Marie Umbrini
Когда господствует серость
– Гле, я же правильно тебя назвал? – перебил Лендж. – Ты точно за рабочих борешься, за крупные социальные группы? Просто такое увлечение конкретной темой не способствует формированию общих требований всех тружеников, оно раскалывает наших сторонников. Если мы освободим рабочих, то многие противоречия, связанные с полом, исчезнут. Та же неравная оплата. И да, я не против твоих целей, но они должны быть подчинены общим требованиям, потому что они не сумма требований различных групп, они нечто большее. Вначале рабочие – потом женщины.
– Легко говорить, когда между ног болтается определённый орган, – возмущённо ответила Гле. – Когда домашний труд – обязанность не тебя, когда ты не тратишь силы на роды и воспитание, когда тебе не платят меньше других таких же рабочих. Когда не считают, что определённый род работ тебе не подходит. Это даже если дать право голоса и уравнять в правах по закону. Ну хорошо, неравную оплату вы решите, отменив собственника. Но у мужчин тогда зарплата слабее вырастет в процентном отношении, чем у женщин. И да, не раскалывайте рабочих, не раскалывайте рабочих. Я тоже так думала. А вот стоявший с Вами рядом на митинге в Красте Рудкен Фрим (Вы по сути из-за его успешного профсоюза и провели там митинг, кажется) делил. Он меня не пустил в профсоюз и открыто сказал, что уравнивание зарплат скорее всего будет через понижение зарплат мужчинам, поэтому ни за что он за это топить не будет. Ну и сказал, что женский труд разлагает семью, (ему самому не хочется готовить и стирать, поэтому семья – это жена бесплатная, зависимая от него) и понижает возможную зарплату для мужчин. Так что деньги мои он для профсоюза взял, а меня туда – нет. А потом меня погнали после забастовок, Рудкеном организованных. Не делит рабочих по полу! Или вспомним Ведле Кифде, которая Вам вопрос, знаю, задавала. Меня тогда не было в Красте, но я знаю участников того митинга лично некоторых. Вы ответили довольно односложно, а, может, у неё опыт какой-то имелся. Когда она была молодой, её выдали замуж за одного господина Кифде, он булочки пëк, наверное, никого не эксплуатировал. Вполне трудовой человек, скажете Вы. Ну, вернее, он эксплуатировал Ведле. А на работу на государство устроиться – его согласие надо, а зачем ему давать согласие, если можно приятную семейную пекарню учредить с бесплатной работницей-женой. На негосударственную работу, конечно, можно было ей устроиться, но муж не давал, просил её не брать, а также давил на неё и бил за попытки самостоятельного выбора. Мама его ещё орала на Ведле, что её сыночка та обижает.
Тут вклинился Зомре:
– Я, кстати, лично с этой самой Ведле разговаривал один раз. И Гле про неё мне рассказывала. Короче, она работала на мужа. Распоряжался деньгами он. Ещё он бил жену за то, что дети не получаются. Потом заболел, пришлось пекарню продать, чтобы оплатить врача. Но не помогло, и он умер, завещав дом брату. Ведле, конечно, стала хозяйкой себя относительно (хотя квартиру ей не сдавали, потому что считали её виновницей всех бед на планете, чуть ли пожирательницей маленьких детей) , смогла устроиться к Барет Кугнер, но на самую приятную для совести работу, наверное, знаете всю эту тему.
Опять перехватила слово Гле:
– Вот её право уйти от этого скота, борьба с зависимостью жены от мужа – это неважное дело? Когда она нам мимоходом рассказала про свою судьбу, только я её пожалела, остальные девочки говорили, что Ведле сама виновата. А ещё пользовался моим тяжёлым положением и в том числе эксплуатировал моё тело, в том числе избивая в процессе так называемого любовного акта, Крун Датта. И общественная мораль к нему гораздо благосклоннее, чем ко мне. Для некоторых я грязное существо, а он так развлекался, наказывал меня после того, как я наказывала его сына. Вы когда-нибудь были в таком положении, что Вас могли против воли в любой момент тошнотворно поцеловать взасос, что было приглашением к более тесным действиям? Я лежала, как труп, не стонала, он это не понимал. А я забыться пыталась. Так что борьба с любым угнетением равнозначна.
