Марго Гритт
Электрический балет
Опустевший зал для репетиций номер шесть больше не залит кровью.
Изящный росчерк неоновых букв дрожит в заледеневших лужах. Жизель: киборг на пуантах. Это они обо мне?
Сломанная кукла с сияющими ногами на рекламном щите, я не знаю тебя. Завтра ты будешь танцевать, но никто не будет смотреть на тебя. Никто не запомнит твое лицо, никто не запомнит твое имя. Твои ноги – вот, что они запомнят, вот, на что они придут поглазеть. Жизель, киборг на пуантах, каждый вечер будет выходить на сцену, повторять раз за разом идеальные па. Продуманные, выверенные, проверенные. Публика будет ликовать, о как она будет ликовать.
Сломанная кукла с сияющими ногами на рекламном щите, ты должна быть счастлива. Помнишь, каково это? Связки рвутся, ломаются фаланги пальцев. Больно. Мышцы сводит судорогой. Нежная кожа стирается до мяса. Больно. Тело теряет равновесие, соскальзывает с прямой оси и рушит выстроенные графические линии. Больно.
Больно больше не будет. Кончиками пальцев трогаю холодную, чужеродную плоть.
Роботизированные протезы нижних конечностей Giselle-21. Длина рассчитана по индексу. Иксовая форма с проваленным коленным модулем, та самая форма, которую ласково зовут «сабелькой». Вывернутая голень для абсолютных балетных позиций, и тот идеальный высокий подъем, который танцовщицы часами растягивают, засовывая стопы под батареи. И да, стопа… Не стопа вовсе, а имитация пуанта с внутренним механизмом, поднимающим на три режима: стопа, полупальцы и пальцы.
Совершенные. Те ноги, которых жаждут маленькие девочки в балетной школе. Которые гнут, тянут, ломают каждый день, сжимая зубы от боли. Те, которых у меня никогда не было.
Ковыряю ногтем трещину, узкий зазор между живой плотью и мертвой. Вспомнить, почувствовать. Ковыряю до крови.
Сломанная кукла с сияющими ногами на рекламном щите. Не ноги отняли от тебя, а тебя отняли от ног.
VIII
– Будьте здоровы, Аркадий Львович!
– Пыль, будь она неладна… Спасибо.
– Машину заказали, завтра вывезут.
– Позолота?
– Краска.
– Канделябры?
– Бутафория.
– Ну и черт с ними. На свалку.
– Кровать тоже?
– Все, все на свалку.
– Голова крысиная ну прямо из фильма ужасов… Ой.
– Что такое?
– Да я пнул, а оттуда… Смотрите, кто-то припрятал.
– Та-а-ак, интересненько.
– Можно выяснить, чей?
– Посмотрим, посмотрим… Старье какое-то, включается без отпечатка. Что тут у нас… Странно.
– Что там?
– Список контактов пуст, ни одного сообщения. Фотографий нет.
– Интернет?
– Либо историю подчищали, либо не пользовались… На кой черт он тогда сдался?
– Может, просто выбросили?
– Нет, смотрите-ка. Кое-что есть. Видео.
– О-о-о. Гхм… Интимного характера?
– Нет… Вовсе нет. Балет. Записи репетиций. Лица не разглядеть.
– Дайте посмотреть… Старательная.
– А толку? Носок не тянет, приземляется тяжело. Вот тут не докрутила…
– С такими-то ногами… Обречена на корду. Пожизненно.
– Ну, теперь-то необязательно. Лийка вон тоже на корду была обречена.
– Да, но не всем же так везет! Нет, я, конечно, не хочу сказать, что тот взорвавшийся софит был удачей, но все же… И дирекция подсуетилась, и лаборатория, и у государства на эксперимент деньги нашлись… И вот, билеты распроданы в первую минуту! А вы говорите, театр умирает. Пф-ф…
– Театр-то умирает, а вот цирк уродов…
– Ну, в нашей стране он будет жить вечно. Балет, в смысле.
– Вот вы сказали, не всем везет. Не слышали, что ли? К новому сезону ожидают поставку партии.
– Что, всех на протезы?
– О дивный новый мир. Представляете, только на одной канифоли сколько можно сэкономить?
– Ну вас, Аркадий Львович.
– Киберкордебалет. Звучит, а?
– Идемте лучше в зал, первый звонок дали.
IX
Дистальные фаланги. Проксимальные фаланги. Медиальная клиновидная кость.
В гримерке душно. Тела, липкие, горячие, трутся о мое тело, дышат тяжело, толкаются, как загнанные лошади в тесном стойле.
Латеральная кость. Кубовидная. Пяточная.
Голые тела, мокрые тела, натягивают тонкие слоеные юбки, затягивают ленты, роняют шпильки. Пудрят лица, гнут спины, разминают ноги.
– Миксер, ты слышала, ты слышала? Как они визжали!
Потные руки трогают мои плечи, вуаль щекочет мне щеки. Призрачные вилисы с отрешенными лицами через пятнадцать минут выплывут на сцену в подобающем молчании, но пока они болтают, поют, смеются.
– Сколько зрителей! Восторг! Ну ты даешь, Миксер!
Таранная кость. Предплюсна. Дистальное межберцовое соединение.
Мара, закинув ногу на гримерный столик, замазывает тональным кремом татуировку на щиколотке, маленький отвоеванный островок тела, который принадлежит только ей. Желтый треугольник в черной раме с молнией посередине.
Голеностопный сустав. Малоберцовая кость.
Я отнимаю по косточке, по суставу, по мышце. От сильных мускулистых ног Мары, и от остальных, что суетятся в тесной комнатке. От длинных, жилистых, мягких, напряженных, натруженных. Несовершенных.
И они отнимут.
Большеберцовая кость. Коленная чашечка.
Наклоняюсь к Маре и быстро шепчу:
– Жизель спасает Альберта не потому что простила. Не потому что любит. Вилисы подчиняют ее волю, навязывают танец. А она… Ей просто хочется хоть однажды, хоть в последний раз станцевать свой собственный.