Мари Князева
Господин
– Как весело! – воскликнул он. – Я и забыл, как это весело… Тысячу лет не купался в море…
Я в гневе отступила от него на пару шагов и принялась брызгать на него водой, чтобы отомстить за свой испуг, но Терджан в ответ только радостно смеялся и даже не думал отвечать мне взаимностью. Вместо этого он в два мощных гребка достиг меня, прихватил своими мощными лапами за талию и спину и крепко прижал к себе. Сквозь мокрую, прилипшую к телу одежду я чувствовала, какие твердые, упругие мышцы у него на торсе, груди и плечах, в которые я упиралась руками, чтобы оттолкнуть его – разумеется, без малейшего успеха.
– Не бойся, не бойся… – горячо шептал он мне в ухо, добавляя непонятные слова, очевидно, из своего языка.
Я была ужасно перепугана. Как можно перестать бояться, если тебе страшно? Это было мне совершенно не понятно.
Наконец он отпустил меня – точнее, позволил немного отклониться – и внимательно посмотрел в лицо, гипнотизируя взглядом:
– Я не сделаю тебе ничего плохого. Тебе нечего бояться, понимаешь?
Я судорожно кивнула:
– Я замёрзла. Хочу высохнуть и переодеться.
Это была не совсем неправда: меня колотило со страшной силой – возможно, не от переохлаждения, а от нервов, но челюсть тряслась весьма красноречиво и очень кстати. Терджан с готовностью кивнул и повлек меня на берег так же стремительно, как до этого – в воду. Накинул плащ и повел по тропе наверх. Я без конца спотыкалась и норовила упасть, потому что ноги мои внезапно ослабели и отказывались взбираться в гору. Тогда мой проводник подхватил меня на руки и меньше чем через минуту поставил на землю перед воротами. Открыл калитку, заглянул во двор. Шепнул мне:
– Мы как раз вовремя!
Проводил через двор к черному входу, а потом по коридору до нашей с Урсун комнаты. Там взял на секунду мою холодную влажную ладошку в свою большую горячую руку и тихо сказал:
– Прости, если напугал. Я не хотел. Сегодня вечером я занят, не смогу прийти в сад. Может быть, завтра. Если господин отпустит. Не сердись на меня, хорошо?
Я кивнула. Мне очень помог успокоиться тот факт, что больше мы сегодня не увидимся. А может быть, и завтра тоже. Я обрадовалась этому. Попрощалась с Терджаном, шмыгнула в комнату. Сняла с себя мокрую одежду, тщательно вытерлась, оделась в сухое. Села на постели у окна. И с ужасом поняла, что буду скучать по нему. Наверное, в этом нет ничего ужасного, мы же друзья. Он единственный, с кем я могу поговорить обо всем на свете, кто понимает меня. Более того, его беспокоит то, как я себя чувствую, и он старается делать мне приятное, даже рискуя своей репутацией. Даже если хозяин не особенно против служебных романов между своими подчиненными, вряд ли он обрадовался бы, узнав, что его охранник вывел за пределы усадьбы такую дорогую, пусть и бесполезную, рабыню. Словом, я немного загрустила оттого, что больше не увижу его сегодня. Но это было только начало моих печалей.
Глава 6. Переписка
Ева
На следующий день, незадолго до обеда, я узнала, что господин покинул охотничий домик сразу после завтрака и уехал со всей свитой в основное имение.
– Дорога… чинить? – спросила я у Расима, используя свой словарь, подаренный Терджаном.
Старик закивал, тряся усами. Грусть охватила меня пуще прежнего. Я с внутренней иронией усмехнулась, подумав, что так и не увидела господина, которому посчастливилось стать моим собственником. И может быть, уже никогда не увижу…
Потекли обычные дни – такие же, как прежде, только теперь они были наполнены сожалением о том, что нам с моим единственным другом не удалось даже попрощаться по-человечески. Я продолжала учить язык и немного общалась с Расимом, но эти разговоры отнюдь не были похожи на наши с Терджаном философские беседы о природе рабства или семейного счастья.