– Про Рудкена я сам знаю. Не поддерживаю. Но, извините. Ну не надо мешать в кучу всё это. Есть конкретное явление – дискриминация. Вполне политическое. Есть экономическое явление – эксплуатация. А угнетение – это абстрактно и глупо, понимаешь. Ну и одни виды борьбы помогают борьбе с другими проблемами, а другие только разозлят рабочих. Например, минимальное число женщин в органах представительных. Вот зачем это надо?
– Пока есть угнетение, а я настаиваю именно на этом термине, по признаку пола, то двигать будут мужчин в ущерб женщинам. Так что женщины должны продвигаться везде.
Тут вдруг громко крикнул Иснер Кермер:
– Я, конечно, вмешиваюсь незаконно, ведь все же эгалитаристы и антиэтатисты любят законность и принятие решений самостоятельно, не спросив остальных, но ты забыла, сколько мы потеряли из-за твоего набора женщин в необходимом для тебя количестве? Хотя там, конечно, и так набирались люди специфические, так что набор среди них по справедливости не особо бы помог. Молчу-молчу.
– Ладно, надо, видимо, другое обсудить. Вот Вы, Лендж за централизацию собственности в руках правильного государства. То есть всем обществом, его судьбой будет распоряжаться кучка бюрократов. Конечно, верных, народных и правильных. А почему за общину кто-то должен решать, как она должна жить, почему люди должны делиться на управляющих и управляемых? Чем это лучше предприятия, ориентированного на прибыль? Чем государственная собственность лучше частной? Вы говорите, что за отход от государства, но Вы его усиляете, Вы желаете монстра, более жуткого, чем государство при нынешнем порядке.
– Эта собственность будет принадлежать всему обществу, а не только одной общине, она будет учитывать интересы всех.
– Ммм, а кто решает, что из себя представляют эти самые интересы всего общества? В лучшем случае, парламент. Вон в Лочан он есть. Много ль в пользу народа нарешал. Больше, чем у нас король нарешал, больше, чем в Гë. Но это ль вершина нашей борьбы. И ещё хорошо если парламент, а не Ваша организация, самая рабочая и правильная. А, может, лично Вы, ведь Вы столько умных книг написали. А ещё, допустим цели поставлены очень справедливо. Но приближают или отдаляют эти цели чиновники, а не сами рабочие. Именно они будут надсмотрщиками над рабочими, чем они от предпринимателей отличаются? Вы сохраняете иерархию, эксплуатацию, просто обзываете её народной…
– Я же не против сохранения рынка и самоуправления, хотя по поводу самоуправления…
– Рынок – это тоже очень хорошо из Ваших уст. Тоже переходное явление. То есть у нас есть государственные предприятия и, значит, пекари, на которых могут люди работать, да? Правят, значит, чиновники, а рабочие пусть работают, как и раньше, ага? Во имя интересов общества, сформированных сверху.
– Но послушай, Гле, вот наука, откуда её будете развивать. Ни одна коммуна не потянет. Вот полноценное здравоохранение. Его тоже потянуть сложно. Вот железные дороги, вот крупные предприятия, они ж загнутся без центра. Как без государства это функционировать должно.
– А раньше говорили, что тоже за тотальную демократию, против государства, но только позже. И да, а зачем нам железные дороги, зачем нам крупные предприятия, будь они в тысячу раз более производительными. Если ради "развития производительных сил" надо рабочих эксплуатировать, то пусть оно идёт далеко-далеко. Здесь люди обрабатывают землю, не без проблем («спасибо» Пеммеру и Вам, его поддержавшим) бартерный обмен наладили, даже кооперируются вместе, ещё газету сами издают ( азам мы их научили вроде бы ), мы только распространяем, а также на собрании деревни решают, как жить. Иногда судят, мы расстреливаем. Что может быть лучше?
