гражданскую одежду, чтобы не возникли подозрения. Когда был задан вопрос: кто она такая, если из-за неё должны страдать солдаты и офицеры армии Гë, то Имвик заявил:
– Это наша соотечественница, всю жизнь проживающая в Квен, весьма голубых кровей, которую мы ранили, пока она была в деревенском доме. И вам хана, если она не выживет. Говорю как человек из спецслужб Гë. В сравнении со мной вы все – никто, ничтожества, букашки, испражнения, я могу сделать с вами всё, что хочу. Захочу – отправлю в помойную яму. Потому что могу. Ясно? Ах да, если очнётся, то её имя – Гëлле, обращайтесь к ней так. Выживет, пошлите телеграмму: "Бал отменён", не выживет: "Вышлите нам зерно".
Интересно, что он технически не соврал.
Врач, пожилой мужчина, недолюбливавший систему, но пока не дошедший до прямой критики короля Гë даже в мыслях, подумал: "Какое глупое имя дали любители родины из-за бугра, как от народа они далеки, но патриотизм проявляют свой. Ну назвали бы Гëлля, так хоть как имя на гë выглядит, нет, хочется выпендриться, чтоб по правилам места проживания, но во имя места источника средств. Вот никто из квенов, кто у нас живёт, не называет дочерей Квеня, и даже как-нибудь Квене или что-то по правилам их языка. А эти – пошлятина. Но простую бабу спасать, это зачем? А вот уважаемую, наверное любовницу чью-то, может, самого Донганого". А потом спросил Имвика:
– А она случайно не симпатизирует мятежникам ихним? А то с жиру многие бесятся на поту наших крестьян.
– Что за уточнения?! Указание было, значит надо выполнять. А иначе до ближайшей веточки или стеночки сгоняете.
Имвик направил ствол на врача. Тот подчинился.
Йокрий Нэйбаных пытался добиться получения награды за захват в плен Гле Кантроне, но после того, как ему объявили, что Гле мертва, никакой награды он более не мог ожидать.
Благо, не наказали его за то, что он сделал: он казнил всего лишь чернь, тем более историей с судами размахивали все противники тотальных демократов.
Имвик приказал максимально распространять слух о смерти Кантроне ( хотя на момент публикации это было наиболее вероятным исходом), после чего её, умирающую, и перевезли без указания фамилии и в гражданской одежде к самому опытному хирургу, который был поблизости.
Несмотря на изначальную ненависть к "зажравшейся" дочери эмигрантов, врач всё же поборол негативные чувства в пользу профессионального, даже почти спортивного интереса. Врач подумал, что если он её сможет спасти, то себя уважать будет больше. За жизнь девушки боролись довольно долго. В это время пациентка видела сны о победе идей тотальной демократии во всей Вселенной. Наконец, она открыла глаза. Вначале она заметила, что одета в какое-то красивое платье. Потом увидела, что лежит на больничной койке. Когда она услышала речь на гë, то её мысли дошли до того, что ей всё приснилось в бреду, сейчас к ней придут родители. Но довольно быстро она осознала, что случилось и принципиально отказалась говорить на какие-либо темы, за исключением её здоровья, не желая кого-либо и что-либо выдать. Врачу казалось это чем-то подозрительным. Когда её состояние было стабилизировано, он телеграфировал: "Бал отменён".
Имвик заявился своей персоной. Когда он вошёл в палату, то он фыркнул на врача: "Брысь!" Гле, собравшись с силами, решила вступиться за врача:
– Да что Вы? Занятный старичок, хотя бы не орёт ни на кого.
Но Имвик всё равно выгнал врача и весь остальной персонал.
А затем он заговорил:
– Здравствуйте, меня зовут Имвик Донганый, от моей должности Вы будете дрожать.
– Нет, не буду.
– Скажите, на каком языке Вам проще будет, если я буду с Вами говорить?
– На языке свяллов. Я его не знаю и отдохну, а Вы, пока говорить будете, изойдете весь. Будет любопытно на Вашу рожу смотреть.
Оскорблённый Имвик тогда решил продолжить говорить на квен, чтобы персонал не понимал:
– Вы будете отпираться, но я Вам кое-что покажу. Это газета, в которой красочно описывается положение Ваших подельников. "Враги революции Лендж Детла и Нинда Земм предстали перед судом и были казнены".
Гле зажмурилась, не желая видеть газету, и заявила:
– Я Вам не верю, это фальшивая газета. И написана там неправда.
– Тут фотографии с суда. И шрифт характерный, я могу сказать, что мы не умеем его подделывать. Откройте глаза, посмотрите. А если эта газета пеммеристов вышла и напечатала вот это, то, очевидно, Пеммер до сих пор у власти, то есть восстание не удалось. И да, их реально осудили и казнили. Вы же говорите на лочан?
Гле кивнула.
– Тогда вот репортаж журналиста из Лочан про этот суд. Но тут без фотографий, так как он косил под посетителя простого.
Гле перестала жмуриться, открыла глаза и прочитала оба репортажа. В каждом из них по-разному выражалось отношение к Нинде Земм. В первой газете писалось: “В надежде спасти свою жалкую душонку, Нинда Земм призналась в преступлениях, достойных её отца, и рассказала о преступлениях подельника Ленджа Детлы”. Во второй же было: “Бедная юная героиня Нинда Земм, очевидно, подвергалась пыткам, на них строились её показания, мы все понимаем, что в лучших традициях её отца она старалась не нарушать закон”. Всё же по-разному писалось про Ленджа Детлу. В первом репортаже Гле прочитала: “Хотя автор ублюдочной идеологии творчества социума и вертелся, как уж на сковородке, суд его припёр к стенке”. Во втором было: “Хотя мы осознаём, что идеология творчества социума противоречит человеческой природе, надо признать героизм Детлы, отбившего все конкретные обвинения”. А вот про про неё, Гле, писали в одном ключе: "Нельзя не отметить важную роль в этом сговоре против революции ныне покойной, а поэтому, к сожалению, не представшей перед судом преступницы Гле Кантроне, бравшей деньги у Асмира Венсера на свою безумную деятельность", а в другом: " Старика Детлу и и известную своим интеллектом( когда Гле читала это слово, то еле сдержала улыбку) Нинду Земм подставила под авторитарный режим уже погибшая Гле Кантроне, известная своими безумными социальными экспериментами и ужасными преступлениями, она хотела, чтобы протест был не мирным". В лочанской газете следом за репортажем о суде был некролог за авторством Дуффе Веммера, который наряду с пафосными словами в адрес Нинды Земм сказал, что теперь, видимо, он лидер оппозиции. Читая, Гле осознала, что, видимо, суд действительно состоялся и Нинды Земм и Ленджа Детлы больше нет, но не хотела подавать виду.