Потом я вдруг получила письмо от него. Однажды утром Расим передал мне конверт, запечатанный, как в фильмах про стародавние времена, сургучом. Дрожащими руками я вскрыла его и с замиранием сердца стала читать довольно четкий и понятный английский текст.
"Дорогая Ева,
Прости, что уехал так поспешно, даже не попрощавшись. Ты знаешь: я человек подневольный, а обстоятельства таковы, что медлить нельзя. Хозяину срочно нужно было ехать улаживать дела. Однако потом он возместил мне этот урон с лихвой, согласившись подписать и запечатать мое письмо к тебе собственной рукой, чтобы оно смогло дойти до тебя, минуя любые препятствия. Не так уж он и плох, как ты считаешь?
Если ты захочешь написать мне ответ, просто попроси Расима поставить свою подпись и печать на конверте – и любые препятствия будут точно так же преодолены.
Я жалею большей частью о том, что не успел сказать тебе, как много радости мне доставило наше знакомство. Я никогда не знал ни одной девушки, подобной тебе, и очень счастлив, что узнал тебя. Остается надеяться, что и ты не была разочарована знакомством со мной. Что я не напугал и ничем не обидел твою тонкую свободолюбивую натуру.
Если у тебя есть какие-то вопросы, на которые я не успел ответить за короткое время наших встреч, можешь задать их в ответном письме.
Искренне твой друг, Терджан Н."
Я перечитала это письмо, по меньшей мере, пару десятков раз. Очень короткое, не сообщающее ни о чем, кроме признательности и сожалениях по поводу быстрого отъезда, мне казалось что оно дышит искренним дружеским чувством и требует непременного ответа. Требует – не в смысле принуждения, а в смысле, что такая теплота не может остаться без внимания с моей стороны. И я, разумеется, села писать, не медля ни минуты.
"Здравствуйте, мой дорогой друг!"
Я решила, что такое обращение покажет всю глубину моей признательности, но не посеет неуместных иллюзий. Я часто думала о том, как на самом деле относится ко мне этот суровый мужчина, по возрасту, наверное, годящийся мне в отцы. По нашим, европейским, меркам у него как раз настало время для кризиса среднего возраста, когда представители сильного пола вдруг бросаются во все тяжкие, позабыв о семье и стремясь почувствовать себя молодыми и беззаботными, как те юные особы, к которым их внезапно начинает тянуть. Да и крепкие объятия, которыми одаривал меня Терджан, были более чем красноречивы. Эти мои опасения несколько ослабевали, благодаря тому, что мой средневозрастый друг ни разу не попытался меня поцеловать, а также строгим традициям этой варварской страны, допускающим для мужчин близость только с девственными белыми женщинами, к коим я не относилась.
С другой стороны, смешно всерьез предполагать, что здешний мужчина станет тратить время на дружбу с белой женщиной, чуждой ему по духу и традициям… И всё-таки я не могла оставить его письмо без ответа, тем более, что переписка сама по себе ничем мне не грозила.
"Я была очень рада получить ваше письмо, оно согрело мою одинокую душу.
У меня к вам, наверное, неожиданный вопрос: как зовут вашего господина? Я до сих пор не знаю его имени, и это кажется мне странным. Возможно, его называли при мне, но так как я не различаю речь в целом, то пропустила эти моменты.
Также кажется мне странным, что я до сих пор ни разу его не видала, хотя, по моим ощущениям, прожила в его доме почти год. Вы могли бы описать его внешность и объяснить, почему нигде нет ни одной фотографии, ни одного портрета?
Буду рада, если вы расскажете мне и что-нибудь о самом себе. Что-то не секретное, обыденное… Не забывайте: мы с вами из разных культур, у нас так сильно отличаются все традиции, что даже описание приема пищи может стать настоящей экскурсией.
Могу вам со всей уверенностью сообщить, что вы ничем абсолютно меня не обидели и не испугали. Это время, когда мы с вами общались, было, пожалуй, самым счастливым из всего моего пребывания в вашей стране."