– А не мало ль свободного времени у крестьян, если не хватает техники? А хорошо ль не развивать всего себя, а вместо этого только и делать, что в земле рыться? А не много ль маленьких детей мрут от болезней? А не коротко ль и остальные живут? А чтобы это преодолеть, надо повышать производительность труда и научно развиваться, а для этого нужна централизация, нужно творчество социума. Ещё, такой вопрос, а как вы собрались защищать революцию без государства, без временного подавления меньшинства большинством? Ну и так ли хороши суды ваши? Собрались общиной и расстреляли. В основе демократии лежат естественные права, то же право на жизнь, которые ваши чудесные суды демократично нарушают. Ну нельзя убивать человека просто так, даже если вы все этого хотите.
– Естественные права – это право не подвергаться дискриминации на основе врождённых факторов и максимально широкое право быть гражданином и управлять обществом. Всё остальное, включая право на жизнь, может быть отменено при помощи демократии, если совершается не из-за врождённых вещей. Например, за нацию убивать нельзя, а за класс – можно.
– Любопытные суждения, так сказать. Хорошо, если не хочется говорить о морали, отвратительной, этатистской, буржуазной, поговорим о хотя бы эффективности. Имели ли они компетенцию достаточную? Выбор стоит на сегодня между бюрократизацией и дилетантизацией.
– Зато имеют компетенцию Лунмер Квибкен и Эвер Кюнн. Вот как они, уважая естественные права, с помощью государственных судов хорошо моих сторонников, да и часть Ваших компетентно поубивали и пересажали…
– То, что они пытают людей, даёт вам пытать?
– Мы пока никого не пытали. Зачем кого-то малозначимого пытать, если можно сразу расстрелять?
Нинда, молчащая всё обсуждение, тут отреагировала:
– Эвер Кюнн, да кого он насажал, он хороший. А ваши проекты отнятия собственности силой плохие, свобода невозможна без свободы предпринимательства, как говорил мой папа.
Гле уже хотела сказать: "Хороший, да ты знаешь, кто он? «, но тут из толпы раздался голос Лалу Ниун:
– Если мы выступаем за немедленную тотальную демократию, почему от лица нас говорит один человек, почему мы должны слушаться Кантроне по вопросам, как жить, и Кермера – по вопросам, как убивать и умирать?
– Немножко подождите, кое-что обсудим, но не сейчас. А сейчас надо обсудить, что мы будем делать с нынешними представителями пеммеризма, а также со всеми роялистами, до которых мы дотянемся. Ну и конечно с королём Хевицем. Я, думаю, мы солидарны по данному вопросу. Их должна ждать смерть. Расстрел мне не нравится тем, что это неинтересно.
Нинда возмутилась и заплакала:
– Как, как можно убивать людей. Нет, не надо, ни за что.
Лендж постарался занять позицию, примиряющую его соратниц:
– Нельзя решать, что делать, без суда. Отдадим лучше их всех под наиболее справедливый суд.
На лице Гле появилась улыбка во весь рот, Лендж это увидел и добавил:
– Форма этого суда будет потом выбрана, ну и судить надо наиболее одиозных личностей. И дворец надо, конечно, уничтожить к чертям собачьим. Чтобы никто не мог под себя приспособить.
– А что насчёт приговора мне?
– Отменить, конечно, хотя было бы неплохо какую-то саморефлексию тебе провести. Но вообще, Пеммер убил даже тех же пленных больше, чем ты, как я понял.
– Хоть на что-то он хорошее способен, – вдруг вставила Гле.
– Но ты должна быть указана в воззвании как Гëлле Кантронович, так как под таким именем тебя приговорили к расстрелу.
– Под позорным именем, но ладно. Паспорт республики Квен должен быть на имя Гле Кантроне. Также надо бы расследовать ту историю с приютом, куда делись девочки.
Тут из толпы выкрикнул Зомре:
– А зачем выделять, тем более, скорее всего, ничего там не было, зачем отдельный путь городить под эту историю?
