Мара закручивает тюбик и ищет, чем бы вытереть руки.
– Взбрыкнуть захотелось? Хм. Такая версия мне нравится больше.
– Мар… После второго акта не выходи на поклон, бери вещи и уходи.
Она поправляет в зеркале выбившийся из волос цветок и на мгновение хмурит брови.
– Миксер, тебя коротнуло, что ли?
– Мар, послушай.
Шепчу, чтобы не спугнуть стайку вилис. Мара не сорвется, выдержит.
– Они сделают это, – слегка приподнимаю юбку, киваю на протезы. – С тобой, и с остальными. Я знаю, я слышала. Заставят, тоже, как вилисы. Ты же не хочешь… Не хочешь такие ноги…
Поднимаю голову и вижу, что Мара внимательно смотрит на меня.
– Ты шутишь? – говорит Мара. – Да я бы под поезд прыгнула ради таких ног.
Бедренная.
Длинный темный проход, режущий глаза свет прожекторов вскрывает обнаженные тела, что вереницей тянутся по обе стороны. Мраморные тела, холодные тела, скульптуры с отсеченными ногами. Корчатся, ломаются. Бескровные обломки, разбитые скульптуры… Они кричат, но я не слышу их крика, не слышу шепота, мягкого шарканья по кафельному полу, только стук, будто кому-то в голову взбрело напялить каблуки.
Я блуждаю меж призрачных вилис, мертвых невест, древних охотниц, они ликуют, они празднуют, рассказывают мне, как выслеживают жертву, крадутся и выматывают до смерти. Их ноги никогда не устают, их ноги никогда не останавливаются, и я танцую вместе с ними.
Вечные вилисы, которые будут вечно танцевать свой вечный танец.