Поставив точку, я задумалась. Наверное, не стоит так писать: тут ему в голову вполне может закрасться иллюзия какого-то более горячего чувства с моей стороны, нежели простая дружеская симпатия. Переписывать не хотелось, поэтому я попыталась сгладить эффект дополнительными объяснениями.
"До вас мне было очень одиноко и тоскливо, так как совершенно отсутствовала возможность поговорить о чем-либо с понимающим меня человеком. Теперь же, благодаря вашему подарку (словарю), я стала больше общаться с Расимом. Мне очень нравится этот человек: он так мудр и рассудителен. Ему свойственна очаровательная неторопливость, какой я тоже хотела бы когда-нибудь научиться.
Если вдруг у вас появится возможность добыть для меня книги на английском, буду очень вам признательна.
Еще раз благодарю вас за это письмо,
с уважением, Ева Рождественская"
Расим с готовностью на моих глазах запечатал, подписал и отправил со слугой мое ответное послание, как будто был предупрежден и проинструктирован насчет него свыше. Я с интересом следила за его движениями и выражением лица: не проявит ли он какого-то любопытства, насмешки или осуждения, но Расим был спокоен, деловит и бесстрастен, как будто делал нечто совершенно обычное для себя. Неужели в доме его хозяина принято, чтобы охранники переписывались с рабынями? Или, может быть, он думает, будто сам господин общается со мной? Это, однако, было бы странно с его стороны: сколько, должно быть, у него дел и забот – разве стал бы он тратить свое драгоценное время на переписку с женщиной из столь неуважаемой категории? Впрочем, мое ли это дело, кто и что обо всем этом думает?
Ответ от Терджана пришел очень быстро, к нему прилагался сверток с тремя книгами: "Приключения Оливера Твиста" Диккенса, "Эмма" Джейн Остин и сборник рассказов Эдгара По. Я почувствовала себя по-настоящему счастливой, бегло просмотрев обложки, и сразу бросилась дрожащими руками вскрывать конверт со знакомой печатью.
"Дорогая Ева,
Трудно описать, как рад я был получить твой ответ так скоро… Кажется, моя душа тоже томится вдали от тебя".
В груди у меня полыхнул огонь волнения и смущения. Он намекает… на что он намекает? Боже, женатый мужчина, и я – без пяти минут замужем. За прошедший в неволе год, правда, надежда моя на воссоединение с женихом значительно остыла. Но она жива. Я не должна поддерживать эти игры с Терджаном. Вопреки расхожему мнению, я не считаю, что моральные принципы женатого человека или их отсутствие – это сугубо его личное дело. Если женщина вступает в отношения с ним, то принимает на себя часть ответственности за них.
Я продолжила читать:
"Признаюсь, твои вопросы немало удивили меня. Конечно, я с удовольствием расскажу тебе о своем господине. Надеюсь также, что узнав о нем побольше, ты перестанешь испытывать сожаление по поводу того, что он и твой господин."
И какое ему дело до того, как я отношусь к его хозяину? Не понимаю… Может быть, поклонение начальству – это часть их религии?
"Его имя – Халиб Насгулл. Внешне мы с ним похожи – он тоже высок и крепок телом, также носит бороду – как и все мужчины в определенном возрасте. Нас с ним даже можно спутать, если не приглядываться. Думаю, в этом кроется одна из причин, почему он всегда держит меня рядом…
Наша религия запрещает создавать и хранить изображения людей и животных, поэтому нет фотографий и портретов. Я знаю, ты сейчас подумаешь, что это очень странная и жестокая религия, ведь она нарушает столько свобод…"
Я улыбнулась, прикрыла глаза и прислонила письмо ко лбу. Как хорошо он меня изучил! Тут я почувствовала тонкий аромат, исходящий от бумаги – пряный, чуть терпкий и почти выветрившийся, но все еще различимый. Я принюхалась посильнее – в самом деле пахнет. Очень приятно. Тут же в голову бросился образ сильных крупных пальцев, выписывающих пером английские буквы – и я отпрянула, как будто Терджан прикоснулся этими пальцами к моему лицу.