Споры Гле и Ленджа не приводили к какому манифесту, пока не подала слабый голос Нинда:
– Люди, граждане, товарищи, как вы любите, чтобы вас называли? Если мы ни о чём не договоримся, то папа мой не будет отмщён, а Пеммер будет править вечно. Что же вы делаете?!
Наивное возмущение Нинды отрезвило спорщиков и заставило начать составлять воззвание. Получился вот такой текст:
Пеммер пытается уничтожить революцию, фактически узурпировав власть. Но мы вступаем в ожесточённую борьбу с ним. Мы требуем:
1. Немедленной отставки Хермера Пеммера и проведения выборов по принципу 1 человек – 1 голос, право голоса всем взрослым гражданам
2)Равенство полов и наций (конкретные детали решим позже)
3)Самоуправление, как можно больше
4)Национ (зачеркнуто) социализация естественных монополий, рабочий контроль на предприятиях, а также максимальное обеспечение граждан качественными медициной и образованием, 8 часов – рабочий день, разрешение создавать профсоюзы на всех предприятиях
5) Суд над мучителями народа: максимально демократический через голо(зачёркнуто) справедливо проведённый со всеми проц(зачёркнуто) гуманный (замазано несколькими слоями чернил) форма суда будет определена потом
6) Снос бывшего королевского, а ныне лидерского дворца
7) Свобода печати, свобода слова для всех движений, кроме роялистских и пеммеристских, разрешение носить любые шевроны, кроме флага короля и флага Пеммера
8) Расследование убийства Свула Земма и всех преступлений режимов: королевского и пеммеристского
9) Отмена приговора Гëлле Кантронович и предоставление ей паспорта республики Квен на имя Гле Кантроне, а также пересмотр всех политических дел
Нинда Земм
Лендж Детла
Гле Кантроне
Дальше Гле обратилась к своим людям:
– А вот сейчас очень важный вопрос. Хотели тотальной демократии? Я тоже. Вот что мы будем делать: идти на Зинри, снимаясь с фронта, Дакре, возможно, захватят гë, или здесь останемся, но тогда восстание будет без нас.
Гле, несмотря на антиавторитарную риторику, регулярно принимала решения в одиночку, например, при составлении текста заявления. Она могла бы принять решение и сейчас своей волей, она считала, что надо идти на Зинри, что Лендж и Нинда не справятся, провалятся без тотальных демократов. Но после того, как свои же начали возмущаться действиями Гле, в её испуганной голове пробежали мысли: “Антиспасибо родителям за национальность, теперь выскажусь, что надо идти, скажут, что за своих империалистов из Гё. Скажут, отошла от своих же принципов: моя родина – Вселенная. А если мои же люди восстанут против меня же, это что же будет такое? Пеммер тогда ой как обрадуется”. Поэтому Гле и поставила вопрос на голосование, после чего сразу же сказала:
– Я воздержусь, так как вопрос слишком трудный, Урма тоже воздержится, так как она слишком маленькая.
Зомре тогда добавил:
– Бродяга воздержалась – я тоже воздержусь, раз такое дело.
Иснер Кермер пытался обратить внимание на свою аргументацию:
– Если мы пойдём на Зинри, то погоды не сделаем, более того, нас уничтожат с большей вероятностью, потому что наша идеология наиболее ненавистна режиму. И мы гораздо слабее, чем думаем о себе, давайте говорить честно. При этом я гарантирую, что если не будет форс-мажорных обстоятельств, то, как ни странно, в основном пеммеристы находятся между нами и силами Гë, то есть они как бы защищают нас. Так что я считаю, что надо оставаться здесь.
Но такая аргументация была людям безразлична. В основном рисовали повстанцы себе в воображении две ситуации: брошенных на произвол судьбы сторонников Ленджа Детлы и Нинды Земм и брошенных на произвол судьбы жителей Дакре ( хоть отряд и крестьяне могли наскрести некоторое количество не самых здоровых лошадей, но вывезти и всех повстанцев ( особенно раненых) , и всех крестьян было невозможно. Если же оставить группу людей для защиты Дакре – после больших потерь количество будет совсем уж смешным, это всё равно что бросить на произвол судьбы в случае столкновения с гë.
Прар Клап решил вообще публично высказаться:
– Я вообще не понимаю, почему мы в условиях явного империализма не заняли позицию критической поддержки Пеммера. Он какой-никакой, но революционер, а эти – конкретная контра. Они даже пахнут по-разному. Надо бороться прежде всего с ними!
Лалу Ниун подхватила:
– Если мы бросим Дакре и деревню возьмут гë, то всех жителей убьют, так что надо оставаться здесь.
В итоге с преимуществом в один голос победили сторонники оставаться в Дакре. Лендж Детла и Нинда Земм уехали лишь с моральной поддержкой от тотальных демократов.
Глава 10
Квартиру Ленджа Детлы уже опечатали, но такую перспективу он предполагал, ещё когда ехал вместе с Ниндой договариваться с тотальными демократами, так что приехали они не в сам Зинри, а в один из пригородов, в безопасный дом, принадлежащий нераскрытому стороннику Детлы. Пока они ехали, Лендж сказал Нинде, к кому подойти, чтобы те смогли передать информацию его сторонникам, в том числе в армии. Также сказал, к кому подойти для того, чтобы напечатать воззвание, когда уже начнётся движение к столице большого числа людей. Нинда имела право говорить от лица Ленджа Детлы.
Нинда также навязала Ленджу условие, что главной должна быть она, потому что всё же она дочка Свула, арест и смерть которого стали поводом для протеста. Не то чтобы Лендж уважал институт наследства, напротив, но решил, что всё же те люди, фамилии и способ связи с которыми дал Нинде папа перед той рисковой поездкой, имеют больший политический вес и даже такая наивная ( Ленджу образование и воспитание не давали даже подумать: тупая) девушка, как Нинда, имеет больше связей для успешного выступления, чем он.
Что могло бы пойти не так? Нинда передала всем, кому могла, что выступление будет без оружия, раньше времени опубликовала воззвание с припиской, что надо всем выйти на площадь перед дворцом и потребовать, чтобы Пеммер ушёл в отставку. Когда Лендж Детла узнал о таком повороте, он сильно удивился, спросив: зачем? Нинда ответила:
– Я пообщалась с несколькими папиными сторонниками, они считают, что мирный протест лучше, если нормально провести, больше выведем на площадь. Ну и не будет же Пеммер в мирных людей стрелять, он увидит, сколько много людей, и решит покинуть пост.
– А что делать, если всё же будут стрелять? Против короля мы не благостными лицами боролись.
Нинда заплакала:
– Ну не звери же они, не будут стрелять, не будут.
Что-то менять было уже поздно. Лента был крайне шокирован таким решением, теперь практически единственным шансом на победу протеста был отказ армии его подавлять.
Перед началом протестов Нинда Земм отправила короткое письмо Эверу Кюнну:
Дорогой Эвер,
Скоро будет свобода, скоро всё изменится, в новом мире каждый будет счастлив. Помнишь, как пили за свободу с тобой?
Твоя Нинда
Усни и его людей перекинули в Зинри, сообщив, что готовится переворот. На время подавления протестов его перевели в подчинение перешедшему на сторону республики (а вообще, вернее говорить Пеммера) Круну Датте.
На Круна произвели впечатление два факта, после которых он зауважал Пеммера, пусть так и не похоронившего с почестями Гуница: признание отряда тотальной демократии бандой (только тогда Крун поверил, что с Гле Кантроне реально борются) и интервенция Гë и Кини (а также условия, которые стали известны). После этого он согласился сотрудничать с Пеммером.
Круна Датту старались пока не использовать против роялистов, но организовать подавление протестов ему поручили, и он, полный злой радости, на это согласился: он ненавидел всех, кто с Кантронович хоть как-то связан. А они желали отмену приговора ей, да и подпись её стояла.