Нашла у себя в тумбочке его первое письмо, поднесла к носу. Тот же аромат. Еще чуть тоньше, но он есть. Очень стойкий парфюм – наверное, безумно дорогой. По коже побежали мурашки. Я не должна нюхать письма, это слишком интимно… Словно я прикасаюсь к тому, кто их писал…
Я убрала первое и продолжила читать второе, стараясь контролировать свои эмоции и реакции.
Терджан старался оправдать в моих глазах строгие запреты своего Господа:
"Поверь, на то есть серьезные причины. Это не пустая прихоть Бога или его пророков – так Он хранит нас от греха.
Первое, что я делаю, когда просыпаюсь – молюсь. Это необходимо, чтобы настроить ум на правильное состояние, на весь день вперед. В течение суток также следует несколько раз прибегать к молитве, в целях поддержания этого состояния. Мужчина должен принимать все решения, находясь в нем. Бывает, однако, что сильные чувства и эмоции сбивают с него, и даже молитва не помогает. Со мной редко такое происходит, но все же порой случается…
А ты молишься своему богу хотя бы иногда? Какие еще практики используешь, чтобы настроить ум? Что поддерживает тебя в той тяжелой ситуации, где ты оказалась?
Я рад, что не оставил дурного впечатления о себе, и надеюсь, Расим помогает тебе не чувствовать себя такой одинокой.
Я бы очень хотел увидеть тебя снова. А как насчет тебя?"
Последние предложения были выведены коряво, как будто писавший боролся сам с собой. Я очень крепко задумалась над его вопросом. Конечно, нам не нужно видеться, потому что он женат, а я явно вызываю у него отнюдь не отеческие чувства. Сама я по-прежнему не испытывала к нему ничего, кроме дружеского расположения, и по-прежнему продолжала надеяться на встречу со своим пропавшим возлюбленным, но… все это правильные рассуждения, если только верно предположение, что я когда-нибудь выберусь отсюда и вернусь домой. Если же мне суждено состариться и умереть подле Расима или его преемника, тогда… я не готова прожить остаток жизни в удушающем одиночестве, где не смогу поговорить по душам ни с одним человеком. Так и с ума сойти недолго.
Дочитать осталось сущие пустяки: надежда, что мне понравились выбранные Терджаном книги, заверения, прощание… Я быстро пробежала их глазами и села писать ответ.
"Здравствуйте, Терджан!
Не смею надеяться когда-нибудь узнать вашего господина поближе: мы живем слишком далеко друг от друга, да и к лицу ли ему знакомиться с какой-то рабыней? Расскажите, пожалуйста, отчего вас так сильно беспокоит мое отношение к нему? И почему я должна проникнуться к нему симпатией? Что он за человек, что вы так превозносите его над другими? По-моему, то, что он держит вас подле себя для отвода чужих недобрых глаз, вовсе не свидетельствует в его пользу. Вы желаете умереть вместо него?
Религия, в принципе, существует для того, чтобы ограничивать человеческую свободу – в этом ее функция: оберегать нас от животных побуждений при помощи нравственных законов. Конечно, общество, где можно изображать людей и животных, мне нравится больше, так как это целые искусства: живопись, скульптура, фотография… Это красота, это память, это большая часть нашей жизни…
Я почти никогда не молюсь – ну, может быть, только во время взлета или посадки самолета и тому подобных ситуациях. Скажем прямо, христианка из меня не очень. Быть религиозным человеком – это большой подвиг. Думать о Боге, когда у тебя все хорошо – для этого нужен очень серьезный уровень сознания. Я восхищаюсь тем, как ответственно вы подходите к этому вопросу.
Когда-то в детстве я читала Библию, а также смотрела фильмы о жизни Иисуса Христа, но сейчас уже помню все, что почерпнула там, довольно смутно.