Усни получил приказ стрелять по протестующим, бить их как можно сильнее – проявлять предельную жестокость. Из организаторов живыми надо взять только Нинду Земм и Ленджа Детлу – остальных допустимо убивать в ходе подавления. Ну и всем своим подчинённым Крун негласно сказал, что красивых девушек среди протестующих неплохо бы задерживать и везти к нему. Кнут и прочие развлечения уже готовы.
Усни не был готов к такому развитию событий. Своим людям он приказал:
– Сейчас сюда пойдёт толпа с плакатиками. Так вот, мы не будем в них стрелять. Это мой приказ. Перекрываем проход и не пропускаем тех, кто прорывается. Убегающих не преследовать. Совсем уж бешеных задерживать, но после разгона отпустить. И никого не убивать! Я не поддерживаю этот протест, я за Пеммера, и я уверен, что он не мог отдать такой приказ, потому что он гуманист, а не кровавый маньяк. Когда всё закончится, я пойду разбираться. Тех, кто отдал такой приказ, я уверен, накажут. Никому нельзя убивать никаких безоружных.
Люди стали валить толпами ближе к центру города.
Нинда Земм шла впереди толпы с портретом своего папы. Лендж Детла шёл рядом с ней, осознавая весь ужас своего положения. Люди выкрикивали лозунги против Пеммера, против королевского, а ныне пеммерского дворца, против массовых арестов, посадок и казней в Зинри, некоторые кричали лозунги, близкие к идеям Детлы и даже Кантроне, многие пришли с флагами тотальных демократов и плакатами в поддержку их и Гле Кантроне. На митинге были люди отовсюду, где не требовалась железная дорога для того, чтобы доехать до Зинри (одной из принятых мер была отмена гражданских рейсов). Толпа людей приблизилась к перекрывшим улицу вооружённым людям в серых куртках с пеммеристскими нашивками, даже старый Лендж Детла мог различить их лица. Протестующим крикнули: “Разойдитесь, иначе немедленно будет открыт огонь”. Люди не расходились. Лендж понимал, что если армия не перейдёт на сторону протестующих, то они обречены, так что он решил рискнуть и обратиться к солдатам:
– Вы убеждены, что боретесь за республику. Но какая же это республика, если нет выборов, если один человек живёт в том же дворце, который ругал? Вы убеждены, что боретесь за порядок. Но какой же это порядок, если происходит беспорядочный террор? Вы убеждены, что боретесь за патриотизм. Но какой же это патриотизм, если население ещё хуже стали эксплуатировать на предприятиях, развалив и без того слабые профсоюзы? Многие из вас ещё тогда, когда революция только началась, отказались стрелять в народ и перешли на его сторону. Сейчас революция украдена и изнасилована. Нужна новая. Не стреляйте в народ и сейчас. Вместе свергнем Пеммера.
Но ответили им огнём. Большинство протестующих пыталось убежать назад, хотя некоторые решили бежать наоборот к оцеплению, намереваясь его пробить во что бы то ни стало. Началась давка, к которой добавились новые выстрелы. Нинда испугалась и побежала, Лендж решил перестроиться и попытаться провести остаток людей через другой проход к площади. Но на мостовой уже лежали убитые, в том числе и часть видных соратников Ленджа и Нинды. А какие-то не успевшие убежать красивые девушки были задержаны.
Надо сказать, что фраза про то, что многие из тех, кто перекрыл эту улицу, перешли на сторону народа, как только началась революция, была неверна. Но не потому, что эти люди уже были на стороне революции в момент начала массовых выступлений. Нет, просто подразделение, которое перекрыло конкретно эту улицу (знали, что через неё будет идти основная масса протестующих), было сформировано из перешедших недавно на сторону Пеммера захваченных в основном в Красте роялистов. Их объединял патриотизм, ненависть к революционерам, которые всё же могли "дорваться до власти", а некоторые ещё на дух не переносили Гле Кантроне, имя которой было на устах у части протестующих.