Что поддерживает меня в моей печали? Какой интересный, необыкновенный вопрос. Сама я не задала его себе ни разу. Думаю, что это вера, но не в Бога. Бессознательная вера в людей, в то, что кто-то большой, сильный и добрый спасет меня, и все станет хорошо. Инфантильно, да? Будто я маленькая девочка, которая потерялась в торговом центре…
Еще один вопрос мучает меня: где ты так хорошо выучил английский язык? Просто поразительно, как свободно ты на нем изъясняешься… Такой уровень обычно демонстрируют те, кто много и плотно общался с носителями – отсюда и вопрос)
Спасибо за книги, они просто чудесные – почти все я читала на русском (исключение могут составить только некоторые рассказы По), и это поможет мне освоить текст оригинала. В то же время, это было давно, поэтому я не помню многих нюансов сюжета, так что будет не менее интересно.
Я очень люблю читать, и отсутствие книг на понятном мне языке было одним из тяжелых испытаний в моем теперешнем положении."
И вот, настал момент для ответа на главный вопрос его второго письма – хочу ли я увидеть Терджана снова. Я хотела быть честной с ним и самой собой, и потому долго думала, прежде чем ответить. То, что видеться нам не нужно – это само собой, тут сомнений никаких. Но вот – хочу ли я – это вопрос. И отбросив ложную скромность, различные нравственные запреты, мою собственную психологическую защиту от всего, что обрушилось на меня в этой суровой рабовладельческой стране, я посмотрела правде в глаза. Да. Я хотела бы увидеть его снова. Услышать его низкий голос, довольно чисто выговаривающий английские слова. Может быть, даже оказаться в его больших и горячих руках, прижимающих меня к его твердому мускулистому телу, благоухающему тем самым ароматом, которым пропитались его письма. В дружеских объятиях, разумеется. Исключительно дружеских… Говорят, объятия необходимы любому человеку для здоровья и нормальной жизнедеятельности. Интересно, сколько можно прожить без объятий – так, чтобы не сойти с ума от разрывающего душу на куски одиночества?
А теперь – главный вопрос девятого билета: что ответить Терджану? Ведь понятно, что нельзя говорить ему правду – он совершенно точно истолкует ее неверно. Но и отрицание не годится. Эта переписка стала моей отдушиной, я не могла прервать ее, только не сейчас – а если сказать адресату, что я не желаю его видеть, то она несомненно прервется. Оставалось одно – сказать правду и попытаться сгладить ее пояснениями, уточнениями и намеками.
"Да, Терджан, я хотела бы снова увидеть вас, потому что мы стали добрыми друзьями. У меня нет других друзей в этой стране, поэтому ваши письма дороги мне, как и воспоминания о личных встречах.
Как поживает ваша супруга и дети? Я бы не отказалась от небольшого рассказа о них: сколько у вас отпрысков, какого возраста, как вы любите проводить с ними время? Возможно, у вас есть дочь примерно одних со мной лет, и мы с ней могли бы подружиться, если только она знает английский хотя бы в половину так же хорошо, как вы.
За сим прощаюсь, с уважением, Ева."
Дописав последнюю строчку, я выдохнула с облегчением. Какое же странное всё-таки существо – человек! Не может ни жить спокойно, ни принять бурю. Со всем ему нужно бороться, всюду протестовать. Искать приключения себе на пятую точку, а потом сокрушаться, отчего это они свалились ему на голову.
Я в стотысячный раз подумала о том, зачем мы с Петей поехали в этот круиз. Ну почему не экскурсия по Долине Луары? Или пара недель на Мальдивах? Зачем нам понадобилось это длинное путешествие, закончившееся такой безжалостной трагедией? Почему мы не знали, что такая опасность, вообще, существует? Я ни разу в жизни не слышала о стране, где разрешено рабство, и что туда увозят целые теплоходы с несчастными людьми… Да что об этом причитать? Давно пора смириться и жить дальше. Терджан прав, мне нужно обратиться к Богу – он поможет мне утолить печаль и сохранить человеческий облик, а соблазны отринуть. Но вместо молитвы я открыла "Приключения Оливера Твиста" и погрузилась в чтение.
Следующее письмо от Терджана пришло через неделю. Оно было довольно сухим и недовольным по тону, особенно в начале, – наверное, моего друга задели мои намеки на его слишком большой возраст, а может быть, и нападки на его господина.
"Моему старшему сыну Дахи 21 год, а родившейся вслед за ним дочери Лайле – 19. К сожалению, она не очень хорошо знает английский, хотя и изучает его с приходящим преподавателем.
Сам я обучался в спецшколе, и там языки в самом деле преподавали носители. Спасибо, что так высоко оцениваешь мой уровень владения им. А ты – как и где учила английский?"
К письму была снова приложена книга – невероятно! – на русском языке! Простая белая обложка, и на ней, посередине, простые черные буквы: "Основы Религии" – и автор, Фархит Джалеб Калгун. Вот что написал о ней в письме Терджан:
"Эту книгу я обнаружил случайно в библиотеке господина и подумал, что тебе будет интересно побольше узнать о моем Боге – может быть, он сможет помочь тебе чем-нибудь в твоем горе. К сожалению, книги о твоем Боге у господина не нашлось.
Однако, в моем распоряжении есть некоторые электронные ресурсы, и я решил немного изучить христианского Бога. Это довольно интересно. Пока не стану делиться своими познаниями – это заняло бы много бумаги и времени – лучше дождусь нашей личной встречи и расскажу все устно. Да, я всерьез надеюсь, что мы еще увидимся, и, возможно, довольно скоро. Ведь мы друзья, а друзьям полезно встречаться, верно?
Знаю, это покажется тебе странным, но да, я готов умереть за своего господина, и так думает каждый из его подчиненных. В обществе существует естественная иерархия: те, кто находится на вершине – достойнейшие. Они способны принимать решения и ответственность за них, заботиться и оберегать других, более слабых. За это им даются естественные привилегии в виде людей, готовых прикрыть их своими телами, ведь если погибнет хозяин – всем конец.
То, что ты до сих пор не видела господина в лицо, не слышала от него ни одного слова, нисколько не умаляет того факта, что он заботится о тебе, как и обо всех остальных людях, вверенных ему судьбой, в той или иной роли. Ты живешь под его кровом, ешь его еду, ни в чем не знаешь нужды, никто не унижает и не бьет тебя. Тебе кажется это чем-то обычным, но если бы ты знала, в каком положении порой оказываются белые рабыни… Нет, я не хочу запугивать тебя или тем более угрожать, но мне было бы приятно, если бы ты больше ценила то, что имеешь, живя в доме нашего господина. Он и твой хозяин, глупо это отрицать. Добрый, снисходительный, даже сострадательный, я бы сказал. Я навел справки – Амаль даже не наказала тебя ни разу за те проступки, что ты творила в слепом желании сбежать из "клетки", как ты ее называешь. Конечно, это связано с характером самой Амаль, но и господин позволяет ей быть такой мягкой по отношению к служанкам, несмотря на урон, который они причиняют…"
Пока я читала эти строки, щеки мои разгорались все сильнее. Мне давно не было так стыдно. Он прав, прав во всем: у меня просто нет права жаловаться на судьбу – она и так слишком благосклонна ко мне, наверное, даже незаслуженно. В порыве чувств я схватилась за белую книгу и стала читать первую главу, но там было краткое описание сотворения мира – довольно скучное, поэтому я, осилив только пару страниц, отложила книгу и взялась опять за письмо.
"Твое мироощущение тоже естественно: ты беспомощна перед сильными людьми, как ребенок, – именно поэтому тебе нужен такой защитник, как мой господин. Только приняв убежище у его ног, ты сможешь почувствовать себя в безопасности. Если смиришься, я всегда буду рядом, чтобы защитить тебя. Все, что от тебя требуется – признать, что твои нынешние обстоятельства – лучшее, что могло с тобой произойти. Так говорит не только мой Бог, но и твой. Это Он привел тебя сюда."