Другая группа протестующих шла через улицу, перекрытую людьми, Усни. Но там скорее была не река из людей, а узенький ручеёк. Оцепление они пробить не могли, хотя пытались. Какая-то немолодая и некрасивая женщина с истошными криками бежала к площади. Её задержали люди Усни и повели к нему. Она начала кричать, настолько громко, что было слышно сквозь шум. У неё была довольно чёткая артикуляция, так что те фразы, которые Усни не расслышал, он понял по губам. Вот что она сообщила:
– Отпустите, сволочи, я хочу этот режим уничтожить. Вы хоть знаете, кого защищаете? Я Ведле Кифде, бывшая горничная из Красты, но оттуда бежала, потому что боялась на глаза попасть. Я всегда была, есть и буду за республику, за творчество социума, меня за это могли по приказу Дире Йорхема арестовать и убить. Я не буду говорить, что пока Пеммер брал Красту погибло сильно больше мирных жителей, чем за долгое время, пока её осаждали до его прихода на пост командующего армией. Наверное, без этого никуда было. Но почему преимущественно пеммеристы вывезли маленьких девочек из приюта за город под разговоры, что им это позволил Пеммер, главное свидетелей не оставлять живых. Они были пьяными, половина минимум. Нас, персонал, тоже повезли. Когда нас привезли в большой заброшенный дом, то я смогла спрятаться там в полуразвалившемся шкафу. Мне стыдно, что я не помогла маленьким девочкам. Я слышала, что они плакали, кричали, а эти гады мысли повторяли друг другу, что Пеммер это позволил. Потом я слышала: “Булочки принёс?” Кто-то ответил, что принёс. Дальше кто-то сказал, что из соображений человечности, эту фразу он произнёс, как будто по бумажке, даёт маленьким девочкам умереть от сладостей. Они ещё психовали, что не могут найти меня. Они проверяли шкаф, где была я, но почему-то не заметили. Помню один был, чьë лицо я ранее видела. Такой противный. Ещё одного я видела раньше. Когда мне страшно, я всегда плохо понимаю, кто есть кто. Переживали эти сволочи, наверное, что не найдут и ужас будет. Я боялась говорить об этом сразу, не столько, потому что боялась, что они найдут меня и убьют. Я боялась революцию позорить и интервенцию провоцировать этой историей. А сейчас уже всё опозорено, и интервенция началась уже.
Усни был шокирован, но решил, что надо потом разобраться, наверное, врали они, что Пеммер разрешил. А, может, эта Ведле врёт и не было ничего. А, может, она не врёт и пеммеристы не врали. Сказочно красивый мужчина и так же сказочно некрасивая женщина вместе смотрелись как-то чересчур контрастно.
Усни приказал своим людям:
– Она бешеная, держите её, пока всё не закончится, иначе её убьют. Потом отпустите, никому не передавайте.
Ведле упиралась, пыталась выбраться, но её довольно крепко держали и попытки были тщетны.
Несколько человек прорвались сквозь оцепление, Усни приказал их не трогать. Их убили уже на площади. Но больше таких счастливчиков не было. Гуманный разгон митинга в принципе был успешным.
Через третью улицу, примыкавшую к площади, шли и остатки тех, кто не прошёл через оцепление из бывших роялистов. Они кричали всей толпой: "Нет новой монархии", " Да сгорят дворцы", "Вся жизнь – народу", "Бабы – это тоже люди", даже лично Детла кричал ( всё же как конечную цель он её признавал) : "Тотальной демократии – быть", Речь Ленджа Детлы тут более успешной была, несколько человек ( они как раз поддержали революцию, как только она началась) отказались подчиняться приказу стрелять по мирным протестующим и присоединились к ним.