Эти слова по-настоящему испугали меня. Уж очень они похожи на попытку убедить, загипнотизировать, внушить то, что выгодно ему. Терджан хочет, чтобы я отбросила мысли о возвращении на родину, чтобы предалась воле его бога и его господина, которые, очевидно, сливаются в сознании моего сурового друга. Он хочет… сделать меня своей? Он больше не брезгует мной из-за того, что я бывала в постели другого мужчины? Моя голова и грудь разрывались от этих мыслей. Наверное, мне нужно все же прервать эту переписку, но даст ли это мне что-то – большой вопрос.
Следом пришло тяжелое и горькое осознание того, что ничего не было бы, не обними я Терджана, услышав от него английскую речь. Мне нужно было просто взять его ботинки и отнести их в хозяйственную комнату – и я была бы свободна. Убирала бы комнаты и смотрела на море. До конца своих дней.
Кого я обманываю? Я бы все равно так не смогла…
Вытерев испуганные слезы, я снова схватилась за письмо. Терджан, похоже, снова читал мои мысли:
"Представляю, что ты навоображала, прочитав предыдущие строки! Я говорил множество раз, и сейчас повторю: тебе не нужно меня бояться. Я не намерен причинять тебе боль или еще какое-либо зло. Я уверен, что сила дана мне Богом не для того, чтобы обижать слабых, а наоборот, чтобы заботиться о них. О вас. Я беспокоюсь за тебя. Ты молода, красива и беспомощна. И, прости, но не слишком дальновидна. В этом нет ничего оскорбительного – этим грешат все женщины. Поэтому каждой женщине нужен защитник – и я пытаюсь защитить тебя… от тебя же самой. От необдуманных поступков, от неправильных мыслей и убеждений. Пожалуйста, просто почитай ту книгу, что я тебе прислал. Думаю, она внушит тебе доверие и подарит спокойствие. Тебе не о чем тревожиться. Я обо всем позабочусь.
Искренне твой, Терджан."
Я тяжело вздохнула, потом сходила в ванную умыться. Лицо мое горело, сердце бешено стучало, в животе крутилось торнадо. Только теперь я начала понимать, во что вляпалась. Он обо всем позаботится…
Я решила пока не отвечать на письмо, потому что это означало либо подчиниться воле Терджана, либо вступить с ним в конфликт, что тоже отнюдь не гарантировало сохранность моих свобод. Я понятия не имела, насколько опасен мой суровый друг в гневе и чем может обернуться для меня это противостояние.
Вместо письма, я взялась за чтение. Очень давно я не видела русского текста и очень соскучилась по родному языку – думаю, именно поэтому мне было так легко читать "Основы Религии". А потом я втянулась. Язык господина Калгуна был мягким, неторопливым, в меру витиеватым. Он в самом деле успокаивал мое разбалансированное сознание и осторожно, аккуратно обволакивал его теплой, уютной дымкой. Фархит излагал понятно, логично и без фанатичности. Мне даже казалось временами, что эта книга написана специально для женщин: в ней автор деликатно обошел острые углы, касающиеся жестокой деятельности приверженцев этой религии, что, как я знала, вменялось им в обязанность. Не было там ни слова и о рабстве – только о смирении перед волей Бога, о доброте к ближним, о подготовке к смерти, которая может произойти в любой момент – вот почему надо всегда держать в уме образ Господа, чтобы быть готовым к переходу в жизнь вечную.
Однажды на закате – примерно неделю спустя после получения последнего письма и книги от Терджана – я сидела в удобном плетеном кресле на балконе второго этажа и наслаждалась мягким слогом господина Калгуна. Вдруг до меня донесся громкий рык автомобиля, и через несколько секунд к воротам подъехал большой черный внедорожник с тонированными стеклами. Из задней двери тут же выскочил… мой друг Терджан! Он быстро огляделся по сторонам, даже поднял голову вверх – и, конечно, заметил меня. Я улыбнулась ему и помахала рукой, но он только еще больше нахмурился и громко приказал:
– В сад! – на своем родном языке.