Но этого было мало. Остальные солдаты открыли огонь, люди стали разбегаться, Детла был ранен, упал, начал вставать, тут его настигли пеммеристы. Его начали задерживать, он начал пытаться сопротивляться. Он бил их своими старыми, но сильными кулаками, толкался своими локтями, поглядывая на убегающих товарищей, которых он вёл на пули, которых он подставил (даже в мыслях не винил он Нинду Земм). Детла и в королевстве Квен, и в Лочан дрался лично против тех, кто его пытался арестовать. И иногда успешно. Но время ушло вместе с ловкостью, его удары были сильными, но медленными, он также чувствовал сильную боль в левой ноге из-за ранения, а также в спине из-за радикулита, а противников было слишком много. Его удалось скрутить. Среди людей, арестовавших Ленджа был человек с красно-зеленым шевроном. Это был Рудкен Фрим. Детла почувствовал боль в груди и отчаянно Фриму:
– Ты же профсоюз создал, ты же был против тирании, со мной вместе стоял на митинге в Красте, что же ты делаешь?
– Я против любой тирании, а не конкретно этой, – ответил Рудкен Фрим.
Нинда забежала в первый попавшийся подъезд, начала стучать в одну из квартир. Точно также забегала в квартиру Гле после ограбления банка. Но тогда она знала, что её ждал там Зомре Векхе с пустыми очками, ножницами и другим платьем. Нинду же никто в квартире не ждал. Ей открыли угрюмый мужчина и его не менее угрюмая жена.
– Кто ты и что ты здесь забыла? – спросил мужчина.
– Я Нинда Земм, я борюсь за нашу общую свободу во имя памяти моего папы! Помогите мне и мы поговорим о свободе.
– Знаю, знаю, за свободу на деньги Венсера, он вам платит, чтобы вы шатали здесь всё, а он нас потом без штанов оставил. Я сам за короля был, просто глотку не рвал, поэтому нас и не вывез этот подлец Венсер. Но я был за короля, а не Венсера.
– Я не брала ничьи деньги.
– Брала-брала, поэтому мы и за Пеммера, – в разговор встряла жена, – он новый наш король, он переживает за страну. Я не верила, а сейчас верю. А такие, как вы, гадите нам бесконечно, из-за вас мы войну и не выиграли, муж мой руку потерял ( Нинда увидела, что правый рукав у мужчины был пустой), а всё продали венсеры эти.
Эти двое схватили Нинду и потащили её по направлению к полиции. Когда её тащили, она громко кричала:
– Зажигаем свечи сегодня, покажем, что нас всё ещё много.
А в отношении Усни Лекмера, а также тех солдат, которые отказались стрелять, началась проверка. Своих подчинённых Усни отмазал, сказав, что они выполняли его приказ, а вот его самого арестовали.
Увидев фамилию Лекмера, проводивший проверку Эвер Кюнн вспомнил тяжёлый момент в Красте. Он лежал на земле, уже сдавший оружие и раненный мерзкой дурой. В голове его были мысли: выбрал позор, чтобы не умереть, а его сейчас ранила и убьёт эта гнида, Пеммер обещал жизнь, но сам съежился и прячется. Когда его, Эвера, спас какой-то человек, выбив оружие у дуры и задержав её, а потом представился Пеммеру: Усни Лекмер, Эвер запомнил эти фамилию и имя навсегда. Усни Лекмер. Человек, спасший Эверу жизнь. И Эвер решил ответить тем же самым. Проверка не показала каких-либо нарушений. Усни честно не пускал бунтовщиков на площадь. А вот солдаты, отказавшиеся стрелять, как и те, кто покинул линию фронта ради участия в протестах, отправились под трибунал. Их не было жалко Эверу Кюнну.
Усни отпустили. Он шёл по Зинри. Площадь перед дворцом и подходы к ней ещё не были отмыты от крови. Усни плакал, не обращая внимания на редакцию проходящих по центру Зинри людей. Среди них были те, кто радовался разгону протестов, хотя были те, кто расстраивался. Завтра Усни должен был опять отправиться на фронт: на левом берегу Красты, рядом с границей были тяжёлые бои против Гë. Но он не ожидал, что к нему в подразделение переведут Рудкена Фрима. Это он узнал, только явившись в казарму.