Я подхватила юбку и стремглав бросилась к лестнице: он напугал меня, я решила, что что-то случилось. Может быть, с хозяином беда, и Терджан приехал "позаботиться" обо мне?
Едва я приблизилась к скамейке у фонтана, как меня смел с ног ураган. Терджан обхватил мою спину и талию своими сильными руками и прижал к себе так сильно, что стало нечем дышать. Он даже приподнял меня над землей и вжался лицом в мою шею и волосы.
– Я чуть с ума не сошел, – прорычал он уже по-английски. – Почему ты не ответила на мое письмо? Я думал, что… что…
– Терджан… – хрипло прошептала я, – я не могу дышать…
Его железные тиски сразу разомкнулись, и я чуть не упала на землю – ему пришлось поддержать меня за локти.
– Ты приехал, чтобы спросить, почему я не ответила? – нахмурилась я, заливаясь краской. – Разве твой господин не станет гневаться на твою отлучку по такому пустяковому поводу?
– Это моя проблема! Ответь, пожалуйста.
– Я не знала, что написать.
– Я напугал тебя?
– Немного.
– Черт, я ведь все объяснил…
– Твой приезд тоже пугает меня, – призналась я, краснея еще сильнее.
– Ты чересчур пуглива!
Тут Терджан вдруг заметил лежащую на полу белую книгу, которую я выронила, когда он попытался задушить меня в своих объятиях. Наклонился, поднял ее.
– Читаешь?
Я кивнула.
– Этого было бы довольно. Всего одно предложение: "Я буду читать твою книгу".
– Стоит ли беспокоить столько людей для пересылки столь короткого послания?
– Это очень важно для меня. Важнее тысячи слов.
– Ты хочешь, чтобы я приняла твоего Бога?
– Я хочу, чтобы ты поняла меня. Как я пытаюсь понять тебя. Я читаю о твоем Боге, а ты – о моем.
– Но зачем?
– Чтобы я мог лучше позаботиться о тебе. Чтобы нам легче было общаться, – он протянул мне книгу обратно.
Я осторожно взяла ее. Терджан схватил мою свободную руку и взволнованно сказал:
– Я очень беспокоюсь вдали от тебя. Мне хочется, чтобы ты была рядом. Чтобы мне не нужно было срываться посреди недели в дальнюю поездку – проверить, все ли у тебя в порядке.
– Ты ведь можешь позвонить Расиму и спросить у него.
– Некоторые вещи невозможно передать через телефон.
Внутри у меня все дрожало, и эта дрожь отдавалась в голос:
– И что же делать?
– Тебе нужно вернуться в дом хозяина, в основное имение.
Я судорожно вздохнула. Терджан нахмурился:
– Тебе не нравилось там?
– Я сходила там с ума. В четырех стенах. Здесь у меня есть хотя бы море…
– Там у тебя буду я. Я больше не дам тебе сходить с ума.
– Но как к этому отнесется твой господин? Как, вообще, ты все это объясняешь ему?
– Он доверяет мне. Не беспокойся об этом. Читай. Я скоро заберу тебя.
Он снова крепко обнял меня и тут же покинул дом – будто его и не было. А я опять принялась собирать себя по осколкам. У меня нет выбора. Я просто вещь, которая нравится слуге господина. И он добр со мной – даже не прикасается, за исключением редких, вполне дружеских объятий. Но что-то мне подсказывало, что он недолго станет довольствоваться ими.
На этот раз приходить в себя мне очень помогал господин Калгун. Его ласковые добрые слова убаюкивали мое возмущенное сознание и уверяли, что у Бога есть свой план на каждого из нас. Конечно, этот чужой человек излагал основы чужой религии, но многие его утверждения отзывались во мне, словно что-то родное, давно забытое.
